Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

– Я разделяю вашу великую тревогу, – сказал Езекия.

– То есть? – удивленно спросил Джейсон.

– Я понимаю, что вы должны чувствовать, – отвечал робот. – Возможно, не все, кто находится среди звезд. Но вы и мисс Марта, вы двое, конечно…

– Не только мы, – сказал Джейсон, – А индейские племена? Уклад жизни их предков однажды уже был нарушен. Это должно повториться? Они создали себе новую жизнь. Отказаться от нее теперь? А как насчет твоего народа? Вы стали бы счастливее, будь здесь больше людей? Иногда я думаю, что да.

– Некоторые из нас, возможно, – сказал Езекия. – Наше дело – служить, а здесь мало тех, кому мы можем служить. Вот если бы племена…

– Но ты же знаешь, они не хотят иметь дело с вами.

– Я собирался сказать, – продолжал Езекия, – что среди нас есть такие, кто, может быть, неблагосклонно отнесется к возвращению людей. Я мало о них знаю, они заняты каким-то проектом…

– Ты имеешь в виду то строительство вверх по течению реки?

Робот кивнул.

– Вы могли бы с ними поговорить. Может, они чем-то помогут.

– Думаешь, они станут нам помогать? Захотят?

– Ходят слухи, – сказал Езекия, – о грандиозных новых идеях, о какой-то чрезвычайно интересной работе. Я ничего в этом не понимаю.

Джейсон, сгорбившись, сидел на своем камне. Его пробрала дрожь, и он плотнее завернулся в плащ. Ночь неожиданно стала словно темнее и показалась исполненной одиночества и даже немного пугающей.

– Спасибо, – проговорил он. – Я подумаю об этом.

Утром он отправится на берег реки и поговорит с Горацием

Красное Облако. Быть может, Гораций подскажет, что делать.

Глава 14

Из записи в журнале от 18 сентября 2185 года:

…Вскоре после того, как мы начали совершать дальние поездки, собирая библиотеку и хоть какие-то произведения искусства, ко мне явились четыре робота. Я их не узнал. В конце концов, роботов вообще трудно отличить друг от друга. Может, они уже несколько лет работали на ферме, а может, только что пришли. Сейчас, когда я об этом пишу, я сам удивляюсь, почему не расспросил их подробнее. Возможно, оттого, что я был так изумлен – и в некотором смысле расстроен – их просьбой.

Они сказали, что их зовут Езекия, Никодемус, Ионафан и Авен-Езер и что, если я не возражаю, они хотели бы поселиться в монастыре, который расположен от нас неподалеку, и посвятить все свое время изучению христианства. Похоже, они решили, что человек изучил религию совершенно недостаточно, а они, как беспристрастные ученые, могли бы исследовать сей предмет гораздо глубже. Я не заметил никаких признаков религиозного пыла, хотя опасаюсь, что если они будут продолжать (а они этим занимаются уже почти тридцать лет), то в конце концов впадут в религиозный фанатизм. Даже сейчас я не уверен (пожалуй, сейчас даже менее уверен, чем тогда), что был прав, удовлетворив их просьбу. Быть может, было неправильно или неразумно допускать роботов к столь деликатному предмету. Я полагаю, фанатики занимают свою нишу в любом обществе, но мысль о фанатичных роботах (фанатичных в любой области, а религия прямо-таки плодит фанатиков) не слишком меня прельщает. Все это наводит на размышления о ситуации, которая может оказаться просто пугающей. Раз большая часть человечества исчезла, а все роботы остались, они со временем могут попытаться заполнить образовавшуюся пустоту. Они были созданы, чтобы служить нам, и по самой своей природе не могут пребывать в бездействии. Невольно задаешься вопросом: не замыслят ли они, по причине отсутствия людей, служения самим себе? Каковы их побуждения и цели? Несомненно, не человеческие, что, я бы сказал, чрезвычайно отрадно. Однако лишь с простительным опасением можно рассматривать создание новой философии и новых ценностей существами, которые были созданы чуть более века назад и не прошли периода эволюции, как человек и все остальные обитатели Земли (не будем, впрочем, забывать, что человек, при всей своей длительной истории, развивался, возможно, все же слишком быстро). Быть может, им потребуется-таки время на некую эволюцию, чтобы создать логическую опорную базу. Но, боюсь, период этот окажется коротким, и, как следствие, существует вероятность серьезных ошибок. Эволюция предоставляет время для того, чтобы опробовать и отбросить негодное, и потому естественным образом выпрямляются неверные изгибы. У роботов же многие из этих изгибов будут перенесены в окончательно сформировавшееся мышление.

