Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 59 страниц)

– Ты смелая девушка! – воскликнул какой-то мужчина рядом. Кажется, не поверил в “госпожу”, но восхитился ею. Тамит даже не повернула головы.

Толпа вокруг рассеялась, все еще изумленно переговариваясь, и Тамит, улыбаясь, пошла домой. Она была счастлива. Это правда, что боги благоволят смелым.

Нечерхет вернулся вечером, и ничего не сказал Тамит, которая вышла встретить его. Впрочем, девица догадывалась, что он разозлится – и огорчится непременно. Никто не любит, когда его принуждают. Но теперь он будет обязан сделать то, что ему приказал бог, и то, что еще раньше он обещал Тамит сам…

Так же молча, как и пришел, Нечерхет удалился на омовение и переодевание, потом явился в спальню и лег. Даже ужинать не стал. Хотя, может, он просто так утомлен?

Тамит легла рядом и тронула любовника за плечо; от этого прикосновения он вздрогнул, точно его хотели пытать. Повернулся к ней.

– Что?

Бледный, усталый, огорченный – сраженный тем, что с ним сделали.

Тамит не было его жалко. Кто виноват здесь, кроме него самого – разве она сама легла к нему в постель?

– Ты женишься на мне? – шепотом спросила она.

Приказала.

Нечерхет кивнул, потом отвернулся и затих. Тамит устроилась рядом с этим крупным телом – важным, сильным человеком, которым распорядилось небольшое движение золоченого ковчега. Она закрыла глаза и заснула.

Это не конец – только начало.

На другой день Нечерхет ушел рано, не разбудив ее и даже не потревожив: празднество Амона продолжалось. Тамит выспалась всласть, потом встала и тщательно прибрала дом с помощью немногих слуг Нечерхета; приготовила обед и по-новому нарядилась.

Нечерхет вернулся поздно, но раньше вчерашнего. Тамит с улыбкой подошла к нему, поклонилась и поцеловала в холодную щеку.

– Здравствуй, дорогой брат.

Он вздрогнул, потом с опозданием улыбнулся. Кивнул. Но прежнее его шутливое благодушие, ни даже угрожающе-веселое настроение первых дней не вернулось. Не хотел – он не хотел, чтобы так было, но теперь уже поздно.

– Когда ты женишься на мне? – спросила Тамит. Откинула голову, глядя в лицо мужчине; жрец болезненно поморщился.

– Когда кончатся праздники… тогда.

Наконец он словно овладел собой и повеселел. Того, что сделано, уже не превратишь в несделанное.

– Ты хорошая девушка.

“Ты еще не знаешь, как я хороша”, – подумала Тамит. Улыбнулась и погладила любовника пальцами по щеке, потом прижалась к его груди. Как бы ей хотелось вот так обнять другого.

Это не Неб-Амон, и никогда им не будет – даже бледным его подобием. Почему такого мужчину, поистине божественных достоинств, заполучила девица, которая и так была богата всем с рождения! Если существует Маат – разве это может быть справедливостью?

Но пока Нечерхет все, что у нее есть.

– Пойдем, я дам тебе поесть, – пригласила Тамит. Провела своего убогого жениха в его убогую комнату, потом принесла ему ужин. Он начал есть, и вскоре стал смотреть на нее почти с прежним удовольствием.

– Я рад, что боги послали мне тебя, девушка.

Еще бы он не был рад!

Тамит в эту минуту был почти отвратителен этот заурядный человек, недостойный своего положения – человек, которому она предлагает свою красоту и таланты, почти навязывает их, потому что… потому что сильный и благородный господин, вроде Неб-Амона, даже не посмотрел бы на нее. Только порочный жрец вроде Нечерхета мог попасться в такие сети.

Тамит опустила глаза, все же с удовольствием ощущая на себе восхищенный взгляд своего любовника, и подумала, что Нечерхет ей пригодится. Он умен, но она умнее. Он хитер, но она ловчее… и ум, и хитрость у этого жреца небольшие, заурядные, и таких планов, какие рождаются в ее разуме, он не выдумает никогда.

Тамит подумала, что этот человек станет для нее обеспечением ее положения и удобным щитом; она сумеет переложить свою вину на него, когда это понадобится.

А это понадобится.

