355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Клиффорд Саймак » Все романы Клиффорда Саймака в одной книге » Текст книги (страница 20)
Все романы Клиффорда Саймака в одной книге
  • Текст добавлен: 6 сентября 2017, 23:00

Текст книги "Все романы Клиффорда Саймака в одной книге"


Автор книги: Клиффорд Саймак



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 380 страниц)

Он, Фаулер, настраивался на то, что в этом чуждом мире его на каждом шагу будут подстерегать ужасы, прикидывал, как укрыться от незнаемых опасностей, готовился бороться с отвращением, вызванным непривычной средой.

И вместо всего этого обрел нечто такое, перед чем блекнет все, что когда-либо знал человек. Быстроту движений, совершенство тела. Восторг в душе и удивительно полное восприятие жизни. Более острый ум. И мир красоты, какого не могли вообразить себе величайшие мечтатели Земли.

– Ну, пошли? – позвал его Байбак.

– А куда мы пойдем?

– Все равно куда. Пошли, там видно будет. У меня такое чувство… или предчувствие…

– Я все понял, – сказал Фаулер.

Потому что им владело такое же чувство. Чувство высокого предназначения. Чувство великой цели. Сознание того, что за горизонтом тебя ждет что-то небывало увлекательное и значительное.

И остальные пятеро чувствовали то же самое. Властное стремление увидеть, что там, за горизонтом, неодолимый зов яркой, насыщенной жизни.

Вот почему они не вернулись.

– Я не хочу возвращаться, – сказал Байбак.

– Но мы не можем их подводить, – возразил Фаулер.

Он сделал шаг-другой к куполу, потом остановился.

Возвращаться в купол… Возвращаться в пропитанное ядами, ноющее тело. Прежде он вроде бы и не замечал, как все тело ноет, но теперь-то знает его пороки.

Снова мутное сознание. Туго соображающий мозг. Рты, которые открываются и закрываются, испуская сигналы для собеседника. Глаза, которым он теперь предпочел бы откровенную слепоту. Унылое, мешкотное, тупое существование.

– Как-нибудь в другой раз, – пробурчал он, обращаясь к самому себе.

– Мы столько сделаем, столько увидим, – говорил Байбак. – Мы столько узнаем, откроем…

Да, их ждут открытия… Может быть, новые цивилизации. Перед которыми цивилизация человека покажется жалкой. Встречи с прекрасным и – что еще важнее – способность его постичь. Ждет товарищество, какого еще никто – ни человек, ни пес – не знал.

И жизнь. Полнокровная жизнь вместо былого тусклого существования.

– Не могу я возвращаться, – сказал Байбак.

– Я тоже, – отозвался Фаулер.

– Они меня снова в пса превратят.

– А меня – в человека, – сказал Фаулер.

Комментарий к пятому преданию

Шаг за шагом, по мере того как развертывается действие, читатель получает все более полное представление о роде людском. И все больше убеждается, что этот род, скорее всего, вымышлен. Не могло такое племя пройти путь от скромных ростков до высокой культуры, которая приписывается ему преданиями. Слишком многого ему недостает.

Мы уже видели, что ему не хватает устойчивости. Увлечение машинной цивилизацией в ущерб культуре, основанной на более глубоких и значимых жизненных критериях, говорит об отсутствии фундаментальных качеств.

А пятое предание показывает нам к тому же, что это племя располагало ограниченными средствами общения – обстоятельство, которое отнюдь не способствует движению вперед. Неспособность Человека по-настоящему понять и оценить мысли и взгляды своих собратьев – камень преткновения, какого никакая инженерная премудрость не могла бы преодолеть.

Что сам Человек отдавал себе в этом отчет, видно из того, как он стремился овладеть учением Джуэйна. Однако следует отметить, что им руководила не надежда вооружить свой разум новым качеством, а погоня за властью и славой. В учении Джуэйна Человек видел средство за несколько десятков лет продвинуться вперед на сто тысячелетий.

От предания к преданию становится все яснее, что Человек бежал наперегонки то ли с самим собой, то ли с неким воображаемым преследователем, который мчался за ним по пятам, дыша в затылок. Он исступленно домогался познания и власти, но остается совершенной загадкой, на что он намеревался их употребить.

