Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

Глава 56

– Ох, не знаю, не знаю… – с сомнением проговорила Джилл и покачала головой. – Этот Декер…

Теннисон прижал палец к губам. Джилл оглядела комнату. Никого и ничего. После ухода Декера они были в полном одиночестве.

– Вот интересно, где Шептуна носит? – спросил Теннисон. – Не похоже на него – совсем нас бросил.

– Может быть, он отыскал своих родственников, – предположила Джилл, – Декер же сказал, что тут есть пыльники. Наверное, болтает с ними. Они ведь так давно не виделись.

– Мне бы хотелось, чтобы он вернулся поскорее, – признался Теннисон, – Мне надо кое о чем спросить его.

– Значит, и ты чувствуешь что-то такое…

– Да, Джилл, чувствую.

Они сели рядышком на диван. Комната как комната, ковер как ковер. Картины на стенах даже казались знакомыми. Если бы мысленно перенести эту комнату в Ватикан, то и там в ней все было бы на месте. Но все-таки было тут что-то чужеродное, пугающее, неприятное.

Теннисон протянул руку, и Джилл взяла его ладонь в свои. Они сидели рядом, держась за руки, словно двое маленьких детей, одинокие, неуверенные в себе, беззащитные перед лицом угрозы, таящейся в уголках чужого пустого дома с привидениями.

Джилл хотела что-то сказать, но Теннисон крепко сжал ее руку. Она сглотнула комок в горле и промолчала. И прошептала мгновение спустя:

– Джейсон, Шептун вернулся. Он снова с нами.

– Шептун! – позвал Теннисон.

– Я здесь, – ответил Шептун. – Простите, что покинул вас. Но я нашел пыльников. Здесь есть пыльники, представляете?

– Иди к нам, Шептун, – позвала Джилл. – Иди скорее. Давай поговорим втроем.

Шептун послушался. Скоро Джилл и Джейсон почувствовали его присутствие в сознании.

– Понимаешь, – начала Джилл, – нам кажется, что тут что – то не так. Декер не тот. Не такой.

– Я не был уверен, что ты это заметила, – сказал Теннисон. – Но могу твердо сказать: Декер не тот, которого я знал в Ватикане. А ты что скажешь, Шептун?

– Он не тот Декер, которого я знал, – согласился Шептун, – Он Декер, но другой.

– И еще он солгал нам, – сказала Джилл, – Сказал, что не знал о Мэри, покуда мы ему не рассказали. Но это ложь. Это невозможно. Центр уделяет огромное внимание своей безопасности. Мэри дважды проникала сюда, не подозревая, что она – шпионка. Она просто делала свое дело. Первый раз они, может быть, ее и упустили, но второй раз они уж точно ее заметили, потому что применили к ней свою систему психологической защиты, чтобы отпугнуть. Конечно, они не разобрались, кто она такая, потому что кому пришло бы в голову бояться Мэри?

– Да, ты права, – сказал Теннисон. – Наверное, они собрали о ней кое-какую информацию. И наверное, не слишком много. К тому же явно неудовлетворительного качества, поскольку имели дело не с живой Мэри, а с тем, что представляет собой Слушатель, когда отправляется в другие миры и пространства. Но ты права, Джилл. Они знали о ней и кое – что получили-таки. И что бы они ни получили, это наверняка заставило их призадуматься. И судя по тому впечатлению, которое произвел на меня здешний Декер, судя по тому положению, которое он тут занимает, он наверняка должен был знать про это.

– Не наболтали ли мы Декеру лишнего, Джейсон?

– Может быть. Не знаю. Нужно же было что-то ему рассказывать. Может быть, поначалу мы и чересчур много ему рассказали. До того, как я стал примечать, что он какой-то не такой. Я это только почувствовал, не более. Но с Мэри он явно оплошал. Все остальное было в полном порядке, но тут промашку дал. И есть в нем что-то такое, чего не было в прежнем Декере. Ты помнишь, что мы ему рассказали?