Она не была рождена, чтобы сделаться женою ничтожного и трусливого прислужника вроде Хепри; как и простого слуги дома; как и достаточно высоко стоящего, но ничем этого не заслужившего человека вроде Нечерхета.

Она могла бы быть царевной… царицей, только такие, как она, этого и достойны. Но пока она будет использовать всех, кого сами боги поставили ниже нее – таких, как ее жених – чтобы подняться так высоко, как сможет.

Тамит закрыла глаза и снова с тоскою подумала о том, кто не возьмет ее, каких бы высот она ни достигла. Неб-Амон предубежден против нее, он ее ненавидит – наверняка Тамит оговорили перед его лицом все злобные ничтожные слуги, которые не обладают ее достоинствами. Особенно Мерит-Хатхор, на которую не посмотрит ни один мужчина, потому что она сама как мужчина. Интересно, говорил ли ей кто-нибудь правду о ней?

Но Тамит почему-то не могла презирать эту женщину, как прочих. Как не могла презирать и Ка-Нейт – эти женщины стоили не презрения, но ненависти. Тамит никак не могла понять, почему Ка-Нейт ее не возненавидит, хотя Тамит сделала для этого все. Эта женщина была молода, как она сама, красива, как она сама… но при этом имела что-то, чего Тамит никак не могла получить… никак. Эту способность прощать своих врагов.

В служанке Ити это было слабостью, потому что Ити не могла противостоять своим врагам и даже распознать их.

А в этой женщине – нет.

Ка-Нейт не была дурочкой, как Ити.

Она видела сердца людей.

Но в ней была какая-то непонятная Тамит сила, которая, по-видимому, и привлекла к ней великого ясновидца… что-то, что наполняло ее, что-то, что вызывало к ней любовь других. Что-то такое, из-за чего Неб-Амон смотрел только на нее…

Тамит улыбнулась своему жениху, который не угадал ни одной из мыслей, которые сейчас владели ею, а потом поклялась себе, что погубит Ка-Нейт. Ей даже не так хотелось, чтобы сердце Неб-Амона обратилось к ней, как хотелось уничтожить эту женщину. Уничтожить то, из-за чего ее так незаслуженно любят.

Вдруг ей захотелось увидеть падение верховного жреца, этого действительно сильного и телом, и сердцем человека, захотелось увидеть его страдания и беспомощность. Если уж Тамит не в силах вызвать в нем страсть к себе, она сделает так, чтобы с ним не наслаждался никто другой.

Вдруг Тамит подумала, что великий ясновидец ее не ненавидит даже – он ее презирает, он не думает о ней вообще, как о любой служанке; и эта мысль была так мучительна, что Тамит едва не застонала вслух.

Она непременно сделает так, чтобы с ним не наслаждалась Ка-Нейт, эта женщина, которая не заслужила ни его, ни всего, что имела с рождения.

Тамит подумала, что чем выше она стоит и чем больше знает, тем больше может узнать способов уничтожить свою госпожу. Эту женщину, которая очень быстро погибла бы, если бы ее вот так выгнали на улицу, как Тамит; эту женщину, которая ничего не добилась бы для себя сама.

Девица задумчиво улыбнулась жениху и сказала:

– Я тебя люблю, милый брат.

Нечерхет ошеломленно моргнул, потом широко и счастливо улыбнулся.

Тамит его ненавидела и презирала как никогда.

Они поженились через неделю.

***

Жизнь Ка-Нейт снова потекла спокойно и счастливо. Супруг ее не был теперь так занят, и часто проводил с ней целые вечера – он даже рассказывал ей о своих делах, о чем Ка-Нейт уже не надеялась услышать.

– Сейчас идет строительство, – говорил ей Неб-Амон, ублаготворенно улыбаясь. – Расширяется запад, и именно я руковожу этими работами.

– Запад? Г-город мертвых? – переспросила Ка-Нейт, запнувшись от волнения, и, как всегда в такие минуты, положила руку на живот.

Муж кивнул, в отличие от нее, совершенно спокойно говоривший и слушавший об обиталище смерти.

– Я начал работы и для тебя, – сказал он. – Переговорил с твоим отцом о твоей гробнице, и он сказал, что еще не начинал строить ее. Я приказал, чтобы твой дом на западе начали возводить немедленно.