Согласно преданию, Человек расстался с пещерами миллион лет назад. И однако, он всего лишь за сто с небольшим лет до описанного в пятом предании времени нашел в себе силы отринуть убийство, составлявшее одну из фундаментальных черт его образа жизни. Это ли не подлинное мерило дикости Человека: миллион лет понадобился ему, чтобы избавиться от наклонности к убийству, и он считает это великим достижением.

После знакомства с этим преданием большинству читателей покажется вполне убедительной гипотеза Борзого, что Человек введен в повествование намеренно, как антитеза всему, что олицетворяет собой Пес, как этакий воображаемый противник, персонаж социологической басни.

В пользу такого вывода говорят и многократные свидетельства отсутствия у Человека осознанной цели, его непрестанных метаний и попыток обрести достойный образ жизни, который упорно не дается ему в руки потому, быть может, что Человек никогда сам не знает точно, чего хочет.

V
РАЙ

…И вот перед ним купол. Приникшее к земле чужеродное тело, которое решительно не сочеталось с пурпурной мглой Юпитера, испуганное творение, сжавшееся в комок от страха перед огромной планетой. Существо, бывшее некогда Кентом Фаулером, смотрело на купол, широко расставив крепкие ноги.

Чужеродное тело… Как же сильно я отдалился от людей. Ведь оно совсем не чужеродное. В этом куполе я жил, мечтал, думал о будущем. Его я покинул со страхом в душе. К нему возвращаюсь со страхом в душе.

Меня обязывает к этому память о людях, которые были подобны мне до того, как я стал другим, до того, как обрел жизнерадостность, бодрость, счастье, недоступные человеку.

Байбак коснулся его боком, и душу Фаулера согрело веселое дружелюбие бывшего пса, осязаемое дружелюбие, и товарищество, и любовь, которые, надо думать, существовали все время, но о которых Фаулер не подозревал, пока он оставался человеком, а Байбак – псом.

Мозг уловил мысли пса.

– Не делай этого, дружище, – говорил Байбак.

– Я обязан, Байбак, понимаешь, – ответил Фаулер чуть ли не со стоном, – Для чего я вышел из купола? Чтобы выяснить, что же такое на самом деле Юпитер. Теперь я могу рассказать им об этом, могу принести долгожданный ответ.

«Ты обязан был сделать это давным-давно, – произнес мысленный голос, неясный, далекий человеческий голос откуда-то из недр его юпитерианского сознания, – Но из трусости ты все откладывал и откладывал. Ты бежал, потому что боялся возвращаться. Боялся, что тебя снова превратят в человека».

– Мне будет одиноко, – сказал Байбак, сказал, не произнеся ни слова, просто Фаулеру передалось чувство одиночества, послышался раздирающий душу прощальный звук. Как будто его сознание и сознание Байбака на миг слились воедино.

Он стоял молча, в нем поднималось отвращение. Отвращение при мысли о том, что его снова превратят в человека, вернут ему неполноценное тело, неполноценный разум.

– Я пошел бы с тобой, – сказал Байбак, – но ведь я не выдержу, могу при этом умереть. Ты же знаешь, я совсем одряхлел. И блохи заели меня, старика. От зубов пеньки остались, желудок не варил. А какие ужасные сны мне снились! Щенком я любил гоняться за кроликами, теперь же во сне кролики за мной гонялись.

– Ты останешься здесь, – сказал Фаулер. – Я еще вернусь сюда.

«Если смогу убедить их, – подумал он, – Если получится… Если сумею им объяснить».

Он поднял широкую голову и проследил взглядом череду холмов, переходящих в высокие горы, окутанные розовой и пурпурной мглой. Молния прочертила в небе зигзаг, озаряя мглу и облака ликующим светом. Медленно, неохотно он побрел вперед. На крыльях ветра прилетел какой-то тонкий запах, и он вобрал его всем телом, точно кот, катающийся по кошачьей мяте. Нет, не запах, конечно, просто он не мог подобрать лучшего, более точного слова. Пройдут годы, и люди разработают новую терминологию.

Как рассказать им о летучей мгле, что стелется над холмами? О чистой прелести этого запаха? Какие-то вещи они, конечно, поймут. Что здесь не ощущаешь потребности в еде и никогда не хочется спать, что нет ничего похожего на терзающие человека неврозы. Это они поймут, потому что тут вполне годятся обыкновенные слова, годится существующий язык.

