Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

– Нэнси! – позвал я.

Никакого ответа.

Я вскочил, оглянулся. Когда я начал выбираться из скопления застрявших машин, она шла следом, а теперь ее нигде не видно!

Я зашагал по шоссе назад – надо же ее найти! – и тут с противоположной обочины скользнул на шоссе голубой седан, за рулем сидела Нэнси. Значит, вот как я ее потерял: она искала какую-нибудь машину, не зажатую намертво десятками других и притом незапертую.

Седан медленно поравнялся со мной, я рысцой поспевал рядом. Через приспущенное окошко донесся взволнованный голос радиокомментатора. Я распахнул дверцу, вскочил в седан и тотчас ее за собой захлопнул.

«…Вызвал воинские части и официально уведомил Вашингтон. Первые отряды направятся туда через… нет, только сейчас получено сообщение, что они уже выступили…»

– Это про нас, – пояснила Нэнси.

Я дотянулся до радио, покрутил настройку.

«…Новость: барьер двигается! Повторяю: барьер двигается! Еще нет сведений о том, с какой скоростью он передвигается и какое расстояние прошел. Но он отдаляется от окруженного города. Толпа, собравшаяся с внешней стороны барьера, в панике бежит. Сообщаю новые данные: скорость движения барьера не превышает скорости пешехода. Он уже отодвинулся почти на милю от прежней границы…»

Враки, подумал я, он еще и полумили не прошел.

«…Вопрос в том, остановится ли он? Какое еще расстояние он пройдет? Можно ли как-нибудь его остановить? Долго ли он способен двигаться без остановки? И есть ли у него конец?»

– Послушай, Брэд, – сказала Нэнси. – А вдруг он сметет всех и вся с лица земли? Всех и вся, кроме Милвилла?

– Не знаю, – тупо ответил я.

– Куда он, по-твоему, толкает людей? Куда от него бежать?

«…В Лондоне и в Берлине, – выкликал между тем диктор.—

Русским, по-видимому, еще не объявлено о том, что происходит. Никаких официальных заявлений ниоткуда не поступало. Безусловно, правительствам в разных странах не так-то просто решить, нужно ли выступать с какими-либо заявлениями. На первый взгляд может показаться, что создавшееся положение не вызвано действиями отдельных лиц или правительств. Однако высказывается предположение, что это испытывается какое-то новое оружие. Впрочем, если бы это было так, трудно понять, почему местом испытаний избран городок Милвилл. Обычно подобные испытания проводятся на военных полигонах и притом в обстановке строжайшей секретности».

Пока мы слушали радио, Нэнси не спеша вела машину по шоссе, и теперь мы оказались всего в какой-нибудь сотне футов от барьера. Перед нами, по обе стороны дороги, медленно катился все тот же огромный зеленый вал, а дальше по шоссе по-прежнему отступали люди.

Я перегнулся на сиденье и глянул в заднее окошко на оставшуюся позади пробку. Среди сбившихся в кучу машин и сразу за ними собралась толпа. Наконец-то жители Милвилла подоспели посмотреть, как движется барьер.

«…Сметая все на своем пути!» – вопило радио.

Я снова посмотрел вперед – мы были уже почти у самого барьера.

– Полегче, – предостерег я, – Как бы в него не врезаться.

– Постараюсь полегче, – что-то чересчур кротко отозвалась Нэнси.

«…Точно ветер упорно и неутомимо гонит гряду выкорчеванных деревьев, травы и кустарника. Точно ветер…»

И тут впрямь поднялся ветер – первый его порыв взвил и закружил на обнаженной почве позади барьера вихорьки пыли, и тотчас налетел настоящий ураган, машину круто занесло, вокруг завыло, засвистало.

Вот она, гроза, которая подкрадывалась еще с утра. Но почему-то ни молний, ни грома… я вытянул шею, косясь из-за ветрового стекла, – в небе по-прежнему неслись разрозненные косматые клочья, словно последние обрывки отгремевшей бури.

Бешеным напором ветра нашу машину круто повернуло, подхватило, и теперь она боком скользила по шоссе – того и гляди опрокинется. Нэнси вцепилась в баранку, пытаясь вновь повернуть машину, поставить как лодку против ветра.

– Брэд! – крикнула она.