Жрец подсел к оцепеневшей Ка-Нейт, с любовью коснулся ее щеки, отвел волосы с виска.

– Ты встревожена?

– Я боюсь, – сказала она. – Зачем ты заговорил со мною об этом, Неб-Амон!

Она осеклась, чувствуя, что следовало бы поблагодарить за такую заботу. Все люди в Та Кемет очень заботились о своей посмертной судьбе, и счастлив был тот, кто мог соорудить для себя каменную подземную гробницу с несколькими залами, выполнить все обряды и выбить все священные надписи… Супруге верховного жреца никак не грозило небрежение в этом отношении.

– Благодарю тебя, господин, ты так любишь меня…

Неб-Амон обнял ее, прижав ее голову к своему плечу.

– Но тебе страшно, – приглушенным, успокаивающим голосом сказал великий ясновидец. – Но ведь ты знаешь, что смерть – просветление? Те, кто уходит на Запад, возрождаются. Мы с тобою будем вместе на полях Иалу.

– Да, – сказала Ка-Нейт.

Почему ей было так страшно сейчас? Почему она чувствовала не благодарность, а смертную тоску?

– Ты и в самом деле найдешь меня там? – спросила она мужа, не отнимая головы от его сильного плеча.

Неб-Амон гладил ее по волосам.

– Это будет обеспечено, – негромким голосом сказал он. – Для нас будет сделано все, чтобы мы не разлучились – ведь я говорил тебе, что священные тексты могут определить судьбу человека в Дуат*.

– Я слышала и другое, – Ка-Нейт вдруг вырвалась из его объятий и взглянула ему в глаза почти со страхом.

– Я слышала, что суд богов взвешивает сердца и решает участь тех, кто умер. Вдруг мое сердце… окажется тяжелее твоего, мой господин, и нас разлучат?

Неб-Амон нахмурился.

– Ты считаешь себя грешницей?

– Я не знаю этого, – правдиво ответила Ка-Нейт. – Я стараюсь быть доброй ко всем, но у меня бывают такие… мысли… и делаю я часто…

Она покраснела и опустила глаза.

Неб-Амон улыбнулся. Какое еще дитя – эта прекрасная женщина, какие у нее могут быть грехи! Такие ли бывают грехи!

Он снова обнял ее.

– Успокойся, – сказал он. – Все ошибаются, а ты – одна из самых чистых сердцем женщин, которых я знал.

“Самая чистая, – подумал жрец. – Истинно так”.

Ка-Нейт помотала головой, не поднимая ее от его плеча.

– Я вовсе не так чиста, – сказала она. – Не надо меня хвалить.

Вздохнула, потом подняла голову и попыталась улыбнуться.

– Нам пора ужинать, дорогой супруг, мы забыли об этом…

– Пойдем в сад, – предложила она, поднимаясь с места. – И пусть нам сыграют и споют – попроси об этом…

Неб-Амон пожал плечами, поднимаясь следом. Попроси! Как будто он не господин здесь!

Для них вынесли столики и циновки в сад, а в стороне расположились арфист и певец. Ему не приказывали, что петь, и он выбрал сам – прославленную песню, которой еще не исполнял здесь, и которой он надеялся польстить господину дома.

Ка-Нейт деликатно ела, не поднимая глаз. Хозяин кивнул музыкантам, приказывая начать.

Арфист ударил по струнам, и певец, незаметно прокашлявшись, вступил:

– Проводи счастливый день, о жрец!

Неб-Амон смотрел на него, благосклонно улыбаясь. Ка-Нейт подняла глаза и стала слушать, так, будто это была не музыка, скрашивавшая их трапезу, а божественное решение.

Воодушевленный, певец продолжал:

– Проводи же счастливый день, о мудрый жрец!

Да будут всегда благовония и ароматы для твоего носа,

Венки и лотосы для плеч и груди твоей возлюбленной сестры,

Которая сидит рядом с тобою!

Верховный жрец обратил свой глубокий, жаркий взор на Ка-Нейт. Та встретила взгляд супруга; но не выдержала его и потупилась, сильно покраснев.

– Твои стены крепки, ты посадил деревья на берегу твоего пруда,

Твоя душа отдыхает на них и пьет их воду.

