Текст книги "Кабахи"

Автор книги: Ладо (Владимир Леванович) Мрелашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 62 страниц)

Спускаясь, он измерял на глаз разделявшее их расстояние. Закро не поднимал головы, не выпускал поручней. Он стоял неподвижно и упорно всматривался в ступеньку лестницы перед собой.

Шавлего остановился, опустив глаза, как бы разглядывая красивые волнистые волосы на склоненной голове борца.

Закро медленно поднял голову и посмотрел на Шавлего. Свет, падавший с балкона, освещал лишь верхнюю половину его неподвижного лица. И от этого лицо его казалось грозным.

Так они стояли, скрестив взгляды, и не трогались с места.

– Вовремя пришел… Удачно. Вернись, выпьем по стакану вина.

Голос борца звучал глухо, неприятно, словно доносясь из глубокой шахты; От него веяло леденящим холодом.

Винный запах ударил Шавлего в нос. Он понял, что Закро под хмелем. Не ответив борцу, он спустился еще на одну ступеньку.

– Кето родила мальчика… Ты в первый раз в моем доме… Не отказывайся. Надо выпить за здоровье малыша.

Шавлего спустился еще на ступеньку и подступил вплотную к борцу.

– Я здесь случайно… Услышал женский крик и наткнулся за огородом на Русудан… Видно, вышла за сеном, и что-то ее напугало. Я привел ее домой… Она там, у себя… она тебя ждет.

– Стакан вина – за новорожденного!

– Спасибо, мне сейчас недосуг. – Шавлего отвел руку борца, чтобы пройти.

Тот не стал его задерживать.

– Так не зайдешь?

– Нет, не могу.

– Ну, что поделаешь. Раз не хочешь… Против воли и собаку на привязи держать не годится.

Он прошел мимо Шавлего и стал медленно подниматься по лестнице.

– Я случайно здесь оказался… Тамаза искал – племянника…

Закро остановился на верхней ступеньке, обернулся, застыл. Некоторое время он стоял, глядя сверху на Шавлего. Свет падал на него теперь сзади, и лицо тонуло в темноте. Он передернул плечами и бросил хрипло:

– Ничего, Шавлего. Я Русудан знаю. Жалок тот, кто на свою жену положиться не может…

И широкая его спина скрылась за дверью на балконе.

Кровь бросилась Шавлего в голову, в глазах у него потемнело. В мыслях смутно мелькнуло – кинуться наверх, вдогонку…

Но он сразу пришел в себя. В бессильной ярости схватился за поручень и рванул его изо всех сил.

Поручень сорвался с гвоздя, выгнулся и переломился.

6

Шавлего окинул взглядом книжную полку – не забыл ли чего-нибудь? – закрыл чемодан и сел на него. Все уже было готово к отъезду. Поезд уходил в половине первого ночи. В одиннадцать должен был заехать Купрача. Через полчаса они будут на станции. Здесь ничего не оставалось. Да и не из-за чего было особенно огорчаться. Поскорее убраться из этих мест, тогда, может быть, душа его успокоится. Со временем…

В саду косо пролегли фиолетовые тени. Их очертания становились все более смутными и постепенно совсем исчезли, растворились в сгустившейся полутьме. Комнату тоже понемногу заливали сумерки, и, пока не стало совсем темно, Шавлего даже не пошевелился, не поднялся с чемодана.

Когда же стемнело, он вышел на балкон и зажег там свет.

Он нашел мать в комнате невестки. Она пряла шерсть на носки свекру и внуку. Веретено быстро кружилось в умелых пальцах.

Мать была огорчена. Сперва она никак не могла примириться с поспешным отъездом сына. Разлилась слезами, отвела душу. Потом поняла, что не сможет его удержать, и попыталась помочь ему укладывать чемоданы. Но сын почему-то не хотел, чтобы мать ему помогала… Она все же не уходила, слонялась поблизости. Ей хотелось, чтобы на каждой книге, которую возьмет в руки любимый сын, оставался след и ее руки. Каждую рубашку и пару носков, каждую вещь она аккуратно заворачивала в газету, поглаживала, нежно ласкала. А порой и хлопотала так просто, без цели, цепляясь длинным платьем за стулья, кровать, стол. Наконец, обидевшись на резкое замечание сына, ушла…

Шавлего сел рядом, обнял ее за плечи; на лице у него была виноватая улыбка.