– Гораздо лучше я помню, чего мы ему не рассказали. Мы ни словом не обмолвились о роботах. Так что он, по всей видимости, понял, что Ватикан – учреждение, в котором работают люди. Мы не говорили также о религиозном уклоне изысканий. Мы не объясняли ему, откуда взялось название «Ватикан». Мы не говорили ему, что Мэри думала, будто нашла рай. Следовательно, можно надеяться, что он пребывает в убеждении, будто Ватикан – научное учреждение типа здешнего Центра.

– Даже если и так, – вступил в разговор Шептун, – то это его наверняка потрясло. Весь Центр потрясло, я думаю. Представляете себе их удивление: узнать, что в Галактике есть еще один Центр!

– Послушай, но неужели нам действительно удалось попасть сюда так, что они об этом не знали, то есть не знали до тех пор, пока мы, так сказать, не ступили на твердую землю?

– Уверен.

– Но когда мы попали сюда, нас, естественно, обнаружили сразу. Первая же сороконожка о нас сообщила.

– Больше всего меня волнует то, что они уже наверняка сделали наши снимки – как бы ни называлось то, чем они занимаются. Следовательно, сейчас они уже запросто могли реконструировать новых Джилл и Теннисона, кубоиды…

– А слышать нас сейчас они не могут?

– Думаю, нет, – ответил Шептун.

– Но здесь же есть пыльники. Значит, Центру известно, как они ведут себя и как разговаривают?

– Пыльников тут теперь уже мало осталось, – ответил Шептун. – А иногда их тут и совсем нет. Мой народ, по сути дела, к Центру не относится. Они консультируют Центр в случае появления чего-то нового, что может оказаться интересно для них. А что касается воссоздания пыльника, я сомневаюсь, что им это удастся. Ведь мы, в конце концов, – всего лишь беспорядочная масса молекул и атомов.

– Значит, пыльники в каком-то смысле эксплуатируют Центр?

– Можно и так сказать. Сотрудничества, во всяком случае, не было и нет. Мой народ слишком сильно рассеян по Галактике.

– Жаль, что я доверился этому Декеру поначалу, – посетовал Теннисон. – Я так обрадовался, когда его увидел! Увидеть старого друга в таком неожиданном месте… Я говорил с ним как с прежним Декером. И конечно, был слишком откровенен. А потом понял, что этот совсем из другого теста. Любезный такой. Декер сроду таким обходительным не был. И потом, Декер-II солгал несколько раз – я уверен, что солгал. Солгал, что ничего не слыхал о Мэри, солгал, что информация о нем хранилась в файлах лет сто, пока его не воссоздали. А я уверен, что пузыри реконструировали его немедленно. Наверняка они безумно хотели узнать, что за существо свалилось на них из космоса.

– Мне кажется, я понимаю, почему он так изменился здесь, – проговорила Джилл. – Целых сто лет, а скорее всего все двести, он был подвержен воздействию Центра. Он сроднился с этим местом, принял здешние воззрения, впитал здешнюю информацию, философию. Не знаю, есть ли тут какая-то общая философия, но мне почему-то кажется, что есть. Ему кажется, что с ним все в порядке, что он обрел свое место под солнцем, назначенное судьбой. Он – член… как он это назвал? Триады, кажется? Он в триаде с этим пузырем, которого зовет Смоки. Он и еще этот дурацкий сноп. Декер-II – не тот человек, которым был когда-то. Ему, вероятно, пришлось сильно измениться здесь, чтобы выжить. И нельзя винить его за это. Он делал то, что был вынужден делать. Конечно, Джейсон, он совсем не похож на того Декера, о котором ты мне рассказывал. Твой Декер не пытался приспосабливаться ни к кому и ни к чему. Жил как хотел, и плевать ему было на то, как живут другие.

– Ты сказала «триада»? – спросил Шептун, – Если не ошибаюсь, это значит «три»?

– Да, это значит «три».

– Но ведь их больше, чем три, – сказал Шептун. – Я считать умею. Их четверо.

– Четверо?

– Да, четверо. Еще Попрыгунчик.

– Попрыгунчик. Это что, та штуковина вроде осьминога, которая там все время прыгала?

– Да, это он. Он – часть Сноппи, и Декера, и пузыря.

