Текст книги "Граница вечности"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 75 страниц)

Он был признателен и Марии. Она навещала их примерно раз в месяц, всегда с подарком, всегда проводила время со своим крестником, читая ему, что-то рассказывая или играя с ним. Мария и Джеки привносили стабильность, утраченную из-за развода родителей. Уже прошел год, как Джордж ушел из их общего дома. Джек больше не плакал, проснувшись среди ночи. Он привыкал к новому образу жизни, хотя Джордж не мог не сознавать возможные долгосрочные последствия.

Они закончили собирать пазл и позвали бабушку Джеки полюбоваться законченной работой. Потом она повела Джека на кухню, чтобы дать ему молока с булочкой.

Джордж сказал Марии:

– Спасибо за все, что ты делаешь для Джека. Ты величайшая из крестных на свете.

– Это не жертва, – отозвалась она. – Для меня радость общаться с ним.

Марии в следующем году должно было исполниться пятьдесят лет. У нее никогда не будет своих детей. У нее были племянницы и племянники в Чикаго, но объектом ее материнской любви был Джек.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, – добавила Мария. – Что-то важное.

Она встала и закрыла дверь в гостиную. Джордж настороженно смотрел на нее.

Она снова села и сказала:

– Это по поводу позавчерашнего взрыва в Бейруте.

– Это ужасно, – заметил Джордж. – Восемьдесят человек убито и двести ранено, в основном женщины и девочки.

– Бомбу подорвали не израильтяне.

– А кто же?

– Мы.

– О чем ты говоришь?

– Это была контртеррористическая акция по инициативе Рейгана. Осуществили ее ливанские националисты, но их готовило финансировало и контролировало ЦРУ.

– Господи. Но президент по закону обязан сообщать моей комиссии о тайных операциях.

– Думаю, ты сможешь выяснить, кто проинформировал председателя и его заместителя.

– Это ужасно, – сказал Джордж. – Но ты говоришь с полной уверенностью.

– Мне дал знать об этом кое-кто из высоких чинов в ЦРУ Многие старейшие сотрудники управления были против всей этой программы. Но президент настоял на ней, и Билл Кейси дал ей ход.

– Как такое им взбрело в голову? – поразился Джордж. – Они совершили массовое убийство.

– Им хотелось во что бы то ни стало положить конец похищениям. Они думают, что за этим стоит Фадлалла. Они пытались убрать его.

– И они облажались.

– Вот и хорошо.

– Это надо предать гласности.

– Я об этом и думаю.

Вошла Джеки.

– Наш молодой человек готов ехать к своей маме.

– Сейчас поедем. – Джордж встал. – Хорошо, В сказал он Марии. – Я займусь этим.

– Спасибо.

Джордж сел с сыном в машину и медленно поехал по пригородным улицам к Верине домой. Бронзовый «кадиллак» Джаспера Мюррея стоял на подъездной дорожке рядом с красным «ягуаром» Верины. Если Джаспер был там, то очень кстати.

Верина вышла открывать дверь в черной майке без рукавов и линялых голубых джинсах. Джордж вошел, и Верина повела Джека в ванную. Джаспер вышел из кухни, и Джордж сказал ему:

– Надо поговорить. Не возражаешь? – Джаспер настороженно посмотрел, но сказал:

– Конечно, нет.

– Пойдем… – Джордж чуть не сказал «в мой кабинет», но потом спохватился: – В кабинет.

– Пойдем.

Джордж с болью в сердце увидел, что пишущая машинка Джаспера стоит на его старом письменном столе, а рядом с ней стопка справочных книг, которые могут понадобиться журналисту: «Кто есть кто в Америке», «Атлас мира», «Энциклопедия». «Альманах американской политики».

В небольшом кабинете стояло одно кресло. Никто не хотел садиться на стул, стоящий за столом. После неловкой заминки Джаспер выдвинул стул из-за стола и поставил его напротив кресла, и они оба сели.

