Текст книги "Пропащие девицы (СИ)"

Автор книги: Amber Willis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 72 страниц)

– Нет, спасибо, я сама, – глухо, не своим голосом отозвалась Патриция. Внутри что-то неприятно до боли сжалось. Она не хотела походить на них, но в итоге оказалась дочерью своих родителей. Миссус Патрицией Бэйтман с плантацией рабов, плетью и склонностью к жестокости. Типичная белая испорченная тварь из богатой семьи.

Она наблюдала за тем, как ее квартира приобретает свои привычные очертания порядка и чистоты, и думала, сможет ли когда-то сама этим похвастать. Сможет ли когда-то привести в порядок весь бардак, в который превратилась ее жизнь. Вот так же просто вымести из нее все лишнее и сиять счастьем.

Кофе давно остыл, а Патриция все стояла, смотря сквозь сходящую на нет суету. Она апатично перевела взгляд на часы и поняла, что опаздывает. В свой последний рабочий день к чертовой Дженси Мин. Она опрометью бросилась к себе в спальню, вызвав сочувствующие кивки уборщиц, и когда, не сбавляя темп, промчалась мимо привратника, даже не расслышала, что он ей кричал вслед, и просто на автомате помахала в ответ улыбнувшись.

Уже на улице она сообразила, почему у мужчины было такое выражение лица, будто он провожал ее на казнь. У входа в кондоминиум было не протолкнуться. Со всех сторон наседали журналисты с фото и видеокамерами, которые в одночасье набросились на Патрицию, когда она переступила порог здания.

– Мисс Бэйтман, как Вы прокомментируете вчерашнее происшествие?

– Патриция, прокомментируй сложившуюся ситуацию…

– Как тебе удалось трахнуть и Джокера, и Бэтмена, Патти?

– Правда, что загадочная подруга Джареда Лето из аэропорта вы?

Вопросы градом сыпались со всех сторон на совершенно потерявшуюся Патрицию. Она не понимала, что происходит. Не понимала, как попала из одного сорта ада в другой. При чем здесь персонажи комиксов и как они догадались о том, что на фотографиях именно она, а не какая-то другая блондинка, коих у Лето был бесконечно длинный список.

– Разрушила семью Аффлека и даже не потрудилась расстаться с ним, как уже начала трахать Лето. Шлюха! – выплюнула ей прямо в лицо какая-то особо обеспокоенная событиями, не понятными Патриции, журналистка.

Шлюха! Лживая сука Патриция Бэйтман! Слова жгли, как открытые раны. Девушка металась из стороны в сторону, пытаясь прорваться вперед, словить машину и ехать так далеко, пока на горизонте не останется ни одной высотки, а сердце перестанет грозиться пробить ребра.

– Мисс Бэйтман, – позвал ее мужчина, и Патти нервно дернулась в сторону, не сразу узнав голос привратника, – следуйте за мной, – он взял ее за руку и провел к черному ходу, где уже ждал автомобиль.

Оказавшись в относительной безопасности, девушка тут же взялась за телефон, чтобы оценить масштабы катастрофы и понять, как она всего за одну ночь превратилась в мишень для желтой прессы и объект всеобщей жгучей ненависти.

Патриция была готова ко многому, она не питала иллюзий по поводу конфликта на вечеринке и знала, что найдет несколько скандальных сообщений о произошедшем на сайтах, любящих светскую грязь. Но то, что она прочла, просто ужаснуло девушку. Все медиа трубили о том, что Патриция Бэйтман, фэшн-редактор The Hollywood Reporter, скрыла от общественности сразу два романа. И пока Бен Аффлек, поглощенный делами студии, не мог уделять ей должное внимание, окрутила Джареда Лето, который и пострадал от тяжелого кулака экранного Бэтмена совершенно так же, как и его архизлодей Джокер. Возможность провести такую яркую и запоминающуюся параллель без малейших шевелений мозгами была просто как манна небесная. Все заголовки были ее.

С Днем рождения, Патриция Бэйтман. С Днем рождения, шлюха и лживая сука!