Мать приняла его молчаливое извинение за должное. Молча, с обиженным видом продолжала она крутить веретено.

– Мамочка, моя хорошая мамочка, ты должна иногда прощать своему непутевому сыну его глупости и причуды. Тебе совсем не идет сердиться, ей-богу! Хочешь, принесу зеркало? Через час-другой я уеду – и не хочу, чтобы у тебя осталась обида… Знаешь, мама… Бывают минуты, когда не хочется, чтобы рядом был даже самый близкий человек. В такие минуты:.. Ну, как тебе объяснить?.. Тут почему-то испытываешь невероятную потребность в одиночестве. Так что ты не обижайся на меня. Когда люди друг друга любят и уважают, обидам нет места.

Мать удивленно посмотрела на сына, часто заморгала и… разумеется, ничего не поняла.

Шавлего улыбнулся, взял увядшие щеки матери в свои ладони и поцеловал ее в один глаз, потом в другой.

– Где дедушка, мама?

– Ушел на собрание. Сказал, что успеет вернуться до твоего отъезда. Если, говорит, до тех пор не кончится, уйду, и все.

Тут только Шавлего вспомнил, что на этот вечер было назначено отчетно-перевыборное собрание.

Он подошел к племяннику, сидевшему за столом и углубленному в чтение, заглянул через его плечо в книжку.

– Что ты читаешь?

– «Робинзона Крузо». Вот это книга! Представляешь – в одиночку отбился от целой толпы дикарей, обратил их в бегство, а одного взял потом в плен, Пятницей его назвал…

– Твоя мать тоже на собрании?

– Да. Тетя Нуца за нею зашла, сказала, что будет интересно.

Шавлего вышел из дома и долго слонялся по залитому лунным светом двору.

Купрача должен был заехать еще не скоро. И Шавлего не знал, как убить оставшееся время.

Вдруг он решился и взбежал на балкон.

– Мама, все мои вещи уложены и лежат в одном месте. Скажи Купраче… Да, кстати, а где собрание?

– Говорили, в зерносушилке.

– Так вот, скажи Купраче: пусть уложит вещи в машину и заедет туда. Я буду на собрании.

Он спустился по лестнице и еще раз вернулся:

– Нет, пусть лучше без вещей за мной приедет. Я все равно заеду сюда, чтобы проститься. Без меня вы не сумеете разместить вещи как надо.

Старая зерносушилка, устроенная на крыше хлева, была полна народу. С давних пор установилось обыкновение – общие собрания устраивать только в самом конце года, если, конечно, не было каких-либо чрезвычайных обстоятельств. Почти все Чалиспири собралось сегодня здесь. Все вокруг было ярко освещено электричеством. В одном конце сушилки было устроено возвышение – наподобие просторной эстрады. Там стоял длинный стол. За столом и на стульях, размещенных рядами позади него, сидело множество людей.

Когда Шавлего миновал Берхеву, до него донесся далекий говор. Он подошел к сушилке и издали пригляделся к президиуму. Посередине за столом сидел секретарь райкома. Справа – от него дядя Нико, слева – бухгалтер. Дальше шли: Эрмана, председатель ревизионной комиссии, Тедо Нартиашвили, Саба Шашвиашвили, ветврач, заведующий животноводческой фермой, заведующий складом, бригадиры и передовые колхозники. В задних рядах президиума Шавлего увидел нескольких человек, чье присутствие здесь показалось ему необъяснимым: сына Тонике Махаре, Джимшера и, наконец, чуть ли не всю молодежную бригаду.

«Ого! Вот что придумал дядя Нико! Какой добрый советчик внушил ему оказать столько почета молодежи?»

Слева, поодаль от стола, на самом краю эстрады, были поставлены один на другой два пустых ящика из-под привитых черенков, принесенные из теплицы. У этой импровизированной трибуны стоял дедушка Годердзи. Он завершал каждую свою фразу ударом кулака по верхнему ящику, словно скреплял печатью высказанную мысль.

– Кто сказал, что в Чалиспири не сыщется человека? (Бух!) Кто думает, что, если уйдет Нико, колхоз развалится? (Бух!) Кто считает, что без Нико село одичает и зарастет бурьяном? (Бах!)

