Текст книги "Кабахи"
Автор книги: Ладо (Владимир Леванович) Мрелашвили
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 62 страниц)
Услышав позади себя быстрые шаги, девушка оглянулась.
Кто-то, едва различимый в сумраке, шел за ней по дороге. Девушка продолжала путь.
Шаги все приближались.
Миновав длинный забор, девушка пошла вдоль ручья, бежавшего с журчаньем вдоль колючей изгороди.
Шаги раздавались теперь совсем близко; ее окликнули по имени.
Девушка узнала голос и пошла быстрей.
Но преследователь тоже прибавил шагу и без труда поравнялся с нею.
– Ты что, не слышишь, как я тебя зову?
Девушка молчала.
– Постой, Элико. Я хочу тебе что-то сказать.
Элико шла дальше, не задерживаясь.
Смутная фигура забежала вперед и встала у нее на пути.
– Почему ты не останавливаешься?
– Чего тебе нужно? Видишь – я с тобой знаться не хочу. Что ты ко мне пристал?
– Ну и не знайся. Я не о себе, а о деле хочу с тобой поговорить.
Девушка остановилась.
– Ого, дела у тебя завелись? Что случилось? Хочешь, чтобы я тебя и твоих дружков к нам в виноградник впустила?
– Да ну, ладно, Элико… Подумаешь, большая беда, если ребята несколько персиков в вашем саду сорвали!
– Значит, беда. Отец говорит, вас целая орава была. Да я своими глазами видела, как вы всё там переломали. Ну хорошо, сам ты влез – это еще куда ни шло. Но зачем целое стадо с собой приводить?
– Ну, не дуйся на меня, как маленькая девочка. Считай, что я один ваши персики съел.
– Так ведь мало того, что съели! Вам еще портить надо то, над чем другие пот проливали! Сами небось рукой боитесь пошевелить, ничего в дом не вносите, а чужое пускаете на ветер!
– Сказал – виноват, сдурил. Хочешь, пригоню ребят на сбор винограда? Как возьмемся дружно, в полдня с вашим виноградником управимся.
– Благодарю покорно! Жди от них проку, не столько сделают, сколько напортят.
– А то заставлю их мыть у вас винные кувшины или давить виноград или как-нибудь мотыжить вам подсобим.
– Мой отец ни в чьей помощи пока не нуждается.
– Ладно, пусть так, – сказал Шакрия. – Только слушай, перестань на меня злиться. До каких пор можно быть в ссоре?. Должны же мы помириться когда-нибудь?
– И не надейся. Я и раньше-то дурой была, что с тобой водилась. А теперь, когда я узнала, что ты за парень… Все равно из тебя человека не выйдет.
Шакрия засмеялся:
– А ты не заметила, как я в последнее время переменился?
– Ничего я не заметила. Какой ты был, такой и остался. Удивительно, как это ты сегодня решился на собрание прийти.
– А вот теперь, увидишь, всегда буду ходить.
– Ходи, если хочешь, дело твое. А меня оставь в покое.
– И тебя в покое не оставлю. Мы с тобой должны газетой крепко заняться. Уж я заставлю дядю Нико локти себе кусать от злости. Думаешь, я спущу ему все его проделки? Мы спину гнули, поле расчищали, а он обрадовался и строит там гараж. Целую неделю мучились, сколько камней оттуда перетаскали, ребята надорвались, перекатывая валуны, а уж кустов сколько пришлось выкорчевать – там их пропасть была, все кругом заросло. Мы себе все руки-ноги о колючки изодрали, две недели ходили расцарапанные, никак не заживало. Думаешь, я ему это спущу?
– Ну и не спускай, только от меня отвяжись!
– Ну, ты не очень-то нос задирай из-за того, что тебе доверили оформление газеты.
– Доверили! Как будто я вас просила! Я уже сказала, что отказываюсь, и все. Только и не хватало, чтобы председатель узнал, что я на него карикатуры рисую. И без того он во мне души не чает.
– Ничего он не узнает. Мы ему не скажем, а ведь он не гадалка!
За изгородью, в глубине двора, скрипнула дверь. Кто-то вышел на балкон.
– Уходи, как бы нас не увидели! Только этого и надо нашим деревенским сплетникам!
– Пусть увидят – чего ты боишься?
Они вышли на шоссе.
– Довольно, дальше за мной не ходи.
