Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 59 страниц)

У Тамит был достаточно живой ум, чтобы вообразить все это – воображать каждодневно, за работой или во время короткого отдыха. Может быть, ее любимый уже мертв. Может быть, лежит в клетушке или общем бараке и умирает… и никто не облегчит его страданий. Это слишком накладно, и ни один из попавших туда не заслуживает такой заботы. Ее мозг жгло огнем, когда женщина думала о том, что ничем не способна помочь этому человеку.

Тому, в котором так неожиданно заключилась ее жизнь…

Тамит даже не знала места, куда его сослали – и не нашла бы его, даже если бы могла свободно путешествовать. Но она сама была заключенной, пожизненно заключенной. Может быть, ей облегчат условия содержания… через много лет… но тогда Хепри будет мертв наверняка.

Он едва ли переживет и этот год; дитя, которое она родит, уже никогда не увидит своего отца. Хепри наверняка пытали перед тем, как сослать – его здоровье подорвано, и, отправленный в место смерти, он должен был сломаться как тростник. Если не умер еще во время пересылки в трюме. Должно быть, тех, кто умирал во время таких пересылок, просто выбрасывали в реку в пищу крокодилам.

Тамит было запрещено произносить имя своего мужа – но она шептала его ночами, повторяла и повторяла, видя перед собой темные глаза, смотрящие на нее с любовью и нежностью, ощущая колющиеся под рукой черные волосы. Он казался совсем мальчиком тогда… мальчиком, получившим награду, которой он не заслужил…

“Это я его не заслужила”.

Иногда Тамит воображала на его месте верховного жреца. Как же сладко было бы увидеть, как с этого самодовольного и самовластного человека сорвут дорогие одежды, исхлещут гладкую спину кнутом… интересно, сколько ударов кнутом он бы выдержал?

Тебе не приходилось грабить могилы, великий ясновидец – ты никогда не имел в этом нужды. Да, Неб-Амон не родился таким богатым и могущественным, каким стал… но он был сыном старшего жреца и имел все условия и связи, чтобы возвыситься.

Иногда во сне Тамит воображала этого человека рабом, а себя – надсмотрщиком, который его бьет. Но когда она просыпалась, ее бросало то в жар, то в пот при воспоминании о таких снах… не дай Амон, услышит кто-нибудь из стражников…

Тамит пыталась добиться встречи с женой верховного жреца. Теперь она больше, чем когда-либо, ненавидела эту женщину; и, однако же, искала ее сочувствия и поддержки, которые Ка-Нейт дарила всем. Тамит было твердо отказано, а надзор за нею ужесточен.

Работа, которую ей давали жрецы, не требовала больших усилий, но требовала много времени и сосредоточения – разбирать зерно, плести корзины и веревки. Мало-помалу Тамит словно отупела за таким трудом. Пальцы огрубели, ум словно бы сузился и потерял изощренность… мучительные и неразрешимые задачи отступили, принеся облегчение, какое приносит маковая настойка. Тамит, не привыкшая к такому труду, вначале работала плохо, но жрецы-надзиратели не делали никаких замечаний, не говорили вообще ничего – просто приносили ей материал и уносили готовую работу. Еды ей выделяли одинаково, как будто независимо от того, сколько ею сделано. Наверное, это действительно так. Храм Амона был достаточно богат, чтобы назначить одной из своих содержанок труд только для наказания или воспитания.

Потом Тамит наловчилась и стала заканчивать работу значительно раньше, чем за ней присылали – и даже жалела, что работы мало. Она позволяла не думать, забыться… лечила ее ум…

Может быть, Тамит могла бы сейчас бежать… но куда? Зачем? Кто и в чем может ей помочь?

Постепенно женщина сама стала отгонять такие мысли – только лишнее мучение.

Она воспользовалась данным ей разрешением и стала ходить к реке купаться, почти каждый вечер. Стражники, кажется, были недовольны, но запретить ей не могли – и вдвоем сопровождали ее на берег. Там они отворачивались, но ровно настолько, чтобы женщина могла сбросить одежду и погрузиться в воду. После этого за ней продолжали следить.