Но как быть с остальным – со всем тем, что требует новой лексики? С чувствами, которых человек еще никогда не испытывал? С качествами, о которых он и не мечтал? Как рассказать о небывалой ясности ума и остроте мысли, о способности использовать весь мозг до последней клеточки? Обо всем том, что здесь само собой разумеется, но чего человек никогда не знал и не умел, потому что его организм лишен необходимых свойств.

«Я напишу об этом, – сказал он себе, – Сяду и не торопясь все опишу».

А впрочем, слово, запечатленное на бумаге, тоже далеко не совершенное орудие…

Над кварцевой шкурой купола выступал телевизионный иллюминатор, и Фаулер доковылял до него. По иллюминатору бежали струйки сгустившейся мглы, поэтому он выпрямился перед ним во весь рост.

Сам-то он все равно ничего не разглядит, зато люди внутри купола увидят его. Люди, которые ведут непрерывные наблюдения, следят за бушующей стихией Юпитера, за неистовыми ураганами и аммиачными дождями, за стремительно летящими облаками смертоносного метана. Ведь людям Юпитер представляется только таким.

Подняв переднюю лапу, он быстро начертил на влажной поверхности иллюминатора буквы, написал задом наперед свою фамилию.

Они должны знать, кто пришел, чтобы не было ошибки. Должны знать, какую программу закладывать. Иначе его могут преобразовать в чужое тело. Возьмут не ту матрицу, и выйдет из аппарата кто-то другой: юный Ален, или Смит, или Пелетье. И ошибка может оказаться роковой.

Аммиачный дождь сначала размазал, потом вовсе смыл буквы. Фаулер написал их снова.

Уж теперь-то разберут. Прочтут и поймут, что вернулся с отчетом один из тех, кого преобразовали в скакунцов.

Он опустился на траву и быстро повернулся к двери преобразовательного отсека. Она медленно отворилась ему навстречу.

– Прощай, Байбак, – тихо вымолвил Фаулер.

Тотчас в мозгу зазвучало тревожное предупреждение: «Еще не поздно! Ты еще не вошел. Еще можешь передумать. Повернуться кругом и бежать».

Мысленно скрипя зубами, он решительно пошел вперед. Ощутил металлический пол под ногами, почувствовал, как позади него закрылась дверь. Уловил напоследок обрывок мыслей Байбака, потом воцарился мрак.

Перед ним была камера преобразователя, и он направился к ней вверх по наклонному ходу.

«Человек и пес уходили вдвоем, – подумал он, – и вот теперь человек возвращается».

Пресс-конференция проходила успешно. Текущая информация содержала одни приятные новости.

Да-да, сообщил репортерам Тайлер Вебстер, недоразумение на Венере полностью улажено. Достаточно было представителям сторон встретиться и побеседовать вместе. Эксперименты по жизнеобеспечению в холодных лабораториях на Плутоне протекают нормально. Экспедиция к альфе Центавра стартует, как было предусмотрено, вопреки всем слухам о том, что она будто бы срывается. Коммерческий совет скоро выпустит новый прейскурант на ряд предметов межпланетной торговли, устраняющий некоторые несоответствия.

Ничего сенсационного. Никаких броских заголовков. Ничего потрясающего для «Последних известий».

– Тут Джон Калвер попросил меня напомнить вам, господа, – продолжал Вебстер, – что сегодня исполняется сто двадцать пять лет с того дня, как в Солнечной системе было совершено последнее убийство. Сто двадцать пять лет без единого случая преднамеренного лишения жизни.

Он откинулся в кресле, изобразив улыбку, хотя в душе с содроганием ждал вопроса, который неминуемо должен был последовать.

Однако они еще не были готовы задать этот вопрос, сперва полагалось выполнить некий ритуал, без которого не обходилась ни одна пресс-конференция.

Берли Стефан Эндрюс, заведующий отделом печати «Межпланетных новостей», прокашлялся, словно собираясь сообщить нечто важное, и спросил с наигранной торжественностью:

– А как наследник?

Лицо Вебстера просияло.

– На уикенд полечу домой, к нему, – ответил он, – Вот игрушку купил.

Он взял со стола что-то вроде маленькой трубы.

