Текст книги "Кабахи"
Автор книги: Ладо (Владимир Леванович) Мрелашвили
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 62 страниц)
– В такую погоду хороший хозяин собаку на двор не выгонит. Говори, сколько тебе понадобится людей и материала? – Нико сел на свое место, бросил размокшую шапку на стекло стола и прикрыл глаза ладонями.
– Людей мне не нужно, вот только двух плотников пришлите на один день. Материал – лесу на четыре балки, на столько же стропил и примерно на сорок поперечин; ну и немножко тесу для потолка. Черепиц сломано не так уж много. Сколько понадобится, возьму у Реваза. У него, я знаю, их много, и пока лежат без надобности. Вернем, когда он будет строиться.
Услышав имя Реваза, Нико отвел руки от лица и посмотрел на гостя сузившимися глазами.
А тот глядел на него в упор холодным, суровым взглядом, и голос его звучал повелительно.
«Свихнулся, что ли, этот парень, черт бы его побрал? Просит он или… требует?»
– Каменщика не возьмешь?
– Не нужно. Стены не повреждены.
Председатель снова принялся ходить взад-вперед с низко опущенной головой. Потом он остановился около Шавлего, слегка потрепал его по плечу и сказал, печально глядя в окно:
– Ну что ж – бери все, что тебе нужно. Лес у меня распилен – готовили для клуба. Педагоги помогали нам камень таскать и просеивать песок. Будущей весной собирались приступать к строительству. Очень я надеялся на эту осень. Виноград уродился щедро. Думал, сдам в Напареули больше, чем запланировано, да и колхозникам на трудодень достанется немало. Получим, думал, вина вдоволь, крестьянин поправит свои дела, встанет на ноги и работать будет с удвоенной охотой. Да вот, видишь, что получилось… Не знаю, как завтра людям в лицо глядеть буду – чувствую себя так, словно сам я в этой беде виноват… Да и то сказать, сделал я одну глупость… Поскупился, решил поберечь деньги, не застраховал в нынешнем году виноградники. Конечно, страховка не покрыла бы убытков, но все же – подспорье. Как это я сдурил? Каждый год страховал, а вот нынче бес попутал. Хотел экономию навести, размахнулся строить. В иных деревнях даже баня своя есть, а я сколько лет клуба не могу построить! Какая же у меня теперь будет выдача на трудодень? Чем я колхозника на работе удержу? У крестьянина ведь философия одна: полна перед ним миска – он смеется, пуста – он плачет.
Шавлего молчал. Потом встал, поблагодарил председателя и попрощался.
– Когда начинать собираешься? – остановил его в дверях вопрос дяди Нико.
– Как только перестанет дождь и земля немного подсохнет.
Председатель помедлил и нерешительно, как бы между прочим, спросил:
. – Может, Сабеде еще что-нибудь нужно? Скажем, съестное или…
Гость, ничего не вычитав во взгляде сощуренных глаз хозяина, ответил не сразу.
– Не думаю, – сказал он наконец и вышел.
Трижды вошел Хатилеция в воду и все три раза возвращался, не добравшись и до середины потока. Он не утерпел, попробовал в четвертый раз, но тут какой-то острый камень больно ударил его по щиколотке, и он с трудом выбрался назад, на берег.
Мутная, черная, мчалась потоком жидкой грязи Лопота, заполнив от края до края свое просторное русло. С грохотом неслись подхваченные волнами камни, ползли и перекатывались сдвинутые бешеной водой валуны. Местами река разбивалась на рукава, но какой-нибудь из них всякий раз оказывался непреодолимым для старика гончара. Ни машины, ни арбы и даже ни одного пешехода не было видно на берегу вздувшейся Лопоты. По-видимому, шоферы проведали о половодье и выбирали круговую дорогу, через Ахмету, по новому мосту. Лишь пониже, на середине реки, возились у затопленной по самые окна «Победы» несколько парней.