– О господи… – прошептал Теннисон. – Но откуда тебе это известно?

– Известно. Не знаю откуда, но известно. В общем, пузырь и Попрыгунчик очень тесно связаны друг с другом.

– Давайте попробуем подытожить, – предложил Теннисон, – Мы здесь. Мы нашли это место, и это не рай. Нам нужно вернуться в Ватикан и рассказать, что это не рай. Но как мы можем это доказать? Просто сказать – чепуха, нам никто не поверит. А у нас нет времени околачиваться тут, искать вещественные доказательства.

– Да, нам нужно уходить, – согласилась Джилл, – Шептун, можешь отнести нас домой?

– А как быть с кубоидами?

– За них волноваться не стоит. Они найдут дорогу обратно. Если захотят.

– Думаешь, не захотят? А-а-а… понимаю! Они томились в доме престарелых и в кои-то веки выбрались на свободу.

– Значит, мы должны думать только о себе, – резюмировал Теннисон, – Меня беспокоит только одно: сколько времени уйдет на добывание доказательств и насколько опасно промедление. Как только пузыри воссоздадут другую Джилл и другого меня, они могут нас прикончить. А новыми нами могут воспользоваться, чтобы проложить себе дорожку в Ватикан.

– Но почему обязательно так? – спросила Джилл, – Мы тут сидим, дрожим, боимся пузырей. А может быть, все совсем не так обернется. Ведь этот Центр и Ватикан заняты примерно одним и тем же. А вдруг они захотят объединиться с Ватиканом?

– Представляю, в каком восторге будет Ватикан от подобного альянса! – воскликнул Теннисон.

– Это я так, чтобы успокоиться немножко, – объяснила Джилл, – Ищу соломинку. А чувствую на самом деле то же самое, что и ты. Очень, очень может быть, что они недобрые.

– Во-первых, – сказал Теннисон, – я заметил, что Декер очень заинтересовался нашими Слушателями. Много вопросов о них задавал. Он, правда, разглагольствовал о том, что, дескать, методика сбора информации у Центра более совершенна, чем у Ватикана. Ерунда. Ватикан на много световых лет ушел вперед, и эта шайка пузырей с удовольствием наложила бы свои грязные ру… не знаю что, но наложила бы, на Слушателей.

– Но послушай, – вмешалась Джилл, – они ведь уже давным-давно должны были знать о существовании Ватикана! Задолго до нашего появления. Вспомни записи Феодосия. Там же четко и ясно написано, что разведывательный отряд пузырей посетил Ватикан.

– Да, помню, – согласился Теннисон, – Я об этом думал. И еще о том, что Декер-II рассказал нам о методике сбора данных. Но разведывательных вылазок у пузырей великое множество. Они доставляют в Центр тонны информации. Они просто вынуждены относиться к собранным данным избирательно. Сразу изучают, видимо, только то, что представляется особенно важным. Так что не исключено, что информация о Ватикане до сих пор покоится в файлах памяти нетронутой. Ватикан ведь внешне не слишком впечатляет. Если пузыри до тех пор ни разу не видели роботов, то и не задумывались о том, каковы их возможности и способности. Насколько мне известно, кроме людей в Галактике ни одна цивилизация роботов не производит. Так что пузырям робот мог показаться просто машиной, грудой металла. Пробыли они на Харизме недолго, так что, скорее всего, это был всего-навсего одноразовый облет планеты. И еще: вспомните, в записях Феодосия сказано, что тот, кто смотрел на него, выражал взглядом искреннее презрение.

– Но это не более чем личное впечатление Феодосия, – возразила Джилл, – Нельзя на это полагаться.

– А я так не думаю. Робот-кардинал должен быть точен и проницателен.

– Хотелось бы верить, что ты прав, – сказала Джилл.

– Ну так что? – спросил Шептун. – Вы хотите сейчас отправиться домой? Я готов перенести вас. Я и сам, честно говоря, не прочь вернуться.

– Мы не можем вернуться просто так, – ответил Теннисон, – Мы обязаны добыть доказательства. Иначе будет просто пустая трата времени. Нам нужно совершенно железное доказательство.

