Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

Глава 13

Я проснулся посреди ночи и растерялся было, но тут же вспомнил, где мы и что с нами произошло. Сев и оглядевшись, я различил в темноте крепко спящую Синтию. Скоро уже должны вернуться Бронко с Элмером, и тогда мы продолжим наш путь. Все-таки, сказал я себе, мы поступили по-глупому; нам не следовало разлучаться. Да, конечно, я был в полусонном состоянии, и первая в жизни прогулка верхом порядком меня утомила, а Синтия вообще выдохлась окончательно, однако мы могли бы пересадить ее на Бронко и привязать к седлу, чтобы она не свалилась во сне. Но Элмер настоял на том, чтобы мы оставались здесь, пока они с Бронко отгонят лошадей в маячившие на горизонте горы.

– Не беспокойся, – убеждал он, – Пещера эта удобная и хорошо замаскирована, а к тому времени, как вы проснетесь, мы вернемся.

Зачем мы его послушались, корил я себя. Зачем? Нам надо было держаться вместе; что бы ни случилось, нам надо было держаться вместе.

У входа в пещеру промелькнула тень. Послышался тихий голос:

– Друг, будь добр, не шуми. Тебе нечего опасаться.

Я вскочил, чувствуя, как волосы на моей голове встают дыбом.

– Кто там, черт побери?

– Тише, тише, – попросил меня голос, – Поблизости ходят те, кому слышать нас вовсе не обязательно.

Синтия взвизгнула.

– Замолчите! – прикрикнул я на нее.

– Не волнуйтесь, – произнес некто, – Вы не узнали меня, но мы виделись на празднике.

Синтия, подавив крик, судорожно сглотнула.

– Это Душелюб, – выдавила она, – Что ему нужно?

– Я пришел к вам, красавица, – ответил Душелюб, – чтобы предупредить вас о большой опасности.

– Выкладывай, – сказал я негромко, поддавшись на его уговоры не повышать голоса.

– Волки, – объяснил он. – По вашему следу пустили механических волков.

– И что же нам делать?

– Сидеть тихо, – ответил Душелюб, – и надеяться, что они пробегут мимо.

– А где твои приятели? – поинтересовался я.

– Где-то тут. Они частенько сопровождают меня, но прячутся, впервые встречаясь с людьми. Они слегка робеют, но, если вы им понравитесь, они объявятся.

– Прошлой ночью они ничуть не робели, – заметила Синтия.

– Они были среди старых друзей, с которыми знакомы не один год.

– Ты говорил про волков, – перебил я, – Если я не ослышался, про механических волков.

– Подобравшись к входу, вы, наверное, сможете их разглядеть. Только, пожалуйста, старайтесь не шуметь.

Я протянул Синтии руку, и она крепко вцепилась в нее.

– Механические волки, – проговорила она.

– Должно быть, роботы, – сказал я.

Не знаю почему, но я оставался абсолютно спокойным. За последние два дня нам столько привелось увидеть, что механические волки отнюдь не воспринимались как нечто из ряда вон выходящее. Подумаешь, эка невидаль!

Снаружи пещеры ярко светила луна. Деревья были видны как на ладони, крохотные лужайки, валуны – дикий, неприветливый, суровый край. Я невольно вздрогнул.

Мы притаились у самого входа в пещеру. Взгляд различал лишь деревья, лужайки, валуны и темные очертания холмов вдалеке.

– Я не… – начала было Синтия, но Душелюб цыкнул на нее, и она замолчала.

Мы лежали бок о бок, с каждой секундой все острее ощущая нелепость своего положения. Ничто не нарушало ночного покоя; в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.

Внезапно в тени дерева что-то шевельнулось. Мгновение спустя на открытом месте показалась отвратительная тварь. Она поблескивала в лунном свете и производила впечатление чудовищной силы и злобы. Расстояние и неверный свет луны скрадывали ее размеры, однако ростом она была явно не ниже теленка. Движения ее были быстрыми, ловкими и, я бы даже сказал, немного нервными; но мощь, заключенную в ее металлическом теле, можно было угадать за несколько сотен миль. Тварь кружила по поляне, будто к чему-то принюхиваясь, а потом вдруг замерла и уставилась прямо на нас. Застыв в напряженной позе, она рвалась к нам – словно кто-то удерживал ее на поводке.

