Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

Харкорт решил, что, когда вернется домой, нужно будет расспросить обо всем деда, хотя это дело, конечно, очень деликатное. Может быть, дед поймет, что вопрос задан от чистого сердца, и ответит, пусть и не слишком обстоятельно, а может быть, и придет от него в ярость. Дед с Шишковатым дружат уже много лет, и они никогда не дадут друг друга в обиду.

Размышляя об этих загадках, он в конце концов заснул. Его разбудил аббат, который без особой деликатности потряс его за плечо.

– Вставай, – сказал он. – Там их множество. Полный лес. Они нас окружили.

Харкорт сел, пытаясь понять, что происходит.

– Кто нас окружил?

– Вонючие бугры, – ответил аббат. – Я бы пошел и разделался с ними, но Шишковатый в тот раз так раскричался, что я решил этого не делать.

Харкорт увидел, что уже начинает светать. Из-под своего одеяла, разбуженная громким голосом аббата, выползла Иоланда. Шишковатый тоже проснулся и сидел, протирая глаза.

– Что там еще? – спросил он аббата. – Что за шум ты поднял?

– Бугры нас окружили.

Шишковатый вскочил.

– Ты уверен?

– Уверен, – подтвердил аббат. – Они выстроились цепочкой позади нас и спустились к самому болоту по обе стороны. Мы в мешке. На этот раз я их не слышал, они вели себя очень тихо. Первого я увидел, только когда стало светать. Прежде чем вас будить, я проверил.

Шишковатый повернулся к Иоланде:

– Ты сказала, что мы можем обойти болото. А перейти его можно?

– Может быть, и можно. Мне говорили, там есть тропинка. Это будет нелегко. Придется много брести по воде. Но я думаю, мы сможем перебраться на другую сторону.

– Это безумие! – вскричал аббат. – Мы можем прорваться и обойти болото.

– Возможно, ты бы и прорвался, – сказал Шишковатый, – но я бы рисковать не стал. Ведь ты ничего о них не знаешь.

– Зато ты знаешь, и ты сказал…

– Неважно, что я сказал, – перебил его Шишковатый. – Идем через болото. Если мы это сделаем, не думаю, чтобы они стали нас преследовать.

Глава 10

Харкорта снова одолевали призраки, хотя день был в самом разгаре. Он их не видел, хотя временами ему чудилось, что в воздухе пробегает легкое колыхание, похожее на знойные волны, которые поднимаются в жаркий летний полдень над золотистым полем спелой пшеницы. Но призраки говорили с ним и говорили не умолкая. Он почти ничего не понимал, хотя временами ему чудилось, что понимает. Однако большей частью это было неразборчивое бормотанье, вроде того невнятного говора, что слышишь, проходя мимо закрытой двери, за которой мать и другие женщины занимаются после обеда шитьем, а больше – болтовней.

Харкорт брел по пояс в воде, с трудом вытаскивая ноги из илистого дна. Остальные следовали за ним. Призраки становились все назойливее. Над головой у него роились тучи насекомых – время от времени он принимался отмахиваться, но они не обращали на это никакого внимания и продолжали кружиться над ним жужжащим вихрем, сверкая на солнце крылышками.

Он приближался к пригорку, который приметил издалека. Подойдя вплотную, он уперся руками в землю, вскарабкался на сухой берег и повалился ничком, с трудом переводя дыхание. Следующей шла Иоланда – когда она добралась до пригорка, он протянул руку и вытащил ее на берег рядом с собой. Почти вплотную за Иоландой следовал Шишковатый, а сзади, пыхтя, с багровым лицом, грузно брел сквозь воду и грязь аббат. Один за другим они подошли к пригорку, и Харкорт помог им выбраться на берег. Все уселись в ряд, промокшие, усталые и слишком запыхавшиеся, чтобы разговаривать.

– Ни о чем подобном речи не было, – сказал наконец аббат. – Я знал, конечно, что придется много ходить, против ходьбы я ничего не имею. Но пробираться вброд через такую грязь – не самое увлекательное приключение, на мой взгляд. Это не что иное, как тяжелая работа.

