Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

Глава 22

День был туманный. Полоса низких туч перерезала горы пополам. Земля, казалось, покрылась клочьями серой шерсти. Тропинка, по которой шагал Теннисон, пошла на подъем, а когда он взобрался повыше, туман немного рассеялся и он разглядел хижину на вершине холма. Наверняка это и было жилище Декера. Джейсон не был уверен, что застанет хозяина дома, – было вполне вероятно, что тот отправился на многодневную охоту. Теннисон на всякий случай решил, если Декера дома не будет, вернуться обратно в Ватикан. Настроение у него было самое что ни на есть прогулочное – так или иначе, он собирался бродить до вечера.

Когда Теннисон почти поравнялся с домом, из-за угла показался Декер. Он тащил под мышкой охапку хвороста, но ухитрился помахать свободной рукой и прокричать приветствие, которое несколько приглушил сырой, плотный воздух.

Дверь была открыта. Теннисон переступил порог. Декер пошел ему навстречу. Подойдя, крепко пожал протянутую руку.

– Извини, что не встретил тебя, – улыбнулся он, – Хотелось побыстрее от дров отделаться. Тяжеловато, сам понимаешь. Ну, присаживайся к огню, грейся, а то прохладно сегодня.

Теннисон стянул с плеча рюкзак, сунул туда руку и вытащил бутылку.

– Вот, держи, – сказал он, подавая бутылку хозяину. – Думаю, не помешает?

– Помешает? Шутник! – обрадованно проговорил Декер, поднося бутылку поближе к свету. – Да ты просто спаситель! Я последнюю прикончил на той неделе. Чарли время от времени привозит мне парочку, да не с каждым рейсом. Я не в обиде – ему и самому, наверное, не хватает. Он ведь бутылочки-то, мягко говоря, прикарманивает, знаешь?

– Угу. Если Чарли – это капитан «Странника». Я не знаю его имени.

– Он самый, – подтвердил Декер. – А ты с ним хорошо познакомился?

– Можно сказать, вообще не познакомился. Так – болтали о том о сем. Он мне рассказывал про Померанец.

– А… это планета его мечты. Дело понятное. У каждого есть любимая планета. А у тебя, Джейсон?

Теннисон пожал плечами.

– Я об этом как-то не задумывался.

– Ну ладно, что это мы стоим? Ты давай проходи к огню, присаживайся. Хочешь – положи ноги на камень. Не бойся, ничего не сломаешь. Я сейчас к тебе присоединюсь, вот только стаканчики чистые найду. А вот льда нету, так что не обессудь.

– Да брось ты, какой лед в такую погоду?

Как ни странно, внутри хижина была просторнее, чем казалось снаружи. В одном из углов единственной комнаты была устроена кухня. Там стояла небольшая, сложенная из камня плита, над ней на стене были прибиты полки, уставленные нехитрой утварью. На плите пыхтел котелок с каким – то варевом. Около другой стены стояла деревянная кровать, над ней – полка с книгами. В углу, рядом с очагом, стоял стол, на нем лежало несколько обработанных и не до конца обработанных камней. Теннисон вспомнил, что капитан «Странника» что-то говорил насчет ювелирных занятий Декера.

Декер вернулся со стаканами. Вручив один из них Теннисону, он откупорил бутылку и налил виски гостю и себе. Откинувшись на спинку стула, сделал большой глоток.

– Господи, красота какая, – с наслаждением проговорил он немного погодя. – Успеваешь забыть, как это прекрасно. Всякий раз забываю.

Довольно долго они сидели молча, потягивали виски, глядели на огонь. Наконец Декер нарушил молчание и поинтересовался:

– Ну как делишки в Ватикане? Хоть на отшибе живу, но и до меня кое-какие слухи доходят. Но, похоже, вся округа прямо-таки кишит слухами. Просто не знаешь, чему верить. Я на всякий случай не верю ничему.

– Правильно делаешь. Может быть, в этом и есть высшая мудрость. Я-то живу в Ватикане – и то в половину всего, что слышу, верю с трудом. Надеюсь, когда обживусь, смогу лучше разбираться, чему верить, а чему нет. Кстати, вчера я имел счастье беседовать с его святейшеством.

– Да ну?

– Что ты этим хочешь сказать?

– Да так, просто вырвалось. Ну и какое у тебя впечатление?