Так же неожиданно она отвернулась и возвратилась к прежнему занятию, и тут я заметил, что их уже трое. Обследовав поляну, они устремились в лес.

Один из волков на бегу оскалил пасть – вернее, то, что называется пастью у живых существ, – продемонстрировав сдвоенный ряд металлических клыков. Зубы его клацнули, и нас бросило в дрожь.

Синтия прижалась ко мне. Высвободив руку, я обнял девушку; в тот момент я думал о ней не как о женщине, но как о человеке, в плоть которого могут вонзиться металлические клыки. Прильнув друг к другу, мы наблюдали, как волки рыщут среди деревьев, настороженно поводя носами и – не знаю, может, мне померещилось? – пуская слюну. Постепенно я проникался уверенностью, что им известно наше местонахождение.

И вдруг они исчезли, пропали без следа, так что мы даже не успели ничего разглядеть. Их исчезновение ошеломило нас; мы лежали у входа в пещеру, боясь открыть рот, боясь пошевелиться. Сколько продолжалось наше оцепенение, я не знаю.

Кто-то постучал по моему плечу.

– Они ушли, – сказал Душелюб.

Признаться, я совершенно позабыл о его присутствии.

– Они растерялись, – сказал он. – Их сбил с толку лошадиный запах. Что ж, пускай побегают.

Синтия поперхнулась, будучи, видно, не в силах произнести ни слова. Я сочувствовал ей: мое горло пересохло до такой степени, что непонятно было, обрету ли я когда-нибудь дар речи.

– Я думала, они искали нас, – запинаясь выговорила Синтия, – По-моему, они догадывались, что мы где-то рядом.

– Все может быть, – ответил Душелюб, – однако непосредственная опасность миновала. Почему бы нам не вернуться в пещеру?

Я поднялся на ноги и помог встать Синтии. Мышцы мои после долгого пребывания в неподвижности затекли, и я потянулся всем телом. В пещере было темно, хоть глаз выколи, но, ощупывая рукой стену, я с грехом пополам добрался до сложенных в кучу мешков и сел, прислонившись к ним. Синтия последовала моему примеру.

Душелюб расположился Перед нами. Его черная роба сливалась с мраком пещеры, и потому мы видели только белое пятно его лица – размытое пятно, лишенное каких бы то ни было черт.

– Наверное, – сказал я, – нам нужно поблагодарить тебя.

Он передернул плечами.

– Друзья нынче встречаются редко, – сказал он. – Поэтому их надо всячески оберегать.

В пещере засеребрились тени. То ли они появились всего лишь мгновение назад, то ли я попросту не замечал их раньше, но теперь они окружали нас со всех сторон.

– Ты созвал своих? – спросила Синтия, и по напряженности ее голоса я понял, каких усилий стоило девушке совладать с испугом.

– Они были здесь все время, – объяснил Душелюб, – Они возникают медленно, чтобы никого не перепугать.

– Тут не захочешь, а испугаешься, – возразила Синтия. – Я ужасно боюсь призраков. Или ты называешь их по-другому?

– Лучше будет, – ответил Душелюб, – называть их тенями.

– Почему? – справился я.

– Семантика причины, – заявил Душелюб, – требует для объяснения вечерних сумерек. Честно говоря, я сам в некотором затруднении. Но они предпочитают именоваться так.

– А ты? – спросил я, – Что ты такое?

– Не понимаю, – ответил Душелюб.

– Ну как же? Мы люди. Твои спутники – тени. Существа, за которыми мы следили, были роботами – механическими волками. А к кому отнести тебя?

– Ах вот ты про что, – догадался Душелюб, – Ну, это несложно. Я переписчик душ.

– Что касается волков, – вмешалась Синтия, – Они, должно быть, кладбищенские?