– Нам бы, может быть, не пришлось этого делать, – заметил Шишковатый, – если бы ты оставил в покое тот бугор. Но нет, тебе обязательно нужно было пойти и стереть его в порошок.

– Я убежден, что другие бугры не могли произойти от того, с которым я расправился, – возразил аббат, – Не может быть, чтобы клочья, которые я от него оставил, побежали за нами вдогонку и превратились каждый в новый бугор.

– Ну, не знаю, – сказал Шишковатый, – хотя от них всего можно ожидать. В свое время мне довелось слышать немало всяких страстей о том, на что они способны. Может, этот холм – их любимое место и они зарождаются здесь во множестве. Может, жизнь не пробудилась бы в них еще много лет, но когда они узнали…

– Узнали? – переспросил аббат.

– Ну да, узнали, что появился враг и напал на них, они не стали дожидаться своего срока и собрались отомстить.

– Ну уж и отомстить, – презрительно сказал аббат, подняв булаву и стукнув ею по земле. – Вот дали бы мне волю, тогда у них уж точно появился бы повод отомстить.

– Все это уже позади, – прервал его Харкорт. – Забудьте об этом. – И, обращаясь к Иоланде, сказал: – Вон там впереди, на сухом островке, я, по-моему, вижу продолжение тропинки.

– Значит, здесь и вправду есть тропинка, – радостно откликнулась она, – и мы идем правильно. Когда она исчезла, я боялась, что мы пошли не той дорогой, что она скоро кончится и что никакой тропы на самом деле нет. Но если ты прав, значит, тропа есть. Она только была под водой, а теперь мы снова на нее вышли.

Харкорт пожал плечами:

– Мы можем еще десять раз ее потерять, такая уж тут местность. Но надо идти дальше. Как ты думаешь, много мы прошли? Полпути уже есть?

– Не думаю. Полпути мы еще не прошли. Хорошо, если мы доберемся до того берега к ночи.

– Вполне можем добраться, – сказал Шишковатый, – если будем идти и идти. И не будем останавливаться отдохнуть и поболтать всякий раз, как увидим сухое место.

– Если мы не будем отдыхать, – возразил аббат, – мы, может быть, вообще не дойдем до того берега. Время от времени нужно делать передышку, чтобы собраться с силам д.

– Никогда еще не видел, чтобы такой большой и сильный человек оказался таким слабаком, – с презрением сказал Шишковатый.

– Ты мне всегда нравился, Шишковатый, – отвечал аббат. – Я тебя всегда уважал, хоть ты и нелепо устроен. Но в трудную минуту проявляется твой скверный характер, раньше я этого за тобой не замечал.

– Ну, хватит вам препираться, – прервал их Харкорт. – Перестаньте оба. Мы все в одинаковом положении, и отправились все добровольно. Никто никого не заставлял.

– Я хочу знать одно, – не унимался аббат. – Зачем нам понадобилось лезть в это болото? Вчетвером мы легко прорвали бы кольцо бугров и пошли бы посуху вокруг. В конце концов, как они могли бы нас остановить? Взять хотя бы того, что был у костра, – я пошел и расколошматил его в клочья.

– Я думаю, это законный вопрос, – поддержал его Харкорт, обращаясь к Шишковатому. – Я сам об этом думал. Мы, конечно, поверили тебе на слово…

– Вопрос законный, и я с удовольствием на него отвечу, – сказал Шишковатый. – Тот, что у костра, просто не знал, с каким сумасшедшим он имеет дело. Он ничего не успел предпринять. Этакий солидный, благообразный христианин ни с того ни с сего кинулся на него с двадцатифунтовой железной булавой и…

– А что я должен был делать? – возмутился аббат. – Он испускал такую вонь и злобу…

– Я пытался тебя предостеречь, – возразил Шишковатый, – но не успел. Я бы тебя остановил, если бы мог, но было уже поздно. А после этого разумнее всего было удирать. Должен сказать, мне и в голову не могло прийти, что другие бугры прорежутся из-под земли и двинутся за нами, чтобы взять нас в кольцо. Судя по всему, что я знал о природе и истории бугров, такое вообще немыслимо. Я называю их буграми, потому что вы их так называете, но у них есть другое, древнее название…

– Ты много чего говоришь, – сказал аббат, – но ничего путного. Скажи мне коротко и ясно, почему мы не могли прорваться через кольцо бугров.