Следуй же своему сердцу!

Супруги согласно, в радости слушали.

– Проводи счастливый день!

Ка-Нейт светло улыбнулась.

– Подумай о дне, когда тебя поведут в страну,

Куда забирают живых!

Улыбка Ка-Нейт поблекла; Неб-Амон нахмурился, но не прервал певца.

Тот продолжал:

– После смерти и ты станешь таким же, как он!

Я слыхал обо всем, что случилось с предками:

Их стены разрушены, их места не существуют,

Они подобны тем, кто никогда и не был

Со времен богов!

Следуй же смело своему сердцу!

Давай хлеб неимущему, дабы осталось твое имя прекрасным навеки!

Подумай о дне, когда придет пора причалить к земле Любящей молчание*.

Там нет человека, который взял бы с собою свои богатства.

И нет возврата оттуда.

Певец и музыкант смолкли в смущении, и наступила тишина, которая бывает только в тех местах, откуда не возвращаются.

Неб-Амон сидел бледный от гнева. Что за слова, и какое кощунство петь такие песни при нем – при нем!..

Он сделал резкий знак слугам, и музыканты поспешно вскочили и, поклонившись, убежали; Неб-Амон едва удержался от того, чтобы не выгнать певца из дома тотчас же. За одно только страдание, написанное на лице Ка-Нейт. Конечно, она не сказала ни слова, но она вообще почти никогда не жаловалась…

Она почти ничего не съела, и когда муж подсел к ней, желая ее утешить, крепко обняла его. Но слова ее были совсем неожиданными.

– Я хочу посмотреть на мою гробницу, если можно. И на твою, господин, – хорошо?

– Твое желание – мое желание, – ответил он.

Осторожно взял жену за подбородок и приподнял ее голову.

– Они рядом – наши дома*, – сказал он, улыбаясь. – Мой готов. И ты поселишься рядом со мною… Я возьму тебя с собою завтра же, когда отправлюсь в город мертвых. Я расскажу тебе, что есть там, и все покажу.

***

На другой день верховный жрец и его жена в сопровождении нескольких слуг отправились в город мертвых. Ка-Нейт, как всегда, взяла с собою Мерит-Хатхор. Господину дома это не понравилось, но он решил не перечить беременной жене.

Его собственная большая и богатая лодка переправила великого ясновидца через реку; у пристани начиналась мощенная камнем дорога, ведущая в западную часть Уасета – обиталище мертвых, членов царской семьи, знати и жрецов.

Время пирамид прошло давным-давно, как и время, когда дома мертвых поднимались в небо: теперь их высекали в скалах, а многие уходили под землю и, соединенные между собою, образовывали огромную сеть.

Царство смерти было подземным царством, как сам Дуат – нижний мир, куда каждую ночь нисходил Великий бог, чтобы, преодолев его, наутро возродиться на востоке.* Вход в мрачный город обозначали столпы-обелиски; бросались в глаза гигантские изваяния шакалоголового Анубиса, вестника богов, который препровождал мертвых в зал судилища.

Неб-Амон взял жену за плечо и показал рукой в сторону горного кряжа, тянувшегося по ближнюю к реке сторону города.

– Вот там – гробницы, – сказал он. – Но твоя сооружается под землей, для большей сохранности. Моя также под землей.

Обычно путь до города жрец проделывал пешком или в колеснице, но сегодня им подали носилки. Ради Ка-Нейт. Она была так подавлена видом Запада, что Неб-Амону даже захотелось скрыть все это от нее, пока было возможно. Жена молча села в носилки, и он сел к ней, взяв ее за руку.

Остальные слуги пошли пешком, рядом. Ка-Нейт огорченно огляделась и высунула голову наружу, ища свою наперсницу: но Мерит-Хатхор с невозмутимым лицом шагала около носилок. Госпожа чуть было не окликнула ее, но это выглядело бы так, как если бы она пригласила прислужницу сесть в носилки к ней и к самому верховному жрецу.

Невозможно, даже в мыслях.

Ка-Нейт с огорчением подумала о раскаленном камне и тонких сандалиях Мерит-Хатхор, но ничего поделать было нельзя.

