Текст книги "Кабахи"

Автор книги: Ладо (Владимир Леванович) Мрелашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 62 страниц)

Глава восьмая1

Шавлего остановился и посмотрел вверх. На верхушке кипариса заливался самозабвенной песней дрозд. Верхушка раскачивалась под ветром. Время от времени дрозд задирал хвост, наклонялся, чтобы удержать равновесие, и усаживался покрепче. Оборотившись к Цив-Гомборскому хребту, он исступленно славил дневное светило, смотревшее с зенита сквозь легкую мглу.

Шавлего любил этот сад. С тех пор как в Телави разбили новый большой парк, горожане редко заглядывали сюда. Но в самое последнее время старый сад обновили, посадили в нем много новых деревьев. Столетние вязы, липы и ясени переплелись ветвями, как обнявшиеся танцоры в круговой пляске, разросшийся плющ обвивал зубцы замка Ираклия. Испещренные бойницами, кое-где выщербленные ядрами стены гордо взирали с высоты на город, суетившийся у их подножия. Время избороздило трещинами крепкие бастионы, повредило зубчатые венцы надменных башен. Четырехугольную башню главных ворот замка надстроили – возвели над ней некую пародию на современное здание – и внесли этим резкий диссонанс в строгий архитектурный замысел ансамбля цитадели.

Давно уже Шавлего не совершал такой основательной прогулки по Телави. Как все здесь изменилось – город казался ему почти незнакомым.

Новые, многоэтажные дома.

Административные здания.

Гостиница и больница.

Великолепная турбаза и общежитие пединститута.

Огромный, еще не законченный стадион под горой Надиквари…

В центре города воздвиглись внушительные корпуса новых универмагов – по-современному легкие, светлые и просторные. Рядами тянулись многочисленные магазины, на тротуарах, на поворотах улиц были разбросаны торговые киоски и палатки.

Город был опутан частой сетью ресторанов, столовых, пивных, хинкальных и закусочных.

На главной улице, против музыкальной школы, на глазах вырастал еще один огромный универмаг. Его второй этаж скоро должен был скрыть под собой старое, облупленное, не слишком приятное для глаза низкое здание. И по-прежнему, так же как в детские годы Шавлего, робко ютилось, прижавшись задней стеной к старому саду, скромное одноэтажное строение – библиотека с читальней. Главная, центральная городская публичная библиотека!

Стремительные потоки машин, мчащихся в разные стороны, создавали в городе сутолоку. Множество легковых автомобилей старых и новых марок сновало по улицам…

«И куда это запропастился Надувной? Пошел доставать машину… Держу пари – считает камешки во дворе у заведующего винной точкой…»

Мимо проехала «Победа», свернула в соседний переулок и остановилась. Из машины вышел Купрача.

– Целую неделю тебя не видел!

– Не мудрено – я не выходил из дому.

– Хотел бы я знать, что ты пишешь такое, что даже поглядеть на солнышко недосуг?

– Тебе вряд ли будет интересно.

– А все-таки?

– Исследование: новая технология переработки ресторанных объедков в сырье для изготовления хинкали.

– Смотри, изобретений у меня не красть, а то в суд подам, Хоть в долю возьми.

– Согласен. Ну, я еду в Чалиспири.

– И я туда же. Сейчас вынесу бочонок, и поедем.

– Это и есть наш винный подвал?

– Он самый. Спускайся со мной – не пожалеешь.

– Я подожду в машине.

Шавлего сел в машину и захлопнул дверцу.

Через несколько минут они проехали через город и покатили по шоссе.

– Слыхал я, будто ты решил покинуть наши края?

– Верно.

– Совсем уезжаешь?

– Совсем. А что?

– Да так. Не хочу, чтобы ты уезжал.

– Монах бежит – монастырь остается на месте… Разве тебе не спокойней будет без меня?

– Нет. Того, что ты имеешь в виду, мне и до твоего приезда хватало. И сейчас хватает. А к тебе я привык. Без тебя в деревне станет пусто. Только не пойми меня как-нибудь иначе. Я такой человек – с самим господом богом чиниться не стану: образования, правда, не получил, но как попадется книга под руку, непременно прочитаю. Всякие я книги читал, и из истории тоже.

– Чудной ты человек, Симон.

– Уж какой есть. Буду огорчен, если уедешь. Ей-богу, буду очень огорчен.

– А если не уеду, может статься, наглухо закрою тебе путь к золотоносной жиле.