Джордж рассказал, что он услышал от Марии, не упомянув ее имени. Пока он говорил, в голове у него крутился вопрос, почему Верина предпочла Джаспера ему. По мнению Джорджа, Джаспер обладал корыстной безжалостностью эгоиста. Джордж задал этот вопрос своей матери, и она ответила: «Джаспер – телезвезда. Отец Верины кинозвезда. Она семь лет работала у Мартина Лютера Кинга, который был звездой движения за гражданские права. Как знать, может быть, она хочет, чтобы ее мужчина также был звездой».

– Это динамит, – проговорил Джаспер, когда Джордж ему все рассказал. – Ты уверен в своем источнике?

– Он такой же, как и источник информации, которую я тебе давал. Абсолютно надежный.

– Тогда выходит, что Рейган совершил массовое убийство.

– Да, я знаю, – сказал Джордж.

Глава пятьдесят восьмая

В то воскресенье, когда Джеки, Джордж, Мария и маленький Джек были в церкви и пели «Мы соберемся у реки», в Москве умер Константин Черненко.

Это случилось вечером в двадцать минут восьмого по московскому времени. Димка и Наталья находились дома, ели за ужином фасолевый суп с дочерью Катей, школьницей пятнадцати лет, и Димкиным сыном Гришей, студентом университета двадцати одного года. В семь тридцать зазвонил телефон. Наталья взяла трубку. Как только она сказала «Алло, Андрей», Димка догадался, что случилось.

Черненко умирал с тех пор, как он стал руководителем всего тринадцать месяцев назад. Сейчас он лежал в больнице с циррозом и эмфиземой. Вся Москва с нетерпением ждала, когда он скончается. Наталья подкупила Андрея, брата милосердия в больнице, чтобы он позвонил ей, как только Черненко испустит дух. Сейчас она повесила трубку телефона и подтвердила это.

– Он умер, – сказала она.

Наступил момент надежды. В третий раз менее чем за три года умер старый, утомленный консервативный лидер. Снова появился шанс прийти к власти новому молодому человеку, который превратит Советский Союз в такую страну, в которой, как того хотел Димка, жили бы Гриша и Катя и растили бы его внуков. Но эта надежда не сбылась дважды. Неужели опять произойдет то же самое?

Димка отодвинул свою тарелку.

– Нужно действовать сейчас, – сказал он. – Вопрос о преемнике решится в ближайшие несколько часов.

Наталья кивнула в знак согласия.

– Все дело в том, кто будет председательствовать на следующем заседании Политбюро, – заметила она.

Димка подумал, что она права. В Советском Союзе именно так и происходило. Как только один претендент вырывался вперед, никто не поставит на другую лошадь в гонке.

Михаил Горбачев был вторым секретарем и поэтому официально считался заместителем руководителя. Однако его назначение на этот пост оспаривала старая гвардия, которая хотела поставить московского партийного босса, семидесятилетнего Виктора Гришина, который не относился к числу реформаторов. Горбачев победил в гонке, получив на один голос больше.

Димка и Наталья встали из-за стола и пошли в спальню, чтобы не обсуждать это перед детьми. Димка стоял у окна, глядя на московские огни, а Наталья сидела на краю кровати. Времени у них было немного.

– Сейчас, когда Черненко не стало, – сказал Димка, – в Политбюро ровно десять членов, включая Горбачева и Гришина. – Это был узкий внутренний круг советской власти. – По моим подсчетам, они делятся пополам: у Горбачева четыре сторонника и у Гришина столько же.

– Но они не все в городе, – заметила Наталья. – Двое из людей Гришина отсутствуют: Гербицкий в Соединенных Штатах, а Кунаев у себя дома в Казахстане, откуда сюда пять часов лету.

– И один из людей Горбачева: Воротников в Югославии.

– Пока у нас большинство из трех человек против двух – на ближайшие несколько часов.

– Горбачев должен созвать заседание членов Политбюро сегодня вечером. Я предложу, чтобы он сказал: мол, это для организации похорон. Созвав заседание, он может председательствовать на нем. А раз так, то автоматически он председательствует на всех последующих заседаниях и становится лидером.