– Старинная выдумка… Говорят, точно старинная. Совсем недавно начали выпускать. Подносите к глазу, крутите и видите прелестные узоры. Там перекатываются цветные стеклышки. У этой штуки есть специальное название…

– Калейдоскоп, – живо вставил один из репортеров, – Я про него читал. В одном историческом труде об обычаях и нравах начала двадцатого века.

– Вы уже смотрели в него, мистер председатель? – поинтересовался Эндрюс.

– Нет, – ответил Вебстер. – По правде говоря, только сегодня приобрел, да и занят был.

– И где же вы его приобрели, мистер председатель? – спросил кто-то. – Я тоже не прочь подарить моему отпрыску такую штуковину.

– Да тут, за углом. Магазин игрушки, вы его знаете. Как раз сегодня поступили.

Ну вот, можно и закругляться… Еще несколько шутливых замечаний, потом пора бы вставать и расходиться.

Однако они не уходили. И он знал, что так просто они не уйдут. Ему сказали об этом внезапная тишина и громкое шуршание бумаг, призванное смягчить ее натянутость.

А затем Стефан Эндрюс задал вопрос, которого Вебстер так опасался. Хорошо еще, что Эндрюс, а не кто-нибудь другой… Он всегда держится более или менее доброжелательно, и его агентство предпочитает объективную информацию, не переиначивает сказанное, как это делают некоторые любители интерпретировать.

– Мистер председатель, – начал Эндрюс, – поговаривают, будто на Землю возвратился человек, который подвергался преобразованию на Юпитере. Нам хотелось бы услышать от вас, верно ли это сообщение?

– Верно, – сухо ответил Вебстер.

Все ждали, и Вебстер тоже ждал, сидя неподвижно в своем кресле.

– Вы не хотите комментировать его? – спросил наконец Эндрюс.

– Нет, – сказал Вебстер.

Он обвел взглядом лица собравшихся. Напряженные, угадывающие причину его решительного отказа обсуждать эту тему. Довольные, маскирующие мысль о том, как можно переиначить его скупой ответ. Сердитые – эти возмущенно выскажутся о праве народа знать истину.

– Прошу прощения, господа, – сказал Вебстер.

Эндрюс тяжело поднялся.

– Благодарим вас, мистер председатель, – заключил он.

Откинувшись в кресле, Вебстер смотрел, как расходятся репортеры, а когда они разошлись, остро ощутил холод опустевшего помещения.

«Они распнут меня, – думал он. – Разделают под орех, и я не смогу дать сдачи. Не смогу рта раскрыть».

Он встал, подошел к окну и посмотрел в сад, освещенный косыми лучами уходящего на запад солнца.

Нет, он просто не мог сказать им правду.

Рай!.. Царство небесное для тех, кто искал его! И конец человечества… Конец всем мечтам и идеалам, конец самого рода людского.

На столе замигал зеленый огонек, пискнул звуковой сигнал, и он поспешил вернуться на свое место.

– Что случилось?

На маленьком экране возникло лицо.

– Псы сейчас доложили, сэр, что мутант Джо пришел в вашу усадьбу и Дженкинс впустил его.

– Джо?! Вы уверены?

– Так говорят псы. А они никогда не ошибаются.

– Верно, – медленно произнес Вебстер. – Они не ошибаются.

Лицо на экране растаяло, и Вебстер опустился в кресло.

Дотянулся негнущимися пальцами до пульта и не глядя набрал нужный индекс.

На экране выросла усадьба, приземистое строение на открытом ветру холме в Северной Америке. Строение, которому скоро тысяча лет. Место, где жили, мечтали и умирали многие поколения Вебстеров.

В голубой выси над домом летела ворона, и Вебстер услышал – или вообразил, что услышал, – донесенное ветром «кар-р-р»…

Все в полном порядке. Во всяком случае, с виду. Усадьба дремлет в лучах утреннего солнца, на просторной лужайке замерла статуя – изображение давно умершего предка, который пропал на звездной тропе. Ален Вебстер, он первым покинул Солнечную систему, направляясь к той самой альфе Центавра, куда через день-другой вылетает экспедиция с Марса.

Никакого переполоха, вообще никакого движения.

Рука Вебстера нажала рычажок, экран погас.

