Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

Глава 31

Старожилы Харизмы, стражи лесов, пустынь и вод – глухоманы – вели неторопливую соседскую беседу, которой никто не слышал и не замечал, кроме них самих. Они переговаривались через всю планету легко и просто, исполненные уважения друг к другу, давая каждому возможность высказаться.

– Было время, – сказал тот, что обитал на плодородной, цветущей равнине, тянувшейся до самого горизонта позади уже знакомого нам горного хребта, – было время, когда меня очень волновал металлический народец, обосновавшийся на нашей планете. Я боялся, что они расплодятся, доберутся до нашей земли, наших деревьев, что начнут выкапывать наши драгоценные минералы, отравят наши воды, опустошат земли. Но еще более я обеспокоился, когда узнал, что металлический народец – дело рук другого народца – органического, который в свое время создал их себе как слуг. Но я наблюдал за ними долгие годы и решил, что они совсем не опасны.

– Да, они – народец очень милый, – подхватил глухоман, живший на холме повыше хижины Декера, откуда он лучше остальных мог наблюдать за Ватиканом. – Они пользуются нашими богатствами, но делают это мудро – берут не более того, что нужно, и следят за тем, чтобы почва не истощалась.

– Поначалу, – вступил в разговор тот, что жил среди высоких скал к западу от Ватикана, – меня пугало, что они так интенсивно используют дерево. И тогда, и теперь им нужно много дерева. Но и деревом они пользуются экономно, никогда не берут лишнего. И часто даже сажают молодые деревца, чтобы заменить срубленные.

– Нет, что ни говори, а соседи они неплохие, – сказал глухоман, что жил на берегу океана, на другом краю планеты, – Если нам и суждено было иметь соседей, то лучше не придумаешь. Повезло нам с ними.

– Да, повезло, – согласился тот, что жил в долине, – Но не так давно мы были вынуждены убить…

– Да, но то не был представитель металлического народа, – возразил глухоман, живший неподалеку от хижины Декера. – И с ним вместе были другие – представители той самой органической расы, о которой мы уже говорили. Тут их довольно много, и появились они вместе с металлическим народом. Те, что живут тут давно, – потомки прибывших вместе с металлическим народом. И они не имеют дурных намерений относительно нас и нашей планеты. К сожалению, они нас побаиваются, и от этого их отучить трудно. В числе убитых был чужой, он был здесь новичком и, осмелюсь заметить, весьма отличался от тех, кто тут давно обитает. У него было приспособление, которое, как он думал, могло помочь ему расправиться с нами, хотя зачем ему это понадобилось, не представляю.

– Безусловно, – сказал тот, что жил высоко в горах, – мы этого допустить никак не могли.

– Да, не могли, – согласился глухоман Декера, – хотя мне очень жаль, что пришлось поступить именно так. Особенно жалко, что пришлось убить и тех двоих, что сопровождали новичка, который задумал нас прикончить. Если бы они не пошли с ним, все не было бы так безнадежно.

– Увы, мы не могли ничего поделать, – подтвердил тот, что жил у океана.

На мгновение они умолкли и стали молча показывать друг другу то, что видели и ощущали: широкую, ровную степь, уходившую вдаль во все стороны до самого горизонта; травы, колыхавшиеся под порывами ветра, словно морские волны; нежные полевые цветы – братья травы; широкую полосу песчаного берега, протянувшуюся на многие мили вдоль океана, вздымавшего зеленые волны, обрамленные белыми кружевами пены; птиц, похожих и не похожих одна на другую, летающих над волнами и гнездящихся на песке, в одиночку и целыми стаями парящих и кружащихся в прекрасном воздушном танце; глубокую, потаенную торжественность густых лесов; землю в лесу – чистую, без подлеска; ровные, темные стволы деревьев, аллеями уходящие в туманно-синее далеко; поросшее деревьями и кустарником глубокое ущелье, по обеим сторонам которого то тут, то там торчали острия скал. Здесь обитали маленькие дружелюбные существа – птицы и зверушки, которые попискивали, порхали и ползали среди скал и упавших, отживших свое деревьев, и звуки этой жизни сливались с хрустальным звоном ручейка, что пенился на каменистом дне ущелья…

– Нам повезло, – прервал молчание глухоман, живший неподалеку от поющего ручья, – Нам удалось, не прикладывая особых усилий, сохранить нашу планету такой, какой она была создана. Как хранители, мы были призваны только следить за тем, чтобы все оставалось как есть. Нам повезло – сюда ни разу не прилетали захватчики, которым хотелось бы использовать нашу планету в своих целях, испортить ее, изуродовать. Иногда я удивлялся – и как это нам удается справляться со своими обязанностями?