– Да, – подтвердил Душелюб. – Теперь их почти не используют, не то что прежде. В былые дни у них было много работы.

– Какой же? – удивился я.

– Чудовища, – ответил Душелюб, и я заметил, что ему не хочется развивать эту тему.

Беспрерывное колыхание теней прекратилось. Друг за дружкой они опускались на пол пещеры, постепенно приобретая все более четкие очертания.

– Вы им нравитесь, – сказал Душелюб, – Они знают, что вы на их стороне.

– Мы ни на чьей стороне, – запротестовал я, – Наоборот, мы бежим сломя голову, чтобы нас не сцапали. Едва мы очутились на Земле, как нас тут же попытались взять в оборот.

Одна из теней подсела к Душелюбу. Мне показалось, она утратила часть своей облакоподобной субстанции и не то чтобы затвердела, но стала плотнее. Она осталась прозрачной, но размытость формы исчезла; силуэт приобрел завершенность. Тень напоминала сейчас рисунок мелком на грифельной доске.

– Если вы не возражаете, – заявил рисунок, – я хотел бы представиться. Мое имя в далеком прошлом на планете Прерия наводило ужас на ее обитателей. Странное название для планеты, не правда ли? Однако объясняется оно очень просто: это была огромная планета, пожалуй даже больше Земли, территория суши на которой намного превосходила площадь океана. На суше не было ни гор, ни возвышенностей, и на все четыре стороны простиралась прерия. Там не было зимы, потому что тепло звезды, вокруг которой обращалась планета, ветры распределяли равномерно по всей поверхности. Так что мы, обитатели Прерии, наслаждались вечным летом. Разумеется, мы были людьми. Наши предки покинули Землю с третьей волной эмиграции. В поисках наилучшего места жительства они перелетали от планеты к планете, пока не очутились на Прерии. Вероятно, наш образ жизни покажется вам необычным. Мы не строили городов. Причину тому я, быть может, открою вам позднее, ибо рассказывать придется долго. Мы стали бродячими пастухами, и, на мой взгляд, это занятие куда достойнее любого другого. На Прерии кроме нас обитали аборигены – гнусные, злобные проныры. Они отказывались от всякого сотрудничества с нами и то и дело вставляли нам палки в колеса. Помнится, я начал с того, что просил позволения представиться, но забыл назвать свое имя. Это доброе земное имечко, ибо мое семейство и весь мой клан бережно хранили наследие Земли, и…

– Его зовут, – перебил Душелюб, – Рамсей О'Гилликадди. Откровенно говоря, имя в самом деле неплохое. Я вмешался потому, что он наверняка не скоро бы добрался до сути.

– А теперь, – сообщила тень Рамсея О'Гилликадди, – поскольку меня любезно представили, я поведаю вам историю своей жизни.

– Не стоит, – возразил Душелюб, – У нас нет времени. Нам многое нужно обсудить.

– Тогда историю моей смерти.

– Хорошо, – уступил Душелюб, – но только покороче.

– Они поймали меня, – начала тень Рамсея О'Гилликадди, – и посадили под замок. Грязные, мерзкие аборигенишки! Я не буду описывать обстоятельства, которые привели к столь плачевному для меня исходу, ибо иначе мне придется излагать все в подробностях, на что, по словам Душелюба, времени нет. Так вот, они поймали меня и в моем присутствии завели спор о том, как им лучше меня прикончить. Сами понимаете, с каким настроением я все это слушал. И способы, надо отметить, предлагались самые кровожадные. Отнюдь не удар по голове и не перерезание горла, но долгие, выматывающие, замысловатые процедуры. В конце концов после многих часов обсуждения, в течение которых они не раз интересовались моим мнением насчет очередного способа, решено было содрать с меня живьем кожу. Они объяснили мне, что не хотят меня убивать, и что поэтому мне не следует держать на них зла, и что, если, лишившись кожи, я все-таки выживу, они с радостью меня отпустят. Что касается моей кожи, сказали они, то они высушат ее и изготовят из нее там-там, грохот которого известит мой клан о позоре их родича.