Хатилеция присел на большой камень и засучил штанину. Ушибленная щиколотка потемнела, припухла и слегка побаливала. Мутная глинистая вода струйками стекала по тощим волосатым икрам, оставляя за собой грязные следы. Старик потер свои костлявые ляжки и подвернул штаны выше колен.
Потом он полез в карман за кисетом и с удивлением обнаружил, что у него не осталось ни крошки табаку. Он снова заткнул вынутую было трубку за пояс и огляделся. На берегу не было ни души. Звать застрявших посередке реки ребят не имело смысла – они были далеко и в этом шуме и грохоте не могли его услышать. Да и если бы даже услышали – какой простофиля потащился бы по пояс в воде к берегу, чтобы исполнить нелепую и неуместную просьбу старика?
Но не беда – появится в конце концов на дороге какая-нибудь добрая душа и поможет дедушке Ило перебраться через поток. А может, и арбу бог пошлет. Лишь бы только оказаться на другом берегу, а там Хатилеция зайдет в саниорский магазин и выкурит три трубки подряд.
Старик сунул руку в карман, пошарил в нем, потом обыскал другой. Но вот беда: сколько он ни рылся во всех карманах, сколько ни щупал подкладку – нигде не нашлось ни одной монетки. Хатилеция подождал немного и возобновил поиски. Однако чуда не произошло. Беда! Без вина человек еще может прожить, но без табаку… Небо пасмурное, дождь может в любую минуту хлынуть снова, на дороге ни души – ни на этой, ни на той стороне реки. А с продавцом из Саниоре дедушка Ило не знаком. Да и какой дурак отпустит ему в кредит государственный товар?
Глаза у Хатилеции замутились, как струи Лопоты, он огорченно заморгал припухшими веками. Нижняя губа у него отвисла, как у верблюда. Дай сейчас Хатилеции волшебный, камень в руки – он в первую голову пожелал бы табаку. А потом – чтобы появился Закро и переправил его через разлившуюся Лопоту. Эх, где-то сейчас этот богатырь, дэвово отродье?
Хатилеция сплюнул на камни у себя между ног и задумался. А не лучше ли вернуться? Тогда можно было бы достать и табаку, и даже выпивки. Лопота – горная река. Пожалуй, нынче ночью больше не будет дождя, а тогда она назавтра опадет и переправиться через нее окажется пустячным делом. Но возвращаться далеко. До Шакриани путь для старика немалый. Нет, лучше посидеть здесь, подождать еще немного. Застигнет ночь – что ж, тогда можно завернуть к кому-нибудь тут, в Напареули. Грузину только бы завидеть гостя на пороге – весь дом ему под ноги кинет!
Хатилеция подпер обеими руками подбородок и стал смотреть на воду, стремившуюся ровным потоком посередине русла.
Течение обмануло старика, и скоро ему стало казаться, что он сам вместе с камнем, на котором сидел, и вместе со всем берегом несется навстречу волнам Лопоты.
Прошло немного времени. Вдруг он различил сквозь шум бегущей воды какие-то неясные голоса и поднял голову.
Несколько женщин шли сверху вдоль берега реки. Та, что шагала впереди, все мерила взглядом поток и временами посматривала на Хатилецию. Подойдя вплотную, она остановилась у него над головой.
– Что здесь делаешь?
Хатилеция хотел было ответить шуткой – дескать, полозья вытачиваю для санок или что-нибудь вроде того, но передумал. Он внимательно оглядел ту, что стояла перед ним. Это была крупная, богатырского вида женщина с плоским, веснушчатым лицом и коротким носом. Толстыми, костистыми руками она обнимала переднюю половинку переброшенного через плечо хурджина. По ее говору Хатилеция догадался, что имеет дело с осетинками, и озорная мысль мелькнула у него в голове.
– Ты глухой, не слышишь, что моя говорит? Что тут делаешь?
Хатилеция окинул взглядом четырех ее спутниц и решил, что две из них, во всяком случае, вполне надежны.