Они ехали, прижавшись друг к другу и крепко держась за руки, и жрецу вдруг стало жаль разрывать эту близость. Неб-Амон подумал, что сейчас выйдет из носилок и перестанет быть тем, кто он сейчас – супругом, возлюбленным… и станет тем, кто он есть для всей Та Кемет.

Могущественный князь, первый пророк Амона… ведающий тайны жизни и смерти. Тот, перед кем благоговеет вся страна.

Сейчас ему хотелось только благоговения вот этой женщины, самой прекрасной и желанной на земле.

Носилки остановились.

Заглянул неизменный слуга Неб-Амона со словами, что они прибыли. Жрец жестом удалил его, потом пожал руку Ка-Нейт и с улыбкой взглянул в глаза.

– Пора выходить.

Она кивнула и безропотно поднялась. Хотя ей уже совсем не хотелось делать то, зачем они прибыли; Неб-Амон вдруг подумал, что она попросилась с ним только затем, чтобы доставить ему удовольствие.

Он помог ей выбраться из носилок и на мгновение задержал, обвив рукой ее талию; потом повел вперед, положив руку на плечо. Они были уже в городе – и в самом деле напоминавшем какое-то зловещее поселение, потому что здесь трудились рабочие в одних набедренных повязках, под началом старших и надсмотрщиков: как муравьи среди каменных глыб и песка. Верховного жреца почти сразу же заметили; покрытые потом и пылью рабочие, ломавшие камень, вскочили и поклонились.

Кланяясь еще ниже, навстречу спешил старший рабочий, докладывать о том, что было сделано сегодня.

– Погоди, – сказал Неб-Амон. – Здесь госпожа Ка-Нейт, моя супруга.

Рабочий, щурясь, взглянул на госпожу, и, точно не смея дольше разглядывать ее красоту, низко поклонился.

– Я хочу, чтобы ты показал ей, где ее дом, – сказал великий ясновидец.

Слуга низко поклонился.

– Сюда, госпожа, – позвал он, по-прежнему не смея глядеть на красавицу, принадлежащую его господину.

Ка-Нейт, с боязливо сжимающимся сердцем, вместе с мужем приблизилась к вершине лестницы, уходившей под землю. Они остановились.

Верная Мерит-Хатхор неподвижно стояла за спиной господ.

– Вот здесь, – приглушенным голосом сказал Неб-Амон, указывая вниз, в темноту; Ка-Нейт вздрогнула под его рукой.

– Здесь будет дверь, – сказал жрец. – Далее – преддверие гробницы, а затем помещение, где будут сделаны священные изображения и установлен саркофаг. Все двери будут запечатаны, и никто не проникнет сюда…

Ка-Нейт несколько мгновений – бледная, со вздрагивающими губами – смотрела вниз, потом пошатнулась и припала к мужу, отвернувшись от страшной картины.

– Спасибо, – едва слышно сказала она.

Неб-Амон прикрыл глаза, досадуя на ее чувствительность и на самого себя, что послушал эту просьбу; потом посмотрел на рабочих и подозвал одного – художника.

– Вот это рисунки для твоего дома, с которых будут сняты копии и перенесены на стены, – сказал он жене, чуть улыбаясь. Ка-Нейт, все еще бледная, взглянула на папирус и тоже улыбнулась.

– Чудно, – сказала она.

Это были ее собственные изображения.

Юная женщина в белом, голубом, желтом платьях, обрисовывавших ее хрупкую прелесть; гладкие черные волосы ниспадали на плечи – то распущенные, то заплетенные в косы, украшенные цветками лотоса и подвесками. Удлиненный краской глаз смотрел прямо, хотя лицо было изображено в профиль – всегда только в профиль, тонкий и благородный.

Как будто художник рисовал, глядя на Ка-Нейт, хотя она никогда с ним не встречалась.

– Изумительное сходство, – взволнованно сказала молодая женщина, взглянув на мастера. – Как это сделано? Ведь я никогда не встречалась с тобой…

Мастер поклонился.

– Госпожа напоминает своим ликом священные изображения – каноны. Прошу простить меня, – он взглянул на верховного жреца, но тот и не думал сердиться.

– Да, это так, – подтвердил Неб-Амон. – Моя супруга – прекраснейшая из прекрасных, и это истина.