– Ты об этом не печалься. Ты мне один путь закроешь – я найду сто других лазеек. Жизнь будет всегда идти своим путем. Жизнь не обманешь. Это не река, чтобы перебрасывать ее из одного русла в другое. Если и удастся перебросить, то ненадолго. Так оно установлено от века богом или природой: будут на свете всегда высшие и низшие, жирные и тощие, так же как узкое и широкое, легкое и тяжелое, длинное и короткое. Вот это и есть самая главная философия. В старину господа обманывали рабов: на том свете, дескать, вы станете господами, а мы в слуг превратимся. Разве это не вздорная выдумка? Какой толк – ведь все равно остались бы высшие и низшие; одни были бы господами, другие рабами. Ничего бы не переменилось. А вот видишь – более хитрой лжи не смогли придумать. Таков этот свет. Уравнять всех невозможно. От сотворения мира одни ищут брод, чтобы через реку перейти, а другие не могут глоток воды раздобыть, пропадают от жажды.

– Мне эта философия недоступна. И у меня с тобой все равно никогда не будет взаимного понимания. Это – волчья философия. Ты должен благодарственный молебен отслужить по случаю моего отъезда. Есть старинная индийская пословица: «В лесу, где нет тигра, шакал и тот – раджа». Только знай: в этом лесу остается тигр, который положит конец твоему владычеству гораздо раньше, чем ты даже можешь предположить.

Губы Купрачи скривила насмешливая улыбка.

– Знаю, на кого намекаешь, но пусть тебя не обманывают его разглагольствования. Такие говорят одно, а делают другое. Купрача видал людей поопаснее. А я тебе скажу вот что: нет безвыходных положений, есть только неверные пути. Ты вот про индийцев знаешь, а я тебе турецкую мудрость напомню: «Поступай так, как мулла говорит, а не так, как мулла поступает». Ну, а о волках – это ты мне напрасно… Я давно уже сыт по горло. Сейчас я скорее похож на льва, которого радует победа, а не добыча.

– Жаль мне, что у тебя, как ты говоришь, нет образования. Может, тогда ты пошел бы другим путем.

– По какой канаве воду ни пускай, она в конце концов отыщет свое природное русло. Будь я образованным человеком, сумел бы найти не сто, а сто два обходных пути. Что для одного полезно, то для другого – смерть. То, что одни бранят и проклинают, другие славят и почитают. Как-то разговорился я в Москве, в гостинице, с одним человеком. Он восхвалял Чингисхана, превозносил его до небес. А спроси-ка те народы, чьи страны Чингис предал огню и мечу! Я убежден, что наш погубитель шах Аббас считается в истории Ирана величайшим героем, так же как истребитель сельджуков Давид Строитель – в истории Грузии, Таков порядок в мире, так уж он вертится.

– Умный ты человек, Симон, только все же голова у тебя засорена житейской шелухой. Таких, как ты, в первые годы советской власти уничтожали без разговоров.