– Дорога для того, чтобы по ней идти.
– Ну, так ступай, а здесь я останусь.
– Нет, одному что-то неохота. Зря ты упираешься, Элико, нам с тобой на роду написано вместе ходить.
– Прошло уже то время, Шакрия!
Парень остановился и схватил девушку за руку выше локтя.
– Пошли, Элико, а то, честное слово, подложу взрывчатки и всех вас, Джавахашвили, разнесу в клочья.
Все тот же упрямый нрав, та же сильная рука, беспокойная голова, дерзкий язык. Девушка подчинилась чужой твердой воле, пошла рядом с парнем.
– Насчет взрывчатки вы молодцы. Еще сойдут ли вам с рук ваши давешние шалости с динамитом!
– Сошли уже, кто посмеет слово сказать! Дорогу мы сделали на славу – даже комбайн со своим хедером и то свободно на ней развернется.
Перед мостом Шакрия остановил свою спутницу и показал ей на черневшие впереди, в речном русле, кучи камней:
– Ну-ка, посмотри, бульдозер там?
– Ничего не видно, темно.
– А ты и с прожекторами его не видишь. Наставь-ка уши – слышишь, как тарахтит вдалеке? Это Омар повел бульдозер в Подлески.
– Ну и что?
– Это тот самый бульдозер. Вторую ночь он работает в Подлесках. Все ребята сейчас там, и ваши после собрания тоже туда пошли. Вот и я собираюсь туда на всю ночь. Еще немножко осталось расчистить, завтра, наверно, кончим. Поле для игры у нас будет такое, что поспорит с телавским стадионом.
– Как вы раздобыли бульдозер?
– На этом бульдозере Омар Шамрелашвили работает. Днем он наваливает камни для мостовой плотины, а ночью нам помогает. Мы обещали ставить ему каждый день хорошее угощение, а он сама знаешь, какой любитель вина.
– А где вы вино нынче достали?
– Шалико принес. Омар ведь знаешь какой – выпьет бутылку вина, вскочит на свой бульдозер и работает как бешеный. Больше бутылки зараз мы ему не даем, а то если он напьется, то все бросит к черту. Завтра утром в Подлесках уже будет чисто, а если останется где куст или корешок, мы лопатой выкопаем. За один день все закончим.
– Лучше было бы тебе вовсе туда не ходить, Шакрия. Оставь это дело – пусть посшибают себе лбы, кому охота. Если хочешь трудиться, поработай лучше в колхозе. Запишут тебе трудодни, да и люди скажут, что ты за ум взялся. Чем Эрмана тебе не ровня? Вы с ним погодки, и росту и силы в руках у тебя не меньше. Думаешь, ты хуже его справился бы с комсомольскими делами? До каких пор ты будешь без дела слоняться? Так-то ты собираешься семью строить? Ты на деда своего не гляди, он уже из ума выжил. Шатается без толку по деревне, все равно что мальчишка несмышленый, а дом и хозяйство взвалил на твою мать. Видишь, как ее сломили и состарили заботы! Твоя это вина и твоего деда! Неужели тебе хоть матери не жалко?
– Ну-ну, пошла причитать! Я сам лучше всех знаю, что мне надо делать. Не хватало еще, чтобы дядя Нико стоял у меня над головой и распоряжался: сделай то, сделай это.
– А ты не давай никому над головой у себя стоять – берись за дело и работай сам, как другие работают.
– Когда нужно, я от работы не бегаю. Ты думаешь, это дедушка Ило копается у нас на огороде и наш участок обрабатывает? Я там все делаю.
– Не ври, Шакрия, – не ты, а твоя мать.
– Я и мать, мы вдвоем..
– И это все?
– Мало тебе? Ну, вот видишь, я и сейчас работать иду.
– За эти труды тебе никто спасибо не скажет, Шакрия, да и пользы от них никакой. Выходи на колхозную работу, покажись людям, чтобы тебя не ругали все, кому не лень.
– Ты скажи, кто меня ругает, – я ему покажу!
– С тобой разговаривать – воду в ступе толочь. Не выйдет из тебя человека, нет!
– Какой я человек и что из меня выйдет, ты об этом поосторожнее рассуждай. Сколько раз тебе повторять? И не вырывайся, знаешь ведь, что не пущу. Я еще не поговорил с тобой о деле.
– Ну, так говори, чего ты тянешь? Кончай поскорей.