– Мы должны справляться, – сказал глухоман, живший в горах над Ватиканом. – Мы инстинктивно должны чувствовать, как поступать.

– Но мы допустили одну серьезную ошибку, – посетовал глухоман Декера. – Мы позволили пыльникам улететь.

– А что мы могли поделать? – возразил тот, что жил на равнине. – Мы никак не могли предотвратить их исхода. Да и нельзя было этого делать: они разумные существа и вольны поступать как считают нужным.

– Что и произошло, – резюмировал глухоман, живший у океана.

– Но все же, – возразил глухоман, обитавший в далекой пустыне, – они родились здесь и выросли. Они были частью планеты, а мы позволили им покинуть ее. С их уходом планета чего-то лишилась. Я частенько размышлял о том, что было бы, если бы они остались.

– Уважаемые хранители, – вступил в разговор глухоман, живший в чаще леса, – полагаю, что такие гадания бессмысленны. Они улетели давным-давно. Может быть, когда-нибудь им вздумается вернуться и оказать какое-то воздействие на родную планету, но сие нам неизвестно, и мы никогда не сможем этого узнать. Не исключено, что планета вовсе не пострадала от того, что они ее покинули. Может быть, их влияние, останься они тут, оказалось бы и отрицательным. Я вообще удивлен, что мы затронули эту тему.

– Мы ее затронули, потому что один из них остался, – пояснил глухоман, живший неподалеку от Декера, – и живет рядом с одним из органических существ – из тех, что создали металлический народец. Другие улетели, а он остался. Я много думал – почему? Может быть, его просто забыли тут. А может быть, оставили намеренно. Он ведь детеныш, совсем маленький.

Глава 32

Радужное облачко искристой пыли покачивалось в воздухе над резной спинкой стула, стоявшего около стола с мраморной крышкой.

– Вернулся, стало быть, – проговорил Теннисон мысленно.

– Пожалуйста! – сказал Шептун. – Ну пожалуйста.

– Нет, я не собираюсь уступать тебе, – отозвался Теннисон. – Но поговорить пора.

– Давай, – обрадовался Шептун. – Давай поговорим. Я с превеликой радостью расскажу тебе о себе. Больше никто – никто на свете не знает, что я и кто я.

– Ну, валяй рассказывай.

– Глухоманы называют меня пыльником, а Декер зовет Шептуном, а…

– Меня совершенно не интересует, кто тебя как называет. Ты давай выкладывай, что ты такое.

– Я – неустойчивый конгломерат молекул, все молекулы диссоциированы и составляют единое целое – меня. И каждая из молекул, может быть даже каждый атом меня, разумны. Я – уроженец этой планеты, хотя я не помню ее начала и не знаю конца. Не исключено, что я бессмертен, хотя я об этом никогда не задумывался. Хотя, скорее всего, так оно и есть. Меня, например, нельзя убить. Даже когда я весь рассеян, так сильно, что все атомы отстоят друг от друга на целую вечность, каждый из них хранит в себе меня целиком, содержит и чувства мои, и разум.

– Вот это да, – восхитился Теннисон. – Потрясающий ты парень! Бессмертный, разумный, вездесущий, и никто тебя пальцем тронуть не может. Все у тебя есть.

– Нет, не все. К сожалению, не все. У меня есть разум, и, как разумное существо, я стремлюсь к познанию, к знаниям. Но мне недостает инструмента для познания.

– Стало быть, ты ищешь этот инструмент?

– Слишком грубо сказано.

– Надо понимать, ты меня хочешь использовать как инструмент для познания? И что же тебе хочется узнать?

– Мне нужно узнать о Ватикане. О том, что за работу они проводят. Мне нужно попасть в те миры, которые отыскивают Слушатели. Я давно пытаюсь это сделать, но пока узнал мало, очень мало. Проникнуть в мыслительные процессы машин нет никакой возможности. Мне такой тип разума не подходит. Но и самые слабые мои попытки что-либо разузнать уже вызвали подозрения в Ватикане. Они думают, что кто-то шпионит за ними, но не знают, кто и зачем. Они хотят отыскать меня, но найти не могут. Даже не догадываются, наверное, что я существую.

– Так ты думаешь, что я мог бы тебе помочь? Ты уверен, что я захочу?

