Текст книги "Цвет сверхдержавы - красный. Восхождение. часть 3 (СИ)"

Автор книги: Сергей Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 111 страниц)

   – А вот тут ты не совсем до конца просчитал ситуацию, – усмехнулся Серов. – Я же не просто деревню эвакуировать хочу, я ещё и в части шорох наведу, да такой, что надолго запомнят. Если жертв не будет, то никто не сядет, но вздрючку летунам устрою такую, что запомнят до конца жизни. Причём по всей командной цепочке, вплоть до самого Вершинина. Ты только Гречко предупреди, уже после бомбёжки, а то мне танки на Лубянке не нужны.

   По лицу Никиты Сергеевича скользнула понимающая улыбка:

   – Тогда давай. Гречко беру на себя. Но – чтобы комар носа не подточил. И никаких жертв!

   – Само собой!

   Эвакуацию деревни провели 16 июля, заранее. Опыт проведения подобных мероприятий у Ивана Александровича был ещё с войны. Вывезли не только жителей, но и скотину, и даже кур. Жителям помогли упаковать и погрузить в контейнеры имущество, чтобы ничего из нажитого добра не пропало. Пожалели и совхозный трактор, его тоже вывезли. Эвакуированных временно разместили в контейнерных вагончиках в 50 километрах от деревни.

   Как и предупреждал Серов, 18 июля в ходе учений, 5 самолётов, перепутав цели, отбомбились по деревне. Когда самолёты приземлились, лётчиков встречали уже на полосе, и отнюдь не с цветами. Комитетчики арестовали всё командование полка, штаб дивизии и фактически сорвали учения. Шухер поднялся грандиозный, само вмешательство комитетчиков в процесс учений предсказуемо вызвало у маршала Вершинина приступ бешенства, но крыть ему было нечем – ЧП было налицо, и очень серьёзное.

   Сотрудники Серова оказались на высоте – после нескольких дней тщательного расследования они установили, кто конкретно ошибся и почему, кто отдал приказ атаковать именно эти цели, почему самолёты отклонились от курса.

   Вызванному в ЦК Вершинину пришлось несладко. Сначала Серов выложил ему результаты расследования, а затем уже Первый секретарь ЦК, попросив Серова выйти ненадолго, устроил маршалу жёсткую взбучку. Вершинин вылетел из его кабинета весь красный, и едва не в мыле.

   По итогам происшествия, как и обещал Серов, никого не посадили, но в КПЗ посидеть пришлось – и лётчикам, и штабным, и генералам с большими звёздами, поэтому происшествие они запомнили надолго. В уставы были внесены серьёзные изменения, касающиеся безопасности при проведении учений. Полигоны для отработки задач с боевым оружием вынесли на безопасное удаление от населённых пунктов.

   Два разрушенных дома в литовской деревне восстановить было уже невозможно. В качестве компенсации жители деревни получили новые дома, по своему выбору, причём выбор был предоставлен широкий, от традиционных бревенчатых строений, до новомодных геокупольных. Расходы оплатили из военного бюджета, а у виновников происшествия потом ещё несколько лет ежемесячно высчитывали из зарплаты. Причём не столько у лётчиков, сколько у настоящих виновников из штаба.

   В некоторых случаях внедрение новых технологий позволяло не только удешевить и ускорить производство, но и спасти человеческие жизни. Но это внедрение часто шло «со скрипом», приходилось на всех уровнях доказывать их преимущества, преодолевая косность руководителей среднего звена, а часто – и высшего

   До конца 50-х в СССР широко использовалась киноплёнка на нитроцеллюлозной основе, очень огнеопасная. Её производство было отлажено ещё до войны, новые материалы только появились и ещё не успели завоевать доверие.

   Иногда для спасения людей, в основном – от самих себя и собственной глупости, приходилось проводить настоящие операции под прикрытием. В ноябре 1957 г. Серов послал одного из доверенных сотрудников в деревню Бусса Брестской области Белорусской ССР. Там был предотвращён пожар в школе, случившийся по стечению обстоятельств, а точнее – из-за недомыслия и обычного местечкового раздолбайства.