– В первые годы уничтожали, а потом и по головке стали поглаживать. Да и сейчас в каждом номере газеты, на каждом собрании вы последними словами поносите таких, как мы. А все-таки жизнь на нас-то и держится, мы – та сила, которая движет всем и вся. Развернутая торговля – источник богатства, а богатство – опора государства, главный стержень его. Ну-ка присмотрись, какое идет в Телави строительство, что строится и для каких целей. Спросишь – услышишь один и тот же ответ: торговая сеть – богатая организация, кому же строить, как не ей? Ну, а строит она, конечно, для себя. А что делать организациям, у которых нет средств? Сколько я знаю закусочных и хинкальных, построенных на свои собственные деньги теми, кто в них работает! Какой у них интерес? Трудно ли догадаться? А ну-ка назови мне хоть одного человека, который построил бы на свои деньги библиотеку или читальню? Думаешь, нет людей, у которых нашлись бы для этого средства? Да я при желании мог бы стольких тебе назвать!.. Вот сейчас, если бы мы здесь не повстречались, пришлось бы тебе ехать домой на такси или на автобусе. А сколько людей прокатило мимо на собственных машинах, не удостоив тебя даже взглядом. А ведь все эти люди мизинца твоего не стоят! Откуда у них собственные машины? Оттуда же, откуда и у меня. Если хочешь знать, я вовсе не считаю, что все это хорошо, и достойно, и справедливо. Дали бы мне право, так я обложил бы все городские торговые учреждения особым налогом, начиная с директоров и заведующих и кончая последним мелочным торговцем в уличном киоске. Да и многие не торговые учреждения тоже заставил бы платить. С каждого брал бы определенную сумму и на эти деньги построил бы самые лучшие библиотеки, клубы и школы. Скажешь, не нужно? В иных школах дети в три смены учатся. Если подсчитать стоимость одних только машин, купленных на «левые» доходы, так хватило бы на постройку новых корпусов для пединститута. Что, скажешь, не нужны? Скажешь, и без того хватает? Вот так-то! Главное – охота и желание. Если ты твердо решишь расколоть камень, он сам тебе покажет скрытую трещину, куда надо ударить. Лишь бы нашелся человек, взял бы на себя такое дело, а я сам с удовольствием выложил бы хоть сто тысяч. А понадобится, так, может, и больше. Думаешь, очень у нас убудет? Все равно останется побольше, чем у вас. Да и то мы скоро все себе вернем – сдерем с вас же самих… Ты вот занимаешься историей. Что же, хочешь на кусок хлеба себе историей заработать? Что такое история? Сказка! Нами же сочиненная и выдуманная. К какой нации человек принадлежит, ту он и называет самой благородной и самой культурной из всех. Всякий, кто пишет об истории, старается, доказать превосходство своего народа над всеми другими. Земли не могут поделить – один пишет: наша была, другой: нет, наша. Поди и пойми, кому она на самом деле принадлежала. Ты, наверно, тоже так пишешь, конечно в нашу пользу. А ведь речь идет о временах не таких уж далеких! Вот был у нас поэт – величайший, поищи ему равного. Восьмисот лет не прошло с его смерти, а мы не знаем даже, из-какой части Грузии он был родом, что был за человек. Да чего так далеко заглядывать – всего сто лет, как умер Бараташвили, а у нас нет даже его портрета. А ты рассуждаешь о том, что у нас было и кем мы были три тысячи, пять тысяч лет тому назад… Рассказывают, что у царя Ираклия вскочил однажды на ягодице прыщик. Собрались визири и министры; один говорит – фурункул, другой – просто нарыв, третий – нагноение. Ираклий покачал головой и говорит: «Поди верь вам, когда вы докладываете о том, что в государстве делается! Да вы от ляжки до уха толком передать весть не можете!»

Шавлего улыбнулся.

– Не суди о том, в чем не разбираешься. Рассуждаешь ты для человека твоей профессии вроде благородно, а сам ведь с бедных людей шкуру дерешь.

– С бедных людей шкуру непременно нужно драть. Не люблю бедных людей – они только других бедных людей плодят. Но если меня попросят о помощи и я в силах помочь, то никогда не отказываю.

– Иными словами: давай мне целый хлеб, а я тебе краешек отломлю?

– Как хочешь, так и толкуй. Стоящий человек не даст с себя шкуру содрать, а если все же сдерут – не станет плакаться.

– А вдруг тебя выставят из твоей столовой – останешься без теплого местечка?

– Нашел чем пугать – вот уж не ждал от тебя! Да если бы я был кошкой и у меня выкололи бы глаза, я отыскал бы безногую мышь и все равно без добычи бы не остался. Чтобы я из-за такого пустяка стал расстраиваться!.. Меня сейчас огорчает, что в Чалиспири не останется с кем по душам поговорить.

– До девятнадцатого я, во всяком случае, не собираюсь уезжать.

– А что будет девятнадцатого?

– В этот день выберут в колхозе нового председателя.

– Нового председателя? Но ведь дядя Нико жив и вполне здоров! Не такой он растяпа, чтобы запросто уступить свой престол другому.

– Уступит.

– Очень сомнительно. А кого намечают на смену?

– Реваза.

– Реваза? – не мог скрыть изумления Купрача.

– Чему удивляешься? По-твоему, плохая кандидатура?

– Да нет, не плохая, но… Что народ скажет?

– Народ? Ты думаешь, народ верит тому, что на него наклепал дядя Нико?

– По-моему, это дело у тебя не пройдет.

– Что заставляет тебя сомневаться?

– В райкоме у Нико много сторонников, да и народ не так уж им недоволен. На собрании непременно будет присутствовать секретарь.

– Мне все равно, кто будет присутствовать. После Нико председателем станет Реваз.

– Допустим. Только неизвестно, когда Нико уйдет со своего поста.

– Девятнадцатого. В этом месяце, девятнадцатого числа.

– Ты так думаешь?

– Уверен.

– Что ж… Может, Теймураз возьмет сторону Реваза… Хотя это такой человек… Он даже на яйце углы да ребра ищет.

Они долго молчали. Слышалось только ровное, глухое рокотание мотора, да время от времени в открытые окна врывались приветственные сигналы встречных машин.