– Вы подвергаете себя опасности, – предупредил Шептун, – В этом месте я чувствую угрозу.

– Как бы хотелось, – сказал Теннисон, – получше разобраться в том, что здесь происходит. Декер утверждает, что здесь – исследовательский центр, и я склонен ему верить. Но главное – мотивы исследований. Большинство исследовательских центров – тех, где работают люди, – добывают знания ради самих знаний. В Ватикане добывание знаний ведется ради достижения веры, исходя из убеждения в том, что вера происходит из знаний. Но есть ведь и другой мотив: добывание знаний ради власти. Боюсь, что побудительный мотив деятельности здешнего Центра именно таков. Декер обмолвился, что они мечтают расширить масштабы исследований за пределы Галактики. Кто знает, может быть, это означает, что их интересуют знания не сами по себе, а только как средство к достижению власти и господства над миром.

– Может быть, – согласилась Джилл. – Но стремление к власти, как правило, предполагает наличие политической организации. Как ты думаешь, управляют ли здесь политическими методами?

– Узнать невозможно, – ответил Теннисон, – А времени выяснить у нас нет. Сама понимаешь.

– Понимаю, – сказала Джилл. – Все понимаю. Понимаю, что нам нужно вернуться с доказательством. И знаю, что именно можно взять с собой. Одну из сороконожек. Если мы принесем с собой сороконожку, богословы вынуждены будут признать, что это не рай. В раю сороконожки не живут.

– Я сожалею, – вмешался Шептун, – но не смогу транспортировать сороконожку. Вес ее превышает мои возможности. У меня сил не хватит.

– Ну хорошо, если это отпадает, – сказала Джилл, – разве нельзя теперь, когда мы знаем, где находится это место, прислать сюда Слушателей? Они добудут доказательства: все будет запечатлено в кристаллах.

– Не пойдет, – покачал головой Теннисон. – В первый раз пузыри упустили Мэри. Она попала сюда, была сражена тем, что увидела, и вернулась еще раз. В первый раз она все увидела мельком, не подробно. При повторном посещении она, вероятно, надеялась, как и мы теперь, добыть какое-нибудь доказательство. Но во второй раз ее тут заметили, поэтому напугали и выгнали. Так что теперь они прекрасно умеют распознавать Слушателей и ни за что не позволят им еще раз сюда проникнуть.

– Эх, если бы мы сами могли записать здесь кристалл…

– Пустой разговор. Мы же не Слушатели.

– Но нас они впустили, – задумчиво проговорила Джилл, – Как же так? Они наверняка впустили нас сами. Могли бы остановить, напугать, выгнать, как Мэри.

– Ты ошибаешься, – сказал Шептун. – Обитатели математического мира внедряются в другие миры не так, как Слушатели. Кубоиды доставили нас сюда без ведома здешних обитателей. Нас заметили, когда мы уже были здесь. Один раз это получилось, но не уверен, что еще раз удастся. Они поймут, что в системе их защиты существует брешь, и предпримут меры.

– Ну что ж… – проговорил Теннисон. – Итог таков: другой возможности попасть сюда не предвидится. В качестве доказательства нам взять с собой нечего. Наше слово – это все, что мы можем унести с собой, а слову нашему богословы не поверят. К тому же, что бы мы с собой ни принесли, они с пеной у рта будут орать, что мы это взяли не в раю, а подобрали где-нибудь по дороге.

– Хочешь сказать, – спросила Джилл, – что мы зря сюда прибыли?

Что Теннисон мог ответить? «Что ответить?» – спрашивал он себя и не находил ответа. Мог ли их рассказ обо всем, что они тут успели увидеть, помочь Феодосию и его сторонникам продолжить борьбу и удержать богословов от решительных действий? Поможет ли это сохранить Ватикан и Поисковую Программу?

«Если шанс и есть, – думал он, – то очень маленький, слишком ненадежный. И почему нам не пришло в голову продумать все заранее? Разве мы не понимали, что нужно обязательно вернуться с доказательствами? Будь у нас хоть немножко больше времени, мы бы что-нибудь придумали…»

Однако создавалось впечатление, что времени у них крайне мало. Здесь было опасно – почему именно, судить было трудно, но Теннисон ощущал опасность. И Шептун говорил об этом.