– Учитывая, что среди нас леди… – произнес я, но он не обратил на меня внимания.

– Обнаружив мой труп, – продолжал он, – мои родичи решились на немыслимое дело. До тех пор мы погребали своих мертвецов в прерии, не ставя над могилами никаких памятников, потому что человек должен довольствоваться тем, что стал единым целым с землей, по которой ходил. Несколько лет назад нам довелось услышать о земном Кладбище; тогда мы пропустили эти сведения мимо ушей, ибо они нам были ни к чему. Но после моей смерти на совете клана было решено удостоить меня чести быть похороненным в почве Матери-Земли. Мои бренные останки, погруженные в спирт и запаянные в большой бочонок, доставили в захудалый космопорт – единственный на планете. Там бочонок хранился многие месяцы, ожидая прибытия звездолета, на котором его доставили в ближайший порт, где регулярно совершали посадки корабли похоронной службы.

– Вы вряд ли понимаете, – прибавил Душелюб, – чего это стоило его клану. Все богатство обитателей Прерии заключается в их стадах. Им потребовался не один год, чтобы вырастить поголовье, стоимость которого равнялась бы стоимости услуг Кладбища. Они пожертвовали всем, и жаль, что их старания пошли насмарку. Рамсей, как вы, видимо, догадываетесь, остается пока одним-единственным обитателем Прерии, чей прах погребен на Кладбище; точнее сказать, он не то чтобы погребен там, то есть погребен, но не так, как предполагалось. Давным-давно чиновникам Кладбища потребовался гроб, чтобы кое-что в нем припрятать…

– Артефакты, – перебил я.

– Вам про это известно? – спросил Душелюб.

– Мы это подозревали.

– Вы были правы в своих подозрениях, – сказал Душелюб, – Наш бедный друг оказался одной из жертв их жадности и подлости. Его гроб использовали под артефакты, а останки Рамсея выкинули в глубокий овраг на окраине Кладбища. С тех пор его тень, как и тени его товарищей по несчастью, бродит по Земле, не зная приюта.

– Хорошо сказано, – заметил О'Гилликадди, – и все чистая правда.

– Давайте на этом остановимся, – попросила Синтия, – Вы нас вполне убедили.

– У нас больше нет времени на разговоры, – ответил Душелюб, – Вам предстоит решить, что делать дальше. Едва волки нагонят ваших друзей, они сообразят, что вас с ними нет; поскольку же Кладбищу наплевать на роботов, то…

– Волки вернутся за нами, – с дрожью в голосе докончила Синтия.

При мысли о преследующих нас металлических тварях мне тоже стало не по себе.

– Как они нас найдут? – спросил я.

– Они обладают нюхом, – сказал Душелюб, – Их нюх устроен иначе, чем у людей: они различают химические компоненты запаха. А еще у них острое зрение. Если вы будете держаться скалистых возвышенностей, где запах быстро выветривается и где на камнях не остается следов, у вас появится шанс ускользнуть. Я боялся, что они почуют вас в пещере, но вы находились над ними, а благожелательный воздушный поток, должно быть, отнес ваш запах в сторону.

– Они пойдут по лошадиному следу, – проговорил я. – Он свежий, а они бегут быстро. Им понадобится немного времени, чтобы обнаружить наше отсутствие.

– Время у вас есть, – успокоил Душелюб. – Вы не можете трогаться в путь, пока не рассветет, а до рассвета еще несколько часов. Вам придется поспешать, поэтому идите налегке.

– Мы возьмем с собой еду, – сказала Синтия, – и одеяла…

– Много еды не берите, – предупредил Душелюб. – Только то, что необходимо. Вы найдете ее по дороге. У вас ведь есть рыболовные снасти?

– Да, – ответила Синтия, – я купила их целую упаковку. Причем в последний момент – меня словно что-то подтолкнуло. Но мы не можем питаться только рыбой.

– А коренья? А ягоды?

– Но мы в них не разбираемся.

– А вам и не нужно, – возразил Душелюб. – Хватит того, что в них разбираюсь я.