   12 ноября в деревенскую школу приехала кинопередвижка. Механик сидел со своей установкой в дверях, разложив катушки нитрокинопленки на полу, и заправляя их при свете стоящей на столе керосиновой лампы, наполненной бензином. В помещении находились зрители, для которых процесс подготовки кинопроектора к показу был непривычен, и интересен не меньше, чем кино.

   Сотрудник комитета, по заданию руководства подменивший водителя кинопередвижки, вывел посторонних из помещения, устроил внушение кинооператору, а заодно убрал из опасной зоны поддатого колхозника, из-за которого в «той» истории всё и случилось.

   После этого случая Серов «продавил» в Совете министров запрет на использование нитроцеллюлозной кинопленки, для чего даже пришлось устраивать для министров демонстрационный эксперимент.

   (АИ частично, в реальной истории лампу случайно опрокинул один из зрителей, находившийся в подпитии. Произошло возгорание, огонь быстро распространился по бревенчатому помещению. В результате погибли 65 чел., многие получили тяжёлые ожоги. Запрет был введён по результатам трагедии)

   Иногда приходилось спасать и союзников, и совершенно посторонних людей. Большинство ситуаций, требовавших вмешательства, выявлялись аналитиками 20-го Главного управления в результате изучения «электронной энциклопедии», где была сводка событий, происшествий и катастроф по годам, а в описаниях катастроф во многих случаях приводились и результаты расследования с объяснением причин.

   Так, осенью 1959 начальник группы информации Селин доложил Серову об угрозе гибели командующего революционными вооружёнными силами Кубы Камило Сьенфуэгоса. (В реальной истории Камило Сьенфуэгос пропал без вести вместе со своим пилотом Луисиано Фариньясом 28 октября 1959 г во время полёта над морем на самолёте «Сессна-310»)

   Ознакомившись с подобранными Селиным материалами дела, Серов доложил обо всём Первому секретарю ЦК КПСС.

   – Дело там запутанное, – сразу предупредил Иван Александрович. – Кастро и его сторонники обвиняют в смерти Камило ЦРУ, предполагая, что его сбили над морем. Антикастровские диссиденты, в частности Убер Матос, обвиняют Кастро и его личного пилота Бласа Домингеса – якобы тот сбил самолёт Камило по приказу Кастро. За 13 дней до этого Фидель назначил министром обороны Кубы своего брата Рауля, фактически отодвинув Камило от руководства армией.

   – А твои люди что выяснили? – спросил Хрущёв.

   – В таких случаях самое простое объяснение обычно – самое верное, – ответил Серов. – В тот день была плохая погода. На лёгком самолёте в таких метеоусловиях, да ещё над морем навернуться ничего не стоит. Версия с заговором документальных подтверждений не имеет и основана лишь на словах кубинских диссидентов, ненавидящих Фиделя. (http://www.sovsekretno.ru/articles/id/3223)

   – Вот и проверим, – решил Никита Сергеевич. – Пусть твои люди приглядят за кубинскими истребителями, у них же сейчас их ещё немного?

   Поставки советского оружия в конце 1959 года ещё только подготавливались.

   – На сегодняшний день – да, на Кубе всего пять истребителей «Си Фьюри» – это тот самолёт, который, по версии Матоса, якобы перехватил «Сессну», – подтвердил Серов. – Приглядеть за ними, да и за пилотом Кастро Домингесом будет нетрудно. Пилоту Сьенфуэгоса мы намекнём, чтобы летел только над сушей, не пытаясь срезать маршрут. Самолёт проверим лишний раз, мало ли какие могут быть неполадки.

   – А ещё лучше – нехай в этот день вообще не летают, если погода нелётная, – посоветовал Хрущёв. – И поговори с коминтерновцами – может, на всякий случай, товарища Сьенфуэгоса привлечь к делам Коминтерна и вообще увезти с Кубы?