– Я видел госпожу, – прибавил художник. – Несколько раз, но этого было достаточно, чтобы ее красота запечатлелась в моем сердце…

Неб-Амон чуть нахмурился, хотя по-прежнему улыбался.

– Хочешь ли ты теперь взглянуть на мою гробницу? – спросил он жену.

Она кивнула.

Он знал, что о чем бы он ни попросил, она бы не отказала. Покачал головой и, взяв Ка-Нейт за руку, повел ее за собой.

Они спустились по другой каменной лестнице, в темноту другого склепа. Бедняжка Ка-Нейт вздрагивала от холода и страха, но не смела ничего говорить. За ними спустился слуга с факелом – в подземельях факелы были нужны даже ярким днем.

– Смотри, – с улыбкой сказал Неб-Амон, показывая на стены. – Свети лучше! – резко приказал он слуге, и тот поднес к стене факел.

Ка-Нейт тихонько ахнула.

Стена была расписана картинами.

Вот изображение человека в расцветном возрасте, с обритой головой. На изображенном длинная золотистая одежда, ноги его босы.

– Это ты? – спросила Ка-Нейт, показывая на изображение.

– Да, – отвечал Неб-Амон. – А это – ты.

Изображенный простирал руки к юной женщине в белом платье. На плечи ее ниспадали черные распущенные волосы, без всяких украшений. Нежный удлиненный глаз смотрел прямо, но лицо ее было обращено к Неб-Амону. Она простирала к нему хрупкие руки.

Но они оставались разъединены.

Ка-Нейт смотрела на это; ее сердце сжималось от неясной печали.

Муж обнял ее и повернул, чтобы она больше не видела картины; приказал слуге опустить факел. Обнял Ка-Нейт за плечи и быстро повел вверх по лестнице; она пошатывалась и едва не оступилась на ступеньках.

Снаружи ей стало плохо, так что пришлось унести ее в тень и брызнуть в лицо водой; Неб-Амон сам напоил ее и растер ей виски, опасаясь худшего. Но обошлось. Ка-Нейт встала и спросила, что ей следует делать теперь.

– Отправляться домой, – резко ответил жрец.

Он чуть не высказал ей досаду, которую испытывал на себя, но сдержался. Велел слугам переправить госпожу на носилках к пристани, а потом на лодке – домой. Не следовало ей приходить сюда, особенно в таком состоянии.

Мерит-Хатхор, ни у кого не спрашиваясь, села в носилки к госпоже, чтобы быть рядом; но Неб-Амон этого уже не видел. Он отправился в другую часть города, где под его руководством велись широкие работы по приказу фараона; жрец и так отложил эти дела, чтобы показать жене то, что она хотела увидеть.

Ка-Нейт молчала до самого дома.

* Загробное царство.

* Т.е. гробницы.

* Фиванская богиня Меритсегер, которую также именовали Вершиной Запада.

* Согласно “Книге мертвых”.

========== Глава 17 ==========

Тамит жила в доме жреца Нечерхета как его жена.

Они жили как муж и жена, потому что теперь Тамит не могла ему отказывать: это превратилось для нее в тягостную обязанность, потому что, как ни пыталась она вообразить своего мужа любимым, самообман не продержался долго. Никакая мечта не может питаться самой собою – и близость чужого неприятного тела рассеяла прекрасный образ, который Тамит силилась воссоздать вместо этого человека.

Может быть, потому, что он ничуть не походил на Неб-Амона в других отношениях?

Нечерхет был добродушно-весел, и другая бы обрадовалась этому: но Неб-Амон был божественно строг, и даже шутки в его устах прозвучали бы иначе. Нечерхет был очень снисходителен к себе, и Тамит не могла уважать его как жреца: а это было единственным его занятием, тогда как Неб-Амон полно и плодотворно проявлял себя в других…

Нечерхет начал уже оплывать, потому что не упражнял свое тело – которому и так далеко было до тела великого ясновидца. С какой мучительной тоской Тамит вспоминала дни, когда могла наблюдать этого человека близко, чувствовать его аромат, даже прикасаться к нему – если посчастливится. Когда могла видеть его строгий прекрасный образ, вместо вовсе не отличавшегося красотою лица своего мужа, которое еще уродовалось выражением развязности, полупьяной веселости или тяжелой лени.