Отложив телефон в сторону, девушка закрыла глаза. И в который раз за день пожалела, что вообще проснулась. На голосовой почте были десятки сообщений с предложением эксклюзивного интервью и ни одной весточки, ни одного пропущенного от Джареда. Что вряд ли можно было бы считать странным, если учесть то, как и куда она отправила его прямым текстом всего несколько часов назад. Молчал и Бен, решив, наверное, что эта девочка слишком проблемная, чтобы и дальше поддерживать с ней общение. Его публицисты, если они не последние идиоты (а это далеко не так), уж точно посоветовали ему переждать бурю подальше от опальной Патриции.

Казалось, единственное, что она сейчас могла и обязана была вытащить из-под обломков, была ее новая работа. Слишком много было уже проделано, слишком много людей задействовано, чтобы дать всему обрушившемуся враз дерьму перечеркнуть столько месяцев подготовки.

– Да, это Патриция Бэйтман, – начала она разговор с редактором Vanity Fair, чтобы убедиться, хотят ли они фотосет так же сильно, как и до взорвавшейся атомной бомбы, которая разметала ее репутацию на сотни осколков.

И еще одно утро.

Чувствуя, как затекла во время сна ее рука, Робби поморщилась от неприятного ощущения и потянулась, не открывая глаз. Ощутив, как что-то тихо зашевелилось в ее ногах на другом конце дивана, девушка приподнялась на локтях и вздохнула.

Крис спал наполовину сидя, уткнувшись лицом в огромный мягкий подлокотник. Они просидели здесь полночи. Сначала разговор не шел, и оба просто молчали, вглядываясь в темноту, которую разбавлял только тусклый оранжевый свет маленькой круглой лампы на краю тумбочки. А затем Робин рассказала ему обо всем. Она говорила о своей семье, о Патти, которая предала ее, о том, что до сих пор скучает по Тому, который бросил ее после того, как она предпочла ложь Джека Уайта всему на свете. Музыкант слушал ее молча. Он лишь изредка кивал или печально улыбался, периодически сжимая ее ладонь в своих руках. А когда она выговорилась и затихла, вновь чувствуя, как на глазах выступают слезы, Крис притянул Робби к себе и крепко обнял. Это были самые теплые и искренние объятия за долгое время. Прижимаясь к его груди, ей и правда становилось не так страшно. Когда он был рядом, Робин переставала бояться той пустоты, которая пришла на смену боли. Если бы он только мог остаться здесь чуть дольше…

Но теперь Уильямс ни в чем не могла быть уверенной. Она смотрела на то, как во сне ресницы Криса тихонько дрожали, а губы были крепко сжаты, точно он боялся рассказать кому-то самую страшную тайну сразу после пробуждения, и думала лишь о том, что будет с ней, когда этот мужчина покинет Санта-Монику. Было до сих пор удивительно вообще видеть его здесь, но ей так не хотелось оставаться в одиночестве. Сейчас…

Тихонько приблизившись к своему спящему гостю, Робби легонько, стараясь не разбудить, коснулась пальцами его щеки. Крис что-то сонно промычал и открыл глаза.

– Прости, прости!.. – девушка отдернула руку. – Я не хотела будить.

– Уже утро?.. – хрипло прошептал Мартин, улыбаясь.

– Кажется, – Робин улыбнулась в ответ. – Хотя я не могу сказать наверняка.

Мужчина потянулся и выпрямился, принимая полностью сидячее положение. Переводя взгляд на Уильямс, он спросил:

– Как ты себя чувствуешь?..

– Чувствую…

– Это хорошо, – усмехнулся Крис, заметив, как Робин вновь улыбнулась. – Хочешь чего-нибудь?

Выбиравшись из-под своего пледа, Роббс поднялась с дивана и медленно подошла к окну. В Санта-Монике было слишком солнечно для нее сегодня. Но вопреки всему, девушка рывком распахнула шторы и, обернувшись к музыканту, ответила:

– Есть хочу!..

Крис предложил Робин поехать в Малибу именно в тот момент, когда девушка без особого аппетита доедала свой завтрак в одном из небольших кафе на побережье Санта-Моники, куда они отправились почти сразу после пробуждения.