   Так и сделали. Двигатель «Сессны» тщательно перебрали советские специалисты, из США были доставлены и установлены некоторые запчасти взамен изношенных. С 1960 года в распоряжение команданте была передана новенькая чешская «Морава» L-200, а «Сессну» у кубинцев выкупили и увезли в ЛИИ для изучения. Пилот Сьенфуэгоса Фариньяс прошёл дополнительный курс подготовки к полётам в сложных метеоусловиях и стал намного более ответственно относиться к фактору погоды. Ему также было рекомендовано как можно меньше летать над морем и не вылетать из пределов территориальных вод. Была проведена беседа и с самим Камило – опытный советский лётчик-испытатель Марк Лазаревич Галлай, специально направленный в короткую командировку на Кубу, объяснил команданте, что с погодой шутить не стоит.

   Карибский регион известен внезапными штормами в осенне-зимний период, погода здесь может моментально ухудшиться и точно так же быстро проясниться.

   Проведённые мероприятия дали результат. 28 октября 1959 г команданте Сьенфуэгос отказался от полёта и отправился в поездку по земле. Подозрения в отношении Фиделя Кастро и его личного пилота Бласа Домингеса не оправдались – никаких подозрительных действий в отношении Сьенфуэгоса не последовало. А вот привлечь Камило к деятельности Коминтерна в конце 1959-го не получилось – его больше интересовало будущее родной Кубы, чем освобождение всей Латинской Америки. Серов и резидент КГБ на Кубе Алексеев, обменявшись шифровками, решили вернуться к этому вопросу позже.

   По мере получения доступа к информации предотвращением происшествий, помимо Серова, начали заниматься и другие «посвящённые».

   Военно-морской министр Николай Герасимович Кузнецов обращал особое внимание на морские происшествия – с кораблями или самолётами над морем. По его просьбе сотрудники ИАЦ составили перечень морских катастроф и происшествий. Именно Кузнецов обратил внимание на события 17 января 1960 года на Курилах, где шторм унёс в море баржу с четырьмя солдатами из стройбата. 21-летний младший сержант Асхат Зиганшин, 21-летний рядовой Анатолий Крючковский, 20-летний рядовой Филипп Поплавский и ещё один рядовой, 20-летний Иван Федотов пробыли в море 51 день, почти без еды.

   По заведённому ещё в конце 1953-го года порядку любое изменение истории разрешал и утверждал лично Первый секретарь ЦК. Поэтому адмирал Кузнецов доложил ему о необходимости предотвратить очередное происшествие.

   – Стройбатовцы? – удивился Никита Сергеевич. – Не моряки? А как же они на барже-то оказались?

   – Дело было на острове Итуруп, – пояснил адмирал. – Там вокруг острова мелкое каменистое дно, подход судов снабжения затруднён. Для доставки грузов с судов на берег используется стотонная плоскодонная танкодесантная баржа с малой осадкой и длиной всего 17 метров. Судно не мореходное, на таком разрешается удаляться от берега не более чем на 300 метров. Ребят послали разгрузить припасы с пришедшего корабля. В девять часов утра налетел шторм, баржу понесло от берега в открытое море, а там – сильное течение. Топлива было мало, оно ушло на борьбу со штормом, пока ребята пытались удержать баржу носом к волне.

   Хуже того, из продовольствия на барже оказались буханка хлеба, две банки тушёнки, банка жира и несколько ложек крупы. Были ещё два ведра картошки, которую во время шторма раскидало по машинному отделению, отчего она пропиталась мазутом. Опрокинуло и бачок с питьевой водой, которая частично перемешалась с морской. Ещё на судне была печка-буржуйка, спички и несколько пачек «Беломора», – поведал Кузнецов.

   – А почему их не нашли наши спасатели?

   – На берегу обнаружили их личные вещи, выброшенные штормом. Возможно, смыло с палубы. Спасатели решили, что баржа затонула и все погибли. Никто не предполагал, что такое утлое судёнышко выдержит подобный шторм.

   – Ясно. Поторопились похоронить… Так что вы намерены делать, Николай Герасимович?

   – Сообщить на Итуруп, что идёт шторм, все работы по разгрузке надо отложить и увести людей с баржи, – ответил адмирал. – Но тут, Никита Сергеич, есть одна закавыка…

   – Какая ещё закавыка?