Но я отвлекся. Возвращаюсь к тем четверым, что явились со мной поговорить. Для этой работы, сказали они, им нужны религиозные сочинения, и поинтересовались, нельзя ли им сопровождать нас, когда мы выезжаем на сбор книг; они, дескать, готовы нам помогать, а мы будем поставлять книги для их занятий. В их помощи мы не нуждались, и у нас достаточно своих роботов. Не понимаю (а может, и тогда не понимал), по какой причине, но я согласился. Возможно, их планы показались мне в тот момент комичными. Я тогда даже посмеялся, хотя теперь мне вовсе не до смеха.

Создание библиотеки оказалось гораздо более трудной задачей, чем я ожидал. Казалось бы, проще простого сесть и написать список, имея в виду, что нам нужны Шекспир, Пруст, Платон, Аристотель, Вергилий, Гиббон, Локк, Еврипид, Аристофан, Толстой, Паскаль, Чосер, Монтень, Хемингуэй, Вульф, Стейнбек, Фолкнер и все прочие писатели, которые вошли бы в любой перечень; что нам требуются учебники по математике, физике, химии, астрономии, биологии, философии, психологии и по многим другим отраслям науки и искусства, за исключением, может быть, медицины, которая, похоже, больше нам не нужна (хотя знать этого наверняка никто не может). Но как можно быть уверенным, что ты не пропустил чего-то такого, о чем в будущем не то чтобы пожалеют – кто об этом будет знать? – но чего просто не будет, когда в том возникнет нужда? И с другой стороны, как знать, не окажутся ли отобранные нами книги со временем не стоящими того места, которое занимают?

У нас будет возможность обрести то, что мы в свое время проглядели. Однако с течением лет сделать это будет все сложнее. Мы уже встретились с большими трудностями. Грузовики требовали постоянного ремонта, и большинство дорог разрушилось от дождей и холодов. Грузовики, разумеется, давно не на ходу. Дороги, я полагаю, разрушились еще больше, хотя, может быть, по ним еще можно проехать в повозке. Настанет время, когда в поисках какой-то книги или книг людям придется отправляться пешком или на лошадях по бездорожью.

Но к тому времени книги, вероятно, уже не сохранятся. Даже в самых лучших условиях давно покинутых городов до них доберутся сырость, грызуны и черви или само время нанесет им тяжелый удар.

В конце концов мы отыскали и перевезли сюда все занесенные в список книги. С предметами искусства трудностей было гораздо больше, главным образом потому, что они занимают больше места, чем книги. Нам приходилось отбирать их мучительно и с величайшим тщанием. Сколько картин Рембрандта, к примеру, могли мы себе позволить, зная, что каждый лишний Рембрандт лишит нас картины Курбе или Ренуара? Именно из-за недостатка места, равно при перевозке и при хранении, мы были вынуждены отдавать предпочтение полотнам меньшего размера. Тот же критерий применялся и ко всем другим видам искусства.

Бывает, я готов заплакать, думая обо всех тех великих достижениях человечества, которые нам пришлось утратить навсегда…

Глава 15

Когда белые люди ушли, Гораций Красное Облако еще долго сидел у костра. Он глядел им вслед, пока они не скрылись из виду. Утро давно прошло, но лагерь еще лежал в тени: солнце не успело подняться над вздымающимися над ним утесами. В лагере было тихо, тише, чем обычно: все поняли, что-то произошло, но не беспокоили Красное Облако. Его не станут спрашивать, подождут, пока он сам все расскажет.