– Ты идешь с нами?

– Мы идем с вами, – сказал Душелюб.

– Конечно! – воскликнул О'Гилликадди. – Все как один! Правда, пользы от нас маловато, но кое-что мы умеем. Мы будем высматривать погоню…

– Однако призраки… – пробормотал я.

– Тени, – поправил О'Гилликадди.

– Однако тени не путешествуют при свете дня.

– Человеческий предрассудок, – заявил О'Гилликадди, – Нас нельзя увидеть днем, это факт, но и ночью тоже, если мы того не захотим.

Остальные тени одобрительно загудели.

– Соберем рюкзаки, – предложила Синтия, – а мешки оставим тут. Элмер с Бронко будут нас разыскивать. Напишем им записку и приколем к какому-нибудь мешку. Они наверняка ее заметят.

– Надо сообщить им, куда мы направляемся, – добавил я. – У кого какие мысли насчет конечного пункта?

– Мы пойдем в горы, – сказал Душелюб.

– Вы знаете реку под названием Огайо? – спросила Синтия.

– Знаю, и очень хорошо, – ответил Душелюб, – Вы хотите отправиться туда?

– Послушайте, – сказал я, – нам некогда рыскать…

– Почему? – удивилась Синтия, – Нам же все равно, куда идти, правда?

– Я думал, что мы договорились…

– Знаю, – сказала Синтия, – Вы высказались весьма недвусмысленно. Первым делом ваша композиция; но ведь вам безразлично, где ее сочинять, верно?

– Верно-то верно…

– Вот и отлично, – заключила Синтия, – Значит, идем на Огайо. Если, разумеется, вы не возражаете, – прибавила она, обращаясь к Душелюбу.

– Ничуть, – сказал тот, – Чтобы добраться до реки, нам придется перевалить через горы. Надеюсь, мы собьем волков со следа. Но если позволите…

– Долгая история, – отрезал я. – Мы расскажем вам все потом.

– А вам не доводилось слышать, – поинтересовалась Синтия, – о бессмертном человеке, который ведет жизнь отшельника?

– По-моему, доводилось, – ответил Душелюб, – Много лет назад. Мне он представляется мифом. На Земле существовало столько мифов!

– Они все в прошлом, – сказал я.

Он печально покачал головой:

– Увы. Мифы Земли мертвы.

Глава 14

На небе собрались облака. Ветер, изменив направление на северное, стал холодным и пронизывающим. В воздухе ощущался странный сыроватый запах. Сосны, что росли на холме, раскачивались и постанывали.

Мои часы остановились, но я ни капельки не огорчился. Начиная с того момента, как я покинул Олден, они мне были практически не нужны. На борту корабля похоронной службы действовало галактическое время, а земное время не совпадало с олденским, хотя, повычисляв немного, их можно было сопоставить. Я справлялся о времени в той деревне, где нас пригласили на праздник, но там этого никто не знал и не желал знать. Насколько мне удалось выяснить, в деревне имелись одни-единственные часы, изготовленные вручную из дерева, да и те ничем не могли мне помочь, поскольку их никто не заводил. Я решил установить часы по солнцу, но прозевал тот миг, когда оно было прямо над головой, и потому вынужден был прикидывать, как давно светило начало клониться к западу. Теперь же часы остановились окончательно, ибо запустить их я не сумел. Но, по правде сказать, я приучился обходиться без них.

Душелюб возглавлял наш отряд, за ним двигалась Синтия, а я замыкал шествие. С рассвета мы покрыли значительное расстояние, однако я не имел ни малейшего представления о том, сколько мы уже идем. Солнце скрылось в облаках, мои часы остановились – так что определить, который час, было невозможно.