– Ты можешь мне помочь. В этом нет сомнений. Ты ведь имеешь возможность смотреть записи на кристаллах. Если бы ты позволил мне войти в твое сознание, то я мог бы посмотреть их вместе с тобой и тогда мы оба…

– Но, Шептун, почему именно я? Есть ведь, к примеру, Экайер.

– Я пытался. Но он меня не чувствует. Он не более восприимчив к моему присутствию, чем роботы. Он не понимает, что я рядом, даже не видит моего сияния. Декер видит сияние, и я могу с ним разговаривать. Но он не имеет возможности смотреть кристаллы, и в сознание к нему я войти не могу. Остаешься только ты, ну и кое-кто еще.

– Кто же?

– Та, которую ты зовешь Джилл.

– Ты уже говорил с ней?

– Нет, не говорил. Но, наверное, смог бы. Ее сознание тоже не закрыто для меня.

– Слушай, что я тебе скажу, Шептун, – строго сказал Теннисон, – Оставь Джилл в покое. Не смей ее трогать. Понял?

– Понял. Не буду ее трогать.

– Значит, ты хочешь смотреть кристаллы вместе со мной. Это все?

– Не все. Но это самое главное.

– А теперь скажи зачем. Зачем тебе смотреть кристаллы?

– Чтобы отыскать свою родню.

– Кого-кого? – удивился Теннисон, – Какая такая родня?

– Давным-давно, так давно, что границы времени теряются и расплываются, когда начинаешь об этом думать, я был маленькой частичкой, одной из многих частичек большого облака, состоящего из множества других пыльников, или других Шептунов, – как тебе больше нравится. Облако это состояло из множества мне подобных, и у него была судьба, и была цель. Эта цель – познание Вселенной.

– Ты мне зубы не заговаривай, – посоветовал Теннисон.

– Но это правда, чистая правда! Мне нет резона лгать тебе, ведь ты можешь уличить меня во лжи, и тогда я потеряю всякую надежду на сотрудничество с тобой.

– Да, верно. Врать тебе смысла нет, это точно. Ну и что стряслось с этим твоим облаком?

– Все ушли. Оставили меня одного, – ответил Шептун. – Почему, зачем – я не знаю. Знаю только, что они ушли изучать Вселенную. Долгие горькие часы я провел гадая, почему они покинули меня. Но даже оставшись один-одинешенек, я должен исполнять свое предназначение. Я обязан изучать Вселенную.

– Должен – значит должен. Валяй изучай. Я не возражаю.

– Смеешься? Не веришь мне?

– А с какой стати мне тебе верить? Ты рассказал мне, чего ты хочешь и как тебе нужна моя помощь. Но позволь спросить: мне-то что до этого? Что я с этого буду иметь, кроме твоего прекрасного общества?

– Ты тяжелый человек, Теннисон.

– Но не глупый. И никому не позволю использовать меня. Мне кажется, что тут должно быть что-то вроде сделки.

– Сделка? – обрадовался Шептун, – Да, конечно, сделка.

– Нормально… – покачал головой Теннисон, – Сделка с дьяволом.

– Кто из нас дьявол? Если я правильно понимаю суть этого понятия, то я – вовсе не он. И ты, как мне кажется, тоже.

– О'кей, значит, не с дьяволом.

– Я немного побродил в твоем сознании без разрешения. За что прошу простить меня.

– Ты прощен. Если действительно немного.

– Правда, правда, совсем недолго. Буквально несколько мгновений. В твоем сознании я успел заметить два мира. Осеннюю страну и математический мир. Который из них ты хотел бы посетить? Не просто увидеть, не просто посмотреть, а именно – посетить.

– Хочешь сказать, что можешь перенести меня туда? Что я могу попасть в эти миры?

– Да, со мной ты можешь попасть в эти миры. И лучше понять их, хотя в этом я не до конца уверен. Но ты обязательно сможешь увидеть их более ясно, лучше ощутить.

– Даже рай?

– Но ты не видел такого кристалла!

– Да, не видел, – согласился Теннисон.

– Ну как?

– Ты предлагаешь мне посетить один из миров и вернуться обратно?

– Конечно, и вернуться. Обязательно. Ты же никогда не уходишь туда, откуда нельзя вернуться.

– Значит, ты перенесешь меня…

– Нет. Мы пойдем вместе.

«Это невозможно, – подумал Теннисон, – Кошмар какой – то! Либо я снова сплю, либо этот пройдоха, жулик несчастный…»

– Это возможно, – возразил Шептун, – И я не жулик. Ты ведь думал о математическом мире? Ты его видел во сне. Он не дает тебе покоя.