Женщины, как всегда, занимались своими делами, но не стуча котелками и не перекликаясь друг с другом. Люди собирались в кучки, перешептывались, едва сдерживая возбуждение. Остальных в лагере не было – видимо, работали на полях или охотились и ловили рыбу. Тихо… Даже собаки притихли.

Костер прогорел, остались зола да несколько головешек по краям, и тоненькие струйки дыма поднимались от головешек и из середины кострища, где прятался последний остывающий жар.

Красное Облако медленно вытянул руки и держал их над костром, потирая друг о друга, словно умывая дымом. Он даже улыбнулся, заметив, что делает. Рефлекторное движение, наследие прошлой культуры, подумал он, но не убрал рук. Так поступали его далекие предки, совершая обряд очищения, – одно из многих бессмысленных движений, предшествовавших колдовству. Что он и все остальные утратили, отказавшись от колдовства? Разумеется, веру, а вера, возможно, имеет некоторую ценность. Но рядом присутствует и обман, а хочет ли человек оплачивать ценность веры монетой обмана? Мы потеряли так мало, сказал он себе, а приобрели гораздо больше: осознание самих себя как части природной среды. Мы научились жить с деревьями и ручьями, землей и небом, ветром, дождем и солнцем, со зверями и птицами, словно все они наши братья. Прибегая к их помощи, когда появляется в том нужда, но не злоупотребляя ею. Обращаясь с ними иначе, чем белый человек, не властвуя над ними, не пренебрегая, не испытывая к ним презрения.

Он медленно поднялся от костра и пошел по тропинке к реке. Там, где у кромки воды тропинка кончалась, на покрытый галькой берег были вытащены каноэ, и пожелтевшая ива, развесив никнущие ветви, купала в струившемся потоке золото своих листьев. По воде плыли и другие листья: красно-коричневые с дуба, багряные с клена, желтые с вяза – дань деревьев, растущих выше по течению, приношения реке, которая поила их в жаркие, сухие дни лета. Река разговаривала с ним; не только с ним одним, но и с деревьями, с холмами, с небом – приветливый невнятный говорок, бегущий куда-то меж двух берегов.

Он наклонился и зачерпнул полную пригоршню воды, она просочилась между пальцами, и осталась только крошечная лужица в ладонях. Он разжал руки, и последние капли упали обратно в реку. Так и должно быть, сказал он себе. Воду, воздух и землю нельзя поймать и удержать. Ими нельзя владеть. Давным-давно, с самого начала, так и было, а затем появились люди, пытавшиеся ими завладеть, воздействовать на них, заставить работать на себя. Потом вернулся естественный ход бытия, и неужели ему опять придет конец?

Я созову все племена, сказал он Джейсону, когда они сидели у костра. Время запасать на зиму мясо, но это важнее, чем заготовка мяса. Хотя с его стороны глупо так говорить, ибо, даже будь у него людей в тысячу раз больше, и они не смогли бы противостоять бледнолицым, захоти они вернуться. Сил недостаточно, решимость окажется бесполезной, любовь к родной земле ничего не стоит. Люди могут летать среди звезд на своих кораблях. Они с самого начала шли по одному пути, подумал он, а мы – по другому, и наш путь был верным, но мы не силах сопротивляться их ненасытности, как ничто не в силах сопротивляться ей.

После их исчезновения настало хорошее время. Снова свободно дул ветер и беспрепятственно текла вода. Снова в прериях росла густая и сочная трава, лес опять стал лесом, а небо весной и осенью было черным-черно от перелетных птиц.

Ему не нравилась идея отправиться на место, где роботы ведут свое строительство. Он испытывал омерзение при мысли, что робот Езекия поплывет с ним в каноэ, разделив хотя бы временно их древний образ жизни. Но Джейсон совершенно прав – это единственное, что они могут сделать, их единственная надежда.