И тут по стеклу и по металлу яростно застучал ливень.

Наш седан начал заваливаться набок. Ну, теперь все, мелькнула мысль. Теперь он опрокинется, и никакая сила его не удержит. Но вдруг машина ударилась обо что-то и вновь выпрямилась, и краешком сознания я понял: напором ветра ее накрепко прижало к барьеру.

Только краешком сознания – потому что я был захвачен и поражен другим: никогда в жизни не видал я такого странного дождя.

Он хлестал, как всякий проливной дождь, крупные капли барабанили по машине, гремели, оглушали… но только это были не капли.

– Град! – крикнула Нэнси.

Но это был не град.

По корпусу машины, по асфальту шоссе стучали, подскакивали, приплясывали маленькие бурые шарики, словно сумасшедший охотник палил какой-то невиданной дробью.

– Семена! – заорал я в ответ, – Это семена!

Это была не настоящая буря, не гроза – гром не прогремел ни разу, буря выдохлась, растеряла свою ярость, еще не дойдя до Милвилла. На нас хлынул ливень семян, и принес его могучий вихрь, порожденный бог весть чем, но только не капризами погоды.

Быть может, это покажется не слишком логичным, но меня осенило: да ведь барьеру вовсе незачем двигаться дальше! Он вспахал землю, взрыхлил, подготовил почву, и вот семена посеяны – и все кончено!

Ураган стих, упало последнее зернышко; шума, свиста, неистовства как не бывало – мы сидели, ошеломленные глубокой тишиной. После шума и неистовства нас оглушила леденящая близость чего-то чуждого, непостижимого: кто-то или что-то вокруг нас опрокинуло все законы природы, вот почему с неба дождем сыплются семена и вихрь налетает, неведомо откуда.

– Брэд, – сказала Нэнси, – кажется, я начинаю трусить.

Она ухватилась за мой локоть. Пальцы ее судорожно сжались.

– Прямо зло берет, – сказала она. – Ведь я никогда ничего не боялась, никогда в жизни. А сейчас боюсь.

– Все прошло, – сказал я. – Буря кончилась, барьер больше не двигается. Все в порядке.

– Ну нет, – возразила Нэнси. – Это еще только начало.

По шоссе кто-то бежал к нам – больше не видно было ни души. От толпы, что теснилась недавно у застрявших машин, не осталось и следа. Вероятно, когда налетел ураган и хлынул тот удивительный дождь, все они кинулись назад, к Милвиллу, в поисках укрытия.

Наконец я узнал бегущего – это был Эд Адлер, на бегу он что-то кричал.

Мы вылезли из машины, остановились и ждали.

Он подбежал, задыхаясь.

– Брэд, – еле выговорил он, – ты, верно, не знаешь… Хайрам и Том Престон мутят народ. Дескать, это ты заварил кашу. Толкуют про какой-то телефон…

– Что за чепуха! – воскликнула Нэнси.

– Ясно, чепуха, – сказал Эд. – Только народ совсем очумел. Их сейчас сбить с толку ничего не стоит. Они чему хочешь поверят. Надо же понять, что такое стряслось, – вот и хватаются за первую попавшуюся байку. Им некогда разбирать, правда это или вранье.

– К чему ты это все? – спросил я.

– Спрячься куда-нибудь. Через денек-другой все поуспокоится…

Я покачал головой.

– Я еще и половины дел не переделал.

– Но послушай, Брэд…

– Вот что, Эд, я ни в чем не виноват. Не знаю, что стряслось и почему, но только я тут ни при чем.

– Это все равно.

– Нет, не все равно, – сказал я.

– Хайрам с Томом говорят, они нашли какие-то чудные телефоны…

Нэнси хотела что-то сказать, но я поспешно перебил:

– Знаю я про эти телефоны. Хайрам мне рассказывал. Слушай, Эд, даю тебе слово – телефоны тут ни при чем. Это совсем другая история.

Краем глаза я поймал на себе пристальный, пытливый взгляд Нэнси.

– Забудь ты про них, – повторил я.

Хоть бы до нее дошло! Кажется, все-таки поняла – больше и не заикнулась об этих телефонах. Может, она и не хотела ничего такого сказать, может, она даже не знает про тот аппарат в отцовском кабинете. Но рисковать нельзя.