Призраков нигде не было видно, однако я нутром ощущал их незримое присутствие. Душелюб тревожил меня ничуть не меньше своих приятелей. Дело заключалось в том, что при свете дня он напоминал человека не больше, чем тряпичная кукла. У него было лицо тряпичной куклы: узкий, слегка перекошенный рот, глаза чуть ли не крестиком, нос и подбородок начисто отсутствовали. Сразу ниже рта лицо переходило в шею. Капюшон и роба, которые я на первых порах принял за одежду, казались частями его карикатурного тела. Если бы не невероятность подобного предположения, я бы поручился чем угодно, что так оно и есть. Ног его я не видел, потому что его роба (или тело) опускалась до самой земли. Передвигался он таким образом, словно ноги у него были; я еще подумал, что, будь он безногим, ему навряд ли удалось бы все время опережать нас на несколько шагов.

Он молча вел нас за собой, а мы следовали за ним – тоже молча, ибо при столь быстрой ходьбе дыхания на разговоры не хватало.

Наш путь пролегал глухими местами, где не было никаких следов того, что когда-то тут жили люди. Мы шли по холмам, время от времени пересекая крохотные долины. С вершин холмов нам открывались бескрайние просторы, лишенные даже намека на человеческую деятельность: ни обломков строений, ни разросшихся изгородей. Кругом был лес; он густой стеной вставал в долинах и немного редел на холмах. Почва была каменистой; повсюду встречались огромные валуны, на склонах холмов серели выходы пород. Почти ничто не оживляло безрадостную картину. Изредка раздавались птичьи трели, мелькали порой среди деревьев какие-то зверушки. Я решил, что это кролики или белки.

В долинах мы останавливались, чтобы напиться из мелководных речушек, но привалы были кратковременными. Мы с Синтией ложились на живот и жадно пили, а Душелюб, который, по всей видимости, не нуждался в питье, нетерпеливо поджидал нас, чтобы двигаться дальше.

Наконец, впервые с момента выхода в путь, мы устроили настоящий привал. Гребень холма, вдоль которого мы шли, круто забирал вверх, а потом нырял в распадок; самую верхнюю его точку образовывала широкая площадка, на которой громоздились друг на дружку камни, каждый размером с хороший амбар. Навалены они были так, словно с ними играл какой-нибудь древний великан: они наскучили ему, и он бросил их лежать там, где они лежат до сих пор. На камнях росли чахлые сосенки, кривые корни которых алчно цеплялись за любую опору.

Душелюб, который по-прежнему опережал нас, исчез среди камней. Достигнув того места, где он пропал из вида, мы обнаружили, что наш вожатый удобно устроился в расселине, образованной массивными каменными глыбами. Расселина защищала от ветра, и из нее можно было наблюдать за тропой, по которой мы пришли.

Душелюб помахал рукой, подзывая нас.

– Передохнём, – сказал он, – Если хотите, перекусите, но без огня. Огонь, быть может, разведем вечером. Там поглядим.

Мне хотелось только одного: сесть и больше не вставать.

– Не рано ли мы остановились? – спросила Синтия, – Они, наверное, уже пустились в погоню.

Вид у нее был такой, будто колени ее вот-вот подломятся и она рухнет навзничь, чтобы никогда не подняться.

Тонкие губы на лице тряпичной куклы разошлись в усмешке:

– Они еще не вернулись в пещеру.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– От теней, – ответил Душелюб. – Они бы известили меня о возвращении волков.

– А не может быть, – поинтересовался я, – чтобы твои тени сбежали, бросив нас на произвол судьбы?

Он покачал головой.

– Не думаю, – сказал он, – Куда они денутся?

– Ну мало ли, – смешался я. По совести говоря, я понятия не имел, куда могут деться призраки.

Синтия устало опустилась на землю и оперлась спиной на громадный валун.

– Что ж, – проговорила она, – значит, можно перевести дух.

Порывшись в рюкзаке, который скинула с плеч, перед тем как сесть, она достала из него что-то и протянула мне. Я присмотрелся: какие-то непонятные красные с черным плитки.

– Что это за отрава? – осведомился я.

– Вяленое мясо, – сказала она, – Отломите от плитки кусочек, положите в рот и начинайте жевать. Очень питательно.

Она предложила мясо Душелюбу, но тот отказался.

– Я крайне редко поглощаю пищу, – объяснил он.