– Послушай… Я знаю, почему ты уезжаешь из Чалиспири… Знаю, что два акробата на одном канате плясать не могут. Но… разве мутной водой нельзя пожар потушить?.. А если к тому же вода и не мутнее любой другой и вообще ничем не хуже… Тогда…

– Тогда вот что: к тому, что знаешь, прибавь то, чего не знаешь. Потом умножь производное на частное, вычти множитель и, если окажется недостаточно, полученную сумму можешь со мной не делить.

– Извинился бы перед тобой, только не привык, – проворчал Купрача, а про себя подумал:

«Не стучись даже тихонько, одним пальцем, в чужую дверь, если не хочешь, чтобы в твою грохнули кулаком… И не суй руку в пасть льва, чтобы пощупать ему больной зуб».

До самого Чалиспири он не проронил больше ни слова.

Когда столовая осталась позади и машина стала подниматься в гору вдоль берега Берхевы, Шавлего вышел из задумчивости.

– Куда ты едешь?

– К старой крепости.

– Зачем? Враг на нее напал?

– Враг не враг, а друг, да такой, что хуже басурмана.

– Любишь ты говорить обиняками, Симон!

– Вот уж третий год привязался к нам один доцент. Как повеют весенние ветры, тотчас же свалится нам на голову: «Крепость на горе Верховье – исторический памятник, и местность вокруг нее необходимо озеленить». Проведет у нас несколько дней с тостами да с песнями, нагрузится провиантом и уедет домой, в Тбилиси… Гора остается голой, зато мы провожаем его, позеленев от злости.

– А как на это смотрят в районе?

– Позовут нас с дядей Нико и: «Окажите всяческое содействие». Ну, я и оказываю содействие, чем могу. Вот сегодня не хватило вина – я помчался за ним в Телави.

– Останови, я сойду.

– Поедем со мной. У меня весь день крошки во рту не было, может, посидим вместе, сумею кусок проглотить.

Когда они подоспели к столу, пир был в разгаре.

Солнце, стоявшее прямо над пригорком, приятно грело. Застольцы разместились на камнях, скинув пальто, в одних пиджаках.

Нико, порядком уже захмелевший, сказал Купраче:

– Найди камень поглаже, прикати его сюда, – и посадил вновь прибывшего рядом с собой.

Варден, сидевший на большом валуне – престоле тамады, стараясь не встретиться взглядом с Шавлего, уставился на городского гостя, державшего в руках большой рог.

Гость объявил, что чрезвычайно рад приходу Шавлего и знакомству с ним. Потом продолжал прерванный тост. Маленький и тщедушный, он почти не был виден за огромным турьим рогом, который держал перед собой. Реденькие виски его были тронуты сединой. В светлых, вьющихся волосах на голове местами также проглядывали серебряные нити. Красивое лицо портили красные прожилки на кончике носа и под глазами, происхождение которых было явно связано с чрезмерным употреблением алкогольных напитков. Да и вообще все пространство вокруг носа отливало лиловато-красным цветом, присущим виноградному листу на исходе осени.

– …Ничто не приносит такого вреда, как размыв почвы. Животные, люди, птицы зависят от зеленого покрова почвы, Их бытие полностью обусловлено наличием зеленого растительного покрова на земле. Именно по этой причине наша великая рабоче-крестьянская партия уделяет столь большое внимание озеленению… Только зеленые растения обладают способностью преобразовывать деятельную или кинетическую энергию солнечных лучей в скрытую или потенциальную энергию… Если не будет растений, дожди смоют верхний слой почвы. Возникнут паводки, а кто не знает, какие огромные убытки причиняет нашему народному хозяйству весеннее половодье? Прежде верили, что на земле некогда был потоп. Что мог собой представлять этот потоп? То же половодье. Вырождение древних народов и исчезновение древних цивилизаций было в значительной степени обусловлено смывом почв и отсутствием работ по озеленению. Это, товарищи, доказывается археологическими раскопками и историческими документами…

Разумеется, эрозия, выветривание и размыв почв у нас происходит в значительно меньших размерах, чем в капиталистических странах. В Соединенных Штатах эрозией и выветриванием уничтожены восемьдесят миллионов гектаров. А знаете, что представляет собой эта потерянная для сельского хозяйства почва? Сорок три миллиона тонн азота, фосфора и калия, которые необходимы для роста и развития растений, для высоких урожаев. Одна только река Миссисипи ежегодно сносит в море семьсот тридцать миллионов тонн плодородного почвенного слоя… Убыток, ежегодно причиняемый Соединенным Штатам эрозией, исчисляется в восемьсот сорок миллионов долларов…