– Смотри, Брэд, сам лезешь на рожон, – предостерег Эд.

– Удирать я не стану. Не по мне это – удирать, прятаться. Да еще от кого – от Хайрама с Томом!

Эд оглядел меня с головы до пят.

– Понимаю, – сказал он. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Можешь. Проводи Нэнси до дома, смотри, чтоб с ней ничего не случилось. А у меня есть кое-какие дела.

И я поглядел на Нэнси. Она кивнула:

– Все это так, Брэд, но ведь у нас машина. Давай я тебя отвезу.

– Я пройду задами, тут ближе. Если Эд верно говорит, лучше никому не попадаться на глаза.

– А я ее доставлю домой в целости и сохранности, – пообещал Эд.

«Вот до чего мы докатились за каких-нибудь два часа, – подумал я. – Все просто спятили, девушке опасно остаться на улице без провожатого».

Глава 10

Теперь наконец надо сделать то, что я собирался сделать с самого утра и, видно, напрасно не сделал еще накануне: разыскать Элфа. Это тем важней и необходимей, что почему-то я все больше утверждаюсь в подозрении: есть какая-то связь между непонятными происшествиями у нас, в Милвилле, и загадочной лабораторией там, в штате Миссисипи.

Я дошел до глухой окраинной улицы и свернул на нее. Она была пуста. Должно быть, все, кто только мог, пешком или на машинах двинулись в центр города.

И тут я встревожился: а вдруг не сумею разыскать Элфа? Вдруг, не дождавшись меня утром, он выехал из мотеля или же торчит где-нибудь у барьера в толпе зевак?

Но напрасно я боялся: не успел я войти к себе, как зазвонил телефон – говорил Элф.

– Битый час названиваю, – сказал он. – Беспокоился, как ты там.

– Элф, а ты слыхал, что творится?

– Кое-что слыхал.

– Чуть бы пораньше – и я успел бы к тебе проскочить, а не застрял в Милвилле. Я, видно, налетел на этот барьер в самые первые минуты, когда он только-только появился.

И я рассказал ему все, что случилось с тех пор, как моя машина налетела на барьер. А потом и про телефоны.

– Они говорят, чтецов у них много. Людей, которые читают для них книги, – прибавил я.

– Это способ получать информацию.

– Я так и понял.

– Послушай, Брэд… у меня одно страшноватое подозрение.

– Вот и у меня тоже.

– Может быть, эта лаборатория в Гринбрайере…

– Я тоже об этом думал.

Элф то ли тихонько ахнул, то ли задохнулся.

– Стало быть, это не в одном Милвилле.

– Пожалуй, таких Милвиллов не счесть.

– Что ж ты теперь будешь делать, Брэд?

– Пойду к себе в сад и погляжу получше на кой-какие цветочки.

– Цветочки?!

– Это очень длинная история, Элф. После расскажу. Ты пока не уедешь?

– Охота была уезжать! – сказал Элф, – Этакого представления еще свет не видал, а у меня место в первом ряду.

– Я тебе позвоню через часок.

– Буду ждать, – пообещал Элф. – Далеко отходить не стану.

Я дал отбой и постоял в раздумье. Ничего нельзя понять!

Лиловые цветы явно каким-то образом замешаны в эту историю, и Таппер Тайлер тоже, но все так перепуталось – не поймешь, с чего начинать.

Я вышел из дома и побрел в сад, к старым теплицам. По примятым стеблям еще можно было различить, где прошел Таппер, и у меня полегчало на душе: я боялся, что вихрь, принесший семена, смял и повалил цветы, замел все следы – и теперь их уже не сыскать.

Я стоял на краю сада и озирался, будто видел его первый раз в жизни. В сущности, никакой это не сад. Когда-то на этом участке мы выращивали цветы и овощи на продажу, но потом я забросил теплицы, земля осталась без призора, и всю ее заполонили цветы. С одного боку эти заросли упираются в старые теплицы, двери криво повисли на ржавых петлях, почти все стекла выбиты. У одного угла высится вяз – тот самый, что пророс когда-то из семечка, и я хотел тогда вырвать побег, Да отец не позволил.