Делать вид, что сегодня ей лучше, чем вчера, у Робби получалось из рук вон плохо, и музыкант видел все, что с ней происходит. Чувствовал, как она пытается быть с ним милой, но все чаще отводит глаза и смотрит туда, где тихо шумит океан.

Выглядела Уильямс не лучше, чем чувствовала себя. За последние сутки она много плакала, и теперь ее глаза были сильно припухши, а взгляд оставался потухшим и напряженным даже в тот момент, когда девушка делала вид, что улыбается. Именно делала вид. И от этого Крису становилось действительно не по себе. Он прекрасно помнил, какой Робин была еще неделю назад, когда они веселились в Лондоне. В ней было столько жизни. Столько огня. Когда она смеялась, казалось, что все вокруг заражались этой энергией, маленькой пьянящей чертовщинкой, которая жила внутри этой девочки. С самой их первой встречи, с самого начала он понял, что она другая. Отличается от всех женщин, которые были у него раньше. Рядом с Робин Крис чувствовал себя тем парнем, каким он был еще до встречи с Гвинет. До печальных «Ghost Stories», кучи взаимных претензий и обид, развода и лживого прикрытия за ширмой дружбы…

– Если я поеду к тебе домой в Малибу, то в прессе начнут писать, что я твоя любовница… – наконец произнесла Робин после затянувшейся паузы. – Это не совсем то, что мне сейчас нужно.

– Об этом можешь не переживать, я…

– Я видела, как они фоткали Лоуренс возле твоего особняка, Крис!.. – раздраженно огрызнулась девушка. – Я не хочу стать мишенью для папарацци в очередной раз. Только, блядь, не сейчас!..

Музыкант вздохнул и положил свою ладонь поверх руки Робин на столе. Уильямс подняла глаза и смущенно прошептала:

– Прости, я не должна была так говорить… Я… Я просто чувствую себя совершенно разбитой…

– Давай уедем? – она почувствовала, как Крис сильнее сжал ее руку. – Скажи, куда ты хочешь? Можем найти какие-нибудь острова, где не будет вообще никого, корме нас двоих.

Она тихо рассмеялась и быстро смахнула со щеки слезинку.

– Конечно, если ты не против моей компании, – добавил мужчина, улыбаясь.

– Я не против твоей компании, – Робби положила вторую ладонь поверх его руки. – Главное, чтобы ты сам не пожалел о том, что взял в путешествие такую депрессивную зануду, которая все время плачет и рассказывает о своих неудачных романах.

– О, поверь, я буду счастлив, если эта депрессивная зануда отправиться в путешествие со мной! – видя, как она впервые за последние сутки радовалась по-настоящему, не пытаясь выдавливать из себя вежливую улыбку, Крис и сам чувствовал некоторое облегчение. Она все выдержит. Обязательно выдержит. Вытащив из кармана джинсов «айфон», музыкант спросил: – Итак, куда же мы направимся?

Уильямс выхватила у Криса гаджет и хитро прищурилась, склонив голову на бок.

– Думаю, Малибу подойдет, – пробормотала она тоном заговорщицы. – Только обещай, никто не узнает о том, что я там.

– Обещаю, – произнес мужчина. – Я обещаю.

Робби улыбнулась.

Официальное прощание с The Hollywood Reporter прошло на удивление быстро и безболезненно. Патти и Дженси сели в комнате переговоров, разделенные столом и молчанием, и, даже не взглянув друг на друга, подписали все необходимые документы. Гробовое молчание не решился нарушить даже адвокат. Он просто переворачивал страницы и показывал, где ставить подпись. Все это походило на развод супружеской пары, которая так устала от брака, что даже сил на прения не осталось. Они одновременно поднялись из-за стола и пожали друг другу руки.

– Удачи, – сказала Дженси своим завсегдашним непробиваемо самурайским тоном, и Патриция только кивнула в ответ, не зная, реагировать на это как на искренние пожелания или очередной сарказм.

А вот с бывшими коллегами все обстояло куда сложнее. Сколько Бэйтман не убеждала себя, что совершенно не привязалась к этим пустоголовым говнюкам, но ведь были среди них те, кого невозможно было отнести к первой категории и совсем чуть-чуть ко второй. Несмотря на неприятно подогретую последним скандалом атмосферу, прощаться было с кем не только посредством угрюмых недружелюбных взглядов. Дизайнеры и фотографы подарили ей огромный букет и гребаный скрапбук, которые она так презирала и на дух не переносила, а теперь едва не пустила слезу от этих подарков и теплых слов.