Удивительно, но ни один из воинов не выказал к Тамит интереса, даже когда она плескалась перед ними в реке – хотя она не подурнела, оставаясь одной из самых красивых женщин в Уасете. Может быть, переменилось ее поведение, исчезла способность привлекать. Она не хотела и не могла больше этого делать.

Она хотела привлекать только одного человека – того, который стал живым мертвецом; того, кому она уже ничем не могла помочь.

Тамит перестала замечать течение времени и не знала, сколько недель или месяцев находится в таком положении: она не решала для себя ничего, не заботилась ни о чем, как заключенная. Она не замечала и изменений в своем теле. Ее не мучила тошнота или боли в спине, и только когда Тамит увидела, что ее живот округляется, догадалась, что прошло очень много времени.

Тамит знала, что фигура изменяется, только когда минует половина беременности. Пять месяцев. Пять.

Скорее всего, ее муж уже мертв. А может, именно сейчас умирает и его можно спасти, если приехать за ним…

И что?

Даже убейся она сейчас, это ничего не изменит. Даже если бы Тамит каким-то чудом достигла места его заключения, никакой бог не помог бы ей найти и вызволить мужа – содержавшегося под сильной стражей, подкрепленной чуткими собаками и меткими лучниками. Но она не может даже покинуть свой дом.

Эти месяцы ничуть не ослабили бдительности ее собственной стражи.

Тамит иногда просила свидания со своей покровительницей, и получала один и тот же ответ. Нет. На последнюю такую просьбу ей пригрозили наказанием.

Тамит смирилась, чувствуя, что тупеет все больше. Как бы здорова она ни была, беременность уже начала сказываться на ней – путая и обрубая мысли, делая ее сонной и медлительной. Она снова перестала считать дни, потому что это уже ничего не изменило бы.

Когда пошел восьмой месяц беременности, женщина перестала выходить и к реке. Храма она не посещала никогда, несмотря на разрешение – чувствовала, что не вынесет ползающих по ней осуждающих взглядов, перешептываний… не сможет всколыхнуть ненависть к себе и к своему мужу… только не сейчас.

Время родов подошло незаметно. Тамит не готовилась к ним и даже не знала, когда следует их ожидать; ей ничуть не было страшно. Она слишком много перенесла, чтобы бояться каких-то родов. И когда почувствовала боли в животе, просто отбросила начатую корзину из прутьев, размяла усталые пальцы и легла в постель, чувствуя равнодушие и покорность судьбе. Тамит даже не позвала бы никого… но тут что-то побудило ее стражника заглянуть к ней в комнату.

– Что ты лежишь? – спросил он, встревожившись гораздо больше нее.

Тамит посмотрела на него и улыбнулась.

– Рожаю, – ответила она.

Женщина захохотала бы над тем, как стражника вынесло из ее комнаты. Он застучал босыми пятками по коридору, что-то крича второму воину; но тут Тамит почувствовала новый приступ боли. Они стали повторяться так часто, что ее равнодушие ее покинуло, смытое сильным и острым страхом. А вдруг никто к ней не подоспеет?

Подоспел знакомый ей храмовый врач. Он начал ругать ее за то, что она никого не предупредила, но потом стало уже некогда: здоровое, крепкое тело выталкивало бремя слишком скоро для первых родов… и уже через два часа Тамит посадили на стул, и она быстро и легко выбросила из себя ребенка – мальчика.

Тамит изумленно переводила дыхание, лежа в постели, пока ее обмывали влажным полотном. Вот уже и все. Как странно. Неужели у нее есть сын?

– Я не смогу теперь работать, – сказала она, обхватывая ребенка рукой и направляя его головку к своему соску.

– От тебя этого и не ждут, – ответил врач, убиравший за ней с непроницаемым лицом. – Ты никогда не приносила пользы.

Тамит возмущенно вздохнула, но не смогла ничего сказать под его взглядом.

– Может быть, хотя бы сейчас будешь полезна этому ребенку, – сказал врач. – Я скажу, что ты родила, и тебе дадут отдохнуть. Как ты его назовешь?

– Хепри, – сказала Тамит, и испытала настоящее удовольствие при виде лица врача.

– Зачем? – наконец спросил он. – Зачем ты прыгаешь в реку с крокодилами?

Тамит засмеялась.

– Мне хочется, – сказала она. – Или такие, как я, не могут поступать так, как хотят?