– Я там ничего как следует не разглядел. Многое было скрыто от меня. Почти все. Но я понимал, что там что-то есть. Понимал, но не видел.

– Ну так пойдем со мной – и увидишь.

– И… пойму?

– Нет, я не уверен, что мы поймем. Но одна голова – хорошо, а две – лучше.

– Ты меня искушаешь, Шептун. Ох, искушаешь… Не рискую ли я с тобой, а?

– Никакого риска, уверяю тебя, друг! Можно я буду звать тебя другом?

– Другом! Пока рановато, Шептун. Зови лучше партнером. У партнеров тоже должно быть доверие друг к другу. Но если ты обманешь меня…

– Если я обману?

– Об этом узнает Декер, и ты лишишься единственного друга.

– С твоей стороны непорядочно угрожать, партнер.

– Возможно.

– Но ты стоишь на своем.

– Да, я стою на своем, – упрямо заявил Теннисон.

– Значит, ты не против того, чтобы отправиться вместе в математический мир?

– Да, но… нужно же посмотреть кристалл.

– Нет нужды. Все запечатлено у тебя в сознании.

– Да, но плохо, несовершенно. Я не видел всего. Многие детали отсутствуют.

– Ошибаешься, там все есть. Нужно только покопаться. Ты и я, вместе, сумеем сообща разглядеть все получше.

– Сообща, – повторил Теннисон, – Выходит, мы сообщники. Не нравится мне такое слово.

– Ну, если хочешь, назови единством. Нас будет не двое, мы будем вместе одно целое. А теперь… подумай хорошенько о математическом мире. Вспомни его как можно лучше. Попробуем проникнуть туда.

Глава 33

Енох, кардинал Феодосий, вошел в библиотеку и опустился на табуретку рядом с Джилл, больше похожий на разодетое чучело, чем на кардинала.

– Надеюсь, – обратился он к Джилл, – вы не имеете ничего против визитов старого занудного робота, которому некуда девать время?

– Преосвященный, я очень рада, что вы заходите ко мне, – сказала Джилл. – Мне так нравится с вами беседовать.

– Странно… – покачал головой кардинал. Он поставил ноги на низенькую скамеечку и обхватил себя руками ниже груди, словно у него болел живот. – Разве не странно, что у таких разных существ, как вы и я, есть о чем побеседовать? Должно быть, у наших бесед интересные темы. Вы согласны со мной?

– Да, преосвященный, согласна.

– Я проникся к вам большим уважением, – сказал кардинал. – Вы работаете упорно, с большим энтузиазмом. У вас острый, пытливый ум, вы ничему не позволяете ускользнуть от вашего внимания. Ваши ассистенты хорошо отзываются о вас.

– Хотите сказать, что ко мне приставлены шпионы, которые вам обо мне докладывают?

– О нет, – сказал кардинал, протестующе подняв руку, – Вы прекрасно понимаете, что я не хотел этого сказать. Но иногда, когда мне случается с ними беседовать, ваше имя упоминается. Вы им очень нравитесь, Джилл. Вы думаете как робот – так они мне сказали.

– Надеюсь, что это не так.

– Но что же дурного в мышлении робота, мисс Робертс?

– Ничего, наверное. Но для меня мышление робота не годится, вот и все. Я должна думать как человек.

– Люди – странный народ, – задумчиво промолвил Феодосий, – К такому выводу я пришел, наблюдая за ними много лет. Вы, может быть, не знаете, как роботы восхищаются людьми, как преклоняются перед ними. Люди – один из излюбленных предметов разговоров, мы проводим долгие часы в беседах о них. Я уверен, что прочные отношения между людьми и роботами вполне возможны. Существуют мифы, в которых описывается подобная близость. У меня лично ни с кем из людей таких отношений не было, и теперь я начинаю ощущать, как мне этого всю жизнь не хватало. Должен раскрыть вам маленькую тайну: мне стало казаться, что во время моих визитов к вам между нами стало возникать что-то напоминающее такие отношения. Надеюсь, вы не возражаете против таких мыслей?

– Ну что вы, конечно нет. Для меня это большая честь.

– До сих пор, – продолжал кардинал, – у меня с людьми были только краткие, исключительно деловые контакты. Экайер – единственный из людей, с кем меня связывают более или менее продолжительные отношения.

– Пол Экайер – очень хороший человек, – сказала Джилл.