Минни подарила ей коробку с маффинами именно из той пекарни, которую Патти так любила (удивительно, как в ее дырявой башке это отложилось), и подписала открытку, которую Бэтйман не прочла сразу только из вежливости.

– Я не верю ни единому слову в этих грязных статейках о вас, мисс Бэйтман, – прошептала она благоговейно, склонившись к самому уху Париции, и тут же отпрянула, когда ее бывший шеф уставилась на нее с полнейшим удивлением и непониманием.

На деле же Патти под влиянием утренней эмоциональной опустошенности и всего этого цирка с проводами так расчувствовалась, что едва не пригласила Манро уйти следом за собой в качестве ее личного ассистента в новом бизнесе. Обнаружив за собой такую пагубную склонность, Бэйтман быстро раскланялась и, подхватив коробку с пожитками, удалилась.

Только в вестибюле офисного здания она, наконец, поняла весь масштаб катастрофы. Патриция Бэйтман осталась совершенно одна, без работы с девяти до шести, без подруги, с которой можно отметить сие триумфальное освобождение, без Джареда, который все так же не отвечал на ее звонки, и Бена, которому она попросту боялась звонить.

Она приземлилась на заднее сидение такси и попросила водителя ехать к пирсам Санта-Моники. Всего пару недель назад они с Робин, смеясь, обсуждали, как приедут туда и раздадут все ее неуместно дорогие пресс-папье и перьевые ручки первым попавшимся людям, а остальное офисное дерьмо просто развеют по ветру на огромном костре. Идея сжечь все бумаги к чертовой матери до сих пор казалась Патриции чрезвычайно соблазнительной, только вот в новых обстоятельствах утратила былую веселость, поэтому она просто оставила коробку у одного из пирсов, зная, что кому-то ее содержимое, сданное в комиссионку, принесет несколько десятков лишних баксов, и отправилась домой.

У кондоминиума все так же прочно дежурили папарацци, и ей пришлось красться к себе домой, словно воровке, через черный ход и в служебном лифте. Ни подчеркнуто вежливые улыбки сотрудников комплекса, ни искреннее сочувствие домоуправа не смогли ничего поделать с ее подавленным настроением. Патти с благодарностью приняла ужин в качестве компенсации, допила одну из спасенных от уборщиц бутылок вина вместе со снотворным и опять сбежала от объявившей войну реальности в сон.

Удушающе жарко. И темно. Влажный противный спертый воздух, в котором, как маленькие фосфоресцирующие водоросли, летала пыль, подсвечиваемая редкими лучами солнца, которые пробивались сквозь заколоченные окна. Оборванные стены с оббитой штукатуркой, искореженные так, что даже деревянная дранка просвечивала.

Много лет назад она уже была здесь. В заброшенном домике на берегу залива. Они частенько прогуливали здесь уроки, тусуясь с одним из раста друзей Робин, который сбежал от родителей и жил самостоятельно. Тогда этот парень казался им верхом крутости. Двум девчонкам в форме частной католической школы.

Патти резко обернулась на громкое заразительное хихиканье подруги. Робин Уильямс, та самая девушка с обложки, сейчас была просто школьницей с двумя косичками и косяком в руке, который пыталась передать по кругу Патриции.

Воспоминания о том дне начали возвращаться к Бэйтман, но во сне она ничего не могла сделать, никак не могла повлиять на события, а просто приняла у подруги марихуану и затянулась, после чего рассмеялась вместе с Уильямс.

Они не услышали, как кто-то вломился в дом, снеся дряхлую дверь ко всем чертям, Патти и Роббс так смеялись, что вряд ли расслышали бы и пистолетный выстрел, но Джон растолкал их и сказал выметаться сквозь заднюю дверь и бежать так быстро и далеко, пока в легких не начнет жечь.