   – «Там» эти четверо были спасены американским авианосцем «Кирсардж», и доставлены в США, где их объявили героями. В «документах» указано, что этот случай значительно улучшил отношения СССР и США, и в целом образ Советского Союза в мире. К сожалению, ненадолго. После перехвата U-2 и срыва Парижской конференции начался новый виток «холодной войны», – пояснил адмирал.

   (Как оно было на самом деле: http://nnm.me/blogs/SSSR/odinochnoe-plavanie-kak-soldaty-iz-sovetskogo-stroybata-potryasli-mir/#cut)

   Хрущёв, оказался перед непростым выбором. Поразмыслив минуту, Никита Сергеевич покачал головой:

   – Никакой образ Советского Союза не стоит риска потерять четырёх человек в мирное время. А что, если американцы пошлют авианосец другим маршрутом? Надеяться, что история повторится один в один – нельзя, несмотря на теорию инертности времени, которую выдвигают товарищи Келдыш, Фок, Бартини и Лентов, – он решительно отодвинул записку Кузнецова. – Действуйте, Николай Герасимович. Ребят не надо вообще допускать на эту чёртову баржу.

   Когда Кузнецов ушёл, Никита Сергеевич ещё раз перечитал его записку, подумал, затем набрал номер Серова:

   – Иван Александрович, Хрущёв говорит. Ты про «итурупскую четвёрку» слышал?

   – М-м-м, дай вспомнить… что-то было.

   – Тут товарищ Кузнецов ко мне заходил. Я тебе сейчас его записку пришлю по фототелеграфу, – он включил факс и отослал записку Серову.

   – Получил, читаю, – ответил председатель КГБ. – Всё, вспомнил про этот случай.

   – Тут такое дело… – Хрущёв замялся. – Это первый раз, когда моряки выходят с предложением об изменении истории. Опыта у них ещё нет, боюсь, как бы не напортачили. Разрешение я дал, конечно, но ты со своей стороны пригляди за ними. Вроде как продублируй, что ли…

   – Есть приглядеть! – ответил генерал. – Всё сделаем в лучшем виде.

   Однако «в лучшем виде» не получилось. Помешала секретность и многоступенчатая командная цепь. Военно-морской министр, разумеется, сам не звонил на Итуруп – это привлекло бы лишнее внимание, да и у него было много других дел. Кузнецов отдал приказ одному из порученцев, и сообщение ушло «по команде».

   Серов, понимая, что так и будет, отправил ещё одно сообщение, местному особисту. Предполагая, что ситуация может повернуться по-всякому, он распорядился не только не пускать солдат на баржу, но и на всякий случай скрытно заложить на судёнышке аварийный запас воды в герметичной таре, продуктов и топлива, рассчитанный на 3 месяца.

   Затем он связался с руководством Главкосмоса:

   – Сергей Палыч, что у вас на сегодняшний день по спасательным маякам сделано?

   – Опытные образцы маяков для испытаний собраны, – ответил Королёв. – Идёт проектирование основного изделия. А что?

   Главный конструктор имел в виду спутник, который собирались частично унифицировать с разрабатываемым спутником радиоразведки.

   – Да тут такое дело… Разговор не телефонный, давайте я лучше к вам подъеду.

   При личной встрече Серов рассказал Королёву о возможном происшествии и предложил:

   – Сергей Палыч, не хотите свой маячок в реальных условиях испытать?

   – Я-то с удовольствием, – ответил Королёв, – но ведь спутник ещё не готов?

   – И не надо, – ответил Иван Александрович. – Пеленгаторы можно использовать любые, например, на самолётах или дирижаблях. Нам важно сам маячок на баржу поставить, и хоть какую-то инструкцию к нему дать.

   – Да там инструкция в два пункта – сорвать наклейку с алюминий-воздушной батареи, и нажать кнопку включения, – пояснил Сергей Павлович.

   – Можете мне один опытный образец маяка дать? – спросил Серов.

   – Один – могу, – Королёв позвонил Богуславскому, и через несколько минут кто-то из его сотрудников принёс маяк.

   С опаской взглянув на Серова, инженер молча поставил маяк на стол и поспешил исчезнуть. Королёв лично объяснил Ивану Александровичу, как включить прибор.