«Провал, – думал он. – Полный провал. Мы осуществили свою миссию и с блеском провалились».

Но что он мог сделать? Что могла сделать Джилл? Что могли сделать они все? Гораздо легче было ответить, чего они не могли, не имели права делать. Они не могли позорно, трусливо, поджав хвост, удрать отсюда, по крайней мере пока.

– Если бы мы могли послать хоть какую-то весточку Феодосию… – нарушила молчание Джилл. – Сообщить о том, что мы здесь и что это не рай.

– Я могу доставить весточку, – предложил Шептун.

– Но кому ты ее доставишь? Нет, ведь на Харизме не осталось никого, кто бы тебя услышал. Ни Феодосий, ни Экайер…

– Есть еще глухоманы, – возразил Шептун. – С ними я могу разговаривать. А тот, что живет повыше хижины Декера, может донести весточку Феодосию.

– Но ты нам нужен здесь.

– Я же быстро. Туда и обратно.

– Нет, – твердо сказал Теннисон. – Мы не хотим, чтобы ты уходил даже ненадолго. Ты нам тут можешь понадобиться.

– Ну, тогда… я могу попросить другого пыльника, одного из моих сородичей. Он сделает это для меня. Я забыл, говорил ли вам, что тут есть еще пыльники?

– Да, говорил, – кивнула Джилл.

– Вот и хорошо. Значит, решено, я попрошу одного из них.

Глава 57

Когда явился монах и запинаясь сообщил, что по эспланаде поднимается глухоман, Феодосий поднялся и пошел встретить его.

Выйдя к базилике, Феодосий увидел, что глухоман уже совсем близко. Он подкатился к подножию лестницы, перестал вращаться и опустился на мостовую. Тут же раздался гул, на фоне которого послышались слова:

– Я решил нанести тебе ответный визит, – сообщил он.

– Я вам крайне признателен, – ответил Феодосий. – Это очень любезно с вашей стороны. Нам вообще следует почаще видеться.

– И еще я принес тебе весть, – сказал глухоман, – Мне поручено передать тебе послание, которое мне доставил пыльник.

– Пыльник? Шептун Декера?

– Нет, не Шептун. Другой пыльник. Один из тех, кто давным-давно покинул это место, а теперь он счастливо вернулся домой. Мы уже отчаялись когда-нибудь увидеть хоть одного из них. Мы ведь, как ни странно, считали их своими детьми. Теперь один из них вернулся домой. Мы надеемся, что и другие вернутся.

– Я искренне рад за вас, – сказал Феодосий, – Но вы сказали, что пыльник принес известие.

– Это известие велено передать тебе, кардинал. Теннисон и Джилл добрались до рая, но это не рай.

– Хвала Всевышнему! – воскликнул кардинал.

– Тебе не хотелось, чтобы это был рай?

– Мы, некоторые из нас, всей душой надеялись, что это не так.

– И еще, – добавил глухоман, – Джилл и Теннисон скоро вернутся.

– Когда?

– Скоро, – ответил глухоман, – Они вернутся скоро.

– Прекрасно. Я буду ждать их здесь.

– Я позволил себе, – продолжал глухоман, – назначить место для их встречи. Встреча произойдет здесь, на эспланаде.

– Но как они узнают, что мы будем ждать их именно здесь?

– Пыльник вернулся в это место, в этот не-рай, чтобы сказать им об этом. Я решил, что мы с тобой будем ждать их здесь, чтобы приветствовать.

– Да. Будем ждать.

– У меня достаточно терпения для долгого ожидания.

– И у меня достаточно. И потом, нам нужно о многом поговорить. Я часами готов говорить с вами.

– Прими мои извинения, – сказал глухоман, – но долго говорить по-вашему мне трудно.

– Ну что ж, в таком случае давайте вместе молчать. Может быть, мы сумеем понять друг друга и без слов.

– Прекрасная мысль, – согласился глухоман, – Давай попробуем.