Из «партера» подхватывали:

– Верно!

– Правильно!

– Так его! Давай!

– Рви на части!

– Выступил тут Георгий и пролил целое море слез. Расхвалил Нико так, что хоть икону с него пиши. Да кто ему поверит? У нас самих есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Или Нико повенчан с колхозом? (Бах!) Я вот что вам скажу, – чуть понизил голос Годердзи. – Молодка не сумела корову подоить и сказала, что двор неровный. Коли ты не годишься, при чем село? При чем колхоз? При чем народ? Если ты алмаз, так даже в навозе будешь блестеть. Ненавижу я мямлей. Тошнит меня от людей, которые боятся открыто выложить, что у них на душе, и ждут, пока другой выскажет их мысли. Есть у лезгин поговорка: кто умеет смотреть да не видеть, тот и голову на плечах сохранит. Да только кому нужна такая голова? Это ослиная голова! Голова паршивой собаки! Голова пронырливой лисицы! Да и вообще, какая это голова: то ли нелуженый котелок, то ли таз с выбитым дном, то ли надтреснутый горшок, а то и все вместе. И даже еще больше скажу: это голова раба! (Бах!)

Из «партера»:

– Вот это мужской разговор!

– Правильный ты человек!

– Ух, милая душа!

– Так его, давай!

– Вы не только о себе думайте, а позаботьтесь и о селе. Для села постараться – все равно что для самих себя. Говорите свободно, что кого беспокоит. Революция дала нам такое право. Ради этого мы и царя скинули и меньшевиков прогнали. Чего вы боитесь? Мы выбирали в председатели Нико, – значит, имели на то право. Захотим, изберем сейчас другого, и на это право у нас есть. Пусть кто-нибудь посмеет выйти и сказать, что нет у нас такого права! Что вы так измельчали? (Бух!) Какого черта у вас язык отнялся? (Бах!) Люди вы или бессловесное стадо? (Бух!) Пусть каждый выйдет и скажет прямо – вот здесь, на этом самом месте, – что его заботит и беспокоит! Пусть скажет без утайки, по-мужски! Пусть говорит! Пусть! Пусть! (Бах! Бах! Бах!)

В «партере» грянули аплодисменты.

При третьем ударе кулака ящик проломился. Годердзи занозил палец. Он посмотрел на свою руку, потом на проломанную доску, в сердцах пинком сбросил ящики с помоста и спустился вниз по коротенькой лестнице.

От раскатов хохота затряслись электрические лампочки.

Шавлего почувствовал на своем плече чью-то руку. Оглянувшись, он увидел дядю Сандро.

– Поднимайтесь, что вы скрываетесь там, внизу?

Шавлего схватился за верх стены, отыскал упор для ног и поднялся на зерносушилку.

Доктор пододвинулся на самодельной скамье, давая ему место.

– Давно началось?

– Уже к концу близится. Где вы были?

– Дома.

– А стоило здесь побыть! Такого я в жизни не слыхивал. Этот ваш Нико – настоящий гений! Сделал такой доклад, что любому дипломату стало бы завидно. А как на вопросы отвечал! Теперь пошли к нему придираться, хотят сместить. В народе шепчутся, что все это Тедо подстроил. Выдвинули против Нико кучу обвинений. Не понимаю, как можно все валить на одного человека!

Шавлего заметил в президиуме Русудан. Она сидела притихшая, задумчивая.

В заднем ряду президиума показалась голова Фирузы. Шавлего изумился:

«Этому что там нужно? Ведь не играть на свирели его туда пригласили. Ого! Тут что-то кроется – все мои парни, почти в полном составе, сидят наверху. Заслужить-то они это заслужили, но такой большой президиум… Почти треть собравшихся заседает в нем. Надувного дядя Нико даже рядом с собой посадил. И Эрмана тут же. Удивительно, право! Кто это выступает? Ах, Тедо! Ну-ка, послушаем. Сегодня, вижу, все ума набрались».