– Честно говоря, я разочарован, – ответил Теннисон, – Я ожидал большего. Нет, конечно, когда он отвечает на важные, глобальные вопросы, он – сама мудрость. А вот что касается повседневных мелочей, то тут он такой же профан, как все мы. Может, даже и побольше нас. Я был уверен, что мелочи, суета всякая, его совсем не занимают.

– Ты не насчет ли рая?

– Прости, Том, а ты откуда про это знаешь?

– Слухи. Я же говорю тебе: тут слух на слухе сидит и слухом погоняет. «Рай, рай», – только об этом в поселке и говорят.

– В Ватикане то же самое. Мне кажется, что тут дело проще простого: либо Мэри нашла рай, либо нашла место, которое приняла за рай. Думаю, у Ватикана есть возможность слетать да поглядеть. Но они машут руками и твердят: «Нет координат!» Наверное, Мэри могла бы еще разок вернуться туда и попробовать узнать координаты. Но Экайер сомневается, что она на это согласится. Ему кажется, что она боится.

– А ты что думаешь?

Теннисон пожал плечами.

– Кому интересно мое мнение?

– И все-таки?

– Ну… я думаю, что Ватикан – официальный Ватикан – хочет умыть руки. Это не Мэри боится, а они. Нет, может быть, Мэри тоже боится, но Ватикан боится вместе с ней. Никто из главных не желает знать, что это такое и с чем его едят. И мне кажется, что больше всего они боятся самого рая.

– Ты совершенно прав, – кивнул Декер. – Кардиналы и прочие тузы богословия уже целую тысячу лет бьются над массой проблем. Надо отдать им должное – они далеко не тупицы. Они натащили тонны информации со всей Вселенной – что бы мы ни считали Вселенной. Очень может быть, что это вовсе не то или не совсем то, о чем мы с тобой думаем. Все эти данные введены в Папу, а его святейшество, как всякий точный компьютер, занимался их корреляцией, сопоставлением и, не исключено, на сегодняшний день сопоставил до такой степени, что им уже кажется, что в общих чертах они уже ухватили нечто главное, глобальное. У них уже начала вырисовываться пускай несколько уязвимая, но довольно красивая картина. Самые разнообразные ее фрагменты большей частью неплохо стыкуются, но все равно в ней наверняка есть белые пятна и даже кое-какие противоречия. Но если сделать некоторые допуски в базовой теории, то противоречиями вполне можно пренебречь. Ватикан, скорее всего, питает надежды, что за следующую тысячу лет они сумеют все утрясти и привести в полное соответствие. И вдруг какая-то простая смертная отправляется в рай, и этот рай – догматический, христианский рай – рушит на корню их замечательную, наполовину выстроенную теорию. Есть от чего руками замахать и напугаться – ведь это одно-единственное свидетельство запросто разрушит все то, чем они столько лет так упорно занимались!

– Я не уверен, что все так просто, как ты сказал, – возразил Теннисон, – То есть это правильно, но, похоже, не все. Может быть, что, помимо всего прочего, Ватикан боится повального, чистосердечного обращения низов к христианской вере. Обычные, рядовые роботы до сих пор испытывают к ней сильное влечение. Не следует забывать, что многие роботы здесь из первого поколения, – они сделаны на Земле и, следовательно, сильнее связаны с людьми, чем те, более современные, что появились на свет уже здесь после исхода с Земли. Христианство даже сейчас, через пять тысячелетий после Рождества Христова – вера, исповедуемая огромным количеством людей. Ватикан отнюдь не против того, чтобы большинство роботов продолжали, так сказать, поверхностно воспринимать христианскую веру, но если они в ней укрепятся, если воцарится фанатизм, это вызовет жуткое замешательство, беспорядки и нанесет ощутимый вред той работе, которую ведет Ватикан. Думаю, разговоры о рае в этом плане – вполне веская причина для беспокойства.

– Несомненно, это так, – согласился Декер, – Но все-таки я просто уверен, что больше всего Ватикан страшится любого фактора, способного разрушить созданную им картину мира.

– А тебе не кажется, – спросил Теннисон, – что логичнее было бы проявить нормальное любопытство? Что толку зарывать головы в песок и надеяться, что, если они ничего не будут делать, рай возьмет да испарится?