Наталья нахмурилась:

– Ты прав, но мне бы хотелось закрепить это. Нельзя допустить, чтобы отсутствующие прилетели завтра и заявили, что все нужно обсудить снова, потому что они не были здесь.

Димка задумался.

– Не знаю, что еще мы можем сделать, – сказал он.

Потом Димка позвонил Горбачеву домой. Тот уже знал, что Черненко мертв, – он также имел своих информаторов. Он согласился с Димкой, что должен созвать заседание немедленно.

Димка и Наталья надели зимние пальто и теплые ботинки и поехали в Кремль.

Часом позже самые влиятельные люди в Советском Союзе собирались в комнате Президиума. Димка все еще беспокоился. Группе Горбачева нужно было изловчиться так, чтобы решение о лидерстве Горбачева было окончательным.

Перед началом заседания Горбачев поразил всех неожиданным ходом. Он подошел к своему сопернику и официально предложил:

– Виктор Васильевич, не хотели бы вы председательствовать на заседании?

Димка, стоявший достаточно близко, чтобы слышать это, поразился. Что делает Горбачев – признает поражение?

Но Наталья, стоящая радом с Димкой, ликующе улыбалась.

– Блестяще! – негромко сказала она. – Если Гришина предложат председателем, другие все равно забаллотируют его. Это липовое предложение, коробка без подарка.

Гришин на мгновение задумался и, очевидно, пришел к тому же выводу.

– Нет, – сказал он, – вам нужно председательствовать.

И тогда Димка осознал с радостным чувством: Горбачев захлопнул западню. Сейчас, когда Гришин отказался, ему было бы трудно изменить свое решение и потребовать председательства завтра, когда прибудут его сторонники. Любое предложение избрать Гришина председателем встретит возражение, что он уже отклонил такое предложение. А если он будет оспаривать этот довод, то дискредитирует себя непоследовательностью.

Таким образом, заключил Димка, широко улыбаясь, Горбачев станет новым лидером Советского Союза.

Так и произошло.

* * *

Когда Таня пришла домой, ей не терпелось изложить Василию свой план.

Два года они неофициально жили в некотором смысле вместе. Женаты они не были: если бы они стали законной супружеской парой, им никогда не разрешили бы вместе выехать из СССР. А они твердо решили уехать из советского блока. Оба чувствовали себя в безвыходном положении. Таня продолжала рабски писать для ТАСС статьи, которые не расходились с партийной линией. Василий теперь писал сценарии для популярного телесериала о геройских агентах КГБ с квадратными челюстями, разоблачающих тупых американских шпионов-садистов. И они оба горели желанием сообщить миру, что Василий был прославленным писателем Иваном Кузнецовым, последняя книга которого «Дом престарелых» – острая сатира на Брежнева, Андропова и Черненко – стала бестселлером на Западе. Иногда, говорил Василий, значение имеет лишь то, что он писал правду о Советском Союзе в рассказах, которые читали повсюду в мире. Но Таня знала, что он хотел получить признание за свой труд и гордиться, вместо того чтобы скрывать сделанное им, как тайное извращение.

Хотя Таню распирало от восторга, она позаботилась о том, чтобы включить радио на кухне, прежде чем начать говорить. Она не думала, что их квартира прослушивается, просто это была старая привычка, и к тому же зачем рисковать.

Радиокомментатор рассказывал о посещении Горбачевым и его женой фабрики по пошиву джинсов в Ленинграде. Таня обратила внимание на значение этого мероприятия. Прежние советские лидеры посещали сталелитейные заводы и судоверфи. Горбачев прославлял потребительские товары. Советские производства изделий народного потребления должны быть не хуже, чем на Западе, повторял он, о чем даже не мечтали его предшественники.

И он брал в поездки свою жену. В отличие от жен прежних лидеров, Раиса была не просто приложением к мужу. Приятной внешности, она хорошо одевалась, как первая леди Америки. Она также обладала высоким интеллектом: она преподавала в университете, до того как муж стал первым секретарем.