– Не могут, – отрывисто ответил врач.

Он приготовился уйти, но на пороге остановился.

– Все себя смиряют – так заповедано Маат, – сказал он. – Все живут в соответствии со своим положением. Пойми.

– Те, кто слишком слаб, чтобы его изменить, – прошептала Тамит ему в спину. Она улыбнулась своему сыну, перебирая редкие черные волосики. – Правда, Хепри?

***

В эту самую минуту госпожа Ка-Нейт лежала в постели, держа в объятиях маленькую Меритамон – дочь, которую родила вчера.

***

Тамит знала, что всех детей вносят в списки в Доме жизни. За Ка-Нейт, должно быть, это делали писцы ее мужа. Она имела достаточно людей, чтобы облегчить себе жизнь.

Наверное, ее собственного ребенка вообще не хотели вносить в список… но Тамит сказала об этом, когда достаточно окрепла, чтобы покинуть дом. Через два дня после родов – у нее было превосходное здоровье.

– Нужно спросить разрешения, – сказал удивленный и взволнованный стражник. Тамит разозлилась. Или он ожидал, что ее ребенок, как его отец, будет безымянным и безвестным?

Разрешение дали.

Тамит не знала, у кого его просили, да это ее и не интересовало. Ей хотелось посмотреть на лица писцов Дома жизни, от которых потребуют занести в списки имя сына страшного преступника – имя его отца, которое должно было быть навеки забыто…

Тамит пошла в Дом жизни с ребенком на руках, в сопровождении стражника, гордая и почти довольная… как будто госпожа в сопровождении охраны… Она улыбалась мальчику и ласкала его, щекоча живот и почесывая шейку, как котенку, не думая больше ни о чем. Пусть о ее безопасности думает стража.

И один раз стражнику пришлось ее защитить – какой-то враг, помнивший женщину как жену грабителя могил, метнул в нее камень. А может, метил в сына?..

Тамит успела отскочить, но не успокоилась, пока стражник не избил наглеца дубинкой. Тамит была бы рада, если бы тот после этого вообще не встал. Но так нельзя, к несчастью.

Дальше они пошли спокойно, и Тамит ввели в просторный изжелта-белый Дом жизни, кажется, совершенно неузнанной. Прекрасно; но иногда ей хотелось, чтобы ее узнали…

В Доме жизни кипела жизнь – деловитые управители и распорядители ходили и стояли, разговаривая с писцами, сидевшими скрестив ноги на циновках. Гудели голоса, шуршали папирусы. Вот заплакал какой-то ребенок – еще одна мать или отец пришли отметить рождение наследника.

Стражник подвел свою подопечную к одному из незанятых младших писцов и передал просьбу – записать сына.

Молодой человек кивнул, не поднимая глаз.

– Имя ребенка?

Неторопливо открыл письменный прибор, достал кисть.

– Хепри, – сказала Тамит.

Писец поднял удивленные глаза. Увидел красивую, но совсем не богато одетую женщину.

– Дерзко, – сказал он. – Нежелательно.

– Пиши как сказано, – ответила Тамит с улыбкой. – Имя моего сына – Хепри.

Писец покачал головой; кисть побежала по папирусу, выводя священные знаки, и среди них заветного жучка-скарабея.

– Имя отца и матери? Должность отца?

– Мать – Тамит, – сказала женщина. – Я. Отец – Хепри, бывший младший жрец Амона в Опете Амона.

Писец приготовился продолжать, но вдруг замер. Тамит напряглась; улыбка застыла на губах, сделавшись жестокой. Ну же, откажи… А потом я посмотрю, как тебя заставят.

– Хепри, бывший жрец Амона? – выговорил молодой человек и вдруг побледнел. А, понял, что сделал – нарушил постановление священного суда… Ведь имя этого человека запрещено произносить! Ах вы, трусы и рабы!

– Я не… – начал писец, но тут вмешался стражник.

– Делай как велено. Есть разрешение.

Писец беспомощно посмотрел на него, потом на Тамит, потом покорно согнулся над папирусом. Закончив запись, он взглянул на посетителей – бледный, увядший, ожидающий кары. Пусть побоится – каждый должен бояться в этой стране, подумала Тамит. Они отошли от писца, даже не ободрив его кивком.