– Кто знает… Может быть, со временем они и предпримут что-нибудь практическое. Повторяю: они очень и очень неглупы. Сейчас они просто-напросто приходят в себя после шока. Дай время – и они снова обретут почву под ногами.

Он потянулся за бутылкой и приветственно поднял ее. Теннисон протянул свой пустой стакан. Налив виски, Декер подлил и себе и опустил бутылку на пол.

– Вообще, если задуматься, дело нешуточное, – проговорил Декер, отхлебнув виски. – Понятие, пронесенное через века, в муках, самой обычной формой жизни на заурядной планете под скромным солнцем, ставшее закономерным продолжением веры, ее кульминацией, только ею поддерживаемое и питаемое, – и вот теперь оно угрожает тысячелетним стараниям группы исключительно умных роботов! Нет, я не хочу сказать, что человек – самое глупое существо в Галактике, но все-таки и не самое умное. Разве возможно, Джейсон, чтобы человек только за счет горячего желания и искренней надежды отыскал бы истину, которая…

– Я не знаю, – признался Джейсон, – Думаю, никто не знает.

– А ведь мысль интригующая, согласись.

– Мысль пугающая, – уточнил Теннисон.

– Эх, жаль, что в Ватикане смотрят на вещи так однобоко, что они так беззаветно преданы своим попыткам отыскать истину в последней инстанции, универсальную веру для всей Вселенной… А ты хоть что-нибудь знаешь, до чего они уже докопались?

– Понятия не имею, – ответил Теннисон.

– А я почти уверен, что уже сейчас они знают ответы на массу вопросов, которые другим и в голову не приходили. Они наверняка уже очень глубоко забрались под кору вселенского Знания. Реши они уже сейчас воспользоваться тем, чем владеют, и они просто положат на лопатки всю Галактику! Слава богу, они об этом и не помышляют. Они настолько заняты своими делами, что даже не задумываются о таких понятиях, как «слава» или «могущество».

Декер поставил стакан на каминный камень, встал и отправился в тот угол, где была кухня, приподнял крышку котелка и помешал варево.

В это мгновение в нескольких дюймах от крышки стола, на котором лежали камни, возникло маленькое облачко искристой пыли. Пылинки поблескивали в отсветах пламени очага. Теннисон резко выпрямился, рука, державшая стакан, дрогнула, и немного виски выплеснулось ему на колени. Он вспомнил, что в тот день, когда он познакомился с Декером, он видел точно такое же облачко пыли над правым плечом Декера. Тогда он отвернулся, а когда снова посмотрел, облачко уже исчезло. Теперь, как он ни жмурился и ни таращил глаза, облачко оставалось и никуда не исчезало. Висело над столом – черт знает что такое!

Декер вернулся к огню, взял стакан и уселся на стул.

– Как насчет того, чтобы поужинать со мной? – спросил он, – У меня нынче жаркое. Хватит на двоих, даже останется. Сейчас замешу тесто, испеку хлеб. Горячий, пальчики оближешь! Кофе, увы, кончился, а чай есть.

– Чай – это просто отлично!

– А потом заведу «старушку Бетси» и отвезу тебя домой. А то темно уже будет, неровен час – заблудишься. А хочешь – оставайся ночевать. Кровать я тебе уступлю, и лишнее одеяло найдется. А сам на полу устроюсь.

– Я бы с радостью, но мне обязательно нужно вернуться сегодня.

– Ну, нет так нет. Только скажи когда.

– Том, – осторожно проговорил Теннисон, – Знаешь, у меня поначалу было такое впечатление, что ты человек крайне необщительный. Мне говорили, будто ты вообще отшельник.

– Чарли небось?

– Да, наверное. Я больше ни с кем про тебя не говорил. И никого не спрашивал.

– А и спросил бы, тебе любой то же самое сказал бы.

– Мне и в голову не приходило кого-то спрашивать.

– Даже меня не спрашиваешь. Когда я сюда попал, как я здесь очутился? И почему?

– Ну, если на то пошло, ведь и я тебе о себе ни слова не сказал, – пожал плечами Теннисон, – Хотя мог бы. Правда, в моей истории ничего такого интересного нет.

– Поговаривают, – сказал Декер, – будто бы ты спасался бегством. По крайней мере, так болтают в деревне.

– Все точно, – подтвердил Теннисон, – Желаешь узнать подробности?

– Не имею ни малейшего желания. Давай-ка лучше я тебе подолью.