Все это вселяло надежду, но являло собой не намного большее, чем символику, думала Таня. Приведет ли это к чему-нибудь, будет зависеть от Запада? Если немцы и американцы признают либерализацию в СССР и будут поддерживать перемены, Горбачев сможет чего-нибудь достичь. Но если ястребы в Бонне и Вашингтоне увидят в этом проявление слабости и сделают угрожающие или агрессивные шаги, советская правящая элита снова вернется к ортодоксальному коммунизму и военному противостоянию. Тогда Горбачев окажется рядом с Косыгиным и Хрущевым на кладбище потерпевших неудачу кремлевских реформаторов.

– В Неаполе проходит конференция сценаристов, – сообщила Таня Василию, в то время как радио продолжало болтать.

– А! – Василий сразу понял смысл сказанного. В Неаполе к власти пришло правительство коммунистов.

Они сели вместе на диван, и Таня сказала:

– Они хотят пригласить писателей из советского блока и доказать, что Голливуд не единственное место, где делают телесериалы.

– Конечно.

– Ты самый известный сценарист художественных телефильмов в СССР. Ты должен поехать.

– Союз писателей решит, кто будет этим счастливчиком.

– Конечно, по совету КГБ.

– Ты думаешь, у меня есть шанс?

– Подай заявление, и я попрошу Димку замолвить словечко.

– А ты сможешь поехать?

– Я попрошу Даниила послать меня спецкором ТАСС на конференцию.

– И тогда мы оба будем в свободном мире.

– Да.

– А что потом?

– Я еще не обдумала все детали, но это будет самое легкое. Из номера в гостинице мы можем позвонить Анне Мюррей в Лондон. Как только она узнает, что мы в Италии, она прилетит первым же рейсом. Мы ускользнем от наших соглядатаев из КГБ и поедем с ней в Рим. Она расскажет всему миру, что Иван Кузнецов – на самом деле Василий Енков, и он и его дама сердца просят политического убежища в Великобритании.

Василий помолчал.

– Ты думаешь, это реально? – спросил он, почти как ребенок, который спрашивает про сказку.

Она взяла обе его руки.

– Не знаю, – сказала она, – но я хочу попробовать.

* * *

Теперь Димка занимал большой кабинет в Кремле. В нем стоял огромный письменный стол с двумя телефонами, стол поменьше для совещаний и два дивана перед камином. На стене висела фотокопия в натуральную величину известной советской картины

«Запись добровольцев на борьбу против Юденича на Путиловском заводе».

Димка принимал у себя министра венгерского правительства Фредерика Биро, человека с прогрессивными взглядами. Он был на два-три года старше Димки, но выглядел напуганным, когда сел на диван и попросил у его секретаря стакан воды.

– Меня пригласили сюда, чтобы отчитать? – спросил он с натянутой улыбкой.

– Почему вы так думаете?

– Я один из тех, кто считает, что у венгерского коммунизма выходит сбой. Это не секрет.

– Я не собираюсь отчитывать вас за это или что-либо другое.

– Тогда похвалить?

– И хвалить не собираюсь. Как я понимаю, вы и ваши друзья создадите новый режим в Венгрии, когда Янош Кадар умрет или уйдет в отставку, и я желаю вам удачи, но я пригласил вас сюда не для того, чтобы сказать это.

Биро поставил стакан, не сделав и глотка.

– Позвольте успокоить вас. Горбачев ставит задачу улучшить советскую экономику за счет сокращения военных расходов и производства большего количества потребительских товаров.

– Хороший план, – осторожно заметил Биро. – Многие хотели бы сделать то же самое в Венгрии.

– Единственная наша проблема в том, что он не работает. Или, точнее сказать, не работает достаточно быстро, что, собственно, одно и то же. Советский Союз разорился, обанкротился, прогорел. Падение цен на нефть – причина надвигающегося кризиса, но долгосрочная проблема – в неэффективности плановой экономики. А аннулировать заказы на ракеты и делать больше голубых джинсов в целях оздоровления экономики слишком тяжело.

– Какой же выход?

– Мы перестаем субсидировать вас.

– Венгрию?

– Все восточноевропейские страны. Вы никогда не платили за высокий жизненный уровень. Мы финансируем вас, продавая вам нефть и другое сырье по ценам ниже рыночных и покупая ваши дрянные товары, которые никто не берет.