Тамит уже пробиралась к выходу, лавируя между степенными книжниками, как вдруг ее охранник остановился и остановил ее, схватив за рукав.

– С дороги! – понизив голос, приказал он.

– Ты мне? – обернулась к нему Тамит. И тут увидела, кто идет, и сама проворно отскочила и низко склонилась…

– Тамит? – спросил нежный голос. Конечно, госпожа Ка-Нейт не прошла мимо. Она шла налегке, в прекрасном алом платье и золотистой накидке. А за нею следовала почти такая же нарядная женщина с хорошеньким ребенком на руках – но не мать. Тамит не представляла, чтобы эта женщина могла быть чьей-то матерью.

Мерит-Хатхор чуть не убила ее взглядом. Но, к счастью, это невозможно было сделать…

Тамит сладко улыбнулась приближенной госпожи и спросила Ка-Нейт:

– Это твое дитя, дорогая госпожа? Девочка?

– Да, – немного встревоженно ответила Ка-Нейт. – Меритамон, я пришла записать ее… А это – твой сын?

Тамит кивнула, став торжественной и печальной.

– Да, госпожа, Хепри.

– О, – Ка-Нейт перестала улыбаться. – Понимаю.

Она одарила Тамит сочувственным взглядом – все понимающим и все прощающим.

– Он никогда не увидит своего отца, – пробормотала Тамит, и сердце вдруг сжалось от настоящей острой боли. Это правда. О, будьте же вы прокляты, все мучители и губители – и ты, Ка-Нейт, среди них, рождающая и воспитывающая новых мучителей!

– Бедная женщина, – сказала Ка-Нейт. – Если бы только я могла облегчить твое положение…

Тамит покачала головой.

– Меня держат под стражей, госпожа, – сказала она. – Ты сама видишь. Должно быть, я заслужила, хотя грустно сознавать, что мое дитя растет в тюрьме.

– Ах, бесстыдница, – не выдержала за спиной госпожи Мерит-Хатхор.

– Помолчи, – сказала Ка-Нейт и хотела ответить несчастной, но тут Мерит-Хатхор выступила вперед и разделила госпожу и Тамит своим сильным плечом. Девочка на ее руках даже не захныкала – так умело и надежно ее держали.

– Пошла вон, – сказала Мерит-Хатхор. – Если я еще раз увижу тебя рядом с госпожой или услышу, как ты смеешь ей жаловаться, сверну тебе шею. Поняла?

– За убийство казнят, – прошептала Тамит, распахивая глаза в притворном изумлении и испуге. Хотя она действительно испугалась – в устах этой женщины такие слова были никак не пустой угрозой.

– Казнят за убийство людей, – ответила Мерит-Хатхор. – Идем, госпожа.

Ка-Нейт не посмела возразить, и обе знатные женщины прошли мимо Тамит. Та усмехнулась, наслаждаясь этой схваткой между ними – сколько она сказала о борьбе за власть в доме Ка-Нейт! – но больше Тамит чувствовала ненависть. Она даже не понимала иногда, кто ей больше ненавистен – Ка-Нейт или эта медная Мерит-Хатхор.

Высшим счастьем было бы убить обеих. О, как бы мучился верховный жрец, потеряв свой прекрасный цветок… непоправимое, неизгладимое горе. Тамит понимала, что это такое – а ведь сердца мужчин нежнее женских, хотя они сами и сильней…

Тамит иногда думала, что даже с радостью умерла бы, если бы смогла осуществить свою месть. Лишить жизни одного или нескольких своих мучителей – а близких этих людей счастья. Как они лишили счастья ее.

Но Тамит смотрела на ребенка в своих объятиях и думала, что ей нельзя умирать. Она должна вырастить его… защитить. Что ж, у нее есть для этого время и средства – ее охраняет и кормит храм Амона, жрецы сами приговорили себя к этому.

Тамит будет ждать.

Она умеет ждать – и пока ей больше ничего не остается.

Бедный мой возлюбленный, шептала она, сидя у окна в своей спальне и глядя на личико спящего ребенка. Тамит не могла найти в нем черты мужа – наверное, он пошел в кого-то из его предков… Но даже если бы и нашла, это бы ее не утешило. Того, что она потеряла, ничем нельзя восполнить.