Таппер что-то болтал про эти цветы – как много их разрослось. Он уверял, что все они – те самые, лиловые, и непременно хотел рассказать про них моему отцу. Таинственный голос в телефонной трубке – или, по крайней мере, один из тех таинственных голосов – отлично знал о существовании отцовских теплиц и осведомлялся, занимаюсь ли я ими по-прежнему. И ко всему, часу не прошло с тех пор, как на нас обрушился ливень семян.

Маленькие лиловые головки – подобие львиного зева – обратились ко мне и дружно кивали, словно втайне посмеивались, а над чем – неизвестно; я резко отвел глаза и посмотрел на небо Там все еще неслись клочья туч, поминутно заслоняя солнце Когда их разгонит ветром, будет настоящее пекло. Я уже чуял в воздухе приближение жары.

Осторожно пошел я по следу Таппера Дошел до конца, остановился и обругал себя стоеросовой дубиной: с чего, спрашивается, я вообразил, что здесь, в цветнике, найду какую-то разгадку?

Таппер Тайлер исчез впервые десять лет назад и сегодня снова исчез, а как это он ухитрился, должно быть, никто никогда не узнает.

И все же в голове у меня стучала упрямая догадка, что Таппер и есть ключ ко всей этой темной истории.

Как я пришел к этой мысли – хоть убейте, объяснить не умею. Ведь тут не один Таппер замешан – если он и вправду замешан. Тут еще и Шкалик Грант… Ох, я же никого не спросил, что со Шкаликом!

Дом доктора Фабиана стоит на холме, как раз над теплицами, можно пойти туда и спросить. Конечно, доктора, может, и нет дома – ну что ж, немного обожду, глядишь, рано или поздно он объявится. Делать покуда все равно нечего. А при том, что там сейчас орут про меня Хайрам и Том Престон, пожалуй, умнее всего не возвращаться домой – уж лучше пусть меня не застанут.

Раздумывая так, я стоял на том месте, где обрывался след Таппера, и теперь шагнул вперед, в сторону докторского дома. Но к доктору Фабиану я не попал. Один только шаг – и засияло солнце, дома исчезли. Все исчезло – и дом доктора, и все другие дома, и деревья, и кусты, и трава. Остались одни лиловые цветы, лиловым морем они залили все окрест, а над головой в безоблачном небе запылало слепящее солнце.

Глава 11

И все это случилось оттого, что я сделал один только шаг. Тогда я ступил другой ногой – и вот стою на новом месте, окаменев от страха, не смея обернуться: кто знает, что там, позади… А впрочем, кажется, я знаю, что увижу, если обернусь, – те же лиловые цветы.

Ибо какой-то краешек оцепеневшего, перепуганного сознания подсказывает: вот об этих-то краях и говорил мне Таппер.

Таппер отсюда пришел и сюда вернулся, а вслед за ним сюда попал и я.

Ничего не произошло.

И правильно. Видно, такое это место, здесь, наверно, никогда ничего не происходит.

Сколько хватает глаз, всюду цветы, в небе пылает солнце, а больше вокруг ничего нет. И – ни звука, ни ветерка. Только со странной силой охватывает, обволакивает благоухание несчетных лиловых цветов, напоминающих львиный зев.

Наконец я собрался с духом и медленно обернулся. Но и позади только цветы и цветы.

Милвилл исчез, провалился в какой-то другой мир. Нет, не так. Наверно, он остался в прежнем, обычном мире. Не Милвилл, а я сам провалился. Один только шаг – и я перенесся из Милвилла в какой-то неведомый край.

Да, это другой, незнакомый край, а между тем сама по себе местность словно бы та же. По-прежнему я стою в ложбине, что лежит позади моего дома, за спиной у меня все тот же косогор круто поднимается к пропавшей невесть куда улице, где только что стоял дом доктора Фабиана, а в полумиле виднеется другой холм, на котором должен бы стоять дом Шервудов.

Так вот он, мир Таппера. Сюда он скрылся и десять лет назад, и сегодня утром тоже. А стало быть, и сейчас, в эту минуту, он здесь.

И стало быть, есть надежда выбраться отсюда, вернуться в Милвилл! Вернулся же Таппер – значит, дорога ему известна! Хотя… почем знать. Что можно знать наверняка, когда свяжешься с полоумным?