– Некоторый шанс у нас был, – отвечал Шишковатый, – но шанс весьма сомнительный, и это, скорее всего, обошлось бы нам очень дорого. Вы же почувствовали на себе их злобу.

– Еще бы, – подтвердил Харкорт. – Все почувствовали. И злобу, и вонь. Не знаю, отчего это, от злобы или от вони, только меня всего скрючило. Я хотел подойти…

– Меня ничуть не скрючило, – заявил аббат.

– Это потому, что ты такой нечувствительный, – сказал Шишковатый. – Ты много разглагольствуешь о душе, а у тебя самого никакой души нет, и кроме того…

Аббат вскочил и замахнулся на него булавой.

– Не смей мне такое говорить! – вскричал он. – Ты не смеешь…

– Сядь! – приказал Харкорт ледяным голосом. – И положи свою булаву. Мы будем вести себя, как подобает джентльменам, чего бы нам это ни стоило.

Аббат с ворчаньем уселся, но булаву из руки не выпустил.

– А теперь, – сказал Харкорт Шишковатому, – ответь нам на вопрос, и без всяких посторонних рассуждений.

– Ответ состоит в том, – сказал Шишковатый, – что мы имеем дело с существом, у которого нет ничего общего ни с одним обитателем здешнего мира. Оно сродни самым глубинным корням жизни, наименьшему общему знаменателю природы. А природа, если хорошенько подумать, по сути своей жестока. Жестока и безразлична. Природе несвойственна любовь, ей все равно, что случится с кем или чем бы то ни было. Ее нельзя уговорить. Всем приходится жить по ее правилам. Ошибись хоть немного – и она тебя убьет не задумываясь. Зло – это, по определению, отсутствие любви. Чтобы стать воплощением зла, достаточно одного – не испытывать любви, не подозревать даже, что она существует. Подлинное зло не любит даже само себя. Эти бугры не просили, чтобы их наделили жизнью; жизнь навязана им некоей неведомой, таинственной алхимией мертвой или умирающей материи. Может, жизнь даже внушает им отвращение, может, они недовольны тем, что их насильно заставили появиться на свет, хотя они об этом никого не просили. До вас понемногу начинает доходить, с чем мы имеем дело?

– Кажется, да, – задумчиво произнес Харкорт.

– Если бы мы напали на те бугры, – продолжал Шишковатый, – очень может быть, что они уничтожили бы нас прежде, чем мы смогли бы вступить с ними в схватку. Они ошеломили бы нас заложенной в них злобой, задушили бы зловонием, отравили бы накопленным в них ядом, покончили бы с нами десятком других способов. Они знали о нас и ждали нас. Лучшего ответа я дать не могу, потому что о буграх никто ничего толком не знает. Специалистов по ним не существует – каждый, кто вздумает стать таким специалистом, умирает раньше. – Он умолк и оглядел остальных. – Вы удовлетворены? Я ответил на ваш вопрос?

Никто ничего не сказал.

– Больше всего они любят выводиться, если это можно так назвать, в нетронутой лесной почве, – продолжал Шишковатый. – Там, где много лет скапливались гниющие отбросы леса, в которых содержатся неведомые начала, дающие толчок к их появлению. Почва этого леса лежала нетронутой, наверное, несчетные столетия. Я никогда не слышал, чтобы кто– нибудь попал в такое положение, как мы. Даже в самых невероятных легендах моей расы не говорится, что они могут вылупляться разом в таком множестве. Я думаю, нападение на одного из них заставило остальных появиться на свет раньше времени. Как они узнали об этом нападении, я не знаю и даже представить себе не могу. В наших легендах ничего не говорится о том, что они способны общаться между собой.

– А здесь они до нас не доберутся? – спросила Иоланда.