– А что тут можно делать? Не видишь, что ли, – людей через реку переправляю.
Женщина смерила взглядом гончара, посмотрела на его засученные штаны и что-то сказала своим. После коротких, оживленных переговоров с ними она повернулась к Хатилеции:
– Сколько деньги просил?
Гончар сдвинул брови.
– Тут же не базар, разве не знаете, какая цена? По рублю с человека.
Женщины посовещались еще, потом извлекли из каких-то потайных складок одежды сложенные рублевки и отсчитали их дедушке Ило.
Гончар выстроил свою маленькую армию у самой воды и прошелся вдоль нее, как заправский генерал перед сражением.
– Трое хватайтесь за мою правую руку, а двое – за левую, – он поставил рядом с собой широколицую, которая выглядела самой сильной из всех, и строго-настрого наказал: – Держитесь за меня крепко и не выпускайте, пока не свалитесь с ног.
Широколицая разулась первой и подоткнула юбку, показав белые толстые икры и колени.
Выстроившись в ряд, женщины и их предводитель стеной вошли в воду.
Первые три рукава они с божьей помощью пересекли без всяких злоключений. Но перед четвертым и последним в сердце ко всем закрался страх, от которого и гончар и его подопечные почувствовали слабость в коленях. Ило, шедший посередине, шагнул вперед и сразу ушел под воду: если бы женщины не вытянули его назад, так и донесли бы старика волны до самой Алазани, не дав ему высунуть голову из воды. Он, однако, и виду не подал, что испугался, и сразу напал на них: вы, мол, сами виноваты, почему задержались, не пошли за мной?
Они благополучно миновали стремнину и уже собирались подняться на берег, но тут одна из женщин, маленькая, сухонькая, поскользнулась, зашаталась и выпустила руку старика. Остальные закричали в испуге.
Гончар успел выйти на сушу и, повернувшись, увидел, как волны подкосили отставшую и сбили ее с ног.
Женщина уцепилась за большой камень, торчавший из воды у самого берега.
Широколицая бросила хурджин на мокрую гальку и завертела кулаком перед носом у новоявленного Харона.
– Сейчас выведи!
Гончар глянул еще раз на барахтавшуюся в потоке женщину, спокойно отстегнул пуговицу нагрудного кармана на рубахе и вернул широколицей рублевку:
– Клянусь кувшинчиком саперави, в. жизни я не присвоил ни одной копейки, которую бы не заработал по справедливости! – Он махнул рукой и нагнулся, чтобы выжать промокшие штаны. – Ладно, пускай у меня будет одним рублем меньше!
Марта сняла кастрюлю с огня, положила на тарелку сваренную курицу и принялась чистить чеснок.
Одна за другой падали в ступку желтоватые, как слоновая кость, чесночные дольки.
Пятнисто-рыжая кошка, лежавшая у огня, подняла голову, потянулась, лениво зевнула и, направившись к столу, потерлась о ноги хозяйки.
Женщина глянула на нее со злостью.
Гроза мышей и крыс примостилась тут же рядом, облизала шершавым языком нос и бархатную мордочку и ласково улыбнулась зелеными круглыми глазами задранным ножкам лежащей на тарелке курицы. Шедший от нее теплый пар сладко щекотал кошке ноздри.
Лампочка, свисавшая с низкого потолка, бросала отблеск на смуглую шею и копну черных как смоль волос. Цветастое ситцевое платье обтягивало гибкую и сильную спину. Короткие рукава оставляли открытыми белые налитые руки.