Итак, прежде всего надо разыскать Таппера Тайлера. Едва ли он где-нибудь далеко. Понятно, придется потратить какое-то время, но, уж конечно, я сумею его выследить.

И я стал медленно подниматься в гору – дома, в родном Милвилле, эта дорога привела бы меня к доктору Фабиану.

Я поднялся на вершину холма и остановился – внизу, куда ни глянь, расстилалось море лиловых цветов.

Странно видеть эту землю, которая лишилась всех обычных примет: не стало деревьев, дорог, домов. Но очертания местности все те же, знакомые. Если что и изменилось, так разве только мелочь, пустяки. Вон, на востоке, та же сырая, болотистая низина и пригорок, где стояла прежде лачуга Шкалика… где еще и сейчас стоит лачуга Шкалика, только в каком-то ином измерении, в ином времени или пространстве.

Любопытно, какие нужны поразительные обстоятельства, какое редкостное стечение многих и многих обстоятельств, чтобы вдруг перешагнуть из одного мира в другой?

И вот я стою, чужеземец в неведомом краю, и вдыхаю аромат цветов, он льнет ко мне, обволакивает, захлестывает, словно сами цветы катятся на меня тяжелыми лиловыми волнами и сейчас собьют с ног, и я навеки пойду ко дну. И тихо – я и не знал, что может быть так тихо. В целом мире ни звука. Тут только я понял, что никогда в жизни не слышал настоящей тишины. Всегда что-нибудь да звучало: в безмолвии летнего полдня застрекочет кузнечик или прошелестит листок. И даже глубокой ночью потрескивают, рассыхаясь, деревянные стены дома, тихонько бормочет огонь в очаге, чуть слышно причитает ветер под застрехами.

А здесь все немо. Ни звука. Ни звука потому, что нечему звучать. Нет деревьев и кустов, нет птиц и насекомых. Только цветы, только земля, сплошь покрытая цветами.

Тишина, тишина на раскрытой ладони бескрайней пустыни, лиловое море цветов простирается до самого горизонта и там сходится с ослепительно яркой голубизной раскаленного летнего неба.

Тут впервые мне стало страшно – то не был внезапный безмерный и неодолимый ужас, что заставляет бежать, не помня себя, с отчаянным воплем, – нет, это был дрянной, мелкотравчатый страшок, он подкрадывался ближе, кружил визгливой нахальной шавкой на тонких ножках, стараясь улучить минуту и запустить в меня острые зубы. Ему невозможно противостоять, с ним невозможно бороться, с этим тошнотворным, дрянным, неотвязным страшком.

И это не страх перед опасностью, ибо здесь нет никакой опасности. С первого взгляда ясно, что опасаться нечего. Но, быть может, есть нечто худшее, чем любая опасность: слишком тихо, слишком пустынно, вокруг все одно и то же, и ты один, и где ты – неизвестно.

Передо мной болотистая низина – та самая, где должно бы быть жилище Шкалика, – а чуть правее поблескивает серебром река, та, что в другом мире огибает наш городок. И в том месте где река сворачивает к югу, вьется, вздымаясь в ясное небо, легкий дымок – тонкая струйка, едва различимая глазом на фоне этой светлой синевы.

– Таппер! – заорал я и бегом кинулся под гору.

Как хорошо, что подвернулся случай, что нашелся предлог пуститься бегом, ведь все время я стоял и еле сдерживался, чтобы не побежать, не поддаться тому дрянному неотвязному страшку, и все время меня так и подмывало бежать.

Я добежал до крутого склона, под ним открылась река и на берегу жилье: подобие шалаша из сплетенных кое-как ветвей, огород, где чего только не росло; вдоль берега редкой вереницей тянулись убогие полумертвые деревца, почти все ветви их уже высохли и лишь на макушках мотались тощие кисточки зеленых листьев.

Перед шалашом горел маленький костер, и у костра на корточках сидел Таппер. На нем были штаны и рубаха, которые я ему дал, на затылке все еще лихо торчал дурацкий соломенный колпак.

– Таппер! – снова крикнул я.

Он поднялся и степенно зашагал мне навстречу. Утер ладонью подбородок, потом протянул мне руку. Она была влажная, но я с радостью ее пожал. Конечно, Таппер не бог весть какое сокровище, а все-таки он тоже человек.