«Дженкинс справится, – сказал он себе. – Лучше, чем справился бы любой человек на его месте. Что ни говори, эта металлическая коробка начинена почти тысячелетней мудростью. Скоро сам позвонит и скажет, в чем там дело».

Он набрал другую комбинацию.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем на экране появилось лицо.

– Что стряслось, Тайлер?

– Мне только что сообщили, что Джо…

Джон Калвер кивнул:

– Мне тоже сообщили. Я как раз проверяю.

– Ну и что ты скажешь об этом визите?

Начальник Всемирной службы безопасности задумчиво наморщил лоб.

– Может, он сдался. Ведь мы ему и прочим мутантам вздохнуть не даем. Псы потрудились на славу.

– Но до сих пор не было никаких данных, ничего, что говорило бы об их готовности уступить.

– Подумай сам, – сказал Калвер. – Вот уже больше ста лет они шагу шагнуть не могут без нашего ведома. Все, что они делают, записывается на наши ленты. Что ни затеют, мы блокируем. Вначале они думали, что им просто не везет, но теперь-то убедились, что это не так. Вот и признали, что мы загнали их в угол.

– Вряд ли, – строго произнес Вебстер. – Когда эти парни почуют, что их загоняют в угол, гляди, как бы самого не припечатали к ковру.

– Постараюсь оказаться сверху, – обещал Калвер, – И буду держать тебя в курсе.

Изображение погасло, но Вебстер продолжал уныло глядеть на стеклянный прямоугольник.

Черта с два их загонишь в угол. Калвер знает это не хуже его. И все-таки…

Почему Джо пришел к Дженкинсу? Почему не обратился сюда, в Женеву? Самолюбие не позволяет? Предпочитает переговоры через робота?.. Как-никак, Джо с незапамятных времен знает Дженкинса.

Вебстер невольно ощутил прилив гордости. Ему было лестно, что Джо пришел к Дженкинсу (если они верно угадали причину). Ведь Дженкинс, пусть у него металлическая шкура, тоже из Вебстеров…

«Гордость… – думал Вебстер, – Были свершения, были и промахи… Но ведь все – незаурядные личности. Кого ни возьми. Джером, из-за которого мир не получил учения Джуэйна. Томас, который даровал миру усовершенствованный теперь принцип тяги для космических кораблей. Сын Томаса – Ален, который попытался долететь до звезд, но не смог. Брюс, который первым пришел к мысли о двойной цивилизации человека и пса. Наконец, он сам, Тайлер Вебстер, председатель Всемирного комитета…»

Он поставил локти на стол и сплел пальцы, глядя на струящийся в окно свет вечернего солнца.

Исповедью он заполнял ожидание. Он ждал писклявого сигнала, который скажет ему, что звонит Дженкинс, чтобы доложить, зачем пришел Джо.

Если бы…

Если бы наконец удалось достичь взаимопонимания… Если бы люди и мутанты могли поладить между собой… Если бы можно было забыть зашедшую в тупик подспудную войну, то вместе, втроем, человек, пес и мутант, пошли бы далеко.

Вебстер покачал головой. Нет, на это не приходится рассчитывать. Слишком велико различие, слишком широка брешь. Подозрительность человека, снисходительные усмешки мутантов – неодолимая преграда. Потому что мутанты – особое племя, боковая ветвь, которая намного ушла вперед. Это люди, которые стали законченными индивидуалистами, общество им не нужно, признание других людей не нужно, они совершенно лишены сплачивающего род стадного инстинкта, на них не действуют социальные факторы.

И ведь это из-за мутантов небольшой отряд мутированных псов до сих пор практически не принес почти никакой пользы своему старшему брату, человеку. Потому что псы больше ста лет заняты слежкой, выполняют роль полицейских отрядов, которые держат под наблюдением мутантов.

Поглядывая на видеофон, Вебстер оттолкнул назад кресло, выдвинул ящик стола, достал папку.

Потом нажал рычажок, вызывая секретаря.

– Слушаю, мистер Вебстер.

– Я пойду к мистеру Фаулеру, – сказал Вебстер. – Если будет вызов…

– Если будет вызов, сэр, я вам тотчас сообщу, – Голос секретаря чуть дрожал.

– Благодарю.

Вебстер опустил рычажок.

«Уже прослышали, – сказал он себе, – Все до единого на всех этажах навострили уши, ждут новостей».