– Хороший. Да, пожалуй, хороший. Несколько упрямый, правда. Он целиком посвятил себя своим Слушателям.

– Но это его работа, – возразила Джилл, – и он ее делает хорошо.

– Это верно, но порой он будто забывает, ради кого делает эту работу. Он берет на себя больше ответственности, чем на него возложено. Сам процесс работы становится для него главным. Но его Программа – это программа Ватикана. А он порой ведет себя так, будто это его личное дело.

– Ваше преосвященство, к чему вы клоните? Может быть, вас слишком беспокоит случай с Мэри?

Кардинал поднял голову, внимательно посмотрел на Джилл и улыбнулся.

– Мисс, я понимаю ваших ассистентов. Вы, пожалуй, слишком умны, больше, чем нужно.

– Да что вы, – махнула рукой Джилл, – Как раз наоборот, чаще я слишком глупа, когда пытаюсь быть умной.

– Меня беспокоит, – сказал робот, – этот случай со святой. Я не уверен, что нам необходима святая. Она может доставить нам больше хлопот, чем кажется. А что вы думаете об этом, мисс Робертс?

– Я никогда специально не думала об этом. Слышала какие-то разговоры, вот и все.

– Экайер не торопится передавать нам второй кристалл, где записано повторное посещение рая Слушательницей Мэри. У меня такое ощущение, что добровольно он его не отдаст. Я не знаю, что произошло. И думаю, никто не знает. Ходят самые нелепые слухи.

– И наверное, все они далеки от истины.

– Скорее всего. Обычно в слухах мало правды. Но почему Экайер не передал нам этот кристалл?

– Ну, может быть, он слишком занят? У него так много всяких дел. А что, он всегда немедленно передает кристаллы в Ватикан?

– Да нет, не всегда. Обычно он передает их, когда сам пожелает.

– Ну вот видите! Он, наверное, просто сам еще не успел посмотреть.

– Ох, не знаю, – растерянно покачал головой кардинал. – Экайер – близкий друг Теннисона, а Теннисон знаком с Декером.

– Ваше преосвященство, вы говорите так, будто они втроем сговорились против вас. При чем тут Теннисон и Декер? Вот уж кого вам совершенно нечего бояться. Экайер и Теннисон работают на Ватикан. А уж Декер вообще ни при чем.

– Вы могли бы помочь мне.

– Не уверена. А почему вы так думаете?

– Вам все должно быть известно. Вы спите с Теннисоном.

– Стыдно, ваше преосвященство, – возмущенно проговорила Джилл, – Я не знала, что роботы обращают внимание на такие вещи!

– О, в том смысле, в котором вы подумали, нас это нисколько не волнует. Просто Теннисон мог сказать вам об этом.

– А ведь вас, преосвященный, волнует не то, что Мэри могут объявить святой, не так ли? – поинтересовалась Джилл. – Дело в рае, верно? Но если вас это так беспокоит, почему бы вам не отправить туда своих сотрудников – пусть бы они выяснили, что там такое.

– У нас нет координат, и мы не знаем, где его искать.

– А я думаю, что вы боитесь, – уверенно сказала Джилл, – Ваше преосвященство, признайтесь, что боитесь. Даже если бы у вас имелись точные координаты, вы бы побоялись туда отправиться. Вы боитесь того, что можете найти там.

– Дело не в этом, – покачал головой кардинал, – Да, я действительно боюсь, но у страха моего другая причина, гораздо более серьезная. Меня пугает нынешняя ситуация в Ватикане. Столько столетий дела у нас шли хорошо! Были и успехи, и неудачи, были расхождения во мнениях, но никогда до сих пор я ни на йоту не сомневался, что наше учреждение выстоит. Оно казалось мне таким же прочным, как та могучая скала, на которой оно покоится. Но теперь я чувствую, что в недрах несокрушимой твердыни зародились какие-то сдвиги, будто почва стала колебаться под ногами, – не знаю, хорошо ли я передаю свои ощущения, но ясно чувствую предвестье смуты, которая может сокрушить все устройство и принципы, на которых оно основано. Откуда ветер дует, я не знаю, но уверен, что где-то скрывается некий энтузиаст, активный разрушитель устоев, который все время подогревает эту таящуюся, тлеющую смуту, подбрасывает поленья в огонь. Я уже давно понял, что кто-то – тот же смутьян или кто-то другой – потихоньку крадет из сокровищницы наших знаний. Не слишком нагло, не чересчур открыто, а как крошечная мышка, откусывающая потихоньку от головки сыра весом в целую тонну. Не знаю, одно и то же ли это лицо, а если нет, то связаны ли они между собой, – не могу даже догадываться. Знаю одно: Ватикан должен устоять, с нами ничто не должно случиться, и никому не должно быть позволено мешать нам. Слишком многое поставлено на карту.