– Очень рад, что ты выбрал минутку, Брэд. Очень рад, что ты ко мне заглянул.

Он сказал это так, словно я все эти годы навещал его каждый день.

– А у тебя тут славно, – заметил я.

– Это Цветы для меня устроили, – сказал Таппер с гордостью, – Они все для меня сделали. Сперва тут было не так, но они все сделали, как мне надо. Они обо мне заботятся.

– Ну да, ясно.

Не поймешь, что он болтает, но я поддакиваю. Надо поддакивать. Надо ладить с Таппером – вдруг он как-нибудь поможет мне вернуться в Милвилл.

– Они мои самые лучшие друзья, – блаженно пуская слюни, говорит Таппер, – И еще, конечно, ты и твой папа. Пока я не нашел Цветы, у меня было только два друга – ты и твой папа. Только вы одни меня не дразнили. А все дразнили. Я не подавал виду, что понимаю, но я понимал – дразнят. Не люблю. когда дразнят.

– Они ведь не со зла, – успокаиваю я, – Он не хотели тебе худого. Просто так смеялись, по дурости.

– Все равно нехорошо, – упрямо говорит Таппер. – Вот ты никогда меня не дразнил. Я тебя за это люблю: ты меня никогда не дразнил.

Это чистая правда. Я никогда его не дразнил. Но вовсе не потому, что мне ни разу не хотелось над ним посмеяться; а в иные минуты я готов был его убить. Но однажды отец отвел меня в сторону и предупредил: пусть только я попробую издеваться над Таппером, как другие мальчишки, он так меня отлупит – век буду помнить.

– Значит, это и есть то место, про которое ты мне рассказывал, – где всюду цветы и цветы.

Таппер расплылся в восторженной слюнявой улыбке:

– Правда, тут хорошо?

Тем временем мы спустились с холма и подошли к костру. Среди угольев стоял грубо вылепленный глиняный горшок, в нем кипело какое-то варево.

– Оставайся и поешь со мной, – пригласил Таппер. – Ну пожалуйста, Брэд, оставайся и поешь. Я так давно ем все один да один.

При мысли о том, как давно ему не с кем было разделить трапезу, по щекам его потекли слезы.

– У меня тут в золе печеная картошка и кукуруза, – сказал он, – а в горшке похлебка: горох, бобы, морковка – все вместе. Только мяса никакого нету. Это ничего, что мяса нету, ты не против?

– Нет конечно, – сказал я.

– А мне страх как хочется мяса, – признался Таппер, – Но тут они ничего не могут поделать. Они не могут обратиться в животных.

– Они?

– Ну, Цветы, – сказал он таким тоном, будто назвал кого-то по имени и фамилии. – Они могут обратиться во что угодно… во всякое растение. А в поросенка или в кролика никак не могут. Я и не прошу никогда. То есть больше не прошу. Один раз попросил, и они мне объяснили. И уж больше я не просил, они и так для меня столько всего делают, стараются, спасибо им.

– Они тебе объяснили? Ты что же, разговариваешь с ними?

– Ну да, все время, – сказал Таппер.

Он опустился на четвереньки, заполз в шалаш и стал рыться там что-то разыскивая; зад и ноги его торчали наружу – ни дать ни взять, пес в охотничьем азарте разрывает нору, добираясь до сурка.

Потом он попятился и вылез наружу с двумя такими же, как горшок, кривобокими и корявыми глиняными тарелками. Поставил их наземь, в каждую сунул вырезанную из дерева ложку.

– Сам все сделал, – сказал он. – Глину нашел на берегу. Только сперва у меня не получалось, а потом они мне объяснили, как надо делать…

– Кто, Цветы объяснили?

– Ну да. Они всегда мне помогают.

– А ложки ты чем выстрогал?

– Камнем. Наверно, это кремень. С острым краем. Не то что нож, а все-таки годится. Правда, пришлось строгать долго – долго.

Я кивнул.

– Это ничего, – сказал Таппер, – Времени у меня сколько хочешь.

Он опять утер подбородок, потом старательно вытер ладони о штаны.

– Они вырастили для меня лен, чтоб я оделся. Но я никак не выучусь ткать. Они мне объясняли, объясняли, а у меня ничего не получалось. Ну они и отступились. Я сколько времени голый ходил. В одной шляпе. Сам ее сделал, никто мне не помогал. Они мне даже не говорили ничего, я сам ее придумал и сам сплел. После они сказали – очень хорошо у меня получилось.