– Если вы не против, – сказал кардинал, – мне хотелось бы сходить за табуретом. Глупо, конечно, что роботу нужен табурет. Но я привык сидеть на табурете. Просто когда я навещал Джилл в библиотеке, я всегда сидел на табурете. Я понимаю, привычка глупая, но…

– Я подожду. Иди за своим табуретом.

Он остался на эспланаде, а Феодосий отправился за табуретом.

Глава 58

Сноппи снова уснул. Он спал подолгу, а может, просто сидел с закрытыми глазами – всеми тринадцатью. Сноппи передвигался так мало и так редко, что, когда глаза его были закрыты, трудно было понять, спит он или просто отгородился от мира.

«Скучно ему», – подумал Смоки. Порой он чувствовал сильное искушение избавиться от Сноппи, но, поразмыслив, решил, что лучше оставить его при себе. Сноппи был зануда и брюзга, но в мудрости ему отказать было трудно. А уж найти второго такого, как он, и вовсе невозможно. И потом, если уж кто-то с кем-то объединялся в триаду, такую связь разорвать было практически невозможно. На создание безукоризненно сосуществующей триады уходило так много времени, а Сноппи был рядом так давно, что Смоки не мог вспомнить, когда они познакомились.

«Мы соединились друг с другом, – думал Смоки, – проросли друг в друга корнями. Но нет между нами чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего настоящую, глубокую привязанность. Мы неделимы потому, что Сноппи ни за что на свете не допустит, чтобы я прогнал его. Ему непременно нужен кто-то, к кому он прилепился бы, а один он не может, совсем не может. Он пропал бы один, вот и держится за меня. Он, конечно, может вечно ворчать, что, дескать, Попрыгунчик надоел ему до смерти своими скачками, он может грозить, что возьмет да уйдет из триады, но он никогда не пойдет на это. Он отлично знает, что триада – главный залог безопасности и уверенности».

«Шмяк, шмяк, шмяк!» – скакал Попрыгунчик.

Сноппи спал, а Декера не было.

«Все время его нет, – жаловался Смоки самому себе, – а с ним интересно беседовать, у него такое богатое воображение, и всегда он так вежлив, обходителен. Но порой волей-неволей засомневаешься в том, что он предан главной идее триады. Оппортунист он, – думал Смоки, – хоть и притворяется. Он, конечно, останется здесь, деваться ему некуда. А если бы появилась возможность, только бы мы его и видели. Но такой возможности у него нет и не предвидится. Я – самый сильный пузырь в Центре, – с гордостью думал Смоки, – самый могущественный, а могущество мое основано на мудрости Сноппи и пронырливости Декера. Я правильно и умно подобрал себе триаду. Но почему же, почему тогда порой меня так раздражают оба партнера? Может быть, когда воссоздадут двух новичков, добавить их к триаде и создать квинтет? Решусь ли я на такое? Удастся ли мне? Это, конечно, будет откровенным нарушением традиции и здравого смысла, и меня будут беспощадно громить и критиковать на каждом углу, но плевать я хотел на критику. Только вот будет ли это мудро? Три Декера – не многовато ли? Но эти так называемые люди, похоже, сильные и умные, хоть и оппортунисты вроде Декера… Ну-ка, сложим: мудрость Сноппи да оппортунизм трех людей, это что же получится?

Надо хорошенько поразмыслить, – решил он, – Взвесить все "за" и "против"».

«Шмяк, шмяк, шмяк!» – скакал Попрыгунчик.

«Собственно говоря – чего мне бояться? – продолжал размышлять Смоки. – Тетрада у меня фактически уже есть. Пока, по крайней мере, мне удается скрывать это, заявляя всем, что Попрыгунчик всего-навсего забавная игрушка, но если дойдет до дела, я скорее двух других прогоню, а Попрыгунчика себе оставлю. Пока все идет хорошо. Никто ничего не подозревает, и ладно.

Но почему, – думал он, – я так ценю Попрыгунчика? Он вовсе не так мудр, как Сноппи, не так смел, не такой фантазер и изобретатель, как Декер, но именно он дает мне силу и странное ощущение комфорта – такого, какого никто из моих сородичей никогда не знал».