И они послушались…

Сквозь сон Патриция услышала шорох и приглушенные голоса. Она приподнялась на кровати и начала беспорядочно шарить в поисках чего-то, чем можно было бы защититься. Она помнила лицо Джона на следующий день, с разбитой губой и жутким синяком под глазом. Ребята постарше выперли его из обжитого местечка, а чтобы парню неповадно было возвращаться, еще и жестоко избили его.

Патти прекрасно помнила, что сказали ее родители, когда она попросила за него. Попросила, чтобы они оплатили его обследование и лечение.

«Он бродяжка, неудачник и, вполне вероятно, наркоман», – сказали эти почтенные прихожане католической церкви, которые ежегодно жертвовали кучу денег на всякие благотворительные программы, с таким презрением, что Патриция навсегда это запомнила. Навсегда запомнила, что такое лицемерие и двуличие.

Держа пустую бутылку из-под вина, она тихонько прокралась в зал, ожидая увидеть там кого угодно, только не четверых идиотов с огромным письменным столом из тех, за которыми обычно изображаются гиганты мысли, вроде Диккенса или Гете (хотя нет, последний предпочитал весьма скромные интерьеры).

Скайлер, Мэри, Натан и Дик были полностью увлечены невыполнимой миссией вписать этого монстра в обстановку полного хай-тека и минимализма.

– Мы пришли с миром, скво, – Нат первым заметил Патрицию и произнес приветствие голосом вождя индейцев из старых спагетти-вестернов.

Бэйтман неловко улыбнулась, опуская свое оружие.

– Как тебе? – поинтересовалась Мэри. – Мы решили, что нашему шефу нужен внушительный стол в ее новом офисе.

– Чтобы все вокруг боялись тебя еще больше, – добавил Дик, широко улыбаясь. – В общем, это тебе подарок от всей нашей бэйт-семьи.

Он отступил в сторону, смахивая с сукна винного цвета несуществующие пылинки, и Патриция смогла полностью увидеть масштабы катастрофы. Увидеть и ужаснуться. Этот дубовый монстр требовал много места, причем не столько для себя, сколько для внушительного пространства вокруг.

– И почему бэйт? – встряла Скайлер. – Может, все-таки бэт? – она хитро прищурилась, посмотрев на Патрицию. – Колись, Бэйтман, что там за слухи насчет борьбы между Бэтменом и Джокером за даму сердца?

Вечер в Малибу. Полчаса езды на тачке с ветерком, и Робин, пряча взгляд за тонкими стеклами огромных солнцезащитных очков, переступила порог роскошного особняка Криса Мартина.

Бросив сумку с вещами прямо на пороге, девушка забралась на мягкий диван в гостиной и, свернувшись калачиком, прошептала:

– Иди сюда, посиди со мной.

Она уснула почти сразу. Крис укрыл Робби тонким одеялом и вышел во двор. Впервые за долгое время он вообще не понимал, что делать. Ему лишь хотелось, чтобы девушка, которую он привез к себе домой, стала немного счастливее. Больно было даже смотреть на ее осунувшееся лицо и печальную улыбку.

Побродив немного, Крис вернулся обратно и опустился на край дивана рядом с Уильямс.

– Я буду в порядке… – сонно прошептала Робби, не открывая глаз.

– Ну конечно, – музыкант нежно провел рукой по ее волосам.

– Только не уходи, ладно?.. – девушка подняла голову и умоляюще посмотрела на Криса.

Когда она действительно уснула, мужчина осторожно перенес Робби в одну из спален и уложил на кровать. Она не проснулась. Или сделала вид, что все еще спит. Однако Крис предпочел остаться с ней. Лежа рядом, он долго наблюдал за тем, как она тихонько посапывает во сне, пока и сам не уснул, чувствуя рядом тепло ее тела.

Проснулся он в одиночестве. Оглядевшись, тихонько позвал Робин, но ответа не последовало. Тогда мужчина спустился вниз и попытался отыскать свою гостью.