– Они совершенно правы, – подтвердил я, – Шляпа просто на диво.

– Правда, Брэд?

– Ну конечно!

– Как я рад, что ты так говоришь! Знаешь, я вроде даже горжусь этой шляпой. За всю мою жизнь я ее первую сам сделал, никто мне не подсказывал.

– Эти твои цветы…

– Они не мои, – резко прервал Таппер.

– Ты говоришь, эти цветы могут обратиться, во что захотят. Это значит – в разные овощи, которые у тебя на огороде?

– И в овощи, и во всякое растение. Мне надо только попросить.

– Но если они могут обратиться во что захотят, почему же они все до единого – цветы?

– Надо же им чем-то быть, верно? – с жаром, чуть ли не сердито сказал Таппер. – Чем плохо быть цветами?

– Нет, отчего же, совсем неплохо, – сказал я.

Таппер вытащил из горячих угольев два початка кукурузы и несколько печеных картофелин. Подобием ухвата, вырезанного, как мне показалось, из толстой древесной коры, снял с огня горшок. И разлил похлебку по тарелкам.

– А деревьями они не бывают? – спросил я.

– Почему, в деревья они тоже обращаются. Мне ведь нужны дрова. Сперва тут никакого дерева не было, не на чем было готовить еду. Тогда я им объяснил. И они сделали деревья, нарочно для меня сделали. Деревья выросли быстро-быстро и сразу высохли, и я стал ломать сучья и разводить костер. Они горят очень медленно, не то что простой хворост. Это хорошо, у меня костер все время горит, никогда не гаснет. Сперва, когда я сюда пришел, у меня были полны карманы спичек. А теперь нету, давным-давно нету.

Слушая про карманы, полные спичек, я вспомнил: Таппер всегда без памяти любил огонь. Он вечно таскал с собою спички и, тихонько сидя где-нибудь в одиночестве, зажигал их одну за другой и восторженно глядел на язычок пламени, пока спичка не догорала до конца, обжигая ему пальцы. Многие в Милвилле опасались, как бы он не устроил пожар, но ничего такого не случилось. Просто этот чудак очень любил смотреть на огонь.

– Вот соли у меня нет, – сказал Таппер, – Тебе, может, будет невкусно. Я-то привык.

– Но если ты кормишься одними овощами, как же без соли? С такой еды и помереть можно.

– А Цветы говорят, нет. Говорят – они в эти овощи вкладывают всякое такое, что и соли не надо. На вкус не чувствуешь. А польза такая же, как от соли. Они меня изучили и знают, что мне надо для здоровья, и все это прямо в овощи вкладывают. И еще у меня подальше на берегу фруктовый сад, и там чего только нет. А малина и земляника поспевают у меня почти что круглый год.

Я не понял, какая же связь между фруктовым садом и сложностями Тапперова питания, ведь Цветы уверяют, что они могут все? Ну ладно, пусть. Добиваться толку от Таппера – напрасный труд. Если начнешь с ним рассуждать, только больше запутаешься.

– Ну, садись и давай есть, – сказал я.

Я сел прямо на землю, он подал мне еду, сам уселся напротив и придвинул к себе вторую тарелку.

Я порядком проголодался, а это варево без соли оказалось не так уж плохо. Пресновато, конечно, и чуть странный привкус, но в общем недурно. Главное, сытно.

– Как тебе тут живется? – спросил я.

– Это мой дом, – сказал Таппер с некоторой даже торжественностью. – Здесь у меня друзья.

– Но ведь у тебя ничего нет. Ни топора, ни ножа, ни кастрюли, ни сковородки. И не к кому пойти, никто не поможет. А вдруг захвораешь?

Таппер, который до этой минуты жадно уплетал свою похлебку, опустил ложку и уставился на меня так, словно полоумный не он, а я.

– А для чего мне это барахло? – сказал он. – Посуду я леплю из глины. Сучья ломаю руками, топор мне ни к чему. И мотыга ни к чему: грядки рыхлить не надо. Сорняков нету, полоть нечего. Даже сажать не надо. Все растет само. Пока я все съем с одной грядки, на другой опять поспело. И если захвораю, Цветы тоже обо мне позаботятся. Они мне сами говорили.