Он повернул по тропинке обратно к лагерю. Они ждут, и он созовет их всех. Надо выбрать людей, кто сядет в каноэ на весла. Надо послать молодых добыть свежего мяса и рыбы для путешествия. Женщины должны собрать еду и одежду. Дел много: они отправятся завтра утром.

Глава 16

Вечерняя Звезда сидела во внутреннем дворике, когда на дороге со стороны монастыря показался юноша с биноклем и ожерельем из медвежьих когтей на шее.

Он остановился перед ней.

– Ты пришла сюда читать книги, – сказал он. – Я правильно сказал – читать?

На щеке у него была белая повязка.

– Правильно, – ответила она, – Садись, пожалуйста. Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Роботы обо мне хорошо позаботились.

– Ну тогда садись, – сказала она, – Или ты куда-то идешь?

– Мне некуда идти. – Он сел в кресло рядом с ней и положил лук на каменные плиты, которыми был вымощен двор, – Я хотел спросить тебя о деревьях, которые создают музыку. Ты знаешь про деревья. Вчера ты говорила со старым дубом…

– Ты сказал, – ответила она чуть сердито, – что никогда больше не заговоришь об этом. Ты подглядывал за мной.

– Прости, но я должен. Я никогда не встречал человека, который мог бы говорить с деревьями. Я никогда не слышал дерево, которое создавало бы музыку.

– Какое отношение одно имеет к другому?

– Вчера вечером с деревьями что-то было неладно. Я думал, ты заметила. Мне кажется, я с ними что-то сделал.

– Ты шутишь. Как можно что-нибудь сделать с деревьями? С ними все в порядке. Они замечательно играли.

– В них был какой-то недуг, может быть в некоторых из них. Они играли не так хорошо, как могут. Я и с медведями что-то такое сделал. Особенно с тем, последним. Может, со всеми.

– Ты мне рассказывал, что ты их убил. И от каждого брал в ожерелье один коготь. Чтобы вести счет им, сказал ты. И по-моему, чтобы похвастаться.

Она ждала, что он рассердится, но на его лице появилось лишь слегка озадаченное выражение.

– Я думал, – сказал он, – что дело в луке. Что я метко стреляю и стрелы у меня так хороши. Но что, если убивает не лук, не стрелы и не моя меткость, а нечто совсем другое?

– Какая разница? Ты их убил, правильно?

– Да, я их, конечно, убил, но…

– Меня зовут Вечерняя Звезда, – проговорила она, – а ты мне своего имени не сказал.

– Я Дэвид Хант.

– Ну так, Дэвид Хант, расскажи мне о себе.

– Рассказывать особенно не о чем.

– Но у тебя есть свой народ и свой дом. Откуда ты?

– Дом. Да, пожалуй. Хотя мы кочевали с места на место. Мы все время убегали, и многие покидали нас.

– Убегали? От кого?

– От Темного Ходуна. Я вижу, ты о нем ничего не знаешь? Не слыхала про него?

Она покачала головой.

– Это призрак, – сказал он. – Вроде человека, но и не похож на него. С двумя ногами – возможно, только тем и похож. Его не видно днем, только ночью. Всегда на вершине холма, черный такой на фоне неба. Впервые его заметили в ту ночь, когда все исчезли, все, кроме нас, точнее, кроме нас и людей здесь и в прериях. Я первым из наших узнал, что есть и другие люди.

– Ты уверен, что Темный Ходун существует? Может, вы его вообразили себе? Мой народ в свое время напридумывал множество вещей, которых и в помине не было. Он кому-нибудь из ваших причинял вред?

Дэвид нахмурился, пытаясь припомнить.

– Нет, по крайней мере я об этом не слышал. Он никому не причиняет вреда. Но видеть его страшно. Мы все время настороже и, увидев его, переселяемся в другие места.

– Ты никогда не пытался его выследить?

– Нет, – сказал он.

– А я подумала, может, именно этого ты сейчас хочешь. Пытаешься его выследить и убить. Такой великий стрелок из лука, убиваешь медведей…

– Ты смеешься надо мной, – сказал он, но без тени гнева.