Избавившись от своего рюкзака, я подсел к Синтии, отломил кусочек вяленого мяса и сунул его в рот. Мне показалось, что даже картон был бы, пожалуй, помягче и повкуснее.

Усевшись лицом к тропинке, по которой мы сюда добрались, и меланхолично двигая челюстями, я думал о том, насколько суровее жизнь на Земле по сравнению с нашим милым Олденом. Вряд ли я действительно сожалел о том, что покинул Олден, но был к этому близок. Однако воспоминания о прочитанных книгах о Земле, о моих мечтаниях и томлениях укрепили мой дух. Я размышлял о том, что, будучи восторженным поклонником первобытной красоты земных лесов, тем не менее ни физически, ни по складу характера решительно не годился на роль этакого первопроходца, покорителя девственной природы. Я прилетел на Землю вовсе не за этим; но, с другой стороны, в теперешних обстоятельствах мне выбирать не приходится.

Синтия, торопливо дожевывая свой кусок, спросила:

– Мы идем к Огайо?

– Разумеется, – отозвался Душелюб, – но до реки еще далеко.

– А как насчет бессмертного отшельника?

– О бессмертном отшельнике мне ничего не известно, – сказал Душелюб. – До меня доходили только слухи о нем, а слухи бывают всякие.

– Про чудовищ, например? – справился я.

– Не понимаю.

– Ты как-то упомянул чудовищ и сказал, что волков использовали для борьбы с ними. Ты заинтриговал меня.

– Это было очень давно.

– Но было же.

– Да.

– Наверное, генетические выродки…

– Слово, которое ты употребил…

– Послушай, – перебил я, – когда-то Земля представляла собой радиоактивное пекло. Многие формы жизни исчезли. А у тех, кто выжил, должен был измениться генетический код.

– Не знаю, – сказал он.

«Так я тебе и поверил», – усмехнулся я мысленно. И тут у меня мелькнуло подозрение, что он потому разыгрывает из себя незнайку, что сам является одним из генетических выродков и прекрасно об этом осведомлен. Интересно, как я не сообразил раньше?

– Зачем Кладбищу было возиться с ними? – продолжал я допрос. – Зачем было изготавливать волков для охоты на них? Правильно? Ведь волки предназначались именно для охоты?

– Да, – кивнул Душелюб, – Волков были тысячи и тысячи. Они собирались в огромные стаи и были запрограммированы на охоту за чудовищами.

– Не за людьми, – уточнил я, – только за чудовищами?

– Совершенно верно. Только за чудовищами.

– Наверное, иногда они ошибались и нападали на людей. Не так-то просто запрограммировать робота на охоту только за чудовищами.

– Да, ошибки бывали, – признал Душелюб.

– По-моему, – заметила Синтия горько, – Кладбище из-за них не убивалось. Подумаешь, несчастный случай!

– Не могу знать, – сказал Душелюб.

– Чего я не понимаю, – проговорила Синтия, – так это того, зачем им понадобилось отлавливать чудовищ. Вряд ли их было слишком много.

– Нет, их в самом деле было слишком много.

– Ладно, пускай. Ну и что из того?

– Думается, – сказал Душелюб, – причина здесь в паломниках. Едва Кладбище встало на ноги, его чиновники осознали, что организация паломничеств принесет им немалую прибыль. А всякие чудища могли напугать паломников до смерти. Вернувшись домой, паломники рассказали бы о том, что им пришлось пережить, и количество желающих посетить Землю наверняка значительно снизилось бы.

– Чудесно! – воскликнула Синтия, – Геноцид, да и только. Чудовищ, должно быть, начисто стерли с лица планеты.

– Да, – согласился Душелюб, – от них постарались избавиться.

– Но некоторые уцелели, – прибавил я, – и время от времени попадаются на глаза.

Он смерил меня взглядом, и я пожалел о словах, что сорвались у меня с языка. И что мне неймется? Мы ведь полностью зависим от Душелюба, а я донимаю его дурацкими намеками!