– …А вы – давай все валить на одного человека. Нет, товарищи, Нико так запросто на свалку выбрасывать не след. Полеводство, говорите, отстает? Что же вы сегодня только очнулись? Как будто оно испокон века не отстает! В этом году урожай не выше позапрошлогоднего? Да что вы удивляетесь? А в другие годы разве урожай бывал выше? Как я себя помню, за время председательства Нико в этом колхозе большего урожая не снимали. А вы только сейчас заметили? Зато в прошлом году мы победили в соцсоревновании колхоз «Шрома». Победили или нет? Посмотрите документы, увидите своими глазами. Из года в год они были впереди, а вот год тому назад мы на полтора дня опередили их с уборкой урожая. Все дурное замечаете, а на это закрываете глаза!

Из «партера»:

– Не забывай, Тедо, сколько колосьев оставлял в поле комбайн.

Тедо:

– Ни одного колоса неубранного не осталось. Спасибо директору нашей школы – хороши бы мы были без его помощи. Школьники подобрали все оставленные колосья до последнего.

Из «партера»:

– Не может же школа всегда и во всем нам помогать!

Тедо:

– И не нужно! Мы и не собираемся вечно рассчитывать на их помощь. Конечно, мы и сами должны уметь руками пошевелить. Только разве это вина председателя, если хлев обветшал и нужно строить новый? Вы вот дивитесь, что и в эту зиму кормов коровам не хватило. И что недостаточно было уделено внимания отелу. Чтобы стельные коровы были в теле и в силе и дали хороший приплод, надо было всю зиму обеспечивать ферму сочными кормами. Не обеспечили? Вот ветврач все твердил, что надо время от времени выводить животных на воздух, давать им поразмяться. Но можно ли пускать скотину выгуливаться в дождь и в метель?

«Партер»:

– Ты что, спятил? Какие в прошлую зиму были метели?

– Нынче и силоса скотине не хватило.

Тедо:

– Что вы за люди, ничего хорошего замечать не хотите! По закладке силоса мы заняли второе место в районе после Акуры.

«Партер»:

– А ты забываешь, сколько соломы осталось в поле.

– Собаки и свиньи растащили!

– Под дождями сгнила!

– Арбы по ней ездили, с грязью перемешали.

Тедо:

– Нет, я этого не забываю… Но нельзя же все с одного председателя спрашивать! Вот комсомольцы стали активными. Молодежная бригада – большая сила. И газету прекрасную выпускают. В последнем номере мне многое понравилось. Но что вы все пристали к одному лишь председателю! Его ли вина, что нет теплого свинарника и свиньи мерзли всю зиму? Или что мы не успели весной позаботиться о супоросных свиноматках? Что он мог поделать, если от недостатка кормов и от холода одни свиноматки совсем не дали приплода, а другие опоросились двумя-тремя поросятами вместо двенадцати? План, говорите, не выполнили? При чем тут председатель, не мог же он сам родить поросят! И мы все должны ему помогать, а то стоим в стороне и только критикуем. На птицеферме не выполнен план по заготовке яиц. И в этом же председатель виноват? По удоям, говорят нам, отстаем. Что ж, верно! Но как не отстать, если не выполнен план по поголовью?

– Как, разве у вас план по поголовью не выполнен? В первый раз слышу! – изумился секретарь райкома.

– Вот как было дело, уважаемый Соломонич… Еле избавились мы от этого пьяницы, но дух его еще не совсем выветрился… Да, да, я говорю о председателе сельсовета.

Эрмана вытянул шею, уставился во все глаза на оратора.

– То есть о бывшем председателе, хотел я сказать. Именно по его инициативе в райком представлялись ложные сведения о количестве поголовья крупного скота в колхозе.

– Какие ложные сведения? План по удоям у вас ведь выполнен!

Шавлего заметил, как передернулся и весь напрягся дядя Нико.

– Как он у нас выполнен, сейчас объясню. В прошлом году, примерно в это же самое время, собрали всех коров, находящихся в личном владении у колхозников, и объявили, что колхоз покупает их. Три месяца доили этих коров. Ну и, конечно, перевыполнили план удоя, потому что записали вместе молоко и от колхозных коров, и от этих, закупленных. Ну, а потом колхоз не заплатил за этих коров владельцам. Да и как бы он мог заплатить – сумм-то на это не было. Через три месяца подали в райком сведения, что план по поголовью выполнен. Но владельцы коров потребовали плату за них. Ну, а колхоз, поскольку денег у него не было, взял и вернул коров хозяевам. Но уж об этом сведений никуда не представлял.