Оба умолкли и сидели, потягивая виски и глядя на огонь.

Декер поерзал на стуле.

– Если не возражаешь, я бы хотел еще немного о роботах поговорить. Понимаешь, чтобы правильнее понять точку зрения Ватикана, нужно, по-моему, задать себе вопрос: «Что такое робот?» Слишком часто мы все упрощаем и считаем робота механическим человеком, а ведь это далеко не так. И больше и меньше одновременно. Подозреваю, что роботы частенько считают себя чем-то вроде «немножко других людей», и тут они точно так же ошибаются, как мы. Странно, правда, что люди и роботы ошибаются одинаково?

Самый первый вопрос, который следовало бы себе задать: способен ли робот любить? Дружелюбие – да, чувство долга – да, логика – да. Но как быть с любовью? Способен ли робот питать искреннюю привязанность к кому-то или чему – то? У роботов нет семей, детей, никаких родственников по крови. Любовь – эмоция биологического порядка. Нам не следует ждать такой эмоции от робота, так же как роботу не стоит надеяться, что он может ее испытать. Ему некого любить, не о ком заботиться, некого защищать – ему даже о самом себе особо заботиться не надо. При минимальном ремонте он может существовать практически вечно. Для него не существует понятия старости, которой мы все так боимся. Ему не надо копить гроши на черный день, на похороны. Что же до личной жизни, каких-то близких отношений друг с другом, то об этом и говорить не приходится. И из-за всего этого в жизни робота возникает зияющая, ничем не заполненная дыра.

– Но, прости, – возразил Теннисон, – может быть, он сам вовсе и не помышляет, что с ним что-то не так. Ему-то откуда знать, что у него чего-то не хватает?

– Согласен, это было бы так, если бы роботы жили сами по себе, отдельно от биологических форм жизни. Но они так не живут и, подозреваю, не могут жить. Они привязаны к людям, их к людям тянет. И, наблюдая за людьми столько лет, они должны были хотя бы подсознательно почувствовать, чего они лишены.

– Вероятно, ты клонишь к тому, что, будучи лишенными возможности любить и ощутив ту самую пустоту, о которой ты сказал, они обратились к религии, надеясь верой заполнить эту пустоту. Но, прости меня, смысла в этом маловато. Ведь религия немыслима без любви.

– Ты забываешь, – сказал Декер, – что любовь – не единственное, на чем основана религия. Есть еще вера. Причем порой – вера прямо-таки слепая. А робот сконструирован так, что очень долгое время может существовать именно за счет слепой веры. У меня сильное подозрение, что если бы робот стал религиозным фанатиком, он посрамил бы многих людей.

– Но тогда другой вопрос, – проговорил Теннисон. – То, чем владеет Ватикан, то, к чему он стремится, – религия или нет? Почему-то мне часто кажется, что это не так.

– Может быть, поначалу это была религия, – предположил Декер. – И по сей день многие простые ватиканцы искренне верят, что главная их цель, которой они посвятили жизнь, – религия. Но направленность деятельности Ватикана с годами сильно изменилась. В этом я просто уверен. Сейчас они ведут поиски на уровне типов вселенных. Кардиналы, наверное, скажут, что они ищут вселенскую, универсальную истину. Что, если задуматься хорошенько, больше соответствует типу ментальности роботов, чем какая бы то ни было вера. Но если они достигнут чего-то в конце пути, по которому пошли, и это что-то, к их некоторому удивлению, окажется-таки истинным, универсальным, вселенским богословием, они и этому будут рады.

– Ну а если это окажется чем-то другим, – закончил его мысль Теннисон, – они тоже возражать не станут?

– Точно, – кивнул Декер.

А маленькое облачко алмазной пыли все еще висело над столом. Казалось, оно, как птица, пытается защитить, спасти камни, укрыть их крылом. Иногда облачко как будто поворачивалось, и пылинки поблескивали всеми цветами радуги в отблесках пламени, но большую часть времени оно неподвижно висело на одном и том же месте над столом.

На языке Теннисона вертелся вопрос, но он сдержался и промолчал. Декер наверняка сам прекрасно видел загадочное облачко и, судя по всему, понимал, что гость его тоже видит. Если и говорить об этом, то начать должен Декер. Декер молчал, значит, так тому и быть.