– Конечно, это так, – согласился Биро, – но это единственный способ утихомирить население и удержать коммунистическую партию у власти. Если их уровень жизни понизится, пройдет немного времени, и они будут задаваться вопросом, зачем им коммунизм.

– Я знаю.

– Тогда что нам делать?

Димка выразительно пожал плечами.

– Это не моя проблема, а ваша.

– Наша? – недоверчиво спросил Биро. – О чем вы говорите?

– О том, что вы должны сами найти решение.

– А что, если Кремлю не понравится решение, которое мы найдем?

– Не имеет значения, – сказал Димка. – Теперь вы сами по себе.

Биро презрительно хмыкнул.

– Вы говорите мне, что советское господство в Восточной Европе подходит к концу и мы будем независимыми странами?

– Вот именно.

Биро долго и пристально смотрел на Димку, а потом сказал:

– Я не верю вам.

* * *

Таня и Василий пошли навестить в больнице Танину тетю – физика Зою. Ей было семьдесят четыре года, и она болела раком груди. Как жена генерала, она лежала в отдельной палате. Навещать разрешалось по два человека за один раз, так что Таня и Василий ждали в коридоре с другими членами семьи.

Вскоре из палаты вышел дядя Володя, опираясь на руку тридцатидевятилетнего сына Коти. Сильный мужчина с героическим военным прошлым, Володя теперь был беспомощным как ребенок: шел, куда его вели, непроизвольно рыдая в платок, уже мокрый от слез. Они были женаты сорок лет.

Таня вошла со своей кузиной Галиной, дочерью Володи и Зои. Ее потряс внешний вид тети. Зоя когда-то была головокружительно красива даже в шестьдесят лет, но сейчас она была худой как скелет, почти лысая, и жить ей оставалось несколько дней, если не часов. Она то погружалась в сон, то просыпалась и, как казалось, не страдала от боли. Таня догадалась, что ей кололи морфин.

– Володя ездил в Америку после войны, чтобы узнать, как они сделали атомную бомбу, сказала Зоя, не сдерживаясь под действием наркотика. Таня хотела, сказать, чтобы она больше не разговаривала, но потом подумала, что эти тайны больше ни для кого ничего не значили. – Он привез каталог «Сире и Робак», – продолжала Зоя, улыбаясь воспоминаниям. – В нем было полно красивых вещей, которые мог купить любой американец: платья, велосипеды, пластинки, детские теплые пальто, даже тракторы для фермеров. Я не поверила этому, думая, что это пропаганда, но Володя был там и знал, что это правда. С тех пор я хотела поехать в Америку, только чтобы увидеть это. Только чтобы взглянуть на это изобилие. Наверное, мне уже не придется. – Она снова закрыла глаза. – Не важно, – пробормотала она. Казалось, что она снова заснула.

Через несколько минут Таня и Галина вышли, и двое внуков заняли их места у кровати.

Пришел Димка и присоединился к группе ожидающих в коридоре. Он отвел Таню и Василия в сторону и негромко сказал Василию:

– Я рекомендовал вас на конференцию в Неаполе.

– Спасибо.

– Не благодарите меня. У меня ничего не вышло. Я сегодня разговаривал с неприятным типом – Евгением Филипповым. Он сейчас занимается этого рода делами, и он знает, что вас сослали в Сибирь за антисоветскую деятельность в 1961 году.

– Но Василия реабилитировали, – вмешалась Таня.

– Филиппов знает это. Реабилитация – это одно, сказал он, а поездка за рубеж – другое. Об этом не может быть и речи. – Димка дотронулся до Таниной руки. – Извини, сестренка.

– Значит, мы застряли здесь, – проговорила Таня.

– Листовка на митинге поэзии четверть века назад, и меня все еще наказывают, – сказал с горечью Василий. – Мы думаем, что наша страна меняется, а она на самом деле остается прежней.

– Как тетя Зоя, мы никогда не увидим мир за пределами наших границ, – вздохнула Таня.

– Не теряй надежду, – сказал Димка.