Тамит ничем не поможет своему утраченному возлюбленному – но может порадовать его дух… заставив плакать врагов. Если ей дадут время, она выстроит такой план, что никто не заподозрит ее. Тамит знала цену своему уму и хитрости.

“Неужели ты думаешь, госпожа Ка-Нейт, что доброта может искупить то, что ты сделала мне? Неужели ты столь глупа, что думаешь, будто все прощается? Ты бы простила – если бы тебе сделали то, что мне?”

Ка-Нейт никогда даже не вообразит, что испытала Тамит.

Хотя почему же – никогда?

Когда-нибудь не только вообразит, но и испытает на себе.

Через неделю после встречи с госпожою Тамит передали о послаблении, которое делалось ей – ей можно было гулять с ребенком по городу в сопровождении стражи. Пока. Потом, может быть, надзор за нею ослабят – если Тамит будет вести себя хорошо.

Тамит будет вести себя очень хорошо.

========== Глава 32 ==========

Ка-Нейт наслаждалась бы полным счастьем, если бы не чуткость ее сердца. Та самая чуткость, которая снискала супруге великого ясновидца всеобщую любовь, которая давала мир ее душе и высокое счастье – любить и прощать всех – не давала Ка-Нейт успокоиться. Как она может быть спокойна, когда кругом нее столько несчастных?

Однажды она заговорила об этом со своей мудрой наперсницей, потому что даже ее муж не понял бы ее в этом.

Мерит-Хатхор, занимавшаяся с Аменемхетом, бросила мальчику мяч обратно и отправила играть крепким шлепком по спине. А потом села рядом с госпожой, державшей на руках дочку, и после нескольких минут раздумья сказала:

– Тебе, наверное, хотелось бы раздать беднякам все, что ты имеешь – так ты добра, госпожа…

– Ты права, – сказала Ка-Нейт. – Иногда я удивляюсь, почему богатые люди этого не хотят. Неужели им никого не жаль?

Мерит-Хатхор негромко рассмеялась.

– А что случилось бы тогда, госпожа? Вообрази, что все усадьбы и все службы исчезнут – останутся одни мазанки земледельцев… Мы превратимся в дикарей, не умеющих сосчитать свои пальцы, исчезнет порядок и растворятся сами священные знания, которые хранят наши жрецы.

– Где? Каким образом? – взволнованно спросила Ка-Нейт.

– Только занимаясь одним своим делом, человек может делать его хорошо, – ответила Мерит-Хатхор. – Жрецы служат. Писцы составляют и берегут библиотеки, вестники переносят слова на дальние расстояния… Врачи лечат… Садовники заботятся о садах, и все – друг о друге… А большие хозяйства, как наше, собирают всех этих людей вместе. Разве ты не лечишь своих слуг, когда они больны? Разве твои повара не кормят их и самих себя? Разве у всех твоих людей нет надежной крыши над головой и удобной постели?

– А воины? – спросила Ка-Нейт. – Их занятие – убивать. Неужели это правильно?

– Исчезнут воины – исчезнет страна, – уже холоднее ответила Мерит-Хатхор. Как этого можно не понимать? – Только воины хранят нашу землю от алчных разорителей, грозящих ей со всех сторон. Давно ли ты спрашивала своего высокочтимого супруга, что делается на наших границах?

Иногда Ка-Нейт казалась ей мудрее всех вокруг, а иногда госпожа рассуждала как дитя.

– А если не от кого будет защищать? – спросила Ка-Нейт. – Если люди перестанут хотеть насилия?

Мерит-Хатхор покачала головой.

– Люди не меняются, дорогая госпожа.

Ка-Нейт опустила свои прекрасные глаза.

– Я думаю, – задумчиво сказала она, – придет время, и все люди поймут то, что понимаю я… Что нельзя творить зло…

– Такое время не придет, – убежденно ответила Мерит-Хатхор. – Ты много читала и знаешь сама, госпожа – того, чего желаешь ты, желали многие справедливые мудрецы нашей земли, но люди не изменились. Всегда будут жить желающие зла, и всегда будет нужда в том, чтобы их сдерживать.