Хищнические, спекулятивные методы сельского хозяйства при капитализме великолепно охарактеризованы Фридрихом Энгельсом в его «Диалектике природы»… Вы все помните, что во время великого потопа праотец Ной построил ковчег. Этот ковчег был изготовлен… именно из зеленой массы, то есть из древесины растений… Как Ной сумел бы смастерить ковчег, если бы у него не было под рукой сырья, материала, предоставляемого зеленым покровом почвы, растениями? Разве человечество дожило бы до наших дней, если бы у Ноя, в результате повсеместной эрозии почв, не оказалось под рукой материала для постройки ковчега, если бы не существовало деревьев и вообще растений? Лишь благодаря их наличию он смог спастись: вошел в ковчег, поплыл по волнам и пристал к вершине Арарата, в соседней с нами братской Армении… Правда, это лишь библейское предание, то есть вымышленная история, но тем не менее остается фактом, что эрозия причиняет большой вред нашему сельскому хозяйству… И поэтому озеленение… Праотец Ной… Да, да, разумеется, озеленение играет огромную роль в задержании ультрафиолетовых солнечных лучей. А также ортопедически-педиатрической…

– Ох, хоть бы еще раз случился где-нибудь потоп, я, без всякой помощи праотца Ноя, построил бы ковчег, посадил бы тебя туда и пустил по волнам…

Раздался взрыв хохота.

Варден, грозно сверкнув глазами, посмотрел на Купрачу.

Гость, в свою очередь, изумленно оглянулся на заведующего столовой, сидевшего с поджатыми ногами на расстеленном пальто.

– Что?.. Что вы изволили сказать?..

– Да ничего. Платок у вас есть?

– Платок?

– Ну да, платок, обыкновенный носовой платок.

– Собственно, зачем?.. Для чего? – изумился гость.

– Я завяжу вам на память узелок, чтобы вы не позабыли и в этом году об озеленении старой крепости.

На этот раз и Шавлего не смог удержать улыбку.

Озеленитель поперхнулся вином. Он долго хрипел, сипел и откашливался.

Шавлего собрался уходить.

Гость остановил его жестом, повернулся к тамаде и попросил слова для внеочередного тоста. Его нос со всеми окрестностями, усеянный вспухшими красными узорами и пупырышками, напоминал садовый цветник. Мутные глаза слезились.

– Давно не приходилось мне встречать столь совершенный образец гармонического развития души и тела. Силе ваших мышц, наверно, позавидовал бы и буйвол. Предков наших представляю себе именно в вашем облике. Не будь они такими, мы не обладали бы сейчас этими лугами, этими полями, горами, лесами, и, разумеется, не было бы и эрозии… Тогда и озеленение не было бы нужно и я не приехал бы сюда, чтобы заниматься им. И мы не смогли бы встретиться… Наши предки были великими людьми… Это были великие предки… Они вполне заслуживают такого наименования. Вот эта… Эта крепость была северными вратами Грузинской земли. Эта крепость защищала Грузию от персов, арабов, турок и… лезгин… Наши предки… Они жертвовали собой за родину. Они прожили свою жизнь с честью, и когда ушли… они… наши предки… Когда монголы… – достаточно вспомнить Цотнэ Дадиани… И многих других. Наши предки… Они были людьми чести… Людьми высокой чести… Как знать, может, в этой земле, у этой крепости, погребены кости какого-нибудь моего предка… или твои… то есть твоего предка… Если бы они честно не… Вот почему я хочу сделать эти места зелеными и цветущими… Этот склон, эту крепость, это ущелье… Потому что наши предки заслужили… Своей честью заслужили… Честно заслужили… Правда, их уже нет в живых, но… Хотя они и мертвы… Мертвые все же… Поэтому я хочу осушить этот рог за их память… Память об их больших делах, честных делах… За их здоровье!

– Ну и пьет, стервец, – шепнул Купраче Георгий. – Содрать с него шкуру да сделать бурдюк – едва войдет полторы хелады. А пьет – где только в нем помещается? И хмель его не берет, никак не можем напоить так, чтобы свалился под стол.

Гость осушил рог и бросил председателю. Дядя Нико поймал его на лету.

Рог обошел по кругу всех пирующих и оказался под конец в руках у Купрачи.

Купрача долго молча смотрел на гостя своими выразительными глазами, прищурившись и держа перед собой полный до краев рог.

Пирующие притихли в ожидании.

Гость, перестав есть, пялился на Купрачу.

– Говорите, батоно, говорите, я весь внимание.

– «Мысль обширную старайся ясно выразить и кратко» – сказал Руставели. Пью во славу мертвых, что честными были и доблестными, а живых бесчестных – да простит бог!