– Никому не заплатили?

– Только одному председателю. Поговаривают даже, будто бы он дважды деньги за корову получил, но не ручаюсь, что это верно. Видал кто-нибудь? Есть свидетели? Бухгалтер ничего похожего не говорил, документы ревизионная комиссия не проверяла. Мне думается, это неправда, потому что корова и сейчас у председателя и он сам пользуется ее молоком.

– Верно!

– Чистая правда!

– Взял плату.

– Получил денежки.

– И корова у него дома.

Тедо вздернул с сомнением свои густые рыжие брови.

– Вот, слышите, люди говорят… Я все же не думаю, чтобы это была правда… Нельзя же, в самом деле, всех собак на председателя вешать!

«Партер» гудел. Ничего уже нельзя было разобрать. Коварно улыбался в президиуме Надувной. На «эстраде» царило неловкое молчание.

Дядя Нико смотрел на оратора насмешливо-презрительным взглядом и тихо, с сожалением качал головой.

Тщетно призывал председательствующий собрание к порядку. Наконец встал секретарь райкома:

– Товарищи, товарищи, что это значит? Не превращайте собрание в базар! Дайте каждому высказаться! Послушайте друг друга, потерпите!

– Не хотим! Чего еще терпеть, не хотим!

– Чего не хотите? Кто там реплику подал, пусть встанет.

– И встану, думаете, побоюсь?

– Ну, так вставай. Говори, чего тебе нужно?

– А того нужно, что не хотим.

– Чего не хотите, говори!

– Не хотим, и все тут. Сами же видите, что не хотим.

– Объясни, добрый человек, чего ты не хочешь?

– Да что все переспрашиваешь, как малое дитя! Точно не понимаешь, что я говорю!

– Что говоришь, понимаю, а вот чего ты не хочешь – не знаю и не пойму.

– Добиваешься, чтобы я прямо сказал? Не хотим, и дело с концом. – И сел.

Луарсаб развел руками:

– Удивительный народ! Сами не знают, чего им нужно и чего они не хотят!

– Как не знаем, уважаемый, очень даже хорошо знаем, только вы вот все не хотите понять.

– Председателя мы не хотим, вот чего.

– Какого председателя, имени и фамилии у него нет? Или вы вообще не хотите иметь председателя?

– И имя, и фамилия его вам прекрасно известны. Так вот, мы его не хотим.

– Ладно, садитесь. Все понятно.

– Слава тебе господи!

– Уразумели наконец.

– Значит, вы не хотите, чтобы председателем вашего колхоза оставался по-прежнему Нико Балиашвили – так?

– О чем же мы все вопим битый час – уж языки вывалились! Неужели до сих пор не могли понять?

– Хорошо, поняли. Но нельзя же оставить колхоз без председателя? Надо кого-нибудь другого на место Балиашвили избрать.

– Колхоз без председателя никому не нужен, это так.

– Избирайте кого угодно, лишь бы был правильный человек.

– Хорошо. Раз вы дали отрицательную оценку работе нынешнего председателя в минувшем хозяйственном году – кстати сказать, для райкома это было не так уж неожиданно, – то ничего не остается, как освободить его. Но есть у вас взамен подходящая кандидатура?

– Сколько угодно!

– Хватит у нас людей, годных в председатели!

– Голосовать будем! Давайте голосовать!

– Придет и для этого время. А пока – райком уже позаботился о новом председателе, принял во внимание все обстоятельства и предлагает вам своего кандидата.

– Давайте предлагайте.

– Посмотрим, кого вы нам предложите.

– Тише! Слушайте, если хотите узнать.

Шум понемногу стих.

– Тут были высказаны сомнения относительно молодых кадров. А об иных было сказано, что они постарели и с работой председателя не справятся. Райком предлагает вам кандидата не старого и не молодого, члена партии в течение многих лет, человека опытного, превосходно знающего сельское хозяйство. До объединения он руководил одним из колхозов в вашем селе. Это как раз такой человек…

– Да говори уж, не томи – о ком речь? Мы ведь не гадалки, чтобы отгадывать. В селе было четыре колхоза.

Председательствующий вскочил с разъяренным лицом.

– Кто это там хулиганит? Сейчас же прогоню с собрания.

– Чего орешь, крапивный листок? Кого, ты выгонишь? Выходит, человек на общем собрании слова сказать не может? Ведь уже до рассвета досиделись! Люди устали! Поспать, отдохнуть нам нужно или нет? Что вы тянете? Ширакская дорога и то короче!

– Говори уж сразу и кончим дело поскорей!

Секретарь райкома повернулся к председательствующему, заставил его сесть.

– Товарищи, если вы будете нам мешать, собрание еще больше затянется. А вы садитесь, почтеннейший. Не вы одни устали, каждый человек чувствует себя усталым после трудового дня. И потому мы не должны мешать друг другу. Давайте терпеливо послушаем. Кандидат, о котором я вам говорю, – это Тедо Нартиашвили. Человек опытный, умный, преданный колхозу и общему делу. Один из передовиков села. В настоящее время является руководителем третьей полеводческой бригады. Только вы не поймите меня так, как будто райком навязывает вам эту кандидатуру. На все ваша воля, вы в полном праве решать как хотите. Правильно тут говорил один из ваших старейших колхозников: кого сменить, кого назначить, зависит исключительно от общего собрания. Райком, будучи досконально знаком со всеми обстоятельствами и глубоко изучив вопрос, дает просто свою рекомендацию. Личность предлагаемого кандидата райкому хорошо известна. По нашему мнению, кандидатура Тедо Нартиашвили вполне приемлема.

– Тедо так Тедо, мы ничего против не имеем.

– Согласны, согласны!

– Давайте Нартиашвили!

– Пускай будет Тедо!

– Маркоз лучше!

– Тедо Нартиашвили, Тедо!

– Иосифа!

– Тедо!

– Пусть Нико остается!

– Не надо его! Давайте Тедо!

– А чем плох Маркоз, люди?

– Тедо! Мы хотим Тедо!

– Нико! Нико!

– Посадим председателем Сабу Шашвиашвили! Пусть теперь Шашвиашвили выйдут в начальство. Съели нас живьем эти Балиашвили и Нартиашвили!

– Тедо! Тедо! Давайте голосовать!

– Пусть Нико остается!

– Не хоти-им!

– Давайте нам Тедо!

– Хотим Тедо-о-о!

– Пусть будет Саба!

– Тедо-о!

– Иосифа!

– Сико выберем, Сико!

– Не хоти-им! Голосуйте!

– Давайте голосуйте!

– Голосовать хотим!

– Голосуйте!

– Не голосуйте!

– Голосуйте за Тедо!

– Не надо Тедо-о! Пусть Нико остается!

– Не хоти-им! Не-ет!

– Нико-о!

– Не-ет!

– Аааа!

– Пусть остается!

– Ээээ!

– Оооо!

– УУУУ!

Секретарь райкома закрыл уши ладонями и застыл с нервно-напряженным лицом.

Председательствующий вскочил, стал, размахивая руками, что-то быстро говорить. Он выкатывал глаза, вертелся во все стороны, грозил кулаком, все быстрее и быстрее открывал и закрывал рот, но ничего не было слышно.

Нико поднялся с места, молча, неторопливо прошел по помосту перед президиумом, остановился у трибуны из ящиков, которые тем временем успели поставить на место, и повелительным жестом поднял руку. Шум понемногу затих. Люди замолчали, обрели внимание. Нико окинул медленным взглядом собравшихся и опустил руку.

– Товарищи, Наполеон покорил всю Европу и, однако, ушел… Царь Ираклий унаследовал престол от предков – и все же ушел. Рузвельта избирали в президенты четыре раза, но и он ушел. – Нико поднял голову и вновь скрестил взгляд с односельчанами. – Почему же я должен оказаться исключением? Я не собираюсь висеть у вас на шее – я не золотое ожерелье? Тут выступил Годердзи и сказал: Нико, мол, с колхозом не повенчан. Правильно Годердзи сказал. Свет не клином на мне сошелся. Вон сколько вас собралось. Кроме нескольких растяп и бездельников, я не знаю тут человека, которого нельзя было бы поставить во главе колхоза. Почему непременно должен быть председателем Нико, или Маркоз, или Петр, или Павел? Любого можно выбрать. Только хорошенько подумайте, вникните в дело и тогда называйте кандидатуры… А не так, сплеча. Не думайте, что быть главой колхоза, руководить людьми, вершить такие трудные дела – простая задача. Зачем весь этот галдеж? Подумайте внимательно, спокойно, рассудите без спешки – и тогда назовите, кого хотите иметь председателем.

– Тедо хотим!

– Не понял, что ли, кто нам нужен?

– Тедо выбираем – не дошло еще до тебя?

– Видишь – не хотим больше тебя. Так чего суешься, сиди и молчи.

– Голосуйте, хватит. Голосуйте кандидатуру Тедо.

– Давайте лучше Иосифа, люди!

– Тедо!

– Тедо хотим!

– Пусть теперь будет Саба!

– Тедо!

– Давайте Тедо!

– Голосуйте за Тедо!

Нико смотрел на крикунов молча, сдвинув брови, с сожалением покачивая головой. Колено у него слегка подрагивало.

Наконец шум снова утих.

– Если кто-нибудь думает, что я собираюсь тут защищаться, или подольщаться к вам, или замазывать свои ошибки, то заблуждается. Если кто-нибудь думает, что может меня запугать, то жестоко ошибается. Все вы знаете меня. На войну меня не взяли из-за возраста, но и здесь, в тылу, я не оставался без дела: был командиром истребительного батальона всей предалазанской половины нашего района. Многие из вас состояли в этом батальоне и могут сказать, боязлив я или нет… Лучше послушайте меня. Я, как говорится, за вас, а вы за чертей! Послушайте меня, я все это для вас говорю!

– Ладно, говори, что ты там надумал?

– Только побыстрей, а то и ночь пройдет.

– Кому охота уйти – уходите, я никого не задерживаю. Кому безразличны судьбы родного села – пусть уходит, я привязывать веревками никого не собираюсь. Кому наплевать на будущее колхоза – скатертью дорожка, полы обрывать не стану… Так вот, слушайте! Колхоз – это общее хозяйство, созданное по вашему собственному желанию. И единственно от вашего желания зависит, кто будет вашим председателем. Я не знаю человека, который никогда не допускал бы ошибок. Но ошибаться – одно, признавать ошибки – другое, а исправлять их – третье. Свободен от ошибок только новорожденный, хотя иной раз впоследствии выяснялось, что и он допустил ошибку, появившись на свет. Настоящий, стоящий человек может допускать ошибки, но умеет их и прощать. Только не думайте, что это я о себе говорю, что прошу у вас снисхождения к моим ошибкам. Вы сами допустите большую ошибку, если подумаете так. Нет, это я так, к слову. Для вас говорю и для себя тоже, разумеется, потому что и я в вашем числе, все равно буду я председателем или рядовым членом колхоза… Вот насчет кандидатур… Тут многих называли, и каждый достоин быть председателем. Все они знают дело, знакомы с народом и имеют желание работать. А желание, охота – это очень важно. Знаю я и Иосифа, и Сико, и Сабу, и Годердзи.

– Как это мы забыли про Годердзи, а, в самом деле?

– Скажешь, старый? Управится, сил у него еще хоть куда!

– Погодите, послушаем!