– Когда хочешь что-нибудь сказать, прежде всего надо убедиться, что тебя слушают. Ну, так вот о чем речь: стенгазету фактически будем делать мы с тобой. Материала у нас будет вдоволь. Темы для рисунков, если хочешь, я буду тебе придумывать, ты только рисуй.
– Я уже отказалась на собрании и еще раз скажу: нет у меня на это времени. Лето на дворе, дела хоть отбавляй. Когда мне еще рисованием заниматься?
– Будем по ночам работать. Я тебе стану помогать, и Coco поможет, и Махаре позовем, и Нодара… Хочешь, всех комсомольцев к тебе пригоню?
– Это все одни разговоры, Шакрия. Отец никого к нам во двор не пустит, да и мне не позволит из дому уходить.
– Ты об этом не печалься. Я тебе скажу, что надо делать, Вечером ложись в постель пораньше и притворяйся спящей. А как только твой отец уснет, вставай, одевайся и выбирайся из дому. Газету будем делать у нас или у Coco, как хочешь.
– Отвяжитесь вы от меня, Шакрия! Ночью надо спать. Я ведь так устаю после целого дня работы – нужно мне отдохнуть или нет? Стоит голову на подушку положить, и я уже сплю. Прикажешь потом просыпаться?
– Я знаю, где ты спишь, – на балконе. Я сам буду тебя будить. Через неделю мы должны повесить перед кабинетом дяди Нико стенгазету, где будет красоваться его жирная рожа.
– Чего он вас сбивает с толку, этот досужий человек? И без него-то вы все шальные… Сам небось сидел на собрании и посмеивался в душе, а вы целый переполох устроили. И с какой стати именно тебя редактором выбрали – тоже мне нашли примерного комсомольца! Э, жаль, не заглянул туда дядя Нико, не гаркнул на вас, чтобы вы задали стрекача! А Эрмана-то, Эрмана, видно, он совсем одурел, что соглашается на ваши затеи! Вы даже Эрману свели с ума – вот увидишь, скоро его вытурят из секретарей!
– И пальцем не посмеют тронуть! Мы – комсомольцы, и мы сами выбираем себе секретаря. Никто, кроме нас, не вправе его прогнать. Ты думаешь, всякий, кому только заблагорассудится, может помыкать нами? Нет, милая, не так обстоит дело! И от комсомола кое-что зависит. Какое право имеет дядя Нико хоть слово нам сказать, если мы ничего плохого не делаем?
Девушка вспылила:
– Это все ваш друг-приятель виноват!.. Ходит сам без дела и вас сбивает с пути, голову вам морочит! Чему он вас учит? Скажи – чему? Брось глупости, Шакрия, иди работать в колхоз. Давай выходи в поле – вот хотя бы с нашей бригадой. Будем с тобой вместе. Ну, право, что это такое – неужели тебе не надоело без дела таскаться!
– Что-то ты, Элико, понемножку стала язык распускать! Составила мне тут целую программу! Я и без того очень даже много работаю. С тех пор как мы забрали футбольную форму, ни руки, ни ноги мои отдыха не знают. Ты думаешь, это шуточное дело – очистить целое поле от камней и выкорчевать кустарник?
– Бегал в город простофиля, а спроси его – зачем?
– Ну-ну – потише! Посмотрите-ка на нее! С завтрашнего дня начинаем.
– Завтра мне некогда.
– Тогда послезавтра.
– И послезавтра тоже.
– Ну, так послепослезавтра.
– Оставь меня в покое, Шакрия. Оставьте вы все меня в покое, а там хоть заставьте Берхеву течь в гору!
– Понадобится – и это сделаем. А тебе я даю три дня сроку, чтобы нашла время. До тех пор будем собирать материал.
Парень влепил Элико в щеку звонкий поцелуй и помчался сломя голову через Берхеву.
– Дурень! Полоумный! Сумасшедший!
Девушка, хмурясь и в то же время улыбаясь, повернула к дому.
Тедо испуганно хлопал рыжими ресницами, стараясь не встретиться глазами с дядей Нико.
Никому из собравшихся и в голову не приходило, что поступок бедняги аробщика мог быть подсказан какими-нибудь тайными, низменными соображениями.
Между тем в кабинете сгущались тучи. Пахло грозой.