Оборвав разговор, я принялся энергично пережевывать мясо. Оно частично утратило первоначальную жесткость и приобрело горьковатый вкус; голод оно не утоляло, но, по крайней мере, приятно было ощущать, что во рту что-то есть.

Мы с Синтией молча жевали; Душелюб, казалось, погрузился в размышления.

Я повернулся к Синтии:

– Как вы себя чувствуете?

– Отлично, – ответила она язвительно.

– Извините меня, – попросил я, – Я вовсе не предполагал, что все так обернется.

– Ну конечно, – подхватила она, – вы воображали себе увеселительную прогулку по романтическим местам! Начитались книжек, навыдумывали невесть…

– Я прилетел сюда сочинять композицию, – перебил я, – а не играть в кошки-мышки с гранатометчиками, кладбищенскими ворами и стаей механических волков!

– И вините во всем меня, да?! Если бы я не увязалась за вами, если бы я не напросилась…

– Ничего подобного, – возразил я, – Мне это и в голову не приходило.

– Разумеется, вы всего лишь выполняли просьбу милашки Торни…

– Прекратите! – рявкнул я. Мое терпение истощилось, – Какая муха вас укусила?

Прежде чем Синтия успела открыть рот, Душелюб поднялся.

– Пора, – объявил он, – Вы поели и отдохнули, и теперь мы можем продолжать путь.

Ветер стал холоднее и задул резкими порывами. Когда мы выбрались из расселины на гребень холма, он обрушился на нас и швырнул нам в лицо первые капли приближающегося Дождя.

Мы побрели навстречу дождю. Его отвесная стена преградила нам дорогу и толкнула обратно. Душелюб продвигался вперед, не обращая на дождь никакого внимания. Роба его, как ни терзал ее ветер, оставалась неподвижной и ни разу даже не шелохнулась. Удивительное, доложу я вам, было зрелище!

Я хотел было поделиться своим наблюдением с Синтией и окликнул ее, но налетевший шквал заставил меня поперхнуться собственным криком.

Деревья в распадке клонились к земле и стонали под напором вихря. Птицы беспомощно размахивали крыльями, будучи не в силах противостоять мощи ветра. При взгляде на тучи почему-то возникало впечатление, что они опускаются все ниже и ниже.

Мы упорно тащились вперед. Ледяной, колючий ливень хлестал нам в лицо. Я утратил всякую способность ориентироваться и потому старался не терять из вида согбенную фигуру Синтии. Как-то девушка споткнулась. Не говоря ни слова, я помог ей подняться. Не поблагодарив, она поплелась дальше.

Подстегиваемый ветром, дождь зарядил не на шутку. Порой он превращался в град и барабанил по веткам деревьев, а потом снова становился самим собой и был, по-моему, холоднее града.

Мы шли целую вечность, и неожиданно я обнаружил, что мы оставили гребень холма и спускаемся по его склону. Внизу бежал ручей; мы перепрыгнули его, выбрав местечко поуже, и полезли на следующий холм. Внезапно почва у меня под ногами сделалась ровной. Я услышал бормотание Душелюба:

– Ну вот, теперь мы достаточно далеко.

Едва разобрав, что он там бормочет, я без сил плюхнулся на мокрый валун. На какой-то миг я совершенно отключился и сознавал лишь то, что больше никуда идти не надо. Постепенно напряжение спало, и я осмотрелся.

Мы остановились на широкой каменистой площадке. Футах в тридцати или выше над ней нависала скала, образуя глубокую нишу в поверхности утеса. Чуть ниже площадки прыгал по камням ручей – маленький и стремительный горный поток. Он то бурлил и пенился на порогах, то разливался заводями и отдыхал перед очередным прыжком. За ручьем возвышался холм, гребень которого и привел нас сюда.

– Добрались, – весело проговорил Душелюб. – Теперь ни ночь, ни погода нам не помеха. Разведем костер, наловим в ручье форели и пожелаем волку сбиться со следа.

– Волку? – переспросила Синтия, – Но ведь их было трое. Что случилось с двумя другими?

– У меня есть подозрение, – ответил Душелюб, – что двум другим волкам немножко не повезло.