Кент Фаулер сидел, развалившись в кресле, под окном своей комнаты и смотрел, как маленький черный терьер ретиво копает землю в поисках воображаемого кролика.

– Учти, Пират, – сказал Фаулер, – меня ты не обманешь.

Пес остановился, глянул на него, весело оскалясь, ответил возбужденным лаем, потом снова принялся копать.

– Рано или поздно все равно не выдержишь, проговоришься, – объявил Фаулер, – И я тебя выведу на чистую воду.

Пират продолжал рыть землю.

«Хитрый чертенок, – подумал Фаулер. – Умен не по летам. Вебстер напустил его на меня, и он играет свою роль на совесть. Ищет кроликов, пачкает в кустах, чешется – обыкновенный пес, да и только. Но меня-то ему не провести. Никто из них не проведет меня».

Хрустнул камешек под чьей-то ногой, и Фаулер поднял голову.

– Добрый вечер, – поздоровался Тайлер Вебстер.

– Я уже заждался вас, – сухо ответил Фаулер, – Садитесь и выкладывайте. Без экивоков. Вы мне не верите?

Вебстер опустился в кресло рядом, положил на колени папку.

– Я понимаю ваши чувства, – сказал он.

– Сомневаюсь, – отрезал Фаулер. – Я прибыл сюда с сообщением, которое казалось мне очень важным. Прибыл с отчетом, который дался мне дорогой ценой, вы и не представляете, чего мне это стоило.

Он сгорбился в кресле.

– Да поймите вы, все то время, пока я нахожусь в человеческом обличье, для меня духовная пытка.

– Сожалею, – ответил Вебстер, – но мы должны были удостовериться, должны были проверить ваш отчет.

– И проверить меня?

Вебстер кивнул.

– Пират тоже в этом участвует?

– Он не Пират, – мягко сказал Вебстер. – Вы его обидели, если назвали Пиратом. Теперь у всех псов человеческие имена. Этого зовут Эльмер.

Пес перестал копать землю и подбежал к ним. Сел возле Вебстера и потер грязной лапой вымазанные глиной усы.

– Ну, что ты скажешь, Эльмер? – спросил Вебстер.

– Он человек, никакого подвоха, – ответил пес, – но не совсем человек. Только не мутант. Что-то еще. Что-то чужое.

– Ничего удивительного, – сказал Фаулер, – Я пять лет был скакунцом.

Вебстер кивнул:

– Какой-то след должен был остаться. Это естественно. И пес не мог не заметить этого. Они на этот счет чуткие. Прямо-таки медиумы. Мы потому и поручили им мутантов: как бы ни прятались, все равно выследят.

– Значит, вы мне верите?

Вебстер перелистал лежащие на коленях бумаги, потом осторожно разгладил их.

– Боюсь, что да.

– Почему «боюсь»?

– Потому что вы величайшая из опасностей, которые когда-либо угрожали человечеству.

– Опасность?! Да вы что! Я предлагаю вам… предлагаю…

– Знаю, – ответил Вебстер, – Вы предлагаете рай.

– И это вас пугает?

– Ужасает. Да вы попробуйте представить себе, что будет, если мы объявим об этом народу и люди поверят. Каждому захочется улететь на Юпитер и стать скакунцом. Хотя бы потому, что скакунцы, похоже, живут по нескольку тысяч лет. Все жители Солнечной системы потребуют, чтобы их немедленно отправили на Юпитер. Никто не захочет оставаться человеком. Кончится тем, что люди исчезнут, все превратятся в скакунцов. Вы об этом подумали?

Фаулер нервно облизнул пересохшие губы.

– Конечно. Другого я и не ожидал.

– Человечество исчезнет, – ровным голосом продолжал Вебстер, – Исчезнет накануне своих самых великих свершений. Испарится. Все, чего удалось достичь за многие тысячелетия, насмарку.

– Но вы не знаете… – возразил Фаулер. – Вам не понять. Вы не были скакунцом. А я был, – Он ткнул себя пальцем в грудь, – Я знаю, что это такое.