– Ну ладно, ладно, – сказал я.

И он снова принялся за еду. Зрелище не из приятных.

А про огород он сказал правду. Теперь я и сам увидел, что земля не возделана. Просто растут овощи, растут длинными ровными рядами, и нигде никаких следов мотыги или лопаты и ни единой сорной травинки. Да так оно, конечно, и должно быть – никакие сорняки не посмеют здесь носа высунуть. Здесь могут расти только сами Цветы или то, во что они пожелают обратиться, – к примеру, те же овощи или деревья.

А огород превосходный: ни одного чахлого растеньица, никаких болезней, никаких вредных гусениц и жучков. Помидоры на кустах висят как на подбор – круглые, налитые, ярко-алые. Кукуруза – высоченная, горделиво прямая.

– Ты настряпал вдоволь на двоих, – сказал я. – Разве ты знал, что я приду?

Я уже готов был верить чему угодно. Кто его знает, вдруг Таппер (или Цветы) и вправду меня ждали?

– А я всегда стряпаю на двоих, – ответил он. – Мало ли кто может заглянуть, заранее не угадаешь.

– Но пока к тебе еще никто не заглядывал?

– Ты первый. Я рад, что ты пришел.

Любопытно, замечает ли он, как идет время? Иногда мне кажется, он этого просто не понимает. Но ведь когда речь зашла о том, как долго ему приходилось довольствоваться одинокими трапезами, он заплакал…

Несколько минут мы ели молча, а потом я решил попытать счастья. Довольно я к нему подлаживался, пора уже задать кое – какие вопросы.

– Где мы с тобой сейчас? Что это за место? И как быть, если захочешь вернуться домой?

О том, что он только нынче выбрался отсюда и побывал в Милвилле, я напоминать не стал. Еще разозлишь его неделикатным намеком, он ведь так торопился назад… Может, он нарушил какое-то правило или запрет и спешил обратно, пока его на этом не поймали?

Прежде чем ответить, Таппер аккуратно поставил свою тарелку наземь, положил ложку. Но ответил он мне не своим голосом, а тем размеренным, деловым тоном, который я слышал в трубке таинственного телефона.

– С вами сейчас говорит не сам Таппер Тайлер, – произнес он. – Таппер говорит от имени Цветов. О чем вы хотели бы побеседовать?

– Брось ты свои дурацкие шутки, – сказал я.

Но я вовсе не думал, что Таппер меня дурачит. Это сказалось как-то само собой, я невольно старался выиграть время.

– Могу вас заверить, что мы относимся к делу весьма серьезно, – произнес тот же голос. – Мы – Цветы, вы хотели поговорить с нами, а мы с вами. И это единственный способ вступить в переговоры.

Таппер на меня не смотрел; он, кажется, вообще ни на что не смотрел. Глаза у него стали пустые и словно выцвели, он как-то ушел в себя. Сидит прямой как деревяшка, руки упали на колени. Словно он уже и не человек… не человек, а телефон!

– Я уже с вами разговаривал, – сказал я.

– Да, но то был очень короткий разговор, – отвечали Цветы. – Вы тогда в нас не поверили.

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Мы вам ответим. Мы приложим все усилия. И постараемся говорить как можно яснее.

– Где мы находимся? – спросил я.

– Это смежная Земля. От вашей Земли ее отделяет только доля секунды.

– Смежная Земля?

– Да, Земля не одна, их много. Вы этого не знали?

– Нет. Не знал.

– Но вы можете этому поверить?

– Так сразу трудно. Постараюсь привыкнуть.

– Земля не одна, их мириады, – сказали Цветы. – Мы не знаем точно, сколько, но мириады и мириады. Быть может, им вообще нет числа. Многие думают именно так.

– И все они рядом, одна за другой?

– Нет, не то. Не знаем, как вам сказать. Трудно выразить словами.

– Значит, скажем так: Земель очень много. Только я что-то не пойму. Будь их много, мы бы их видели.

– Вы не можете их увидеть, – сказали Цветы. – Для этого надо видеть во времени. Смежные Земли существуют в пластах времени.

– В пластах времени? То есть…