Сноппи все еще спал. Декер не приходил, все конусы ушли, а Смоки сидел один, то есть почти один. Попрыгунчик скакал и скакал, не ведая усталости. Дурацкие кубики, которые прибыли с двумя людьми и пыльником, – сам он пыльника, правда, не видел, но Декер сказал, что он здесь, – сбились в кружок на стоянке и вели между собой беззвучную беседу, яростно сверкая уравнениями и графиками.

«Как все-таки непредсказуемо многообразна Галактика! – думал Смоки. – Сколько в ней форм жизни, и сколько ими выработано понятий! Одни из них совершенно бессмысленны, а в других таятся пугающие возможности. Но во всех этих понятиях можно отыскать логику, и стоит ее только отыскать, каждое из них могло бы быть весьма, весьма полезно».

Центр и был тем самым местом, где можно разгадать смысл любых понятий. Это была цель работы Центра. Но когда загадки будут разгаданы, должен произойти следующий шаг, и заключался он в том, чтобы употребить найденные разгадки на пользу.

«Кому на пользу? А себе! – мысленно хихикнул Смоки. – Лучше себе, чем никому. Я тут один понимаю, что к чему, и смогу сделать как лучше. Со мной Сноппи, и Декер, и Попрыгунчик, который говорит мне, что я все делаю правильно, и я смогу верно применить все знания, которые накоплены в Центре за многие тысячелетия. Да, для себя. А что? Кто-то думает, что меня можно свергнуть, но нет, не выйдет. Только я сумею повернуть все перспективы себе на пользу. Воображаю, как они все будут ошарашены, когда узнают, что я задумал!

Сначала – Галактика. А потом – Вселенная. Сначала – Галактика, потом – Вселенная.

Пускай потом спохватятся, будут вопить, проклинать все на свете. Сами виноваты – упустили кое-что, так, самую малость. А я не упустил. Они слишком горды, слишком самонадеянны, а потому и не способны разглядеть простую истину, не способны даже мысли допустить, что могут ошибаться.

За долгие тысячелетия Центр обнаружил сотни, нет, тысячи религиозных систем. Как ни трудно было, их все-таки изучили. Мало того, были проведены эксперименты, которые с треском провалились: все системы были признаны бессмысленными. Неопровержимо доказали не только то, что все божества ложны, но было сделано гораздо более жесткое заключение: никаких богов не существует вообще – ни слабых, ни сильных, ни истинных, ни ложных. Все религиозные системы были классифицированы как элементарный самообман, самообман добровольный, которым тешили себя слабые цивилизации. Им необходимо было убежище, укрытие от горькой правды реальности, от бесстрастной, неопровержимой истины, которая заключалась в том, что во всей Вселенной никому нет дела до них».

Попрыгунчик шлепнулся на пол прямо перед Смоки и, вместо того чтобы скакать туда-сюда, принялся подпрыгивать на одном месте. «Шмяк, шмяк, шмяк» – прыгал он невысоко и быстро-быстро.

Глядя на него, зачарованный равномерностью однообразного движения, Смоки оставил размышления и почувствовал, как им овладевает невиданное удивление. Удивление переросло в поклонение, подобострастие – все эти чувства соединились внутри него и придали ему силы. Охваченный порывом чувств, он подумал, что все так и должно быть, что сила и власть должны идти рука об руку с поклонением и страстью. И это порадовало его, потому что власть была нужна ему больше всего на свете. Говорили, будто сила, власть – это зло и осуществлять власть – значит творить зло, но это было не так, и те, кто так говорил, жестоко ошибались. Ошибались, потому что думали, что богов нет. А он нашел свое божество, и оно было его собственным божеством и принадлежало только ему. Настанет день, пробьет час, и его божество даст ему силы, чтобы он смог осуществить свои планы. Когда настанет час сделать решающий шаг, у него будет и сила, и могущество.

«Поклонись мне!» – потребовало божество.

И он поклонился своему божеству. Так был заключен их союз.

«Шмяк! Шмяк! Шмяк!» – запрыгал Попрыгунчик еще резвее.