– Кроме того, без врагов не бывает и силы, – прибавила мудрая женщина. – Если вдруг исчезнут все те, кому ты противостоишь – разве не станешь ты слабой, как младенец?

– Я никому не противостою, – сказала Ка-Нейт.

“Это тебе только так кажется”.

– Ты нежная женщина, госпожа, – подумав, сказала Мерит-Хатхор. – Так и должно быть. Ты рассуждаешь, как нежная женщина…

– Ты тоже женщина, – сказала Ка-Нейт.

Мерит-Хатхор рассмеялась, расправив крепкие плечи. Она все еще могла с легкостью носить на спине Аменемхета, хотя мальчику было уже два с половиной года.

– Я женщина, госпожа, но я хорошо понимаю мужчин. Плохо было бы, если бы мужчины вдруг стали подобны женщинам.

– Да, наверное, – задумчиво ответила Ка-Нейт. – Ты так умна, Мерит-Хатхор, что будь ты мужчиной, ты стала бы советником фараона. Но я не могу с тобою согласиться…

– И не сможешь, – спокойно ответила женщина. – Ты другая, у нас разные сердца.

– А скажи, – вдруг начала Ка-Нейт. Она спустила дочку с рук, положив на постель.

– Ты и в самом деле смогла бы убить Тамит? Я тогда не думала, что ты угрожаешь ей всерьез, но сейчас…

– Смогла бы, – без колебаний ответила Мерит-Хатхор.

– А ты не думаешь, – с негодованием воскликнула Ка-Нейт, – что эта женщина самая несчастная из нас? Как ты можешь так говорить?

– Ну так что же, что несчастная? – отозвалась Мерит-Хатхор. – Меня не тревожат несчастья этого подлого существа. Если придется выбирать, – сказала она, – я без раздумий предпочту ее жизни твою, и ее жизни твое счастье.

После таких слов Ка-Нейт порою хотелось выставить эту женщину из своего дома, но она слишком любила ее и понимала, что ни в ком больше не найдет такой преданности.

Потекли спокойные месяцы – Ка-Нейт больше не встречалась с Тамит, хотя часто думала о ней. Она добилась для нее менее строгих условий содержания, но после разговора с Мерит-Хатхор вдруг подумала, что снимать надзор совсем – неразумно.

Несчастья могли действительно ожесточить эту женщину настолько, что она повредит себе или другим, будь предоставлена сама себе. Но этого и не могло случиться: постановления кенбета никто не мог отменить… Тамит оставалась на содержании и под присмотром храма.

“А иначе она могла бы повредить моим детям или мне”, – подумала Ка-Нейт, впервые без обычного сочувствия. – “Или моему дорогому супругу, потому что он осудил ее мужа. Я не допущу этого. Пусть ее стерегут для общего блага”.

Может быть, время успокоит горе этой женщины – а пока нужно следить за нею.

Потом Ка-Нейт забыла о горе Тамит – у нее случилось собственное большое горе.

Умер Джедефптах – ему исполнилось ровно пятьдесят лет, и он мог бы прожить еще лет десять, а то и больше. Но его сердце устало от жизни прежде срока.

Ка-Нейт, поручив обоих своих детей верной Мерит-Хатхор, плакала, молилась, простираясь перед богами, выполняя все предписания, положенные во время траура – чтобы душе отца было легко. Но его смерть не стала для нее большой неожиданностью – Ка-Нейт давно предчувствовала это, видя, как быстро он стареет…

“Может быть, и я виновата в этом”.

Может быть, ее отец был слишком огорчен ее браком. Но теперь Ка-Нейт ни за что не отказалась бы от своего любимого мужа; иногда ей приходило на ум, что она понимает Мерит-Хатхор – одним людям сердце легко предпочитает других, даже если любит всех. И ее отец так поступил, когда отказался от своего друга ради дочери.

Ка-Нейт обнимала и утешала свою плачущую мать, и спрашивала, как она будет в доме одна… Может быть, она хотела бы жить с нею? Согласится ли великий ясновидец? Ведь Нофрет очень его почитает – и так любит своих внуков…

Неб-Амон скоро и благосклонно согласился. Чем больше заботливых женщин окружает его сына, тем лучше. Ка-Нейт заметила к своему огорчению, что ее муж любит сына больше, чем дочь, и охотнее занимается с ним.