– Думаю, что нет. Правда, они могут передвигаться, и иногда, боюсь, довольно быстро, но норовят оставаться поблизости от того места, где вывелись. Я полагаю, они не покинут леса, и очень сомневаюсь, чтобы они решились последовать за нами через болото, – Он покачал головой, – Вы должны понять, что меня все это тоже поразило. Они – порождение самых древних времен. Когда-то, гласят легенды, их было много. По мере того как редели леса и расширялись пашни, их становилось все меньше и меньше: места их обитания понемногу исчезали. Если бы вы меня спросили, я бы сказал, что их больше не осталось вообще, что это просто персонажи древних легенд, что они давно вымерли.

– Кому могло бы прийти в голову тебя об этом спросить, – сказал Харкорт, – если никто ничего о них не знал и ты ничего не говорил?

– Мало ли о чем я ничего не говорил, – ответил Шишковатый и поднялся на ноги, – Двинемся дальше? – предложил он. – Чарлз, ты что-то говорил о тропинке, которую как будто видел впереди.

– Да, – сказал Харкорт. – Я снова пойду первым и поведу вас к ней. Это островок с несколькими деревьями на краю.

Из-за камышей его удается увидеть только изредка. По-моему, он немного больше этого пригорка.

– А вам тоже не дает покоя какое-то нашептывание и бормотание? – спросил аббат, – Иоланда, ты, кажется, говорила, что это призраки?

Она кивнула:

– Да, призраки. По крайней мере, так говорят. Не нашедшие покоя души людей, которые умерли вне лона Святой Церкви и теперь блуждают повсюду. Тут, наверное, погибло множество беженцев, когда они спасались от Нечисти.

– А мы ничего не можем для них сделать? Никак нельзя дать им покой?

– Не знаю, – ответила Иоланда. – Я только знаю, что они тут есть. Я ни с кем никогда о них не говорила. Конечно, я скорблю о них, как подобает христианке.

– Попробуй побрызгать на них святой водой, – посоветовал аббату Шишковатый.

Тог только презрительно засопел, с трудом поднялся и подоткнул повыше свою сутану, вымазанную до колен грязью и насквозь мокрую.

Они снова отправились в путь. Пригорок, как и подозревал Харкорт, оказался лишь маленьким клочком суши, поднимавшимся над водой. Они пересекли его и опять вошли в воду.

Болото было не очень глубоким – большей частью по щиколотку и только местами по пояс. Дно его покрывал скользкий, липкий ил, в котором кое-где прятались коряги и кучи камней. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не споткнуться.

Время от времени им попадались открытые водные пространства, но чаще всего они шли по узким, извилистым протокам, по обе стороны которых поднимались болотные травы и камыш. Кое-где из болота торчали мертвые деревья – скелеты тех деревьев, что стояли здесь давным-давно, еще до того, как все переменилось и появилось болото.

Пока они отдыхали и болтали на пригорке, призраки как будто исчезли или, по крайней мере, угомонились. Теперь, когда они снова шли по болоту, призраки вернулись, и снова постоянно слышался их шепот. Харкорт попытался не слушать, но это было очень трудно – они окружили его со всех сторон и продолжали свою неумолчную болтовню.

На первых порах их невнятное бормотанье заставляло его содрогаться от ужаса. Он этого не стыдился и утешал себя тем, что всякий призрак должен вызывать если не страх, то, по крайней мере, тревогу, и совсем не обращать на них внимания ни один нормальный человек не способен. Но, прислушиваясь час за часом к их бормотанью, он почувствовал, как первоначальный ужас уступает место раздражению. Они превратились в досадную помеху, все еще способную вызывать страх, но чаще просто надоедавшую сверх меры. Он попробовал было не вслушиваться, но устоять против них не могла даже самая сильная воля. Они были слишком близко, их голоса звучали слишком настойчиво, чтобы можно было заставить себя их не слышать. Временами ему казалось, будто призрачные пальцы цепляются за его руки, пытаясь задержать его, но он говорил себе, что это всего лишь причуды разгулявшегося воображения.