– Но ты так гордишься тем, что убил медведей, – ответила она. – Никто из наших не убивал столько.

– Сомневаюсь, чтобы Ходуна можно было убить стрелой. Может, его вообще нельзя убить.

– Может, вообще нет никакого Ходуна, – сказала девушка. – Тебе не приходило это в голову? Мы бы тоже его видели или слышали. Наши бывают далеко на западе, у самых гор, дошли бы слухи. А кстати, почему все эти годы ничего не было известно о твоем народе? Те, кто живет в этом доме, веками разыскивали других людей.

– Поначалу, как мне говорили, и наши тоже. Я только слышал об этом, в разговорах. Мне всего двадцать лет.

– Мы с тобой одного возраста, – сказала Вечерняя Звезда, – Мне девятнадцать.

– Среди нас мало молодых, – сказал Дэвид Хант. – Нас вообще немного, и мы так часто снимаемся с места…

– Странно, что вас мало. Если вы такие же, как мы, вы живете очень-очень долго и совсем не болеете. Мой народ вырос из маленького племени, нас теперь много тысяч. И тысячи потомков немногих людей, обитающих в этом доме, живут среди звезд. И вас должны быть тысячи, вы должны быть сильны и многочисленны…

– Нас могло быть много, – сказал он, – но мы уходим…

– Ты, по-моему, говорил…

– Не к звездам, а по воде. Какое-то безумие заставляет нас уплывать по воде, строить плоты и отправляться вслед за заходящим солнцем. Так было много лет. Я не знаю почему, мне этого никто не говорил.

– Может быть, убегая от Ходуна.

– Не думаю, – сказал он. – Вряд ли те, кто уплывает, знают, почему они это делают.

– Лемминги, – проговорила Вечерняя Звезда.

– Что такое лемминги?

– Маленькие животные. Грызуны. Я про них однажды читала.

– Какое отношение имеют к нам лемминги?

– Я не уверена, что имеют, – сказала она.

– Я убежал, – продолжал он, – Я и старый Джоуз. Мы оба боялись огромного пространства воды. Мы не хотели плыть. Если мы убежим, сказал Джоуз, безумие может не затронуть нас. Джоуз видел Ходуна дважды после того, как мы убежали, и мы опять ударились в бега.

– Джоуз видел Ходуна, а ты…

– Я никогда не видел.

– Как ты думаешь, после того как вы с Джоузом ушли, остальные люди уплыли?

– Не знаю, – сказал он. – Джоуз умер. Он был очень-очень стар. Он помнил, как исчезли люди. Он уже тогда был стариком. Однажды пришел день, когда его жизнь иссякла. Думаю, он был доволен; не всегда хорошо слишком долго жить.

– Но ведь с ним был ты.

– Да, но нас разделяло слишком много лет. Мы хорошо ладили и много разговаривали, но ему не хватало людей, таких, как он. Он играл на скрипке, я слушал, а койоты сидели на холмах и пели вместе со скрипкой. Ты когда-нибудь слышала, как поет койот?

– Я слышала, как они лают и воют, – ответила она. – Но не слышала, чтобы они пели.

– Когда старый Джоуз играл, они пели каждый вечер. Он играл только вечерами. Множество койотов, думаю, нарочно приходили слушать и петь вместе с ним. Иногда приходила целая дюжина, рассаживались на вершинах холмов и пели. Джоуз говорил, что пальцы его уже не такие ловкие и рука, водившая смычок, отяжелела. Я чувствовал, что к нему подбирается смерть, что вместе с волками она стоит на вершине холма и слушает его скрипку. Когда Джоуз умер, я выкопал глубокую яму и похоронил его, а скрипку положил рядом. Мне она была не нужна, а ему бы это понравилось. Потом несколько дней я таскал камни и заваливал могилу, чтобы волки не смогли до него добраться. И все это время я не чувствовал себя одиноким – мне казалось, я все еще с Джоузом. Но я закончил и остался один.