   Маяк отправили рейсовым Ту-104 во Владивосток, а оттуда самолётом, доставлявшим почту, переправили на Итуруп. Тамошний особист был весьма удивлён строгим сопроводительным приказом, приложенным к непонятному приборчику, напоминавшему поллитровый термос с выдвижной антенной под колпачком, но приказ выполнил буквально. Радиомаяк был включён в комплект спасательных средств баржи Т-36. Ирония судьбы – убогая баржа стала первым судном в мире, оснащённым радиомаяком создаваемой разработчиками НИИ-88 и ещё целого ряда научных институтов перспективной системы КОСПАС-SARSAT.

   Также особист доставил на баржу трехмесячный запас консервов на четырёх человек, питьевую воду, радиостанцию, топливо и спасательные жилеты. Помогавшие ему солдаты озадаченно переглядывались и перешёптывались:

   – Не иначе, наш чекист в Японию перебежать собрался...

   До дня «Х» – 17 января – оставалось 2 дня.

   Казалось бы, что проще – передать приказ командиру военной части на Итурупе не посылать солдат на разгрузку судна, и предупредить о надвигающемся шторме. Но такой приказ нельзя было передать заранее, чтобы у командира не возникли вопросы и подозрения – ведь шторм ещё не начался, и местные синоптики о нём не подозревали. В особом отделе это понимали, поэтому ограничились общими указаниями: согласно данным с метеоспутника, следует ждать возможного ухудшения погоды, вплоть до штормового предупреждения, и обеспечить безопасность личного состава. Передать прямой приказ отложить разгрузку собирались в ночь с 16 на 17 января.

   Но тут вмешался случай. Итурупский особист, набегавшись вокруг баржи, сильно простудился. Вечером 16 января у него поднялась температура. Он принял аспирин и народное средство от простуды – полбанки малинового варенья на стакан спирта, и устроился поудобнее у тёплой печки, с твёрдым намерением рано утром получить от синоптиков свежую сводку погоды и вместе с приказом передать её командиру части. С этой мыслью он и заснул. В тепле его разморило. Сослуживцы, зная, что он заболел, и не подозревая о возложенной на него миссии, решили его не будить и дать выспаться. Поэтому команду «Подъём» он благополучно проспал.

   Порученец Кузнецова отданный ему приказ выполнил. Вечером 16 января он отправил распоряжение по военной ВЧ-связи через Владивосток на Курилы, о чём и доложил адмиралу. Вот только разница в часовых поясах между Москвой и Владивостоком – 7 часов. Его сообщение во Владивостоке было получено уже рано утром 17 января. Всё бы ничего, успели бы и так, но 17 января 1960 г был понедельник, Тихоокеанский флот готовился к учениям, и у связиста с самого утра скопилось много сообщений, которые он должен был передать. Сообщения на Итуруп, по мнению связиста, явно не заслуживали передачи в первую очередь. Когда дело дошло до них, на Курилах было уже почти 9 часов утра.

   Ничего не подозревавший командир части вскоре после подъёма и завтрака отправил четверых стройбатовцев на баржу, с приказом подготовить её к прибытию корабля снабжения, ожидавшегося в этот день. Они должны были подойти по мелководью к кораблю, перегрузить припасы на баржу, и доставить на остров.

   Когда особист проснулся, за окном завывал ветер, и крутились снежные хлопья. На Итуруп обрушился шторм. Он пришёл неожиданно. Зимой светает поздно, шторм ударил ещё до рассвета. Особист кинулся к командиру части:

   – Товарищ командир! Шторм на улице!

   – А то я не вижу?

   – Солдат на баржу посылали? На разгрузку?

   – Четверых, а что?

   – Надо их немедленно вернуть! Вот приказ из Москвы: «В связи с резким ухудшением погоды обеспечить максимальную безопасность личного состава в сложных метеоусловиях, прекратить любые работы на открытой местности, всем укрыться в помещениях»

   – Безопасность обеспечить? А жрать что будем? Сегодня корабль с припасами придёт! – пока командир с особистом одевали верхнюю одежду, не переставая препираться, в помещение вбежал дежурный:

   – Товарищ командир! Баржу унесло! На ней младший сержант Зиганшин и трое рядовых!