Иногда ему казалось, что он различает отдельные слова и фразы, хотя он опять-таки не был уверен, расслышал ли их на самом деле или невольно вообразил. «Вернитесь! – говорили они (или это только ему казалось?). – Вернитесь, дальше идти опасно». В ушах у него звучали предостережения, слышались мольбы. «Помогите нам! Бога ради, сжальтесь! Будьте милосердны! Мы пребываем здесь, в мире теней, между жизнью и смертью, уже не живые и еще не мертвые. Если никто нам не поможет, мы останемся здесь навсегда». Их речи, конечно, на самом деле не были такими связными – это были лишь отдельные слова и обрывки фраз, в которых звучала мольба и которые складывались в некое подобие целого только в его фантазии.

– Ложитесь! – взревел позади аббат. – Ложитесь все и прячьтесь получше!

Инстинктивно, ни о чем не думая, Харкорт присел на корточки и вжался в перепутанную стену болотных трав на краю протоки. Оглянувшись, он увидел, что остальные тоже притаились, как цыплята на птичьем дворе, припавшие к земле при появлении ястреба. Аббат, который шел последним, указывал вверх. Харкорт поднял голову и увидел их – три болтающиеся грязные тряпки, которые кругами плавали в голубом небе над болотом, никуда особенно не спеша и высматривая себе жертву. Они были высоко и казались всего лишь движущимися точками на фоне неба.

Драконы, сказал он себе. Три дракона на охоте. Может быть, те самые, что напали на единорогов. Он присмотрелся, пытаясь разглядеть, не болтается ли у одного из них на шее веревка, но драконы были слишком высоко.

Время шло, а драконы все кружили у них над головой. Один раз они начали спускаться ниже, но через некоторое время снова поднялись ввысь. Не сводя с них глаз, Харкорт выругался. Драгоценное время уходит, а из-за драконов они не могут выйти из болота. Им нужно миновать эту коварную трясину до наступления ночи. А если дело и дальше пойдет так же, как до сих пор, и они будут то ползать по кустам, чтобы поглазеть на единорогов, то прятаться в камышах от драконов, – им никогда не добраться до цели.

Там, в замке, им казалось, что они знают, с чем им предстоит встретиться – всего лишь с великанами, троллями, драконами и прочей Нечистью. Теперь он понял, что на Брошенных Землях все не так просто. Уже за это короткое время они повстречали два новых явления, о которых ничего не знали и которых не могли даже вообразить: бугры в лесу и призраки на болоте. Сколько еще сюрпризов ожидало их в дальнем пути? Этого Харкорт не знал и злился, что приходится терять время.

Теперь, когда он стоял неподвижно, призраки одолевали его еще настойчивее и в еще большем числе. Их бормотанье заполнило весь его мозг до того, что больше он ничего не замечал. Но слова их, если это действительно слова, были лишены всякого смысла.

И среди них вдруг прозвучало одно слово, наделенное для него глубочайшим смыслом. Одно-единственное слово, которое он сразу распознал.

«Элоиза»!

На мгновение забыв обо всем, он выпрямился и громко воскликнул:

– Элоиза? Что вы сказали про Элоизу?

– Ложись! – рявкнул аббат. – Ложись, идиот!

Харкорт снова присел в камыши и взглянул в небо. Драконы были еще там – три болтающиеся грязные тряпки на голубом фоне.

Глава 11

В конце концов драконы улетели, направляясь куда-то на восток. Разыскивали ли они людей или просто вылетели на охоту, так и осталось неизвестным.

Харкорт не заметил, как они улетели, он даже не смотрел на них. Он по-прежнему сидел на корточках в протоке, наполовину забившись в окаймлявшие ее болотные травы, и в ушах у него звучало одно слово: «Элоиза! Элоиза! Элоиза!»

И все это время нескончаемые тучи невидимых призраков – невидимых, если не считать возникавшего время от времени легкого колыхания воздуха, которое можно было заметить только уголком глаза, – осаждали его, с неумолчным бормотаньем кружась над головой. Он пробовал заговаривать с ними, кричать на них – про себя, мысленно. «Расскажите мне! – беззвучно умолял он. – Расскажите мне об Элоизе! Что вы хотели о ней сказать?» В голове его мелькнула мысль, которая потрясла его до глубины души: если он действительно услышит что-то о ней в таком месте, из уст бормочущих болотных призраков, он в ужасе отшатнется. «Здесь все нечисто и отвратительно, – подумал он. – Здесь не может быть Элоизы! Я не хочу, чтобы она нашлась здесь! Да ее здесь и не может быть – ведь если она умерла, то умерла не здесь, а на том берегу, в замке Фонтен!»