Робин лежала на одном из шезлонгов возле бассейна и дергала ногой в такт играющей в ее наушниках музыке. Подойдя немного ближе, Крис замер в нерешительности. Ее тело призывало к действию. Яркое бикини зеленого цвета было таким крошечным, что мужчина почувствовал, как внизу у него все сжимается в крепкий кулак. На ее животе все еще оставались капли воды, Робби недавно искупалась. Эти капли медленно стекали ниже, оставляя на ее золотистой коже блестящие полоски влаги. Облизав пересохшие губы, Крис подошел еще ближе и бесшумно опустился на соседний шезлонг.

– Доброе утро!.. – заметив его, Робби подняла очки и вытащила наушники. – У тебя такой классный дом!

– Я рад, что тебе здесь нравится, – произнес музыкант, стараясь не так откровенно разглядывать ее грудь.

– Нравится?! – Уильямс рассмеялась. – Да я офигела от всей этой роскоши! Я тут везде бродила, пока ты спал, надеюсь, ничего страшного?

Мартин отрицательно покачал головой и улыбнулся.

– Ну и потом решила поплавать, – она приподнялась и внимательно посмотрела на Криса. – Все точно хорошо?

– Да, да… – он рассеянно начал оглядываться по сторонам. – Пожалуй, я в душ, а потом, может, сходим позавтракать?

– Непременно, – Уильямс лениво потянулась. Она с недоумением посмотрела в след мужчине и крикнула: – Эй, Крис!..

Оглянувшись, музыкант замер на месте, засунув руки в передние карманы джинсов.

– Спасибо тебе за все, – с улыбкой проговорила Робби и вновь вставила наушники.

Вечером того же дня Крис привел Робин на пляж. Девушка продолжала прятать лицо за огромными стеклами Ray Ban и постоянно оглядывалась по сторонам, пытаясь убедиться, что за ними и правда никто не следит.

Какое-то время они молча бродили по берегу, любуясь розовыми брызгами заката, которые окрасили небо. Робби опустилась на песок и, взяв в руки горсточку, начала медленно высыпать его. Крис присел рядом и обнял девушку за плечи. Она тепло улыбнулась и, заглядывая в его большие голубые глаза, томным шепотом произнесла:

– В середине девяностых годов Милен Фармер сбежала из Франции в США. Это произошло после того как фильм, в котором она снялась, с треском провалился, – Уильямс загребла в ладонь новую горсть песка. – Она приехала в Калифорнию и начала жить здесь… Наверное, она тоже вот так ходила по пляжу вечером и думала, что ей все вокруг осточертело. А потом… Потом она записала один из лучших альбомов за всю свою карьеру. Записала здесь. Помнишь ее песню про Калифорнию?

Крис уже раскрыл рот, чтобы ответить, но Робби перебила его, снова заговорив:

– Короче, она поет о том, какое в Калифорнии сексуальное небо. Здесь все совершенно иначе, и она словно отдается этому чувству, которое испытывает… Передоз от Лос-Анджелеса. Да, так она поет. У нее передоз от Лос-Анджелеса.

Последние несколько слов Робин практически выдохнула в приоткрытые губы Криса. Он не понимал совершенно ничего из того, о чем она пыталась ему рассказать. Все его мысли были сосредоточены исключительно на том, как сдержаться и не поцеловать ее. Сейчас это было бы совсем некстати. Музыкант не хотел, чтобы она подумала, будто он один из тех парней, которые готовы броситься на девчонку в тот момент, когда она совершенно потеряна. Он никогда не был таким парнем.

– Короче, там такой гитарный риф… – словно почувствовав, как напрягся Крис, Уильямс отстранилась и начала задумчиво смотреть на океан. – Он прекрасен. Вся Калифорния в одном маленьком кусочке песни. Это удивительно…

– Ты удивительна, – произнес мужчина.

– Калифорния кого угодно может спасти, – сделав вид, что не услышала его, продолжила Робби. – Здесь есть какая-то магия… Сейчас, когда я сижу тут с тобой, это небо над нами… Я начинаю забывать о том, как все это… Как это было несколько дней назад.

– На твоем месте, я бы поговорил с Патти, – выпалил Крис. Он давно хотел сказать ей об этом, но все время ждал подходящего момента. Из того, о чем Робин рассказала ему за последние сутки, он сделал вывод, что именно ссора с Бэйтман мучает девушку сильнее всего. Ему самому Патти не особенно понравилась. Но Крис был одним из тех людей, которые привыкли давать другим несколько шансов. Несколько попыток или возможностей все исправить. Его собственная жизнь состояла из них, из этих взлетов и падений, раз за разом предоставляющих ему еще один шанс.