   – Твою ж мать!!!

   Тут же прибежал связист:

   – Товарищ командир, приказ штаба: «Из-за шторма корабль снабжения не придёт, подготовку к разгрузке отставить, личному составу укрыться в помещениях». И тут ещё сводка погоды...

   – Бл...дь, где ж ты раньше был?!!

   Связист даже обиделся:

   – Как только принял сообщение – сразу к вам побежал...

   Ситуация складывалась хуже некуда. Как сказали бы американцы, произошёл классический JANFU – Joint Army-Navy Fuck-Up, (Совместный армейско-флотский про#б). Что ещё печальнее, в «про#бе» поучаствовал и Комитет Госбезопасности.

   Командир части немедленно доложил об «унесённых ветром» в штаб, как бы ни хотелось ему, скрыть такое происшествие было невозможно. Во Владивостоке, где лежал полученный рано утром из Москвы грозный приказ военно-морского министра, среди штабных началась лёгкая паника. О происшествии на Итурупе доложили командующему Тихоокеанским флотом адмиралу Фокину.

   Виталий Алексеевич Фокин тут же распорядился развернуть поисково-спасательную операцию, а сам сел обдумывать ответ, который ему предстояло отправить военно-морскому министру. Но, пока продолжался шторм, о каких-либо реальных поисках не было и речи. Видимость была почти нулевая, свинцово-серые тучи обрушивали в кипящее белыми гребнями волн море один снежный заряд за другим, скорость ветра доходила до 60 метров в секунду.

   В Москве адмирал Кузнецов, получив рапорт адмирала Фокина, схватился за голову. В этот момент заверещала «вертушка» – телефон секретной линии ВЧ-связи. Министр снял трубку. Звонил Серов.

   – Ну что, Николай Герасимович? Ваши на Тихом океане всё про#бали? – спросил председатель КГБ.

   – Не время для подъ#бок, товарищ Серов! – возмутился адмирал. – Там четверо ребят могут погибнуть, если уже не погибли!

   – Да я и не подъ#бываю, – честно ответил Иван Александрович. – Мои ведь тоже про#бали, хотя должны были ваших подстраховывать... Я сейчас подъеду, подумаем вместе, как ребят спасать. Мы с вами теперь оба за них в ответе.

   Такого адмирал от председателя КГБ никак не ожидал. Подобно всем профессиональным военным, чекистов он не любил. Но сейчас, чтобы спасти этих четверых, Кузнецов готов был сотрудничать с кем угодно, хоть с чёртом.

   «Хотя... Пожалуй, с чёртом было бы безопаснее», – подумал адмирал.

   Серов подъехал через полчаса. По отсутствию белого песца Кузнецов заключил, что, может быть, всё ещё обойдётся. Председатель КГБ рассказал о подстраховочных мероприятиях, что провёл его некстати заболевший сотрудник на Итурупе. Адмирал даже не поверил сначала:

   – Вы меня не разыгрываете, Иван Александрович? Вроде, как Бандеру разыграли?

   – Да не тот случай, Николай Герасимович, чтобы шутить.

   – Да уж, смотрю, вы сегодня без своего питомца...

   – С ним я только к врагам Советского народа езжу, – невесело усмехнулся Серов.

   – То есть, голодная смерть ребятам не грозит, вода есть, и даже радиомаяк на баржу поставили? Это здорово, это вы им, считайте, несколько шансов подарили, – одобрил адмирал. – Спасибо.

   Но баржа у них совершенно не мореходная, если она в такой шторм не потонет – это будет чудо. Значит, тогда, как только шторм заканчивается, я отправляю на поиски все противолодочные дирижабли, что есть на Дальнем Востоке. Они оснащены пеленгаторами, если засекут сигнал маяка, сразу пойдут на пеленг.

   Баржа, скорее всего, попала в местное течение, и сейчас её относит примерно в этом направлении – Кузнецов показал по карте на юго-запад, вдоль Курильской гряды к северной оконечности Хоккайдо и дальше вдоль берега острова. – Если она не утонула, мы её найдём.