– А ты ждала другого? – даже удивилась Мерит-Хатхор, когда госпожа пожаловалась ей. – Конечно, наследник для твоего супруга дороже всего – он его так долго ждал. А Аменемхет и лицом, и нравом схож с отцом.

Когда пришло время поместить тело Джедефптаха в гробницу, его похороны почтили присутствием не только вдова, дочь и муж дочери, но и старые друзья – Са-Монту и его сын. Ка-Нейт была удивлена и огорчена встречей с Хорнахтом, хотя не показала этого. Ей казалось, что угрюмость молодого человека вызвана не только смертью друга отца.

– Хорнахт, – молодая женщина мягко отозвала его в сторону, когда Са-Монту увлекся разговором с верховным жрецом. – Хорнахт, ты так опечален смертью моего отца?

– Конечно, – буркнул воин. Он не смотрел на нее – тело его было крепким и сильным, как у прежнего юноши, и Ка-Нейт заметила на нем новые шрамы. А вот лицо Хорнахта постарело, оно могло бы принадлежать тридцатилетнему.

– Ты не женился? – спросила Ка-Нейт.

Вдруг она угадала, почему он так грустен, и пожалела о своих словах.

– Нет, и, наверное, не женюсь… Госпожа, – прибавил он и отвернулся. Ка-Нейт догадалась, что он хочет уйти и не знает как, чтобы не показаться грубым. Она оставила его. Вот еще один, кого она сделала несчастным.

– О чем ты говорила с ним? – встретил ее резким вопросом Неб-Амон.

Ка-Нейт печально улыбнулась, видя, что ее супруг ревнует.

– Хорнахт грустит по моему отцу, – сказала она.

– И только? – спросил великий ясновидец, бросая на молодого человека неприязненный взгляд.

Ка-Нейт вдруг, словно впервые, заметила сеточку морщин, покрывших его лоб, складки у носа. Но все равно он был божественно прекрасен – она не видела никого, кто мог бы уподобиться ее мужу. И не увидит, потому что таких нет…

– Ты один для меня, мой возлюбленный господин, – сказала она с улыбкой и протянула ему руку. – Я буду любить тебя всегда, мое сердце – только твое…

Он порывисто притянул жену к себе.

Если кто и видел это, то не приглядывался. Гости и родственники были заняты трапезой или разговорами.

– Ты так волнуешь меня, – прошептал Неб-Амон. – Ты одна так волнуешь меня… Никто этого не знает… Великий ясновидец подобен юноше рядом с тобой…

– Нет, ты всегда – мой мудрый супруг и повелитель, – шепнула Ка-Нейт, кладя голову ему на грудь. – Не умаляй себя словами никогда… Никакой юноша с тобою не сравнится…

Он блаженно посмотрел на нее.

– В самом деле?

Она кивнула.

Если бы она только знала, что делала с ним своими словами почтения, хотя его почитали все.

– Пойдем теперь посмотрим на другие дома, – шепнула Ка-Нейт. – Моей матушки… Только не будем ей говорить – ей и так тяжело.

Неб-Амон кивнул.

Они отделились от других, почти не обратив на себя внимания, и, позвав с собой нескольких рабочих с факелами, спустились под землю. Гробница Нофрет, как и Джедефптаха, была не обособленной, соединяясь с общей подземной сетью; только гробница Нофрет была сквозной – открывалась с обеих сторон. Родители Ка-Нейт не были так богаты, чтобы строить для себя особые места.

Вдруг Ка-Нейт посетила ужасная мысль, и она остановилась, схватившись за плечи мужа.

– А вдруг кто-нибудь проникнет сюда, Неб-Амон?

Он мрачно рассмеялся.

– Не беспокойся – этого не случится. Теперь караулы у гробниц удвоены, а за оплошность вроде той виновных будут немедленно лишать места. Они не упустят никого.

Ка-Нейт понимала, о какой оплошности идет речь.

– Тамит, – произнесла она. – Мне так жаль. Чем она виновата, что ее муж – преступник? Теперь и она останется без места на Западе…

Неб-Амон не ответил. Крепко сжав руку жены, повел ее наверх. Меньше всего ему хотелось говорить об этой женщине, давно заслуживавшей смерти и отнимавшей слишком много сил у достойных живых.