Нико радовался, когда Марта встречала его в этом платье, и бывал особенно ласков и нежен с нею всю ночь. Только что-то он в последние дни позабыл дорогу к ней, хотя сейчас как раз самое удобное время – ведь ее свекор вот уж неделя как ушел в Алаверди и едва ли скоро вернется. Сегодня, столкнувшись с Мартой у магазина, Нико намекнул, что, может быть, нынче ночью придет к ней. О боже, что за жизнь у одинокой женщины! Ожидание, ожидание, вечное, нескончаемое ожидание… Вина осталось всего три бутылки, но это ничего, – может, Нико принесет еще. У Нико две страсти – Марта и холодная курица с чесноком. Только курица не должна быть нарезана ножом. А когда он немножко захмелеет, то любит, чтобы Марта ела у него из рук. Но редко выпадают Марте счастливые дни – один, самое большее, два раза в неделю. О, как прискучили, как тягостны ей эти долгие бессонные ночи, проведенные в одиночестве! Неужели ей так и суждено прозябать без счастья, видеть, как увядает, как сохнет без радости эта полнокровная плоть, это еще молодое, красивое тело? Конечно, Нико, этот старый лев, под стать любому молодцу в расцвете лет, но Марте нужен свой мужчина, свой собственный, который каждый вечер, вернувшись с поля, прислонял бы по-хозяйски мотыгу к стене ее старого домишка. Да, да, Марта хочет каждый вечер чувствовать в постели возле себя крепкий мужской дух – этот смешанный запах лозовых побегов, пшеничного колоса и горьковатого рабочего пота. Сладкий, кружащий голову запах земли, и листвы, и трав.
Марта кончила чистить чеснок и потянулась за каменным пестом. Минут пять прыгала у нее на коленях долбленая деревянная ступка. Наконец она извлекла оттуда толченый чеснок и смешала его с уксусом.
Временами Марта поворачивала голову к окошку, выходившему на огород, и прислушивалась.
На дворе по-прежнему шумел дождь. Ветер, налетая порывами, раскачивал могучим крылом верхушку кипариса за окном, задувал в трубу и пригибал книзу слабеющее пламя в камине.
Убийственно ожидание – долгое, изводящее, гнетущее душу ожидание. Марта напрягала слух, но за окном в огороде лишь ветер и дождь вели свои ночные коляды.
Курица остыла и перестала дымиться. Кошка потеряла на нее надежду. Жар в камине прогорел, – пришлось подбросить хворосту и поворошить огонь.
Марта принялась собирать ужин – сняла с полки бадью с помидорами и начала готовить салат.
Не успела она очистить первую головку лука, как в дверь постучали.
Нож застыл у Марты в руках.
Кто это? У Нико нет такого обычая – стучаться в дверь. Он приходит с оглядкой, тайком – встанет под окошком в огороде и тихонько стукнет пальцем три раза по перекладине рамы и еще по одному разу – в стекла по бокам. И если получит такой же ответ изнутри, значит, свекра Марты нет дома и путь свободен. А это кто-то другой, посторонний, – с пути, что ли, сбился, явился незваный, непрошеный, в неурочный час, к чужому порогу… Ну и пусть убирается, как пришел, хоть в преисподнюю! Какое сейчас время по гостям ходить? Да и что скажет Нико, если застанет у нее в доме среди ночи чужого человека?
Через короткое время стук повторился. Чей-то голос позвал снаружи:
– Что ты так рано спать залег, Миха, открывай дверь!
Марта узнала по голосу охотника и засуетилась.
Она спрятала курицу в стенной шкаф и принялась убирать со стола все, что на нем стояло; чтобы выиграть время, она крикнула стоящему за дверью:
– Кто там? Поздно уже, нашел время ходить в гости!
– Так-то привечают гостей в Чалиспири? Открой, хозяйка, а то я весь в сосульку превратился – промок и замерз до полусмерти.
«В такую погоду даже зверя не прогонишь от порога, но что скажет Нико? Ему уж пора прийти… Что выгнало из дому в такую пору этого одичалого человека, да еще привело на глухую окраину деревни?»
– Прочь, пес, не путайся в ногах! Ну, что вы там, хозяева, – пускаете в дом или нет?
Уничтожив все следы приготовлений к ужину, Марта пошла к двери и взялась за задвижку.