Обняв себя за плечи, Робин ответила:

– Даже если бы я могла говорить с ней, неужели ты думаешь, что я смогла бы начать доверять ей, как раньше?

– Со временем, – мужчина притянул Уильямс к себе и заключил в объятия.

– А если у меня не получится?

Этот вопрос. Когда-то его уже спрашивала об этом женщина. Его жена. Бывшая жена. Она постоянно сомневалась. Каждая, даже самая незначительная мелочь в ее жизни подверглась сомнениям. Стремление сделать все правильно, достичь долбаного совершенства… От одной мысли об этом ему становилось грустно.

– Крис?.. – переспросила Робби.

– Прости, я задумался, – ответил он, пытаясь улыбнуться.

– Что же мне делать? – девушка смотрела на него так, будто он был единственным человеком во вселенной, который знал ответ на ее вопрос.

– Оставить все в прошлом, – прошептал музыкант. – И поговорить с Патти. Ты должна дать ей возможность все объяснить…

– Мне кажется, ей я точно ничего не должна!.. – в голосе Уильямс вновь звучала обида. – Это она обманывала меня несколько месяцев и спокойно наблюдала за тем как… Боже, Крис, да из-за нее, из-за ее лжи я причинила боль Тому, и теперь он ненавидит меня! Если бы я только знала, что…

– Но ты не знала! – впервые мужчина повысил голос. – Ты не знала. Все случилось так, как случилось. Черт возьми, просто постарайся ее выслушать!..

Откинув со лба прядь выбившихся из хвоста волос, Роббс улыбнулась и проговорила:

– У тебя потрясающий дар убеждения, мистер Мартин.

Следующие несколько дней пронеслись ураганом и вытянули из Патти последние силы похлеще работы. Вся банда, которая с легкой подачи Дика, но не Грейсона, решила именовать себя бэйт-семейством развела бурную деятельность вокруг стола, будь он неладен, и начала превращать девственно-чистые просторы ее квартиры в рабочую зону.

Самой инициативной оказалась Скай, она даже съезжать в отель не собиралась, просто бросила свою сумку возле многострадального дивана, обозначив тем самым свое место жительство на время редизайна квартиры Бэйтман.

Вначале Патриция пыталась возмущаться и гнать непрошенных помощников взашей, грозясь всевозможными казнями вплоть до увольнения, но довольно быстро сдалась под их напором и только согласно кивала в ответ на все предложения. Она понимала, что им абсолютно все равно, как и ей в ее состоянии ненависти к себе, как будет выглядеть их импровизированный временный офис, что все это затеяли только ради нее самой, но ничего не могла поделать со своей хандрой, и от этого еще больше себя ненавидела. Ебаный замкнутый круг.

И вот на третий день, когда бурная деятельность пошла на спад, а семейство собиралось разъезжаться по домам, Скайлер опять закрылась с Патрицией на кухне, чтобы изложить ей очередную гениальную концепцию черт знает чего. Иендо всегда так делала, когда ее посещал внезапный приступ вдохновения: затаскивала Бэйтман в закрытое помещение, будто она могла сбежать из собственного дома прямо в объятия журналистов, которые все еще не теряли надежды достать ее, и не дослушать очередной гениальный план дизайнера.

На этот раз дело касалось не многострадальной квартиры, стены которой теперь украшали не только черно-белые снимки, а куча пестрой жути, которая пришлась бы по вкусу Джареду Лето, а самой Патриции Бэйтман и ее предстоящего фотошота. По крайней мере, прикрывалось все это безобразие благородной целью. А на самом деле Скайлер беззастенчиво пользовалась каждым разговором по скайпу с фотографом Vanity Fair, чтобы под любым, даже самым ничтожным предлогом, обработать бедолагу на, как она выражалась, плодотворное сотрудничество вне рабочего процесса.