– У нее есть место – рядом с преступником, которого ты похоронила, – сказал Неб-Амон, когда они поднялись наверх. – Хотя она и этого не заслуживает.

– Пойдемте, – позвал великий ясновидец остальных.

К ним подошли Нофрет и Са-Монту с несколькими своими слугами. Остальные убирали остатки трапезы.

– А где Хорнахт? – встревоженно спросила Ка-Нейт, которая первая заметила, что сына Са-Монту нет.

– Хорнахт! – позвал отец, оглядываясь.

Его не было – он самовольно ушел еще тогда, когда увидел, как Ка-Нейт обнимается с мужем. Молодой воин, в отличие от других, не отвел глаз и смотрел, хотя было неприлично… и ушел, хотя было неприлично. Ему вдруг стали безразличны приличия.

***

Тамит снова чувствовала, что тупеет – как человек, за которого все решается. Так тупы, наверное, младшие домашние слуги, подметающие полы и выносящие мусор…

Ее всюду неуклонно сопровождали стражники, следившие за ней так, точно она была опасным преступником. Кто внушил им мысль, что Тамит так опасна? Разрешение гулять по городу ничего не дало ей – стражники не отставали от нее ни на шаг; своих денег и вещей у Тамит не было, и она не могла ни с кем из горожан столковываться даже по мелочам. Друзей и знакомых у нее не было тем более – и тем более она не могла ни с кем говорить ни о чем, что не касалось бы ее повседневных нужд.

Как будто кому-то было дело до ее нужд – кроме храма Амона. Жрецы иногда казались ей неживыми – она не могла поверить, что такое равнодушие к ней может быть неподдельным, что они не притворяются… кажется, ее даже не ненавидели, и не презирали, а считали просто временным неудобством.

Которое пройдет.

Маленький сын почти не давал пищи ее уму… и даже мало волновал ее чувства. В ней все как будто отупело с тех пор, как ее заключили под арест. Тамит слышала, что во всех матерях пробуждается сильная любовь к детям, но этот ребенок… после первых дней удивления новой жизни стал для нее каким-то досадным и непривычным обязательством, от которого иногда ей хотелось даже избавиться. Этот мальчик был единственным существом, скрашивавшим ее одиночество, но мысли о будущем Хепри вызывали у нее только стыд, гнев и тупую сердечную боль. Что она скажет ему, когда это существо научится думать и говорить? Что расскажет об отце, о себе, какую жизнь ему обещает?

Что она ответит, когда мальчишка покажет на стражников, всюду ходящих с ней, и спросит, что это за люди?

Удивительно, но Тамит не чувствовала, что этот ребенок сын ее мужа. Она даже не успела почувствовать, что Хепри ее муж – они никогда не были семьей, а ее нелепо возгоревшаяся любовь не успела получить пищи и окрепнуть, слишком поздно зажглась… А маленький мальчик, которого она растила, совсем не напоминал Хепри обликом.

Хепри тоже не успел почувствовать себя отцом и мужем.

Несчастный, несчастные они все. Все, что Тамит получала от жизни, приходило к ней как-то нелепо, уродливо, несправедливо. Неужели тот, кто восстает против своего положения, всегда получает исковерканную судьбу? Она, ее юный муж и ее сын были как осколки – их разнесло раньше, чем они успели ощутить себя целым. Теперь Тамит уже никогда не почувствует, как это – иметь семью и любовь. А ведь ей только двадцать с небольшим лет.

Она уже не живет, а доживает.

Семья и любовь – тот, кто имеет их вместе, счастливейший на свете. Женщина, имеющая сильного и высокого мужа, достойного любви, такого, которым гордятся ее дети. Но это так редко… Иногда Тамит со своей стражей встречала в городе Ка-Нейт с подрастающими детьми – мальчик уже резво бегал, красивый, умный, счастливый; хорошенькая девочка лепетала, тянулась ручками ко всему вокруг. Дети росли, а их мать не старела. Удивительно. Тамит знала, что Ка-Нейт не отличается крепким здоровьем, но счастье и любовь были для этой женщины напитком молодости.