– Это ты, Како?
– Был Како до нынешнего вечера, а теперь, если не впустишь и не дашь обогреться, стану вскорости трупом.
Марта открыла дверь.
Промокший до нитки охотник тяжело перешагнул через порог со словами приветствия:
– Мир этому дому!
– Здравствуй! – хмуро бросила в ответ Марта и закрыла дверь, вытолкав собаку, последовавшую было за хозяином.
– Чем он тебе помешает – жалко пса, пусть войдет, отогреется.
Хозяйка сдвинула брови:
– Тут не овчарня! Как построишь себе хоромы, тогда и держи в комнатах собак.
Охотник, ничего больше не сказав, махнул рукой и подсел к камину.
На полу за ним протянулась цепочка грязных следов и мокрая полоса от воды, стекавшей с его одежды.
– Не мог вытереть ноги? Весь пол грязью заляпал!
Како посмотрел на свои чувяки, снял сумку с плеча, вытащил из нее грязную тряпку и стал тщательно вытирать мокрое ружье, лежавшее у него на коленях.
Марта села поодаль на тахту и насупясь следила оттуда за молчаливой работой охотника.
На дворе завывал ветер. Дождь барабанил в стекла, стучал по крыше. Собака, оставленная в галерее, повизгивала и царапала дверь, требуя, чтобы ее впустили.
Охотник беспокойно прислушивался к мольбам своего верного пса, то и дело с укором поглядывая на хозяйку.
Хозяйка смотрела сурово и непреклонно.
– Принеси дров, подбавь в огонь – пес на дворе мерзнет, а я не меньше его тут, у камина!
Марта встала и вышла в галерею.
Како поставил ружье в угол, снял патронташ и придвинулся поближе к огню.
Затрещали дрова, заплясало пламя, и гость окутался облаком шедшего от него пара.
Марта по-прежнему сидела на тахте, прислушиваясь к малейшему шуму за окном.
Но окошко, выходящее на огород, было безмолвно – как бы дремало, убаюканное дождем.
Гость принес в комнату прохладу и сырость. И не только сырость…
Наконец долг хозяйки взял верх над всем – Марта сквозь зубы спросила гостя, не голоден ли он.
– С утра во рту и крошки не было. А уж после полудня желудок мой только и делает, что жалуется на своего хозяина.
Женщина поставила на стол бадейку с помидорами, и следом за нею – тарелку с салатом.
Охотник не стал дожидаться, пока накроют на стол, подсел к нему, еще не просохнув, и ткнул огромным помидором в солонку. От его плеч и спины шел пар – густой, как туман на горе Пиримзиса.
Вдруг охотник поднял голову и хлопнул себя рукой по колену. Челюсть его приостановилась, он встал, взяв целый хлебец, вышел в галерею и бросил его своему верному псу. А вернувшись, снова с невозмутимым видом принялся за еду.
Глядя на жадно утоляющего голод гостя, хозяйка вспомнила, что и сама она не из дерева и не из глины сделана…
– Коль не радостен хозяин, гостю тоже нет веселья! Со мной за столом не такие, как ты, – министры не гнушались сидеть. Возьми съешь кусок – что ты мне в рот смотришь, точно моя ищейка!
Марта улыбнулась при этом столь лестном сравнении и принесла вилки.
Оба ели молча, с большой охотой.
Удивительно вкусен был салат из свежих помидоров, с луком и зеленью.
– Пересолила помидоры, хозяйка! Может, в доме хоть воды кувшинчик найдется?
Невестка Миха встала и принесла воды. Потом решила, что молчание стало уже неловким, и спросила просто:
– Где ты был? Как сюда забрел?
– Бродил по горам, охотился в Черном лесу.
– Давно уж слышу это название и удивляюсь – лес бывает зеленый, что еще за черный лес?