Потому-то Патти скорее удивилась, что разговор о деталях фотосессии назрел только сейчас, а не был неотъемлемой частью их ежедневной рутины. Скай вдохновенно толкала речь о том, какой этот парень гений, не забывая между делом вставлять замечания о его бицепсах и татуировках. А Бэйтман, то и дело переспрашивала ее, уж не Макс ли Уильямс зовут гения. И все время получала отрицательный ответ вместе с раздраженным взглядом.

– В общем, мы решили, что розовый будет идеальным цветом, – завершила Иендо свою пламенную речь в защиту гениальной концепции гениального фотографа.

Патти недоверчиво прищурилась и учинила Скай настоящий допрос по поводу того, как выглядит этот самый не Макс Уильямс, который уж точно, будь у него такая возможность, не преминул бы воспользоваться ею для подобного розыгрыша. Но Иендо задолбалась составлять словесный фоторобот и показала недоверчивой параноичке фотографию своего объекта обожания, развеяв последние сомнения на его счет.

– Ну так что? Раз мы выяснили, что это не Уильямс, будешь красить волосы?

– А не слишком ли это? Я же все-таки…

– Ты не поняла, Пи, это не вопрос был, а утверждение. Ты красишь волосы сегодня после обеда. Я бы и сама с тобой сходила, – девушка накрутила локон цвета потускневшего электрик и с тоскливым вздохом пропустила волосы сквозь пальцы, – но Шон прилетает уже сегодня, и мы должны обсудить с ним последние приготовления при личной встрече.

– Только давай не в моей квартире, Скай.

– Да за кого ты меня принимаешь! – возмутилась девушка. – Журнал снял ему квартиру в центре на время съемок.

– Высокого полета птица, – усмехнулась Патти.

– Собирайся давай, а не то опоздаешь, – фыркнула в ответ Скайлер.

Чтобы найти очередного гения, по определению Иендо, который должен был сотворить с волосами Патриции магию, опять же по ее же убеждению, а по мнению Бэйтман пиздец феерических масштабов, надо было потратить немало времени. Этот парень был андеграунднее самого андеграунда, и потому Патти все больше переживала за свои волосы и придумывала аргументы своему взбунтовавшемуся естеству, почему, собственно, ей не сбежать от судьбы прямо сейчас, раз гениальный мастер и волшебник обосновался так глубоко в трущобах ЛА, как она не забиралась во времена своей мятежной молодости.

В те же далекие и полузабытые времена она мечтала о том, чтобы выкрасить в какой-то ядреный цвет хотя бы несколько локонов, но родительский контроль не позволял даже постричь их коротко, не то чтобы завести пару красных или зеленых прядей. А потом случился переворот с революцией, и Патти, сбежав во Фриско, перекрасилась в черный. И теперь у нее была возможность воплотить розовые… тьфу ты… подростковые мечты. Но как-то перспективка совершенно не радовала.

Как не радовал и результат. Увиденное в зеркале дивное видение оказалось слишком радужным для ее подавленного настроения. Патти подумала, что старший Уильямс, увидев ее сейчас, надорвал бы живот от смеха, а Роббси наоборот пришла бы в дикий восторг. Ее любимая Рианна тоже как-то красила волосы во всякие ядреные цвета.

Скай бы сейчас ляпнула что-то из ряда вон и развеяла сгустившуюся тоску, но ее тоже не было рядом. И от осознания того, что за все эти дни она осталась сама, Патриции стало до чертиков тошно. Возвращаться домой совершенно не хотелось: у входа все еще дежурили папарацци. Девушка попыталась еще раз набрать Робин, но вновь попала на голосовую почту. Тем же ответил и телефон Джареда.

Выйдя из салона, Патриция довольно быстро сориентировалась на местности. Оказалось, что ее занесло не так уж и далеко от знакомых мест. Она точно знала, куда теперь идти. Всего в нескольких кварталах этого «посреди нигде» был такой же бар. Назывался он как-то по-испански жутко. Что-то связанное с южноамериканскими степями, которые заливает водой в сезон дождей. Бэйтман решила, что такое название просто знак свыше, чтобы залиться по самое не хочу и в честь новой прически, которая возвращала ее на годы назад, и по поводу одиночества, которое потянуло за собой целую обойму грустных мыслей.