– Все эти люди, кого я назвал, заслуживают того, чтобы их избрали. Но, как я уже сказал, все в вашей воле. Слыхали: глас народа – глас божий… Однако и к мнению райкома надо прислушаться, товарищи. Райком – наш руководящий орган, и мы обязаны с ним считаться. Все, что говорит райком, – для нашего блага. А кроме того, райком нами руководит и может выдвинуть желательную ему кандидатуру. И все же помните, что высший орган колхоза – общее собрание, и оно может принять, а может и отвергнуть любого кандидата. Учитывайте, что райком плохую кандидатуру не предложит. Но главное, не забывайте, что принять или отвергнуть эту кандидатуру зависит от вас. Общее собрание имеет право на это. Глас народа – глас божий… Теперь о Тедо. Рассмотрим эту кандидатуру. Почему предложил ее нам райком? Потому что Тедо старый, опытный работник. В течение ряда лет руководил одним из четырех чалиспирских колхозов. Правда, возраст позволял ему воевать, но он не ушел на фронт, потому что в день объявления войны напоролся ногой на ржавый гвоздь и до самой победы не мог поправиться. Но, товарищи, Тедо все равно был на фронте. Многие помнят те времена – тыл тогда был таким же фронтом, трудовым фронтом. Если бы здесь, в тылу, не было такого напряженного фронта, на настоящем фронте Советская Армия не могла бы победить. Тедо работал сначала на складе, потом, когда почти все мужчины ушли на войну, стал бригадиром. Вы же помните то время – вся тягость работы легла на плечи женщин. А как трудно иметь дело с женщинами, что за морока ими руководить, всякому известно. Попробуй их только заставить молчать! От их крика голова заболит. Человек Тедо работящий, преданный общему делу и, еще в бытность заведующим складом, построил себе простенький домишко в два этажа, комнат на шесть, не больше. Все своими трудами. Когда стал бригадиром, помогал вдове погибшего на войне соседа: виноградник остался у нее большой, не пропадать же ему было зря, ведь засохли бы лозы без хозяина. Тедо сделал доброе дело – обменялся с нею: дал вдове пустой, бесплодный участок, а ее виноградник взял себе. И еще целый год обеспечивал ее всем – едой, питьем…. Ни в чем отказу не было. И двоих ребят, говорят, помог ей воспитать… Потом, когда совсем уже мужчин не осталось, стал Тедо председателем. До тех пор он о такой чести не помышлял… Но председатель он был неплохой. Его старые колхозники хорошо помнят. В колхоз приезжает множество людей – по тому ли, по другому делу. А в Чалиспири гостиницы нет. Тедо принял это во внимание, и как человек предусмотрительный… Не мог же он размещать в своих шести комнатах еще и гостей? Взял да и построил себе новый дом, о двенадцати комнатах, а старый уступил зятю. Черепицей гостиницу крыть неприлично – он сделал железную кровлю. Чем плохо? Правда, кровельное железо и сейчас получить не просто, а в ту пору… Но Тедо достал. Мы строим коммунистическое общество, и одна из наших целей – чтобы у каждого гражданина, у каждого колхозника было хорошее жилище, наилучшая мебель. Кто-то же должен был проявить инициативу, начать? Ну, вот Тедо и начал. Еще в годы Отечественной войны. Начал – и до сих пор не останавливается: тут тебе гараж, тут тебе машина, тут тебе отдельная пекарня, амбар для зерна… Всего я сейчас не стану перечислять, вы устали, вам надо отдохнуть, выспаться. И к тому же эти перечисления только уведут нас от предмета нашего собрания. Да и почему бы Тедо не наживать добра? Правда, из всей семьи работает он один, но человек он хозяйственный, работящий, и сын растет на смену – не парень, а лев, недавно тоже вошел в работу. Ну, вот вкратце и вся биография Тедо, нашего главного кандидата. Думаю, после меня выступят другие, скажут подробнее о его заслугах. Мне кажется, это самый подходящий кандидат, и мы должны посчитаться с выбором и желанием райкома. Впрочем, все в вашей воле. Общее собрание, если только захочет, может не посчитаться не только с рекомендацией райкома, но даже с божьим повелением… В райкоме хорошо знают Тедо как опытного, делового человека. Райком нам не навязывает силой его кандидатуру – нет, просто советует, рекомендует. А вы решайте как знаете, это уж ваше дело. Хотите – близко его не подпускайте. Никто вам слова не посмеет сказать. Вы здесь хозяева. От вас все зависит. Как говорится, глас народа – глас божий…

Секретарь райкома переглянулся с председателем собрания, что-то шепнул ему.

Тот кивнул в знак согласия.

– Пожалуйста, довольно, Нико. Кто-нибудь еще хочет высказаться?

Шавлего повернулся к соседу и, заметив на его лице насмешливую улыбку, в свою очередь улыбнулся.

– Какая наивность! От дяди Нико я такого ребячества не ожидал.

– Впервые вижу его растерянным. Видно, не ожидал шаха.

– Шаха? Да ему дали шах и мат.

– Иногда отступление не означает поражения.

– Нет, игра проиграна. Проиграна, и… почему-то мне жаль.

– Неплохой человек.

– Не такой уж хороший, но все же его жаль.

– Я всегда видел в нем человека сильного, мужественного.