Бегура стоял посреди комнаты – тщедушный, заросший щетиной, покорный и молчаливый.
Наконец он поднял на председателя бесхитростный взгляд и, превозмогая робость, заговорил:
– Не смог я сдержать окаянную животину, Нико, что тут поделаешь! Этот чертов буйвол как рванет вбок, потянул за собой напарника, и, глядишь, вкатили арбу прямо к тебе во двор. Дикий ведь он, почитай что, бугай, недавно только холощен. Еще хуже бывало – ехал я давеча по проселку, а он, волчья сыть, дернул шеей, выломал притыку из ярма, припустил по полю вскачь и бежал, не останавливаясь, до самой Алазани. Весь день я за ним гонялся. Аробщики из Саниоре везли навстречу солому. Кинулся на них, проклятый, поддел рогом колесо одной арбы и чуть было ее не перевернул. Поздно вечером только сумел я пригнать его назад. Сущий дьявол! Целый день арба из-за него на дороге простояла.
Тедо обмяк, откинулся на спинку стула и облегченно вздохнул.
На хмуром лице Маркоза блеснуло даже подобие улыбки.
– Ничего удивительного! Что с Бегуры спрашивать – навязали бедняге бешеного буйвола… Ведь вот нашелся же человек, сумевший объездить горячего коня! Надо было и этого черного дьявола пристроить в крепкие руки.
– Прикрепим и его тоже к Иосифу Вардуашвили.
– Хватит с Иосифа Вардуашвили и того, что к нему прикреплено. Ловко тот жеребец меня лягнул – прямо в старую рану саданул копытом. – Рослый виноградарь схватился за свою богатырскую ляжку чуть повыше колена. – Вот, нога до сих пор болит. Удивляюсь, как он из меня дух не вышиб! А к плугу этого дьявола все не могу приучить, никак его не обломаю.
С разных сторон послышались сдержанные смешки.
Председатель колхоза пронизывал недвижным, суровым взглядом виновного, который стоял перед ним с беспомощной улыбкой на лице, сжимая в руках свою верную хворостину.
Русудан стало жаль аробщика.
– Маркоз прав, дядя Нико. Почему вы не дадите Бегуре другого, более смирного буйвола?
Дядя Нико медленно повернул к девушке свою тяжелую голову и некоторое время внимательно смотрел на нее. Потом, подняв густые брови, сказал с теплотой в голосе:
– Дело не в буйволе, дочка. Если бы у Бегуры в то утро шла под ярмом самая спокойная и кроткая буйволица, все равно эта арба с сеном свернула бы ко мне во двор. Вот, посмотри кругом, сколько здесь собралось людей. Все сидят, молчат, никто в открытую ничего не скажет. А ведь девять человек из десяти в душе уверены, что не зря Бегура привел ко мне на двор арбу с сеном с горы Пиримзиса.
Собравшиеся зашумели, заговорили наперебой:
– Ну что ты, Нико!
– Ничего подобного никто и не думает!
– Что за вздор, право!
– Вздор? – Председатель приподнялся, грозно сощурив глаза.
В кабинете стало тихо.
– Вздор, говорите? Ну, так скажу ясней. Что такое Бегура? Гнилой зуб. Думаете, я возьмусь за этот зуб и стану его выламывать? Нет, я ту челюсть отыщу, в которой этот зуб сидит. Поняли? – И дядя Нико опустился на свое место.
Русудан поняла тайный смысл сказанного председателем и промолчала.
Дядя Нико с минуту смотрел на присутствующих ястребиным взором. Потом надел очки и придвинул к себе лист бумаги, лежавший перед ним на столе.
– Ну, довольно об этом. Займемся тем делом, из-за которого мы тут собрались. На повестке два вопроса: первый – назначение общего руководителя всех полеводческих бригад и второй – подготовка к сбору винограда. Есть у кого-нибудь замечания по поводу порядка дня?
– Рано о виноградном сборе думать, Нико, еще не всю кукурузу по второму разу пропололи. – Абрия рассеянно скреб частую щетину у себя на подбородке.
– А ты чего, Бегура, воткнулся, как кол, посреди комнаты? Садись, ты ведь не прозрачный!
Председатель показал взглядом на дверь неловко переминавшемуся с ноги на ногу аробщику:
– Ну; с тобой мы уже покончили. Можешь идти.
– Почему же покончили, Нико, что я такого сделал?