Часть десятая
СТЕНА
1988–1989 годы

Глава пятьдесят девятая

Джаспера Мюррея уволили осенью 1988 года.

Он не удивился. Атмосфера в Вашингтоне стала другой. Президент Рейган продолжал пользоваться популярностью, несмотря на то, что он совершил гораздо более тяжкие преступления, чем те, из-за которых ушел Никсон: финансирование терроризма в Никарагуа, продажа оружия в обмен на заложников в Иране, организация взрыва в Бейруте, приведшего к гибели десятков женщин и девочек. Складывалось впечатление, что следующим президентом станет сообщник Рейгана – вице-президент Джордж Буш. Почему-то и Джаспер не мог понять, как это удалось сделать – люди, которые критиковали президента и ловили его на обмане и лжи, перестали быть героями, как в семидесятых, вместо этого их стали считать нелояльными и даже настроенными антиамерикански.

Так что Джаспер был не то чтобы поражен, а глубоко уязвлен. Он начал работать в «Сегодня» двадцать лет назад и внес вклад в то, чтобы эта новостная программа стала очень популярной. Быть уволенным казалось ему отрицанием работы, сделанной им за всю жизнь. Щедрое выходное пособие не могло ослабить его боль.

Вероятно, ему не нужно было отпускать шутку о Рейгане в конце своей последней передачи. Сообщив зрителям о своем уходе, он сказал: «И запомните: если президент говорит вам, что идет дождь, – и кажется, что он говорит это со всей искренностью, – тем не менее выгляните в окно. Только чтобы убедиться». Франк Линдеман был взбешен.

Коллеги Джаспера устроили ему прощальный вечер в ресторане «Олд Эббит грил», который посещали самые влиятельные вашингтонские знаменитости. Опершись на барную стойку поздно вечером, Джаспер произнес речь. Обиженный, грустный и непокорный, он сказал:

– Я люблю эту страну. Я полюбил ее с первого дня, как приехал сюда в 1963 году. Я люблю ее, потому что она свободна. Моя мать вырвалась из нацистской Германии, остальным членам ее семьи это не удалось. Первое, что сделал Гитлер, – это наложил лапу на прессу и сделал ее прислужницей власти. Ленин сделал то же самое. – Джаспер выпил несколько стаканов вина, и в результате у него развязался язык. – Америка свободна, потому что у нее есть непочтительные газеты и телевидение, которые разоблачают и стыдят президентов, подтираются Конституцией. – Он поднял стакан. – За свободную прессу. За непочтительность. Боже, благослови Америку.

На следующий день Сузи Кэннон, никогда не упускавшая случая пнуть сбитого с ног человека, опубликовала длинный и едкий биографический очерк о Джаспере. Она договорилась до того, что якобы его служба во Вьетнаме и получение им американского гражданства были отчаянными попытками скрыть злобную ненависть к Соединенным Штатам. Она также представила его безжалостным сексуальным хищником, который отнял Верину у Джорджа Джейкса, так же как он увел Иви Уильямс у Камерона Дьюара в шестидесятых годах.

В результате Джаспер столкнулся с трудностями при поисках другой работы. После безуспешных попыток в течение нескольких недель ему наконец другая телекомпания предложила место европейского корреспондента в Бонне.

– Ты способен на большее, – сказала Верина. Она не могла терять время на неудачников.

– Ни одна компания не возьмет меня телеведущим.

Они сидели в гостиной поздно вечером, после того как посмотрели новости и собирались ложиться спать.

– Но Германия? – повела плечами Верина. – Это же место для новичка, поднимающегося по карьерной лестнице.

– Вовсе нет. Восточная Европа сейчас бурлит. В ближайшие год-два в этой части мира могут произойти события, которые станут темами интересных репортажей.

В ее планы не входило, чтобы он смирился с неудачей.

– Есть лучшие варианты работы, – сказала она. – Разве «Вашингтон пост» не предлагала тебе колонку комментатора?

– Всю жизнь я работал на телевидении.

– Ты не обращался на местное телевидение, – не останавливалась она. – В узком кругу ты мог бы быть очень влиятельным человеком.

– Нет, не мог бы. Это означало бы, что я на излете. – От такой перспективы Джаспера передернуло. – Я не сделаю этого.

На ее лице появилось недовольное выражение.

– Тогда не думай, что я поеду с тобой в Германию.

Он ожидал этого, но поразился ее непреклонной решимости.

– Почему?

– Ты говоришь по-немецки, а я нет.

Джаспер не очень хорошо говорил по-немецки, но это не был его лучший аргумент.

– Это будет приключением, – сказал он.

– Будь реалистом, – резко проговорила она. – У меня есть сын.

– Для Джека это тоже будет приключением. Он научится говорить на двух языках.

– Джордж через суд попытается добиться, чтобы я не увозила ребенка. Мы оба несем юридическую ответственность за него. В любом случае я не поеду. Джеку нужен его отец и бабушка. А как же моя работа? Я добилась успеха. На меня работают двенадцать человек, которые лоббируют правительство по либеральным мотивам. Несерьезно просить меня, чтобы я все это бросила.

– Надеюсь, я смогу приезжать к тебе в отпуск?

– Ты шутишь? Как ты представляешь себе наши отношения? И кроме того, долго не придется ждать, как ты начнешь кувыркаться в постели с толстой блондинкой с косичками.

На самом деле Джаспер всю жизнь не пропускал мимо ни одной юбки, но Верине он никогда не изменял. Перспектива потерять ее вдруг показалась ему невыносимой.

– Я могу быть верным, – в отчаянии сказал он.

Заметив, как он огорчился, Верина смягчила тон:

– Это трогательно, Джаспер. Я даже верю в твои благие намерения. Но я знаю тебя, и ты знаешь меня. Ни ты, ни я не можем долго воздерживаться.

– Послушай, – взмолился он. – Все на американском телевидении знают, что я ищу работу, и пока мне предложили только эту. Как ты не понимаешь? Я прижат к стене. У меня нет альтернативы.

– Я понимаю, и мне жаль тебя. Но надо трезво смотреть на веши.

Джаспер воспринял ее сочувствие с более острой болью, чем презрение.

– В любом случае это не навсегда, – недовольно сказал он.

– Ты уверен?

– Да, уверен.

– Я еще покажу себя.

– Где? В Бонне?

– Из Европы еще будут приходить новости, которые затмят все остальное на американском телевидении. Следи за тем, что я буду сообщать.

Лицо Верины стало грустным.

– Значит, ты решил ехать?

– Я же сказал, что должен ехать.

– В таком случае, – с сожалением сказала она, – не рассчитывай застать меня здесь, когда вернешься.

* * *

Джаспер никогда не был в Будапеште. В годы юности он всегда смотрел на запад, в сторону Америки. Кроме того, всю его жизнь Венгрию закрывали серые облака коммунизма. Но в ноябре 1988 года, когда экономика страны пришла в упадок, произошло нечто немыслимое. Небольшая группа молодых коммунистов-реформаторов взяла в свои руки бразды правления, и один из них, Миклош Немет, стал премьер-министром. В числе прочих мер он открыл фондовую биржу.

У Джаспера это не укладывалось в голове.

Всего шесть месяцев назад Кароли Грос, лидер венгерских коммунистов, проводивший жесткую линию, в интервью журналу «Ньюсуик» заявил, что многопартийная демократия «исторически невозможна» в Венгрии. Но Немет ввел в действие новый закон, позволяющий создание независимых политических «клубов».

Это была сенсация. Но необратимы ли перемены? Не надавит ли скоро Москва?

Джаспер прилетел в Будапешт в январскую метель.

Снег лежал на неоготических башнях здания парламента. В этом здании Джаспер встречался с Миклошом Неметом.

Джаспер договаривался об интервью через Ребекку Гельд. Хотя он раньше не встречался с ней, он знал о ней от Дейва Уильямса и Валли Франк. Прибыв в Бонн, он сразу разыскал ее, поскольку с ней было проще всего установить контакт. Сейчас она была важной фигурой в министерстве иностранных дел Германии. Помимо этого, она состояла в дружеских, а может быть, как догадался Джаспер, любовных отношениях с Фредериком Биро, помощником Миклоша Немета. Биро организовал интервью.