Вебстер покачал головой:

– Так ведь я не об этом спорю. Вполне допускаю, что скакунцом быть лучше, чем человеком. Но я никак не могу согласиться с тем, что мы вправе разделаться с человечеством, променять все, что было и будет совершено человеком, на то, что способны совершить скакунцы. Человечество продвигается вперед. Может быть, не с такой легкостью, не так мудро и блистательно, как ваши скакунцы, зато мне сдается, что в конечном счете мы продвинемся намного дальше. У нас есть свое наследие, есть свои предначертания, нельзя же все это просто взять да отправить за борт.

Фаулер наклонился вперед.

– Послушайте, – сказал он, – Я все делал честь по чести. Пришел прямо к вам, во Всемирный комитет. А ведь мог обратиться к печати и радио, чтобы припереть вас к стене, но я не стал этого делать.

– Вы хотите сказать, что Всемирный комитет не вправе решать этот вопрос. Что народ тоже должен участвовать.

Фаулер молча кивнул.

– Так вот, по чести говоря, – продолжал Вебстер, – я не полагаюсь на мнение народа. Существуют такие вещи, как реакция плебса, как эгоизм. Что им до рода человеческого? Каждый будет думать только о себе.

– То есть вы говорите мне, что я прав, но вы тут ничего не можете поделать?

– Не совсем так. Что-нибудь придумаем. Юпитер может стать чем-то вроде дома для престарелых. Придет пора человеку уходить на заслуженный отдых…

У Фаулера вырвалось рычание.

– Награда, – презрительно бросил он, – Пастбище для старых лошадей. Рай по путевкам.

– Зато мы и человечество спасем, – подчеркнул Вебстер, – и Юпитер используем.

Фаулер порывисто встал.

– Это черт знает что! – вскричал он, – Я прихожу к вам с ответом на вопрос, который вы поставили. С ответом, который обошелся вам в миллиарды долларов. А сотни людей, которыми вы были готовы пожертвовать? Расставили по всему Юпитеру преобразователи, пропускали через них людей пачками, они не возвращались, вы считали их мертвыми и все равно продолжали слать других! Ни один не вернулся, потому что они не хотели, не могли вернуться, их пугала мысль снова стать людьми. И вот я вернулся. А что проку? Трескучие фразы, словесные ухищрения, допросы, проверки… И наконец мне объявляют, что я есть я, да только мне не надо было возвращаться.

Фаулер опустил руки и понурился.

– Полагаю, я свободен, – произнес он, – Не обязан здесь оставаться.

Вебстер медленно кивнул:

– Конечно свободны. С самого начала вы были свободны. Я только просил побыть здесь, пока шла проверка.

– И я могу возвращаться на Юпитер?

– Учитывая все обстоятельства, – ответил Вебстер, – это, пожалуй, совсем неплохая мысль.

– Удивляюсь, почему вы сразу мне этого не предложили, – с горечью сказал Фаулер, – Такой удобный выход. Сдали отчет в архив, забыли об этом деле, и продолжай распоряжаться Солнечной системой, словно фишками в детской игре. Ваш род уже не первый век отличается, сколько дров наломали – так нет же, люди предоставили вам новую возможность… По милости одного из ваших предков мир лишился учения Джуэйна, другой сорвал попытки наладить сотрудничество с мутантами…

– Оставьте в покое меня и мой род! – резко произнес Вебстер. – Это серьезнее, чем…

Однако Фаулер перекричал его:

– Но это дело я вам не позволю загубить! Хватит, мир и так достаточно потерял из-за вас, Вебстеров. А теперь такая возможность открывается! Я расскажу людям про Юпитер. Пойду в газеты, на радио. Буду кричать со всех крыш. Я…

Он вдруг осекся, и у него задрожали плечи.

– Я принимаю ваш вызов, Фаулер, – с холодной яростью сказал Вебстер. – По-вашему не будет. Я не позволю, чтобы вы сделали такую вещь.

Фаулер уже встал и, повернувшись к нему спиной, решительно зашагал к калитке.

Сидя на месте, будто скованный, Вебстер вдруг почувствовал, как его ногу тронула собачья лапа.

– Догнать его, хозяин? – спросил Эльмер. – Задержать?

Вебстер покачал головой:

– Пусть идет. У него такое же право, как у меня, поступать по своему разумению.

Прохладный ветерок, перевалив через ограду, теребил плащ на плечах Вебстера.