– Ступай, ты нам больше не нужен.
– Отчего же не нужен, прости господи, неужто я так ни на что больше и не могу пригодиться?
Эрмана встал, взял аробщика под руку и повел его к двери:
– Да не из колхоза тебя выставляют, дяденька, просто тут заседание правления, и твое присутствие больше не требуется.
– Эх, не знаю, не знаю, сынок… Да ведь не виноват я, такой буйвол дикий… Ты-то ведь понимаешь…
Эрмана закрыл за ним дверь и вернулся на место.
– Вторую прополку кукурузы мы давно уже закончили, Абрия. Пока ты с товарищами косил солому, Сико и с ним многие другие мотыжили кукурузу.
– В неполивных землях овсяница поднялась в человеческий рост. Плохая это прополка!
– Тут уж ничего не поделаешь. Это поле мы оставили на силос.
– Закрома у нас нынешней осенью от зерна ломиться не будут – что ж целое поле сорнякам отдавать?
– Что тебя-то заботит, Иосиф?
– Пока человек жив, забота у него не переведется. Зачем оставлять поле непрополотым, если можно его промотыжить и получить урожай? Лишним он был бы, что ли? Избытков пока что у нас не бывало, а если и будут, так не подавимся.
– Что ж ты только о себе думаешь, а скотине разве не нужно кормиться? Скотину ведь тоже жалко. Помнишь, три года назад все поголовье у нас чуть не передохло от бескормицы в начале весны? Несчастные животные поедали осот и колючки, как сдобные пироги.
– Только на сене да на соломе скотина не продержится, силос необходим, – поддержал председателя ветеринар.
– А коли необходим, так и выращивайте его особо.
– Нет у нас на это земли, Иосиф. В первый раз, что ли, слышишь, что площадей у нас не хватает?
– Не хватает, не хватает… Заладили одно, да ведь причитаниями делу не поможешь. Не хватает площадей – сейте по стерне. Вот у нашего бедного агронома уже голос пропал, столько она об этом твердит. Почему вы не слушаетесь ее, не выращиваете на стерне силосные корма? Столько кукурузы на ветер пускать – да это же грех! Война давно уже кончилась. В войну мы терпели лишения, ни слова не говорили, но зачем нам теперь себя ограничивать? Разве плохо, если заведутся у нас излишки?
– Об излишках потом будем говорить. Пока нам впору заботиться о необходимом.
Председатель покосился из-под сдвинутых бровей на Реваза и снова обратился к Иосифу:
– С кем поведешься, от того и наберешься, – не зря это сказано. Больше ты ничему от своего бригадира не научился?
– Я и без бригадира во всем прекрасно разбираюсь.
– А если разбираешься, то почему не соображаешь, что в этакую засуху кукурузу на стерне никак не вырастить? Ты ведь толковый человек, Иосиф, и хороший работник. Вот ты чуть ли не каждый день ходишь на Кондахасеули – неужели ты не заметил, что даже плантажный плуг до влаги добраться не может, хоть и врезается в почву на полметра? Разве сейчас уродится на стерне кукуруза?
– Можно подумать – ты господь бог и сам тучами ведаешь. Откуда ты знаешь, что все лето так и будет стоять засуха? А если пойдут дожди?
Председатель нахмурился:
– Если хочешь, Иосиф, дожидайся дождя, твоя воля, а нам позволь сейчас заняться теми делами, которые не терпят.
– Эх, промотыжили бы мы уж и ту кукурузу, Нико, сняли бы хоть какой ни на есть урожай. Вон Ника Чаприашвили говорит – трава на Пиримзисе такая, что косить ее будут до конца августа. Неужели не хватит корма на зиму скотине?
– Не будет от этой кукурузы проку, дядя Абрия, – вмешалась Русудан, – она уже перестояла, початки не завязались – сколько ее ни мотыжь, урожая не получишь. А силос нам тоже нужен. Коровам очень полезен зимой сочный корм. Пусть будет у нас много сена и, кроме того, много силоса. Чем это плохо? Силос – это консервированный зеленый корм. Если хранить по всем правилам, его хватит на несколько лет.
– Правильно говорит Русудан, – постарался в свою очередь умиротворить старика ветеринарный врач. – Третьего дня приезжал секретарь райкома, осматривал колхоз и похвалил нас: оказывается, мы первые в районе по количеству заложенного силоса.
– Ну, довольно об этом, вернемся к делу. Скотина скотиной, но главное все-таки люди. В последнее время урожайность пшеницы у нас очень понизилась. Семь с половиной центнеров с гектара – это просто смешно. Вон в Кедах, бывает, выдают по полпуда пшеницы на трудодень.
– Нам с кедцами равняться не приходится. Ширакским полям конца-краю нет.
– Дело тут не только в площади, Элизбар. Ну-ка, спроси Русудан, сколько центнеров снимают с гектара в Цители-Цкаро?
– Там земля жирная. Плуг ее режет, будто это не земля, а сыр. А взглянешь на пашню издали – как гишер блестит.
Председатель уперся сплетенными пальцами в стол и поджал губы. Потом вздернул бровь и посмотрел искоса на заведующего фермой:
– Ты когда-нибудь тощее мясо варил?
– Конечно! Ведь не всякий раз жирное достанешь!
– Ну, а как оно на вкус – похуже жирного?
– Еще бы!
– Ну, а если масла туда добавить – разве не станет вкусней?
– Так мы ведь каждый год вносим в почву удобрения, а урожай такой же, как был.
– Правильно, вот и агроном здесь – пусть Русудан скажет, от нее ведь ничего не укроется!
– Можно подумать, что каждое слово агронома для вас закон! Да стоит только агроному отвернуться, как вам уже наплевать с высокого дерева и на удобрения, и на поля.
– Почему так говоришь, дядя Нико? Женщины целыми днями спины себе надрывают – таскают ведрами удобрения и рассыпают по пашне. Вот хоть Марту спроси или Тебро – они обе здесь. Сколько они вывезли и рассыпали удобрений на поле у большого дуба? Да и Русудан прекрасно знает. Почему она ничего не говорит?
Русудан молчала.
Дядя Нико стукнул кулаком по столу и встал.
– Ты бы, Маркоз, чем на собраниях разглагольствовать, своим собственным делом поусерднее занимался. Вносят удобрения? Как же, рассказывай! Рассыплют по краям поля то, что мы добываем с великим трудом и что для нас ценнее золота, а дотащить ведро до середины пашни, на двадцать – тридцать шагов, им лень! Агронома спросить? Да что мне агронома спрашивать – разве я сам вас не знаю? Пока стоит человек у вас над душой, стараетесь показать, что работаете, а стоит ему спиной повернуться, как вам уж ни до чего нет дела. Лишь бы только то место пустым осталось, где эти самые удобрения были в кучу свалены, а куда они денутся, где будут рассыпаны – на это вам наплевать. На ветер пускаете трудодни! Весной выйдешь в поле – по краям участков нива по колено, а ступишь в нее, поглядишь внутрь участка – кровь в голову бросится. Всходы тощие, жалкие, желтые, будто лихорадка их иссушила. Так-то вы поля удобряете? – повысил голос дядя Нико. – А Маркоз расселся тут и болтает! Где бригадиры, почему они не видят этого безобразия? Или видят, но молчат? Почему? Потому что страдает колхозное дело, а не их собственное? Потому что каждый знает только свой приусадебный участок, а что станется с общим добром, его не заботит? Ну ладно, если уж так, то я поставлю над вами такого человека, что будете проклинать день своего рождения! Разжирели, разнежились!
Иосиф Вардуашвили не сводил настойчивого взгляда со своей жены.
Тебро не выдержала его немого укора и, выбрав минуту, ответила огнем на огонь председателя.
– Нечего ссыпать в одну корзину панту и садовые груши, председатель! – вскричала она, вскакивая с места. – А ну, вы, женщины, скажите – кто таскал полные с верхом ведра, по два сразу, на самую середину пожни? Кто, пока вы отдыхали под боярышником, нипочем не хотел бросить работу? Кто, не присаживаясь, кое-как съедал кусок хлеба с луком и снова брался за ведра? Кто собирал рассыпанные вами где попало удобрения и приносил их обратно к большому дубу? Говорите, что же вы языки проглотили? Ну, вот хоть ты, Маро, – ты ведь там была, что ж молчишь, слова не скажешь?
– Что ты на меня накинулась, точно здесь никого больше нет!
– Ну, так скажи ты, Нато, ты ведь тоже видела.
Нато опустила голову и ничего не сказала.
– Вон как все сразу онемели! Там-то небось болтали, языкам отдыха не давали! На тот свет, дескать, все наравне уйдут – и те, что работали, и те, что без дела сидели! Так мне и надо! До сих пор я никогда ничего не говорила, но уж теперь не ждите, чтобы я молчала!
Тебро села, скрестив руки на пышной груди, сердито оглядела своих товарок и украдкой кинула взгляд на мужа.
Иосиф потирал с довольным видом свое больное колено.
Председатель снял очки и положил их перед собой на стол.
– Если бы мы считали, Тебро, что ты плохо работаешь, то и не премировали бы тебя каждый год добавочными трудоднями. Я о тебе ничего не говорю. Пусть бы у остальных болела душа за колхозное дело так, как у тебя, или хоть вполовину! Но когда вырубают кустарник, бывает, что вместе с колючками и хорошее дерево под топор попадет.
– Вон в Подлесках кустарники вырубали – однако же грушу гулаби, привитую Фомой на дичке, не тронули! Лоботрясы, ветер в голове, а обошли стороной!
– Ладно, сказал же я – о тебе речи нет, ну и успокойся. Не на колени же стать перед тобой!
– Очень мне это нужно! Становись на колени, перед кем до сих пор становился, – не унималась жена Иосифа Вардуашвили.
– Замолчи, а то я сейчас же велю тебя вывести! Ты на заседании правления, а не на базаре. Не для того я вас собрал, чтобы вы тут галдеж устраивали!
– А я и сама уйду – на черта мне твое собрание! Я бы и в поле не вышла работать, да муж велел подсобить, сказал, что в виноградниках пока дела мало. А то бы, ей-богу, не совалась!
Самолюбивая женщина решительно поднялась и вышла, хлопнув дверью.
Иосиф чуть заметно улыбался и то и дело поглядывал исподлобья на дядю Нико.
Председателя раздражали эти взгляды, но он сдержался и ничего ему не сказал.
– Я знаю, все свои надежды вы сейчас возлагаете на ветвистую пшеницу. Но мы ни на будущий год, ни даже на следующий за ним не сможем еще засеять все наши поля этой пшеницей, потому что выведенные нами семена принадлежат не нам одним.
– Кому же еще, кроме нас?
– На нашей земле выросла, – значит, наша!
– Зачем ее в Телави отдали? Где у нас лишняя?
– На семи гектарах сеяли – неужто не хватило на семена?
Дядя Нико подождал, пока шум утих и продолжал так же спокойно, не повышая голоса:
– Ветвистую пшеницу вывела наша землячка, наша дочь, агроном нашего колхоза, но открытие ее принадлежит всей Грузии. А в Грузии не одна только наша деревня. Дня не проходит, чтобы в Телави не позвонили по крайней мере из десяти мест: тот просит сто кило на семена, другой – двести, а иные даже думают, что мы торгуем ветвистой пшеницей, и заказывают тонну или полторы. Вчера я сам присутствовал при разговоре: секретарь Гагрского райкома лично явился в Телави и не отставал от нашего секретаря, пока ему не обещали сто пятьдесят кило. Сразу ею засеять все наши поля не удастся – надо ее распространить и в других местах. А наше дело пока – позаботиться о том, чтобы засеять наши земли другими, обычными семенами. Разве «долиспури» плохой сорт? Для наших условий он подходит гораздо больше, чем «краснодарка». Питательность у него высокая, припек большой. Вкус и запах – просто замечательные.
– И зерно выносливое, головня его не берет.
– Все правильно – только надо уметь ее вырастить.
– Вот для того мы сегодня и собрали вас всех – членов партии, членов правления, бригадиров, звеньевых, актив и вообще всех, кто пожелал прийти и кто уместился в этой комнате, – отказу никому не было. Обсудили мы на партийном собрании и постановили, а теперь и вам сообщаю: чтобы поднять урожайность, чтобы поля наши были всегда обработаны самым лучшим и тщательным образом, словом, чтобы над полеводством был настоящий хозяйский надзор и о хлебных полях проявлялась неусыпная забота, решили мы назначить бригадира четвертой виноградарской бригады Реваза Ефимовича Енукашвили начальником второй полеводческой бригады и одновременно – общим руководителем всех полеводческих бригад. Реваза вы знаете, каждому известно, что он за человек. Это неутомимый работник, необычайно усердный, преданный интересам колхоза и известный во всем районе как передовой бригадир, один из самых лучших. Его виноградники прекрасно ухожены и считаются образцовыми не только в нашем колхозе, – но и во всем районе. Он каждый год получает премии и является примером для других. Райком мы информировали, и вопрос согласован. Ну вот – таково постановление нашего партийного собрания. Что вы скажете: достоин ли Реваз такого доверия? Справится ли он, если мы поручим ему все наше полеводство?
Для большинства присутствующих сообщение дяди Нико не было новостью. Однако никто не сказал ни слова.
– Что вы молчите, люди добрые? – заговорил Реваз. – Уж не думаете ли вы, что я на седьмом небе от радости? Если у кого-нибудь есть возражения, высказывайтесь. Я обижаться не буду. Может, вы предложите кого-нибудь другого? Тут и кроме меня найдутся хорошие работники – многие даже и получше, чем я.
– Кандидатура подходящая. Так ничего не получится, надо голосовать, Нико, – нехотя процедил бухгалтер.
У Тедо лицо стало землистого цвета.
Маркоз озадаченно моргал.
Наконец к бывшему председателю вернулся голос:
– А кому бригаду Реваза передадите?
– Туда мы назначим Сико.
– Ну, так передадим бригаду Сико Ревазу, как решили, и все. Для чего еще общий руководитель всех бригад?
– Тедо прав. Общий руководитель у нас и так уже есть. А бригаду Сико, если это нужно, я могу принять.
– Давайте назначим общим руководителем Тедо.
– Поставим на голосование. Если ты, Маркоз, против Реваза, не подавай за него голоса.
– Назначим Реваза. Дельный парень, молодец.
– А у Тедо большой опыт.
– Если кто сумеет выправить полеводство, так это Реваз. Я за Реваза.
Никто не выступил против. Все голосовали за Реваза, только Тедо и Маркоз воздержались.
– Слушай, Нико, а ведь на партийном собрании не ставился вопрос об общем руководстве полеводческими бригадами. Мы же постановили только обменять местами Сико и Реваза.
– Неважно, Тедо. Позже мы внесли небольшую поправку. А ты что, имеешь что-нибудь против?
– Да нет, почему? Реваз прекрасный парень, только… Не нужен нам общий руководитель. Для общего руководства существует председатель колхоза, а он у нас уже есть, дай бог ему здоровья. Зачем нам еще другой?
– Ты-то о чем печалишься, Тедо? – криво улыбался Иосиф Вардуашвили. – Это я должен огорчаться, что Реваз уходит из нашей бригады. Сико хороший парень, но уж очень мы к Ревазу привыкли. Да ничего не поделаешь – партийное решение.
– Ладно, прекратите разговоры. Собрание еще не кончено. Этот вопрос решен, теперь дело за самим Ревазом. Остался еще один вопрос – о подготовке к виноградному сбору. Ну, Сико, ты у виноградарей – молодой бригадир, но виноградники мы вручаем тебе такие, что и враг залюбуется.
– Да ведь рано еще к виноградному сбору готовиться. До осени далеко, а у нас тысяча других не сделанных дел.
Нико развел руками:
– Удивительный ты человек, Абрия! Когда, какие дела мы оставляли без внимания? Только пойми – жара в этом году стоит неимоверная, виноград вот-вот уже начнет наливаться, и созреет он нынче раньше обычного. Так что пора уже о сборе заботиться. Надо нарезать прутьев, сплести большие корзины и маленькие кузовки, надо вымыть, выскрести винные кувшины и зарыть три новых больших кувшина в марани. Да и не только это – ведь скоро и кукуруза постучится к нам в дверь. О ней тоже надо подумать. На дальнем поле, возле мочагов, у нее уже хохолок подсыхает.
– Ну, время ли хохолку подсыхать… Да у такой кукурузы и початки не завяжутся!
– Слушай, да разве на кукурузе и винограде свет клином сошелся? Почему о скотине не хотите подумать? Солома и сено к хлеву не свезены, стойла и кормушки давно пора менять и чинить, телятника у нас все еще нет, надо для него найти место. На горах нет больше травы, а ведь требуется, чтобы животные вес нагуливали. Мясо-то надо государству сдавать. Скотина после выпаса в горах требует подкорма. Не можем же мы набирать мясо для поставок за счет поголовья – откуда нам столько взять? А вы тут о виноградном сборе печалитесь.