Тамит иногда мечтала даже вернуться назад – и стать служанкой в доме Неб-Амона, как прежде; но тут же вспоминала, что сейчас с этим человеком счастлива другая женщина, и понимала, что не вынесла бы этого зрелища. Она умерла бы от разрыва сердца или ненависти, отравлявшей ей кровь…

Но она сама отдала себя другому.

Тамит лелеяла ядовитые цветы мести – это стало единственной ее отрадой. Нечерхет, вначале очень радовавшийся своему браку, вскоре остыл, потому что не видел большой любви со стороны жены: и Тамит это обрадовало. По крайней мере, муж не навязывался ей больше, чем необходимо. Он был вполне доволен тем, что имеет.

Он имел красивую женщину на ложе, ухоженный дом и компанию. И не хотел большего. Может быть, Тамит даже удовлетворилась бы тем, что получила – но ей так мерзило то, что она отдала свое тело и свою судьбу нелюбимому, склонившись перед обстоятельствами, что она даже при желании не смогла бы получать удовлетворение от своего брака. Во всех отношениях.

Стоило ей подумать, что ей предстоит прожить с Нечерхетом всю жизнь, как она готова была убить его или себя.

С большими усилиями она сохраняла вид довольной и послушной жены, хотя даже такой заурядный и не особенно проницательный человек, как Нечерхет, скоро почувствовал ее холодность. Но Тамит знала, что еще может притянуть его к себе, когда захочет – Нечерхет уже никогда не предпочтет ей другую. Ему уже тридцать восемь лет, и он понимает, что получил лучшее, на что мог надеяться.

Тамит не знала, хочет ли ее муж детей – и опасалась говорить с ним об этом. Вдруг хочет? А ей – родить от него ребенка или нескольких детей! Ведь это означает привязать его к себе еще крепче, привязать такими узами, которые не уничтожаются! И какие дети могут быть у такого человека?

Все же ей казалось, что он тоже предпочел бы обойтись без детей. Не потому, что не хотел детей именно от Тамит – где он нашел бы лучшую женщину? А потому, что превыше всего ценил собственное удобство и удовольствия. Мужчины такого возраста меняются редко, и еще реже – к лучшему…

И потому Тамит продолжала готовить свое средство.

Она, пожалуй, даже без усилий смогла бы отвергать притязания мужа, чтобы уменьшить риск – но не решалась делать это, чтобы он не потерял к ней склонность. Эта склонность непременно должна ей пригодиться. И Тамит берегла влечение и интерес своего мужа к себе, как женщины берегут драгоценности в шкатулках.

Но она боялась худшего.

Несмотря на все это, Тамит – имевшая сейчас некоторую свободу, достаток и положение – продолжала осторожно, но упорно искать способы осуществления двух своих величайших целей. Собственного возвышения и уничтожения своей соперницы.

Она не имела никакого занятия сама, кроме работы по дому – и никакой пока возможности подобраться к тайнам храмов или к домашним секретам верховного жреца. После того, как ей прямо отказали в жреческом учении, а потом Тамит упустила возможность добиться для себя благосклонности Амона, не осталось почти никаких возможностей самой подействовать во вред Ка-Нейт.

Как и самой возвыситься через значительный пост.

И то, и другое она могла сделать только чужими руками. То есть – через того порочного, не особенно умного и сильного волей жреца, женой которого она была.

Тамит подумывала, что эти его качества можно обратить в собственные преимущества… когда выпадет возможность. Но пока ей оставалось только слушать, следить и выжидать.

И беречься.

Но прошло три месяца ее супружеской жизни – наступила середина сезона всходов – когда Тамит почувствовала, что не убереглась.

Ее муж отсутствовал, когда Тамит настигло осознание своего состояния. Женщина оглядела свою пустую спальню, вцепилась пальцами в живот – и зарыдала, почти завыла.

Ее жизнь кончена.