– Верно, лес зелен, но такой лес, как этот, редко увидишь. Деревья в нем огромные, сплелись вверху ветвями; войдешь в чащу – почудится, что ночь наступила. Оттого, верно, он так и прозывается. Черный он как вон та бутылка.
Марта глянула в ту сторону, куда показывал охотник, и убедилась, что второпях не сумела хорошенько замаскировать газетой бутылки, стоявшие под окном.
– Ох, совсем забыла! – сказала она, встала и принесла бутылку.
Како налил себе и хозяйке.
Марта сначала отказывалась, но потом соблазнилась и осушила стаканчик.
Так они попивали понемножку стакан за стаканом. Настроение у хозяйки заметно улучшилось.
– Ничего не убил? – спросила она гостя.
– Ничего. Неудачный выдался день.
– Промахнулся или не встретил дичи?
Охотник самоуверенно улыбнулся:
– Пока еще ружье и глаз Како не знали промаха!
– Значит, дичи не выследил?
– Только одну маленькую косулю.
– Что ж она – близко не подпустила?
– Ну, как нет! Не дальше было до нее, чем отсюда до этой вареной курицы на полке. Да только очень уж маленькая была, детеныш, и я не стал стрелять.
Марта нахмурилась, подумала: «Видно, подглядывал снаружи». Потом прислушалась к шуму дождя за окном, в огороде, посмотрела, что-то решив про себя, с улыбкой на гостя и встала.
Курица с чесноком, орошаемая добрым вином, распалила аппетит гостя и хозяйки. Короткие поначалу тосты стали длинней, и тут только Марта вспомнила, что не раз охотник при встрече провожал ее долгим, жадным взглядом, с откровенным, бесстыдным вожделением лаская глазами ее высокую грудь и крутые бедра.
За первой бутылкой последовала вторая, и взгляд Марты затуманился, подернулся влагой. В памяти вспыли воспоминания – близкие и далекие, уже потускневшие. Эх, да что говорить – Марта и сама давно уже не выпускает Како из виду, украдкой следит за одинокой жизнью невесть откуда забредшего в Чалиспири охотника. Поглядите на него – чем он хуже других? Может, даже и лучше многих и многих. Высокий, широкоплечий, крепкий, с длинными, сильными руками и быстрыми ногами. Правда, одна щека рассечена, лиловый шрам, след старой раны, протянулся, как червь, от виска до подбородка… Но это даже, пожалуй, ему к лицу. Удивительно, а ведь раньше Марта, завидев его, всякий раз отворачивалась… Вот только похоже, что человек он безалаберный, беспутный. Но будь у него дом, семья, любимая жена, кто знает…
– За твое здоровье, хозяйка! Видно, и теща и тесть меня любят. Только ты одна встретила Како с хмурым лицом и даже не впустила его собаку обогреться!
Марта поблагодарила за здравицу.
Растекаясь по жилам, вино наполнило все тело сладкой, удивительно сладкой истомой.
Марта встала, бросила на гостя многозначительный взгляд, улыбнулась непонятной улыбкой и пошла к двери.
Полоса света, вырвавшись через открытую дверь, легла поперек галереи.
Собака, стоявшая у самого порога, уперла в пол задние лапы, напрягла шею, отряхнулась и, вбежав в комнату, разлеглась перед камином.
В испуге метнулась в сторону кошка и вскочила на шкаф.
Марта сгребла со стола обглоданные кости и бросила их четвероногому гостю.
А когда она вернулась к столу, захмелевший Како потянулся к ней, обвил рукой ее талию.
Марта ничего не сказала – только молча, лениво сняла тяжелую мужскую руку со своих бедер. Тогда охотник встал и обхватил ее, стиснул длинными своими руками.
Женщина казалась ему сильной, как медведь, мягкой как куница, желанной, как олень.
Сопротивление было упорным, желание – неимоверным.
И когда распаленный страстью охотник дотянулся губами до полных, мягких, горячих губ хозяйки, та, обмякнув в его объятиях, опустилась, без сил на стоявшую рядом тахту.