Он же встретил Джаспера в вестибюле и провел его по лабиринту коридоров в кабинет премьер-министра.

Немет был невысокого роста мужчина в возрасте всего сорока одного года с густыми каштановыми волосами, вьющимися надо лбом. На его лице отразились интеллект, решительность и нервозность. Для интервью он расположился за дубовым столом в окружении помощников. По тому, как он напряженно держался, было видно, что он адресует свои слова не только Джасперу, но и правительству Соединенных Штатов – и Москве, которая будет наблюдать за ним.

Как любой премьер-министр, он говорил общими фразами. Дескать, впереди тяжелые времена, но в конце концов страна выйдет из трудностей окрепшей. Ну, началось, подумал Джаспер. Он хотел услышать что-то более конкретное.

Он спросил, могли бы новые политические «клубы» стать политическими партиями.

Немет пристально, в упор посмотрел на Джаспера и сказал твердым голосом:

– В этом наша главная цель.

Джаспер скрыл свое изумление. Ни в одной стране за «железным занавесом» не было независимых политических партий. Действительно ли Немет имел это в виду?

Джаспер спросил, откажется ли когда-нибудь коммунистическая партия от своей «руководящей роли» в венгерском обществе.

Немет бросил на него такой же взгляд.

– Могу предположить, что через два года главой правительства не будет член политбюро, – сказал он.

Джаспер чуть не воскликнул: «Господи, боже мой!»

Птица удачи была у него в руках, самое время задать кульминационный вопрос.

– Могут ли вмешаться Советы, чтобы не дать хода этим преобразованиям, как в 1956 году?

Немет в третий раз посмотрел на Джаспера.

– Горбачев приоткрыл кипящий котел, – проговорил он медленно и отчетливо, а потом, сделав небольшую паузу, добавил: – Можно обжечься, но перемены необратимы.

И Джаспер понял, что у него будет первый сенсационный материал из Европы.

* * *

Несколькими днями позже он смотрел видеозапись своего репортажа в том виде, в каком он появился на американском телевидении. Ребекка сидела рядом с ним, уравновешенная, уверенная в себе женщина пятидесяти с лишним лет, дружелюбная, но с виду властная.

– Да, я думаю, Немет отвечает за каждое свое слово, – сказала она Джасперу.

Он заканчивал свой репортаж, говоря в камеру перед зданием парламента, и снежинки падали ему на волосы.

«Земля скована морозом в этой восточноевропейской стране, – говорил он с экрана. – Но, как всегда, семена весны прорастают под землей. Венгерский народ явно хочет перемен. Но допустят ли этого его московские повелители? Миклош Немет считает, что в Кремле появилось новое настроение терпимости. Время покажет, прав ли он».

На этом репортаж Джаспера заканчивался, но сейчас, к его удивлению, он увидел, что к его материалу сделано добавление. От имени Джеймса Бейкера, госсекретаря в администрации Джорджа Буша, выступал некий представитель, отвечая на вопрос невидимого интервьюера. «Признакам смягчения в позиции коммунистов нельзя доверять, – говорил он. – Советы пытаются вселить Соединенным Штатам ложное чувство безопасности. Нет оснований сомневаться в желании Кремля осуществить интервенцию в Восточной Европе в любую минуту, когда они сочтут, что над ними нависла угроза.

Сейчас настоятельно необходимо делать упор на надежность средств ядерного устрашения, имеющихся у НАТО.

– Господи, – проговорила Ребекка. – На какой планете они живут?

* * *

Таня Дворкина вернулась в Варшаву в феврале 1989 года.

Ей не хотелось оставлять Василия в Москве, предоставленного самому себе, не только потому, что она будет скучать по нему, но и потому, что ее не покидала тревожащая мысль, а не будет ли он приводить домой молоденьких девиц. В общем, она не верила в такую возможность. Это дела давно минувших дней. Все равно ей было немного неспокойно.