   – Вы ищите, а я подумаю, как товарищу Хрущёву обо всём докладывать, – ответил Серов.

   Хрущёв был предсказуемо зол:

   – Ну, чёрт вас подери, остолопы! Нет, я понимаю, моряки в первый раз, но ты-то, товарищ Серов, с твоим-то опытом, куда смотрел?!

   – Я с себя вины не снимаю, – ответил Иван Александрович. – Обязан был проконтролировать лично. Мне доложили, что всё исполнено, я успокоился. Видать, слишком рано.

   – Ладно, проехали. Что делать-то будем?

   – Моряки дирижабли обещали поднять, как только шторм утихнет.

   – Пусть корабли тоже посылают, – распорядился Никита Сергеевич. – У них там трофейный английский авианосец есть, пусть тоже подключается к поискам. Может, с самолётов большую площадь осмотрят.

   Но в этот день поиски начать не удалось. Зимний день короток, а шторм бушевал 10 часов. К тому моменту, когда ветер начал стихать, уже стемнело. Утром с Итурупа пришло сообщение. На берегу были найдены некоторые вещи с баржи. Военное командование на Тихоокеанском флоте пришло к выводу, что баржа вместе с находившимися на ней людьми утонула. Адмирал Фокин своим приказом отменил поиски.

   Однако, баржа не погибла. В течение всего дня четверо солдат боролись со стихией, пока наконец шторм не стих. Топливный бак опустел, 15-метровые волны сильно потрепали баржу. Теперь её просто уносило всё дальше и дальше в открытый океан. Резервную бочку с горючим, погруженную на борт по приказу особиста, нашли, но топливо в ней оказалось грязным. То есть, перед погрузкой оно было вполне чистое, но штормовые волны так швыряли утлую баржу, что взбаламутили осадок, скопившийся на дне долго стоявшей бочки. Топливный фильтр при работе моментально забивался, и двигатель глох каждые несколько минут. Промывать фильтр было нечем.

   Николай Герасимович Кузнецов, в свою очередь, был полностью уверен, что поисково-спасательная операция в Тихом океане идёт полным ходом. JANFU продолжался.

   Следующим утром военно-морской министр лично связался с командующим ТОФ и спросил:

   – Виталий Алексеич, ребят с Итурупа нашли?

   И получил ответ, которого никак не ожидал услышать.

   – Никак нет, товарищ министр! С Итурупа сообщили, что найдены выброшенные на берег личные вещи. Судя по всему, баржа потонула. Я приказал прекратить поиски.

   Адмирал взревел громче, чем гудок линкора:

   – ТОВАРИЩ ФОКИН!!! ВЫ ЧТО, СОВСЕМ ОХ#ЕЛИ?! Я вам отдал прямой приказ!!! Выполнять немедленно!!!

   – Есть выполнять немедленно! – ответил совершенно огорошенный Фокин.

   Он честно пытался понять, в чём смысл этих безнадёжных поисков.

   «Может, кто-то из этих четверых – чей-нибудь «сынок»? – подумал Виталий Алексеевич: «Но тогда что он делал в стройбате на Итурупе? Это же жопа мира?!»

   Он распорядился поднять в воздух дирижабли ПЛО и поставил им задачу следовать от Итурупа на восток. Следом за дирижаблями в поход отправилось соединение кораблей – авианосец «Новосибирск» – бывший британский «Albion», с крейсерами и эсминцами охранения, а также танкерами и кораблями снабжения. Но им ещё предстояло идти 1400 километров только до Итурупа, вокруг Хоккайдо, между Хонсю и Хоккайдо их не пропустили бы японцы. На этот переход 20 узловым ходом, предельным для кораблей снабжения, требовалось примерно 38 часов.