Декер заговорил, но совсем о другом:

– Прошу прощения, я опять про это. Про рай. Ты видел запись?

– Это не совсем запись. Это такой кристалл. Кубик. Нет, не видел. Другие видел, а этот, где рай, не видел. Знаешь, у меня даже как-то язык не повернулся попросить, чтобы мне его показали. Мне кажется, это что-то такое… очень личное, что ли.

– Слушай, ты же говорил, что Ватикан мог бы слетать и посмотреть.

– Ну да, – кивнул Теннисон, – Но координат нет.

– А я догадываюсь, где это может быть, – сказал Декер неожиданно и замолчал.

Теннисон весь напрягся. Декер молчал.

Наконец Теннисон не выдержал.

– Догадываешься? – спросил он шепотом.

– Да. Я знаю, где рай.

Глава 23

– Просто голова кругом вдет, – признался Экайер. – Ничего не понимаю. Теперь Мэри заявила, что хочет совершить еще одно путешествие в рай.

– Если получится, – уточнил Теннисон.

– У нее? Получится, – убежденно кивнул головой Экайер. – Должно получиться. Она – самая лучшая из наших Слушателей. Во всяком случае, способна совершить повторное путешествие. Понятия не имею, какими именно качествами обладают Слушатели, чтобы безошибочно возвращаться в одно и то же место. Но за годы многие Слушатели доказали, что такие способности у них есть. Если бы мы могли понять, что это за качества, то попробовали бы обучить этому искусству остальных. Но хватит об этом. Меня волнует другое: почему Мэри вздумалось проделать это сейчас? Ведь несколько дней назад она и слышать об этом не желала!

– Ну, может быть, ей хочется сделать что-нибудь такое, чтобы снова привлечь внимание к своей особе, – предположила Джилл, – Ведь вы оба старательно пытались ей внушить, что не такая уж она важная птица.

– А что еще мы могли сделать? – развел руками Экайер. – Я чувствовал, что это необходимо, и, похоже, Джейсон был солидарен со мной.

– Вот уж не знаю, правы вы были или нет, – хмыкнула Джилл, – но тактика ваша сработала на все сто. Ну а теперь, раз уж она собралась в путь, есть ли хоть какая-то возможность убедить ее в необходимости добыть координаты?

– Поговорить можно, конечно, – неуверенно произнес Экайер. – Весь вопрос в том, как она к этому отнесется, Джилл, а может, ты с ней попробуешь побеседовать? Ну, как женщина с женщиной?

– Сомневаюсь, что у меня выйдет, – покачала головой Джилл, – Ведь мы с ней ни разу не виделись. Вряд ли она отнесется ко мне с доверием. Может получиться наоборот: она решит, что все ополчились против нее.

– А Декер, – неожиданно вступил в разговор Теннисон, – похоже, знает, где рай. Я вчера с ним разговаривал.

– Что за чушь? – воскликнул Экайер, – Откуда ему-то знать? И как он может знать?

– Он не сказал, а я не спрашивал. Он человек не слишком разговорчивый. Сам скажет – и спасибо. А вопросы ему задавать бессмысленно. Может быть, он и ждал, что я спрошу, но я не решился. Сказал и сказал.

– А зря, – проговорила Джилл. – Надо было попробовать. Вдруг он хотел, чтобы ты спросил?

– Нет, – покачал головой Теннисон. – Нет, не стоило спрашивать. Я, конечно, могу ошибаться, но у меня такое чувство, что это была какая-то проверка. Он мне как бы давал некоторую свободу, возможность спросить о других вещах, но я ни о чем не спрашивал. И похоже, это ему по душе. Клянусь, у меня не раз прямо-таки язык чесался – взять и спросить, но я сдерживался. Человек он непростой, странный. Но нам было так хорошо вдвоем, что не хотелось все испортить.

– Пожалуй, – задумчиво проговорил Экайер, – мы слишком долго списывали Декера со счетов, полагая что он – всего-навсего чудак. Псих-одиночка, так сказать. Джейсон, ты первый, с кем он более или менее близко сошелся. Это очень хорошо, и тебе не следует от этого отказываться. У меня такое ощущение, что Декер не так прост, как кажется, что он гораздо более значителен, чем мы привыкли думать.

Губерт принес полный кофейник свежесваренного кофе, наполнил горячим напитком чашки и молча вернулся на кухню.