– Ваше преосвященство, – попыталась успокоить его Джилл, – мне кажется, вы напрасно так волнуетесь. У вас все так хорошо организовано и продумано. Ватикан слишком силен, чтобы кто-то или что-то могло его разрушить.

– Не его, мисс Робертс, не сам Ватикан, но цель, которой он посвятил себя. Давным-давно – вы, вероятно, знаете об этом, поскольку уже довольно глубоко изучили нашу историю, – мы прибыли сюда в поисках истинной веры. Сейчас среди нашей братии можно отыскать таких, кто уверен, что мы от этой цели отказались, что мы предали ее ради технических и философских знаний, не имеющих с верой ничего общего. Я уверен, что те, кто так думает, глубоко заблуждаются. Мое искреннее убеждение состоит в том, что вера, безусловно, связана со знанием – не со всяким знанием, конечно, а с особенным, очень специфичным. Но для того, чтобы достичь такого знания и прийти к единственно верному ответу, нам нужно для начала ответить на множество вопросов. Может быть, порой мы идем по ложному следу, но мы не имеем права пренебрегать и ложными следами – это дает возможность убедиться, что они ведут в тупик, где нет ничего – то есть нет ответа.

– Выходит, ваш взгляд на вещи изменился, – отметила Джилл, – Насколько я смогла понять из изучаемых мной материалов, раньше вера ставилась выше знания.

– Да, в каком-то смысле, в первом приближении, так сказать, – вы правы. Просто мы сами поначалу не понимали, что вера должна быть основана на знании, она не может быть слепой, нельзя без конца повторять неправду в надежде, что от многократного повторения она станет правдой. Нам не нужна ложь. Нам нужны знания.

Кардинал умолк и, глядя на Джилл прямым, немигающим взглядом робота, поднял руку и торжественно очертил в воздухе круг. Джилл догадалась, что этим жестом он изобразил Вселенную, все во времени и пространстве за пределами этой комнаты, где они сидели.

– Где-то там, – сказал он, – есть кто-то или что-то, кто знает ответы на все вопросы. И среди множества ответов есть тот, который мы ищем. Именно его мы обязаны узнать. А может быть, нам нужно узнать все ответы, каждый из них, и они укажут путь к единственно верному. Как бы то ни было, задача наша – поиск ответа. И мы не имеем права отступить, поддаться слабости, соблазниться славой и могуществом. Не важно, сколько на это уйдет времени, но наша задача должна быть выполнена.

– Но рай может стать основой самообмана, которого вы так опасаетесь.

– Мы не имеем права рисковать.

– Но вы должны понимать, что это не рай. Не тот старый христианский рай с парящими ангелами, звучащими трубами и золотыми мостовыми!

– Умом понимаю, мисс Робертс, что этого не может быть, – а что, если так оно и есть?

– Значит, вот вам и ответ.

– Нет. Нам не такой ответ нужен. Нам нужен не просто ответ, а ответ ответов. Если мы удовлетворимся таким ответом, то перестанем искать главный ответ.

– Ну что я могу вам посоветовать? – пожала плечами Джилл. – Тогда отправляйтесь туда и докажите, что это не рай. А потом возвращайтесь и продолжайте работу.

– Мы не можем рисковать, – повторил кардинал.

– В каком смысле? Вы боитесь, что там действительно рай?

– Не только. Ватикан в любом случае не выиграет. Это будет то, что вы, люди, зовете ничьей. Если это не рай, мы столкнемся с тем, что многие из наших сотрудников разочаруются в Слушателях, перестанут им доверять. Как вы не понимаете? Если будет доказано, что Мэри ошиблась, поднимется страшный вой, все станут орать: «Долой Слушателей! Их работа ни гроша не стоит!» А ведь Поисковая Программа

Экайера – наш единственный, самый мощный инструмент. Он должен быть вне сомнений, слухов и какой бы то ни было критики. Если Программа не выстоит, пройдут столетия, прежде чем мы восстановим утраченное, если вообще можно будет что-то восстановить.

Джилл испугалась.

– Ваше преосвященство, вы не должны позволить этому случиться! – воскликнула она.

– Бог не допустит этого, – проговорил кардинал.