   Однако, время было упущено. Вырвавшись из когтей шторма, баржа с четырьмя солдатами попала в обманчиво мягкие лапы холодного Курильского течения, которое понесло её на юго-запад, вдоль побережья Японии. В районе 40 градуса северной широты, как раз у выхода из пролива между островами Хонсю и Хоккайдо, оно встречается с тёплым течением Куросио, отклоняя его на восток. Куросио переходит в Северо-Тихоокеанское течение, которое идёт прямо на восток примерно вдоль 40-й параллели, а затем, немного не доходя до меридиана Гавайских островов, резко поворачивает на юг.

   (Карты течений http://ukrmap.su/program2009/g7/Maps/r_18-1.jpg и https://ru.wikipedia.org/w/index.php?title=Шаблон:Течения_Тихого_океана_(карта_изображений)&oldid=42666969)

   Если бы эскадра прошла между Хонсю и Хоккайдо, она с большой вероятностью обнаружила бы унесённую штормом и течением баржу уже на следующий день. Но не срослось.

   Разумеется, эскадрой командовали не дураки. Карту течений офицеры штаба знали и учитывали. Но они не знали, каково состояние баржи, дрейфует ли она по течению, или идёт своим ходом, смогут ли вообще солдаты-стройбатовцы, ни разу не моряки, хоть как-то управлять судном.

   Мнения в штабе эскадры разделились. Большая часть офицеров считала, что баржа гарантированно затонула во время шторма, и все поиски бесполезны. Меньшая часть допускала, что баржу, возможно, отнесло в открытый океан, и теперь солдаты пытаются вернуться, держа курс «примерно на северо-запад», в сторону Курильских островов, либо побережья Камчатки. Достигнув побережья, они пойдут вдоль него на юг.

   Исходя из этого допущения, поиски ограничили районом Камчатки и Курильских островов, прочёсывая море в разных направлениях. Большие надежды с самого начала возлагались на радиомаяк, но он почему-то молчал, и это обстоятельство усиливало позиции большинства, считавшего, что баржа затонула, и поиски надо прекратить. Фактически, искали только из-за строгого приказа адмирала Кузнецова, в успех поисков уже почти никто не верил.

   В это время неуправляемую баржу относило Северо-Тихоокеанским течением всё дальше и дальше к центру северной части Тихого океана. Связи не было – во время шторма рация была повреждена, а починить её солдаты не могли – не было ни запчастей, ни инструментов, ни знаний.

   Всё время уходило на бесплодные попытки запустить двигатель и отфильтровать для него топливо. Радиомаяк они нашли, но при нём не оказалось инструкции – вероятно, она затерялась во время шторма, когда все незакреплённые предметы швыряло из угла в угол.

   Воздушно-алюминиевые батареи были ещё редкой новинкой, о том, что надо открутить герметичный колпачок, и под ним оторвать наклейку, закрывающую доступ воздуха к батарее, никто не догадался. Понажимав кнопку на корпусе и не дождавшись никакой реакции от прибора – сигнальная лампочка не загоралась – терпящие бедствие отставили бесполезный маяк в угол и забыли о нём.

   К счастью, смерть от голода им не грозила – запас продуктов на баржу был положен немалый, пресная вода тоже была. Четверым путешественникам поневоле оставалось лишь ждать, что их кто-нибудь спасёт.

   Широкомасштабная поисковая операция Тихоокеанского флота не осталась незамеченной американцами. Вначале они, видя задействованные в поисках дирижабли противолодочной обороны, решили что Советы потеряли подводную лодку. Американцы тут же оживились и решили поучаствовать. А вдруг удастся найти её раньше красных? Если экипаж не выжил, лодка станет собственностью нашедшего.

   Но вскоре из радиоперехватов им стало ясно, что ищут вовсе не субмарину. События разворачивались вскоре после на редкость удачного визита Хрущёва в США, в отношениях между двумя странами наметилось потепление. Получив указание президента «предложить русским помощь в поисках», американцы вышли на связь и уточнили, кого же так упорно ищут советские коллеги?

   Известие о четверых унесённых штормом солдатах перевернуло ситуацию. Настоящие моряки знают, что стихия не щадит никого. Адмирал Бёрк отправил на помощь авианосец «Кирсардж» с кораблями охранения, находившийся в районе Гавайских островов. Время шло, к этому моменту баржа находилась в море уже две недели.