– Все еще дуется на меня, – шепотом сообщил Экайер. – Я ему вчера взбучку задал. – Повернувшись к Теннисону, он добавил, не повышая голоса: – Но порой это просто необходимо, чтобы он не слишком нос задирал.

– Надо отдать ему должное, – возразил Теннисон, – кофе он варит просто восхитительный.

– А я вот о чем хотела тебя спросить, Пол, – сказала Джилл, нахмурившись, – скажи-ка, Мэри – человек? Еще человек? Все ли Слушатели – люди?

– Ну и вопрос, – изумился Экайер. – Конечно, Мэри – человек.

– Понимаешь… Ведь у Слушателей было столько – даже не знаю, как получше выразиться, – запредельных, что ли, – да, запредельных опытов, что они, так сказать, долгое время были существами из других миров, вот мне и стало интересно, сумели ли они при этом остаться людьми, и насколько?

– Да, понял, – кивнул Экайер. – Меня это тоже всегда интересовало. Но, видишь ли, я всегда сохранял свой интерес при себе. Не отваживался с кем-нибудь из них заговорить об этом. Общение с экстрасенсами – дело тонкое, тут осторожность нужна. Все они – люди особого сорта, ярко выраженные личности. Может быть, в этом и состоит их иммунитет, если можно так выразиться. Не исключено, что выраженная личность – это и есть главная предпосылка для того, чтобы стать экстрасенсом. Однако и у них случаются срывы. Бывали в нашей практике случаи, когда Слушатели упорно отказывались еще раз отправиться туда, где уже побывали. Куда-то еще – ради бога, но обратно – ни за что на свете. Но наотрез отказаться работать – такого еще не бывало ни разу. Тяжелых поражений психики мы не наблюдали. – Экайер допил кофе и сказал: – Ну, пойду, пожалуй. Попробую потолковать с Мэри. Джейсон, составишь мне компанию?

– Боюсь, нет, – отказался Теннисон, – Сомневаюсь, что я ее любимый собеседник.

– Ох… сейчас и я не самый любимый, – вздохнул Экайер. – Ну ладно, я пошел. Пожелайте мне удачи.

После того как Пол ушел, Джилл и Джейсон какое-то время сидели молча. Молчание нарушила Джилл:

– У меня такое чувство, Джейсон, что мы на пороге какого-то открытия. Какого – не знаю, но прямо-таки кожей чувствую.

Теннисон неуверенно кивнул.

– Да… Если Мэри вернется в рай и найдет больше, чем в прошлый раз…

– Понимаешь, я страшно растеряна, – сказала Джилл. – Просто не понимаю, что происходит. Весь Ватикан как-то странно разделился. Но что за причина для разделения? Нет, я, конечно, кое-что понимаю, но далеко не все. Самое скверное – я никак не могу решить для себя, что же такое Ватикан: религиозный центр или научный? И что они стремятся обнаружить?

– Сомневаюсь, – покачал головой Теннисон, – что Ватикан хотя бы приблизительно представляет, что хочет обнаружить.

– И еще… Я вот думала о кардинале – если не ошибаюсь, Робертс его зовут – ну, тот, который заявил, что нам не дадут улететь.

– Я не забыл. Сказал это как само собой разумеющееся, будто приговор вынес. Но не знаю, насколько такое решение твердо и бесповоротно.

– Для меня лично, если честно, – сказала Джилл, – этот приговор носит чисто академический характер. Прямо сейчас я никуда не собираюсь улетать. Я только-только начала разбираться в истории Ватикана. Вот когда я напишу книгу… Мою книгу…

– Твою? А я думал, что это будет ватиканская книга.

– Мою книгу, – упрямо повторила Джилл, – Мою. Она будет выпущена миллиардным тиражом: И я потону в деньгах. И мне больше никогда не придется работать. Смогу себе позволить все, что ни пожелаю.

– Ага, – ухмыльнулся Теннисон, – Если сможешь удрать с Харизмы.

– Послушай, дружок: Джилл летит куда хочет и тогда, когда хочет. Еще не было такого места, откуда она не смогла бы выбраться, еще никто не завязал такого узла, чтобы она не смогла его распутать.

– Ну что же, желаю удачи, – улыбнулся Теннисон. – Только когда соберешься сматывать удочки, меня-то захватишь с собой?

– Если захочешь, – сказала она, взглянув ему прямо в глаза.