Одолеваемый мучительными раздумьями, он сидел, пригнувшись, на корточках, уйдя в себя, забыв обо всем, что его окружало, – о ярко светившем солнце, о тухлой болотной воде, о шорохе камыша, о кружащих в небе драконах.

Он не хотел, чтобы Элоиза нашлась здесь, в этой зловонной трясине. А хотел он вообще, чтобы она нашлась? Эта непрошеная мысль, возникшая из самых глубин его сознания, заставила его вздрогнуть: ему стало страшно от того, что она могла прийти ему в голову, что она могла зародиться где-то там, в сокровенных глубинах души, о которых он и сам не подозревал.

Он больше не помнил лица Элоизы: оно навсегда осталось для него скрытым прядью волос, упавшей от порыва ветра. И, глядя на ее подарок, он больше не помнил слов, которые она сказала ему, даря книгу, не видел, как ее пальцы перелистывают страницы. С годами она уплыла от него, отступила куда-то вдаль. «Боже! – сказал он себе в ужасе, – Боже мой, ведь я ее забыл!»

«Боже! – взмолился он, – Сделай так, чтобы ее здесь не было. Чтобы я не услышал здесь ее голос. Если она здесь и я ее встречу, я отшатнусь от нее с отвращением, и это разобьет сердце нам обоим. Мы не должны встретиться в таком отвратительном месте. Когда мы встретимся снова… Если нам суждено встретиться, это должно случиться на цветущей поляне, овеваемой легким ветерком. Но не здесь, Боже, не здесь!»

Его заставил очнуться оклик аббата.

– Чарлз, пошли. Веди нас, мой друг. Драконов больше не видно.

Харкорт медленно поднялся, словно пробуждаясь от кошмара. Подняв голову, он взглянул на небо. Драконов не было. Он машинально побрел, пошатываясь, вперед, следуя за извилинами протоки. Скоро она кончилась, влившись в мелкое стоячее озерцо, и там, по другую его сторону, поднимался островок, который Харкорт заметил еще издалека, – с несколькими деревьями на берегу и тропинкой, поднимавшейся от берега мимо деревьев.

Аббат, шлепая по воде, обогнал Иоланду и Шишковатого и поравнялся с ним.

– Из-за этих драконов мы потеряли много времени, – произнес он, пыхтя от быстрой ходьбы. – Мы не успеем пересечь болото до наступления ночи.

Харкорт поднял глаза и увидел, что солнце уже заметно склонилось к западу.

– Сделаем все, что сможем, – ответил он. – А если придется здесь заночевать, как-нибудь устроимся.

– Плохо дело, – сказал аббат, – Совсем плохо. Мы бы должны быть уже за много лиг отсюда, на суше.

– Дальше пойдет лучше, – сказал Харкорт, – я в этом не сомневаюсь. Как только выберемся на сухое место, идти станет легче.

Они продолжали свой путь. Через некоторое время Харкорт спросил:

– Как ты думаешь, это за нами охотились драконы? Откуда они могли узнать, что мы здесь?

– Не знаю, – отвечал аббат, – Я об этом думал и ничего не мог придумать. Но какая разница? За нами они охотились или нет, стоило им нас заметить, они бы все равно на нас кинулись.

– Ты не разглядел, не было у одного из них веревки на шее?

– Нет, не заметил. Они были слишком высоко. Но я тоже об этом подумал.

– У меня такое предчувствие, – сказал Харкорт, – что рано или поздно мы еще повстречаемся с этим драконом. И очень может быть, что лицом к лицу. Я намерен его убить.

– Ты романтик, Чарлз, – сказал аббат. – Неизлечимый романтик. Хотя характер у тебя тяжелый и угрюмый, ты живешь в мире фантазий. Фантазии окружают тебя даже среди бела дня. Кому кроме тебя могло прийти в голову заарканить дракона?

– Я серьезно, – сказал Харкорт. – Это не пустые слова. Я чувствую, что повстречаюсь с этим драконом лицом к лицу. И сделаю все, чтобы его убить.

– Ты считаешь, что это у тебя на роду написано с того самого дня у подножия Драконова хребта? Что тогда пришло в движение нечто такое, что должно разрешиться здесь, в глубине Брошенных Земель?

– Про это я ничего не знаю, – отвечал Харкорт, – Я не так склонен философствовать, как ты. У меня только есть такое предчувствие, вот и все.

Идти становилось все труднее, и остров, лежащий впереди, казалось, отдалялся, вместо того чтобы приближаться. Харкорт взглянул себе под ноги и увидел, что вода едва доходит ему до щиколоток. Он по-прежнему шагал вперед, но продвигался как будто медленнее, чем до сих пор. Казалось, вода сделалась густой, как патока. Что-то стало и с воздухом: он был какой-то необычно плотный и не такой прозрачный, как всегда.

– Гай! – позвал он почти шепотом.

– Да, я тоже заметил, – сказал аббат, – Что-то происходит.

Они брели вперед, стараясь идти побыстрее, как шли раньше, но вокруг них все стало каким-то непривычным. Они шагали все так же широко, но расстояние, которое они покрывали, с каждым шагом становилось меньше и меньше. Остров впереди то расплывался в глазах у Харкорта, то снова обретал четкость. В ушах его время от времени еще слышалось бормотанье болотных призраков, но голоса их казались искаженными и гулкими, словно звучали из пустой бочки.

А сбоку, слева – нет, теперь как будто справа – кто-то следил за ними, не сводя глаз. Харкорт вертел головой во все стороны, но ничего не видел, кроме простиравшегося вокруг болота. И несмотря на это, его не покидало ощущение, что кто-то за ними следит. Что там, в стороне, не то слева, не то справа, сидит в грязи какое-то чудище, которое, злобно. ухмыляясь, глумится над ними.

Они шли и шли вперед, хотя и медленно. Остров как будто стал немного ближе. «Может быть, когда мы до него доберемся, – подумал Харкорт, – все опять станет как прежде? Вокруг нас снова будет старый, привычный, безопасный мир, обыкновенный воздух, обыкновенная вода?»

И тут, даже не повернув головы, он заметил уголком глаза некое существо, которое, глумливо ухмыляясь, сидело в стороне. Оно было наполовину погружено в жидкую грязь, но даже та его часть, что оставалась снаружи, была видна как-то искаженно, неотчетливо, словно сквозь плохое стекло, которое делает очертания всех предметов волнистыми и дрожащими. Существо, казалось, почти целиком состояло из огромной пасти и глаз, было покрыто бородавками и чем-то напоминало жабу, хотя это была вовсе не жаба. Харкорт лишь мельком заметил его, и оно тут же исчезло. Он попробовал взглянуть на него снова, но ничего не получилось – он сам не понимал, как это ему удалось в первый раз. Он толком не отдавал себе отчета в том, зачем ему понадобилось увидеть это существо еще раз, потому что зрелище было не из приятных. Но он чувствовал, что должен знать, кто напускает на них эти злые чары (если это чары), потому что, не зная этого, нельзя их преодолеть. Правда, ему все равно было не очень понятно, почему он догадался бы, как их преодолеть, если бы увидел это существо снова.

Он ничего не сказал аббату, потому что аббат, скорее всего, просто не поверил бы. Только что аббат сказал, что он романтик и живет в мире фантазий. Хотя где же и жить в мире фантазий, подумал он, как не на Брошенных Землях?

Наконец они достигли островка и поднялись на отлогий берег. Харкорт надеялся, что, когда они доберутся до островка, все это кончится, но ничего не изменилось: идти было не легче, чем по болоту. При обычных обстоятельствах он, выбравшись на сушу, присел бы отдохнуть, но теперь не стал останавливаться. Не остановился и аббат – Харкорт подумал, что он тоже будет идти вперед, пока они не освободятся от чар.

Если не считать нескольких деревьев у берега, островок был гол и невелик размером. Однако по нему шла тропинка – она привела их к противоположному берегу острова, за которым снова простиралась вода. Вдали из нее поднималось что– то вроде холма, сложенного из нагроможденных белых камней.

Снова ступив в воду, они сразу поняли, что наваждение кончилось. Вода была самая обыкновенная, и воздух был чист. Они увидели, что следующий остров, похожий на нагромождение камней, гораздо дальше, чем им показалось сначала.

Аббат шумно вздохнул.

– Слава Создателю! – произнес он с такой горячностью, какой Харкорт в нем никогда еще не замечал. – Наконец-то оно нас отпустило!

Они прошли еще немного, но ничего не менялось – мир вокруг оставался тем же, что и был. Оглянувшись, они увидели, как с берега в воду с плеском входят Иоланда и Шишковатый.

– Ты знаешь, что это было? – спросил аббат Иоланду. Та покачала головой:

– Какое-то мелкое наваждение, и все. Не знаю, откуда оно взялось.

– Кто-то только чуть дотронулся до нашего плеча, – сказал Шишковатый, – чтобы напомнить, что ждет нас впереди.

– Ну, теперь, кажется, все кончилось, – сказал Харкорт. – Надо побыстрее двигаться вперед. Солнце уже слишком низко; боюсь, что засветло нам до берега не добраться. Лучше всего дойти до того скалистого островка и там заночевать.

– Целых два дня ушло у нас на то, – сказал аббат, – чтобы пройти каких-то две лиги. При таких темпах мы никогда не доберемся.

– Доберемся, – возразил Шишковатый, – Обязаны добраться. И по болоту нам больше идти не придется.

Они направились к каменистому островку, идя уже не гуськом, а рядом. Солнце садилось за голубевшую на западе цепочку холмов, на болоте стало темнеть. Послышались крики ночных птиц, в небе появились стаи уток, подыскивающих себе место для ночлега. Над болотом поднимались клочья тумана, которые ползли над самой поверхностью воды, протягивая во все стороны свои призрачные щупальца. В темнеющем небе на востоке показалась бледная луна.

Снова их окружили призраки. Теперь Харкорту казалось, что время от времени он видит их туманные силуэты, хотя он не знал, действительно ли это призраки или просто клочья тумана. Их бормотанье, как и раньше, было невнятным, но в нем по-прежнему то и дело слышались жалобные мольбы о помощи и едва различимые предостережения. Но имени Элоизы Харкорт больше не слышал, да теперь уже и не был уверен, слышал ли его раньше: может быть, это был всего лишь плод воображения.

– Я еще никогда в жизни не испытывал на себе чар, – сказал аббат. – Должен сказать, жуткое ощущение. А вы когда-нибудь такое испытывали? Ты-то, Чарлз, нет, это я знаю, а остальные?

– Я – нет, – ответила Иоланда. – Но я сразу поняла, что это такое. Наверное, инстинктивно, потому что ничего такого со мной раньше не случалось.

– Два раза в жизни, – сказал Шишковатый, – я подвергался действию чар, и оба раза наваждение было куда сильнее, чем сейчас. Это очень слабое волшебство. Будто какому-то чародею просто вздумалось немного поразмяться.

– Я тоже поняла, что это не слишком серьезно, – подтвердила Иоланда. – Не чувствовалось, чтобы нам хотели причинить вред.

– Бог мой! – воскликнул аббат, – Уж не хотите ли вы сказать, что тут полным-полно чародеев и они только и ждут, пока не появится какой-нибудь путник, на котором можно попрактиковаться в своем искусстве?

– На Брошенных Землях ничему не следует удивляться, – сказала Иоланда.

– Ты так говоришь, словно тебе не страшно, – удивился аббат. – Ты это знала и все же решилась пойти с нами проводником?

– Мне страшно, – ответила Иоланда. – Но я немного верю в свои силы и думаю, что вовремя замечу опасность и что– нибудь сделаю, чтобы ее избежать. Вы же знаете, я здесь уже бывала.