А может быть, она ошибается? Хотя ошибка была маловероятна – Тамит была очень здорова, и ее месячные истечения приходили всегда в срок, несмотря на все телесные и душевные испытания. Бросив слугам, что ушла по делам и скоро вернется, Тамит помчалась в храм Амона, к едва знакомому врачу. Она навещала его только однажды – когда спрашивала состав средства, которое в конце концов ее подвело…

Но она не может сейчас рожать, не может привязать себя к ребенку! А мысль, что это будет ребенок Нечерхета, подняла со дна ее души целую бурю отвращения и протеста – ребенок этого ничтожества, который, по всей вероятности, унаследует все его пороки!..

Врач, к счастью для нее, был свободен.

Он принял женщину в своей небольшой комнате, в одном из подсобных помещений храма. Взглянул на нее без радушия, но и без враждебности.

Чем-то этот человек напоминал Тамит Уну, домашнего врача своего прежнего господина.

Женщина заставила себя улыбнуться и слегка поклониться. Врач кивнул.

– Что тебя беспокоит, госпожа Тамит? – спросил он.

Тамит наконец улыбнулась искренне – все-таки было то, что брак с Нечерхетом обеспечил ей, бесценное преимущество: положение и имя.

– Меня… Меня беспокоит… – сказала женщина и замолчала.

Как этот врач относится к вытравливанию плода? Наверняка порицает – мало кто это одобрял, но у Тамит не было другого выхода.

И вдруг ее осенило.

– Я зачала, – призналась Тамит, опустив глаза, и покраснела от стыда. – Но я боюсь, что это дитя родится больным или уродливым…

– Почему? – спросил врач.

Чуть изменилось выражение его лица – еще немного, и оно превратится в холодность, и этот человек ей откажет.

– Потому что…

Она огляделась, словно боясь, что ее подслушают.

– Мой супруг очень много выпил тогда, когда возлежал со мной, – призналась Тамит, страдая от стыда. Из-за этой непристойной лжи и из-за того, что она могла быть правдой. Ее муж и в самом деле много пил, и часто попросту оскорблял свой сан своим поведением…

– Могут ли от этого родиться уродливые дети? – спросила Тамит, наконец осмелившись поднять глаза.

– Могут, – сказал врач, и выражение холодности сменилось некоторым сочувствием. – Ты уверена, что зачала именно тогда?

Тамит кивнула.

– С тех пор мы больше не…

– Понятно, – сказал врач. Он чуть улыбнулся, и Тамит угадала в этой улыбке отвращение. Этот человек презирал ее мужа. Все, кто хорошо знал его, его презирали!..

– Мой супруг почти утратил мужскую силу, – с удовольствием солгала Тамит – вдруг ей захотелось, чтобы кому-то ее муж стал так же противен, как ей самой.

Врач кивнул и поджал губы.

– Это вполне возможно – вследствие пьянства, – сказал он. – Что ж, госпожа…

Он вздохнул и задумался.

– Ты в большом затруднении, – сказал он.

Тамит почувствовала, как задрожали колени; она огляделась, и врач кивком указал ей на табурет. Женщина упала на сиденье и стала хватать ртом воздух.

– Но я не могу!.. – выдохнула она.

Врач свел брови. – Погоди – я скажу тебе, – произнес он. Тамит кивнула, ожидая от него чуда.

Вдруг мужчина подошел к ней и наклонился над нею, упираясь руками в колени.

– Существуют сильнодействующие яды, – тихо, почти угрожающе сказал врач. – Они могут как очистить женщину, так и убить ее, причем убить – скорее. Я не могу дать такой яд тебе, потому что ты ошибешься и умрешь. Ты понимаешь?

Тамит кивнула.

– Мне все ра…

Врач остановил ее жестом.

– Есть и другой способ – также весьма опасный, – сказал он. – Я делал это одной женщине, и она долго болела, и детей больше иметь не смогла.

Тамит была готова на все.

– Какой способ? – спросила она, вытянувшись на табурете.

– Вырезать плод, – ответил врач.

Тамит прикрыла глаза на мгновение, устрашившись.

– Режь! – заявила она.

Врач несколько мгновений смотрел на нее, потом без слов взял ее под локоть и поднял с табурета. У Тамит отнимались ноги от страха, но она пошла за ним, не издав ни звука. Мужчина быстро провел ее через несколько помещений и дворов, а потом завел в затемненный зал, где стояла большая статуя Исиды с воздетыми руками.

– Садись, сейчас я все приготовлю, – отрывисто сказал врач.