– Ты мог бы отыскать свой народ.

– Я думал об этом, – сказал он, – Но я понятия не имел, где они, и по-прежнему боялся безумия, которое гонит их по океану. У меня было чувство, что, пока я один, безумие не настигнет меня. Это… как это называется?., массовое безумие. И что-то говорило мне, чтобы я шел туда, где восходит солнце. Я много раз думал о том, что же заставляет меня идти. Казалось, нет никакой причины. Но я словно бы что-то искал, хотя и не знал, что именно. Я встретил в прериях твой народ и хотел остаться с ним. Мне бы позволили остаться. Но я не смог. Во мне по-прежнему звучал зов восходящего солнца, и мне пришлось уйти. Ваши люди рассказали мне об этом огромном каменном доме, и я подумал, не его ли я ищу. Я встречал много домов из камня, но боялся их. Мой народ никогда не жил в домах. Мы их боялись. Ночью из них доносились всякие звуки, они были пусты, и, думали мы, может, в них водятся привидения или призраки исчезнувших людей.

– Теперь ты здесь, – проговорила девушка, – и надеюсь, пока останешься. На востоке ты ничего не найдешь, один лес. Там живут наши, но в основном там только лес. А этот дом не похож на дома, которые ты видел. Он не пустой, в нем живут. В нем есть ощущение людей.

– Роботы позволят мне жить у них, – сказал он, – Это добрый народ.

– Но они не люди, – возразила она. – Ты захочешь быть вместе с людьми. Дядя Джейсон и тетя Марта, не сомневаюсь, будут рады тебе. Или, если захочешь, для тебя всегда найдется место в нашем лагере.

– Дядя Джейсон и тетя Марта живут в этом доме?

– Да, но по-настоящему они мне не дядя и не тетя. Я их так называю про себя. Они этого не знают. Дядя Джейсон и мой далекий прапрадед дружат всю жизнь. Они были молодыми, когда все исчезли.

– Может быть, зов восходящего солнца меня не оставил, – сказал он, – Но я был бы рад немного отдохнуть. Я пришел спросить, как ты говоришь с деревьями? Ты говоришь со всеми деревьями или только с одним, определенным?

– Ты не поймешь, – сказала она, – Мы живем рядом с деревьями, ручьями, цветами, животными и птицами. Мы с ними одно целое. И любой из нас может говорить с ними.

– А ты лучше всех.

– Не знаю. Мы это не обсуждаем. Я могу говорить только за себя. Я иду лесом или вдоль ручья и никогда не чувствую себя одинокой. Я встречаю так много друзей и всегда говорю с ними.

– И они тебе отвечают?

– Иногда, – сказала она.

– Ты говоришь с деревьями, а кто-то отправляется к звездам.

– Ты еще не веришь в это.

– Начинаю верить, – сказал он. – Хотя поверить трудно. Я спрашивал об этом роботов, но, по-моему, я не все понял. Они сказали, что из всех людей, когда-то живших в этом доме, остались только двое. Остальные среди звезд. Роботы сказали, что иногда они возвращаются ненадолго. Это так?

– Да. Как раз сейчас один вернулся, брат дяди Джейсона. Он принес тревожные известия. С дядей Джейсоном он сегодня утром отправился в лагерь поговорить с моим прапрадедом.

Я слишком много болтаю, подумала она. Дяде Джейсону может не понравиться, что я рассказываю все совершенно незнакомому человеку, который неизвестно откуда взялся. Просто говорила как с другом. А ведь она толком его не знает. Она видела его вчера, он за ней подглядывал, и сегодня утром, когда он пришел из монастыря. И все же она словно бы знает его уже много лет. Молодой парень. Может быть, все дело в этом. Они оба молоды.

– Ты думаешь, – сказал он, – твои тетя и дядя позволят мне пожить здесь? Ты спросишь тетю?

– Не сейчас, – сказала Вечерняя Звезда. – Она разговаривает со звездами, все утро. Но мы спросим попозже. Ее или дядю, когда он вернется из лагеря.