А в мозгу упорно отдавались слова… Произнесенные здесь, в саду, несколько секунд назад, они словно вышли из глубины веков.

«По милости одного из ваших предков мир лишился учения Джуэйна. По милости одного…»

Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

«От нас одни только несчастья, – сказал себе Вебстер, – Всему человечеству несчастья. Учение Джуэйна… Мутанты… Да, но мутанты вот уже несколько веков как овладели учением Джуэйна, а ни разу его не применили. Джо отобрал его у Гранта, и Грант всю жизнь потратил на то, чтобы вернуть пропажу, да так и не вернул.

А может быть, в этом учении ничего такого нет, – попытался утешить себя Вебстер, – Иначе мутанты непременно пустили бы его в ход. Или – кто знает? – мутанты нам просто голову морочат, а на самом деле не лучше нашего разобрались?»

Тихий металлический кашель заставил Вебстера поднять глаза. На крыльце стоял маленький серый робот.

– Вызов, сэр, – доложил робот, – Вызов, которого вы ждали.

На экране возникло лицо Дженкинса – старое, уродливое, архаичное лицо. Никакого сравнения с гладкими, будто живыми Ладами, которыми щеголяют роботы новейших моделей.

– Простите, что беспокою вас, сэр, – сказал Дженкинс, – но случилось нечто из ряда вон выходящее. Пришел Джо и просит разрешения воспользоваться вашим видеофоном, чтобы связаться с вами, сэр. А в чем дело, не говорит. Дескать, просто захотелось побеседовать с давним соседом.

– Включи его, – сказал Вебстер.

– Не пойму я его поведение, сэр, – продолжал Дженкинс, – Пришел и больше часа переливал из пустого в порожнее, прежде чем попросил соединить с вами. С вашего позволения, сэр, мне это кажется очень странным.

– Понятно, – ответил Вебстер, – Он вообще со странностями, этот Джо.

Лицо Дженкинса исчезло, его сменило другое – лицо мутанта Джо. Волевые черты, морщинистая, обветренная кожа, серо-голубые живые глаза, серебрящиеся на висках волосы.

– Дженкинс мне не доверяет, Тайлер, – сказал Джо с затаенной усмешкой, от которой Вебстера всегда коробило.

– Коли на то пошло, я вам тоже не доверяю, – отрубил он.

Джо прищелкнул языком.

– Полно, Тайлер, разве мы вам хоть когда-нибудь чем-нибудь досадили? Хоть один из нас? Вы следите за нами, нервничаете, покоя не знаете, а ведь мы вам не сделали ничего дурного. Столько собак к нам приставили, что мы на каждом шагу на них натыкаемся, завели дела на нас, изучаете, обсуждаете, разбираете – как только самим до сих пор не тошно!

– Да, мы вас знаем, – сурово произнес Вебстер, – Знаем про вас больше, чем вы сами знаете. Знаем, сколько вас, и каждого в отдельности держим на примете. Хотите услышать, чем любой из вас был занят по минутам за последние сто лет? Спросите, мы вам скажем.

– А мы все это время печемся о вас, – ответил Джо елейным голосом. – Все прикидываем, как бы вам со временем помочь.

– За чем же дело стало? – огрызнулся Вебстер, – Мы с самого начала были готовы сотрудничать с вами. Даже после того, как вы украли у Гранта записки Джуэйна…

– Украли? Честное слово, Тайлер, тут какое-то недоразумение. Мы только взяли их, чтобы доработать. Он там такого нагородил…

– Уверен, вам и двух дней не понадобилось, чтобы разобраться, – отпарировал Вебстер, – Что же вы тянули так долго? Приди вы к нам с ответом, сразу было бы ясно, что вы хотите сотрудничать, и шли бы мы дальше вместе. Мы отозвали бы собак, признали бы вас.

– Потеха, – сказал Джо, – Как будто нас когда-нибудь волновало ваше признание.

И Вебстер услышал смех – смех человека, который ни в ком не нуждается, для которого все потуги человеческого общества – уморительный анекдот. Который идет по жизни в одиночку и вполне этим доволен. Который считает род людской потешным и, возможно, чуть-чуть опасным, но именно это делает его еще потешнее. Который не испытывает потребности в братстве людей, отвергает это братство как нечто предельно трогательное и провинциальное, вроде клубов болельщиков двадцатого века.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю