Текст книги "Граница вечности"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 75 страниц)

Его взволновала её трогательная забота о нем и восхитила непреклонная решимость, с которой она меняла свою жизнь. Но он был не в состоянии воспрянуть духом. Он беспомощно пожал плечами.

– Бобби больше нет, Маккарти проиграл праймериз. У кого я буду работать?

Мария удивила его своим ответом:

– У «Фосетта Реншо»

– У этих прохвостов?

«Фосетт Реншо» была вашингтонской юридической фирмой, которая предложила ему работу после окончания университета, а потом отказалась принимать его, потому что он принял участие в автобусном рейсе свободы.

– Ты будешь у них экспертом по гражданским правам, – добавила она.

Его привела в умиление ирония судьбы. Семь лет назад участие в движении за гражданские права лишило его возможности работать в «Фосетт Реншо», а теперь, обогащенный опытом в этой области, он стал ценным специалистом. Вопреки всему мы одержали кое-какие победы, подумал он. И ему стало легче на душе.

– Ты работал в министерстве юстиции и на Капитолийском холме и приобрел бесценные знания, недоступные для широкого круга лиц, – продолжала она. – И знаешь, что еще? Вашингтонская юридическая фирма вдруг сочла, что ей будет к лицу иметь в числе своих служащих чернокожего юриста.

– Откуда тебе известно, чего хочет «Фосетт Рению»?

– Министерство юстиции имеет дело с ними по многим вопросам. В частности, оно добивается, чтобы их клиенты исполняли правительственное законодательство.

– Я бы прекратил защищать корпорации, которые нарушают законодательство о гражданских правах.

– Подумай об этом в плане приобретения нового опыта. Ты увидишь собственными глазами, как работает законодательство о равенстве. Это пригодилось бы, если бы ты захотел вернуться в политику. А пока ты будешь хорошо зарабатывать.

Джордж засомневался, вернется ли он когда-нибудь в политику.

Он поднял голову и увидел, что его отец приближается к их столику.

– Я только что пообедал. Могу ли я выпить с вами чашку кофе?

Джордж подумал, не могла ли эта внешне случайная встреча быть на самом деле подстроена Марией. Он также вспомнил, что старик Реншо, главный компаньон юридической фирмы, был другом Грега в годы отрочества

– Мы только что говорили о возвращении Джорджа на работу. Его хочет взять к себе «Фосетт Реншо», – сказала Мария Грегу.

– Реншо говорил мне об этом, Ты будешь ценным кадром для них. Твои контакты не идут ни в какие сравнения.

– Похоже, Никсон побеждает, – заметил нерешительно Джордж. – У меня контакты преимущественно среди демократов.

– Они не утратили важности. В любом случае не думаю, что Никсон задержится надолго. Он на чем-нибудь погорит.

Джордж вскинул брови. Грег был либеральный республиканец, который отдал бы предпочтение кому-нибудь вроде Нельсона Рокфеллера в качестве кандидата на пост президента. И, как ни странно, он не был предан своей партии.

– Ты думаешь, движение сторонников мира сомнет Никсона? – спросил Джордж.

– Такое даже не приснится. Скорее наоборот. Никсон – это не Линдон Джонсон. Никсон разбирается во внешней политике лучше, чем большинство в Вашингтоне. Не дай одурачить себя его глупыми разглагольствованиями о коммунистах, рассчитанными на своих сторонников на стоянках для жилых автоприцепов. – Грег был снобом. – Никсон покончит с войной во Вьетнаме, но он будет утверждать, что мы проиграли войну, поскольку движение сторонников мира ослабило военных.

– Так что же заставит его уйти?

– Дик Никсон лжет, – сказал Грег. – Он лжет чуть ли не каждый раз, когда открывает рот. Когда в 1952 году должна была приступить к исполнению обязанностей республиканская администрация, Никсон утверждал, что обнаружил в правительстве тысячи людей, занимающихся подрывной деятельностью.

– А скольких обнаружил ты?

– Ни одного. Я знаю, я был молодым конгрессменом. Потом он заявил прессе, что в документах уходящей администрации демократов он наткнулся на программу перевода Америки на социалистические рельсы. Репортеры попросили показать ее.

– У него не оказалось копии.

– Совершенно верно. Он также заявил, что у него есть секретный коммунистический меморандум о том, как вести работу через демократическую партию. Этого меморандума также никто не видел. Я подозреваю, что мать мать Дика не объяснила ему, что лгать – это грех.

– В политике много обмана, – проговорил Джордж.

– Как и во многих других сферах деятельности. Но немногие: лгут так, как Никсон. Он обманщик и плут. До сего дня ему удавалось ускользнуть. Как простому люду. Но совсем другое дело, когда ты президент. Журналисты знают, что им врут насчет Вьетнама, и они скептически относятся ко всему, что говорит правительство. Дика припрут к стене, и тогда он уйдет. И знаешь, что еще? Он никогда не поймет почему. Он будет утверждать, что на него ополчилась пресса.

– Надеюсь, что ты прав.

– Соглашайся, Джордж, – сказал Грег. – Еще многое предстоит сделать.

Джордж кивнул:

– Может быть, соглашусь.

* * *

Клаус Крон был рыжий. На голове у него волосы были темные рыже-каштановые, а на всем остальном теле – рыжие. Ребекке особенно нравился треугольник, растущий от паха до точки около пупка. Туда она и смотрела, когда занималась с ним оральным сексом, от чего она получала не меньше удовольствия, чем он.

Сейчас она лежала головой на его животе и рассеянно крутила пальцем его завитушки. Они находились в его квартире вечером в понедельник. В такое время по понедельникам совещания не проводились, но она делала вид, что идет в ратушу, а ее муж делал вид, что верит ей.

Организовать такое свидание было легко, сложности возникали, когда приходилось договариваться со своими чувствами. Удерживать этих мужчин отдельно друг от друга в ее сознании давалось с таким трудом, что она часто хотела все бросить. Она чувствовала себя омерзительно виноватой, что неверна Бернду. Но возмещением служил страстный и приносящий наслаждение секс с очаровательным мужчиной, который обожал ее. И Бернд дал ей разрешение. Она напоминала себе об этом снова и снова.

В этот год все занимались этим. Любовь – это все, что вам нужно. Ребекка не была хиппи, она была школьной учительницей и уважаемым в городе политиком. И все же на нее воздействовала атмосфера половой распущенности, словно она по неосторожности вдохнула витающую в воздухе марихуану. «Почему бы и нет? – спрашивала она себя. – Что в этом плохого?»

Когда она думала о тридцати семи годах своей жизни, она сожалела лишь о том, чего не сделала: она не изменяла своему первому мужу-прохвосту, она не забеременела от Бернда, пока это было возможно, она бежала годами раньше от восточно-германской тирании.

По крайней мере, оглядываясь назад, она не будет сожалеть, что не отдалась Клаусу.

– Ты счастлива? – спросил он.

«Да, – подумала она, – когда я забываю на несколько минут о Бернде».

– Конечно, – сказала она. – Иначе я не играла бы с твоими волосами на лобке.

– Я обожаю проводить с тобой время, если не считать того, что это бывает так недолго.

– Я знаю. Мне хотелось бы иметь вторую жизнь, чтобы я могла прожить ее с тобой.

– Я согласился бы хотя бы на уикенд.

Слишком поздно, Ребекка чувствовала, куда идет разговор. На какой-то момент она перестала дышать.

Она боялась этого. Вечеров в понедельник было недостаточно. Едва ли Клаус удовлетворился бы одним разом в неделю.

– Напрасно ты так, – сказала она.

– Ты могла бы взять сиделку, чтобы она ухаживала за Берндом.

– Конечно, могла бы.

– Мы могли бы поехать на машине в Данию, где нас никто не знает. Остановиться в небольшой гостинице на берегу моря. Ходить одни по бескрайним пляжам и дышать соленым воздухом.

– Я знала, что это произойдет. – Ребекка встала с кровати и начала рассеянно искать свое нижнее белье. – Вопрос был только когда.

– Эй! Не торопись. Я же не настаиваю.

– Я знаю, милый.

– Если тебя не устраивает поехать куда-нибудь на уикенд, не поедем.

– Не поедем. – Она нашла свои трусики и надела их, потом взяла бюстгальтер.

– Тогда зачем ты одеваешься? У нас есть, по крайней мере, еще полчаса.

– Когда мы начали заниматься этим, я поклялась, что прекращу все, прежде чем дело дойдет до серьезного.

– Послушай. Извини, что я предложил тебе уехать на уикенд. Обещаю, что никогда больше не заговорю об этом.

– Не в этом дело.

– Тогда в чем?

– Я хочу уехать с тобой. Это меня и беспокоит. Я хочу этого больше, чем ты.

Он широко открыл глаза.

– Тогда…

– Тогда я должна выбирать. Я больше не могу любить вас обоих.

Она застегнула на «молнию» платье и надела туфли.

– Выбери меня, – сказал он, – Ты отдала Бернду шесть долгих лет. Не достаточно ли этого? Чем он может быть недоволен?

– Я дала ему обещание.

– Нарушь его.

– Человек, нарушающий обещание, обкрадывает себя. Это как потерять палец. Это хуже, чем паралич, что является физическим состоянием. Тот, чьи обещания ничего не стоят, черствеет душой.

Он постеснялся своих слов и произнес:

– Ты права.

– Спасибо тебе за твою любовь, Клаус. Я всегда буду помнить каждую секунду наших встреч по понедельникам.

– Я не могу поверить, что теряю тебя. – Он отвернулся.

Она хотела поцеловать его еще раз, но решила не делать этого.

– Прощай, – сказала она и вышла.

* * *

И все-таки борьба на выборах шла упорная.

В сентябре Камерон был совершенно уверен, что Ричард Никсон победит. Согласно опросам общественного мнения, он был далеко впереди. Бесчинства полиции в Чикаго, еще не забытые телезрителями, испортили имидж его соперника Хьюберта Хамфри. Затем, под конец сентября и в октябре, Камерон стал убеждаться, что у избирателей память досадно коротка. К ужасу Камерона, Хамфри начал сокращать разрыв. В пятницу до выборов опрос общественного мнения, проводимый Ассоциацией Харриса, показал, что Никсон опережает в соотношении 40 к 37. В понедельник, как явствовало из опроса Гэллопа, соотношение было 42 к 40 в пользу Никсона. В день выборов, по данным опроса Харриса, Хамфри чуть-чуть опережает Никсона.

Вечером в день выборов Никсон занял номер-люкс в отеле «Уолдорф-Тауэрс» в Нью-Йорке. Камерон и другие волонтеры собрались в более скромном номере с телевизором и полным пива холодильником. Камерон обвел всех взглядом и подумал, сколько из них получат работу в Белом доме, если Никсон сегодня победит.

Камерон познакомился с простоватой, серьезной девушкой по имени Стефани Мейпл и надеялся, что она ляжет с ним в постель, либо чтобы отпраздновать победу Никсона, либо чтобы утешиться в случае поражения.

В половине двенадцатого они увидели давнего помощника Никсона по прессе Херба Клейна, выступающего в пресс-комнате несколькими этажами ниже.

– Мы все еще полагаем, что сможем победить с преимуществом от трех до пяти миллионов, но в данный момент перевес приближается к трем миллионам.

Камерон перехватил взгляд Стефани и вскинул брови. Они знали, что Херб вешает лапшу на уши. По подсчитанным к полуночи голосам, Хамфри был впереди с шестьюстами тысячами голосов. Потом в десять минут первого ночи пришла новость, которая поколебала надежды Камерона: Си-би-эс сообщила, что Хамфри одержал верх в штате Нью-Йорк, получив на полмиллиона больше голосов.

Все взоры теперь были обращены на Калифорнию, где голосование продолжалось еще три часа, после того как избирательные участки закрылись на Востоке. Но Калифорния голосовала за Никсона, так что все зависело от Иллинойса.

Никто не мог предсказать результаты в Иллинойсе. Команда мэра Дэйли в демократической партии всегда нагло жульничала. Но не ослабло ли влияние Дэйли, после того как телезрители увидели, как полиция в прямом эфире колотит дубинками детей? Надежна ли поддержка, оказываемая им Хамфри? Хамфри лишь слегка в завуалированной форме покритиковал Дэйли, сказав: «Чикаго в августе пришлось пережить боль». Но распоясавшиеся стражи порядка позволили себе обидеться, и пошли слухи, что Дэйли так рассердился, что оказывал поддержку Хамфри без особого рвения.

Каковы бы ни были причины, в конечном счете Дэйли не отдал Иллинойс Хамфри.

Когда по телевизору сообщили, что Никсон победил в штате, получив на сто сорок тысяч голосов больше, его волонтеры запрыгали от радости.

Они бросились поздравлять друг друга, а потом разошлись по своим номерам, чтобы поспать несколько часов перед выступлением Никсона с победной речью утром. Камерон негромко сказал Стефани:

– Как насчет того, чтобы немного выпить? У меня в номере есть бутылочка.

– Нет-нет, спасибо, – ответила она. – Я валюсь с ног.

Он скрыл разочарование,

– Может быть, в другой раз.

– Ну конечно.

По пути в свой номер Камерон натолкнулся на Джона Эрлихмана.

– Поздравляю, сэр.

– Я тоже поздравляю тебя, Камерон.

– Спасибо.

***

Когда ты заканчиваешь учебу?

– В июне.

– Зайди тогда ко мне. Может быть, я предложу тебе работу.

Камерон только об этом и мечтал.

– Спасибо.

Он вошел в свой номер в приподнятом настроении, несмотря на отказ Стефани. Он поставил будильник и плюхнулся на кровать, усталый и ликующий. Никсон победил. Декадентские, либеральные шестидесятые годы заканчивались. Отныне людям нужно будет зарабатывать на то, чего они хотят, а не требовать этого на демонстрациях. Америка снова собиралась стать сильной, дисциплинированной, консервативной и богатой. В Вашингтоне будет новая администрация.

И Камерон будет ее частью.

Часть седьмая
ПЛЕНКА
1972–1974 годы

Глава сорок шестая

Джеки Джейкс поджарила цыпленка, приготовила сладкий картофель, отварила зеленые листья капусты и испекла кукурузные лепешки.

– К чертям диету, – сказала Мария Саммерс и начала жадно есть.

Ей нравилась такая пища. Джордж ел умеренно: немного цыпленка с зеленью и ничего мучного. У него всегда был изысканный вкус.

Было воскресенье. Мария приходила в дом Джейксов, словно она была членом семьи. Это началось четыре года назад, после того как Мария помогла Джорджу устроиться на работу в «Фосетт Рению». Тогда на День благодарения он пригласил Марию в дом матери на традиционный обед с индейкой, чтобы подбодрить их всех после крушения их надежд в результате победы Никсона на выборах. Мария скучала по своей семье, жившей в Чикаго, и была признательна Джорджу. Она любила присущее Джеки сочетание доброты и решительности, и Джеки, как казалось, тоже полюбила ее. С тех пор Мария приходила к ним каждые два месяца.

После ужина они сидели в гостиной. Когда Джордж вышел из комнаты, Джеки сказала:

– Тебя что-то гложет, детка. Что у тебя на душе?

Мария вздохнула. Джеки была наблюдательна.

– Мне нужно принять трудное решение, – призналась Мария.

– Любовное или по работе?

– По работе. Вы знаете, сначала казалось, что президент Никсон не будет так уж плох, как мы все боялись. Он сделал для чернокожих больше, чем кто-либо ожидал. – Она начала загибать пальцы. – Во-первых, он заставил строительные профсоюзы принимать на работу в их отрасли больше чернокожих. Профсоюзы упорно боролись с ним, но он настоял на своем. Во-вторых, он помог бизнесу чернокожего меньшинства. За три года их доля в правительственных контрактах возросла с восьми миллионов долларов до двухсот сорока двух миллионов. В-третьих, он ликвидировал сегрегацию в школах. Законы об этом существовали, но Никсон претворил их в жизнь. К тому времени, когда истечет первый президентский срок Никсона, количество школ, в которых учатся только дети чернокожих родителей, на Юге будет составлять менее 10 процентов, притом что раньше их было 68 процентов.

– Хорошо, ты меня убедила. Так в чем же проблема?

– Администрация также делает совершенно неправильные, вещи – я имею в виду криминальные. Президент поступает так, словно закон на него не распространяется.

– Поверь, дорогая, все преступники так думают.

– Но мы, должностные лица, должны быть осмотрительными. Молчание – составная часть нашего служебного кодекса. Мы не нападаем на политиков, даже когда мы не согласны с тем, что они делают.

– Хм. Конфликт двух моральных принципов. Твой долг перед боссом не вяжется с твоим долгом перед страной.

– Я могла бы просто уйти с работы. Вероятно, я могла бы зарабатывать больше вне правительственного учреждения. Но Никсон и его люди будут продолжать свое дело, как мафиози. И я не хочу работать в частном секторе. Я хочу сделать Америку лучшим обществом, особенно для чернокожих. Я посвятила свою жизнь этому. Почему я должна бросать это только потому, что Никсон – плут.

– Многие правительственные чиновники общаются с прессой. Я все время читаю, из каких «источников» журналисты получают информацию.

– Мы потрясены, что Никсона и Агню привели в Белый дом обещания закона и порядка. Вопиющее лицемерие всего этого озлобляет нас.

– Значит, ты должна решить, стоит ли устроить утечку информации для прессы.

– В общем, я думаю об этом.

– Если так, то, пожалуйста, будь осторожна, – с тревогой в голосе сказала Джеки.

Мария и Джордж пошли с Джеки на вечернюю службу в Вефильской евангелической церкви, а потом Джордж отвез Марию домой. У него все еще был темно-синий «мерседес» с откидным верхом, который он купил, когда впервые приехал в Вашингтон.

– Почти все детали этой машины пришлось заменять, – сказал он. – Стоило мне уйму денег.

– Тогда хорошо, что ты зарабатываешь уйму денег в «Фосетт Реншо».

– Да уж.

– Джордж, у меня к тебе есть серьезный разговор, – неожиданно сказала она.

– Я слушаю.

Она немного помолчала. Сейчас или никогда.

– В прошлом месяце антитрестовские расследования, проводившиеся министерством юстиции в отношении трех отдельных корпораций, были прекращены по прямому указанию Белого дома.

– По какой причине?

– Не сообщалось. Но все эти корпорации были основными поставщиками финансовых средств на предвыборную кампанию Никсона в 1968 году, и, как ожидается, они будут финансировать кампанию по переизбранию его на второй строк в нынешнем году.

– Но это грубо искажает ход правосудия. Это преступление.

– Правильно. Я знала, что Никсон лгун, но я не подозревала, что он отъявленный плут. В это трудно поверить, я знаю.

– Почему ты говоришь мне об этом?

– Я хочу сообщить об этом в прессу.

– Мария, это опасно.

– Я готова рискнуть. Но я буду очень-очень осторожна.

– Правильно.

– Ты знаешь каких-нибудь журналистов?

– Конечно. Ну, начнем с Ли Монтгомери.

Мария улыбнулась

– Я ходила к нему на свидание несколько раз.

– Я догадывался. Ты знакомила меня с ним.

– Значит, он тоже знает об отношениях между тобой и мной. Если ты подбросишь ему кое-какую информацию, он непременно будет строить предположения об источнике, и я буду первой, о ком он подумает.

– Ты права, идея не из лучших. А как насчет Джаспера Мюррея?

– Заведующего вашингтонским бюро программы «Сегодня»? Идеальный вариант. Откуда ты его знаешь?

– Я познакомился с ним несколько лет назад, когда он еще учился на факультете журналистики и приставал к Верине, чтобы она организовала для него интервью с Мартином Лютером Кингом. Потом, полгода назад, он подбирался ко мне на пресс-конференции одного из моих клиентов. По воле случая он оказался в мотеле в Мемфисе и разговаривал с Вериной, когда стреляли в доктора Кинга. Они оба были свидетелями этого. Он интересовался у меня, как она сейчас живет. Я был вынужден сказать, что не имею представления. Похоже, она запала ему в душу.

– Как и большинству мужчин.

– И мне в том числе.

– Ты можешь встретиться с Мюрреем? – Мария боялась, что Джордж откажется из нежелания быть замешанным в этом деле. – Ты можешь рассказать ему о том, что я тебе сказала?

– Ты хочешь, чтобы я был чем-то вроде передаточного звена для тебя. Между тобой и Джаспером не будет прямого контакта.

– Да.

– Почти как в кино о Джеймсе Бонде.

– Ты сделаешь это? – Она задержала дыхание.

Он улыбнулся и сказал:

– Конечно.

* * *

Президент Никсон был зол как черт.

Он стоял позади большего двухтумбового письменного стола в Овальном кабинете с золотистыми портьерами по обеим сторонам широкого окна. Он сгорбился, опустив голову и сдвинув густые брови. На его скуластом лице выступала синева от бороды, которую ему никогда не удавалось начисто сбрить. Выступающая вперед нижняя губа придавала лицу характерное пренебрежительное выражение, близкое к тому, чтобы показаться жалостью к самому себе.

– Мне начхать, как это будет сделано, – сказал он глубоким, глухим скрипучим голосом. – Сделайте все необходимое, чтобы прекратить эти утечки и дальнейшие несанкционированные разоблачения.

Камерон Дьюар и его босс Джон Эрлихман стояли и слушали. Камерон был высок ростом в своего отца и деда, но Эрлихман был еще выше. Эрлихман числился помощником президента по внутриполитическим вопросам. Это скромное название его должности вводило в заблуждение: на самом деле он был ближайшим советником Никсона.

Камерон знал, почему президент сердится. Они все смотрели передачу «Сегодня» накануне вечером. Джаспер Мюррей направил объектив своей назойливой камеры на тех, кто оказывает финансовую поддержку Никсону. Он утверждал, что Никсон остановил антитрестовское расследование в отношении трех крупных корпораций, которые делали солидные пожертвования на проведение его предвыборной кампании.

Это была правда.

Более того, Мюррей намекал, что любой кампании, чтобы отвести расследование в отношении себя, в этот год президентских выборов достаточно внести крупный денежный вклад в комитет по переизбранию президента.

Камерон догадался, что это, вероятно, тоже правда.

Никсон пользовался президентской властью, чтобы помогать своим друзьям. Он также наносил удар по своим врагам, натравливая налоговый аудит и устраивая другие расследования в отношении корпораций, которые субсидировали демократов.

Камерон счел лицемерной передачу Мюррея. Все знали, что так делается политика. Откуда иначе придут деньги на предвыборную кампанию? Братья Кеннеди делали бы то же самое, если бы они не имели денег больше, чем Всевышний.

Утечки в прессе бросали тень на Никсона. «Нью-Йорк таймс» написала о сверхсекретных бомбардировках соседних с Вьетнамом территорий Камбоджи, ссылаясь на анонимные источники в Белом доме. Журналист Симор Хёрш, работавший на нескольких телеканалах, сообщил, что американские солдаты совершили массовую расправу над ни в чем не повинными жителями Вьетнамской деревни Сонгми, что Пентагон пытался всеми силами скрыть. Сейчас в январе 1972 года популярность Никсона была самой низкой за все время.

Ричард Никсон воспринял это на свой счет. Он всё воспринимал на свой счет. В это утро Никсон был мрачен, обижен и взбешен. Он считал, что мир ополчился против него, и утечки в прессе подтверждали его паранойю.

Камерон также был вне себя. Он пришел работать в Белый дом с верой, что приобщился к людям, которые изменят Америку. Но всё, что администрация Никсона пыталась делать, подрывали либералы в средствах массовой информации и их предательские «источники» в правительстве. Это приводило в отчаяние.

– Этот Джаспер Мюррей, – заскрежетал зубами Никсон.

Камерон помнил Джаспера. Он жил в доме Уильямсов десять лет назад, когда Дьюары гостили у них. Сейчас возник очаг тайных коммунистов.

– Он еврей? – спросил Никсон.

Камерон встревожился и постарался изобразить на лице беспристрастное выражение. Никсону приходили в голову бредовые идеи, и по одной из них все евреи были шпионами.

– Не думаю, – сказал Эрлихман.

– Я познакомился с Мюрреем много лет назад в Лондоне. Его мать наполовину еврейка, а отец – офицер британской армии.

– Мюррей англичанин?

– Да, но вы не можете воспользоваться этим против него, потому что он служил в американской армии и воевал во Вьетнаме и был награжден медалями.

– Ну так найдите способ, как остановить эти утечки. Я не хочу слышать оправданий, почему этого нельзя сделать. Не хочу слышать никаких отговорок. Мне нужны результаты. Добейтесь этого любой ценой.

Вот такие перепалки Камерону нравились. Он даже воспрянул духом.

– Спасибо, мистер президент, – проговорил Эрлихман, и они вышли.

– Ну что же, все вполне ясно, – сказал Камерон, как только они оказались за дверями Овального кабинета.

– Нам нужно установить наблюдение за Мюрреем, – решительно заявил Эрлихман.

– Я займусь этим, – вызвался Камерон.

Эрлихман направился в свой кабинет. Из Белого дома Камерон пошел по Пенсильвания-авеню в министерство юстиции.

«Наблюдение» означало многое. Противозаконным не считалось скрыто устанавливать в комнате звукозаписывающее устройство. Однако тайное проникновение в помещение для его установки почти наверняка влекло за собой обвинение в преступном вторжении или краже со взломом. А подслушивание и запись телефонных разговоров были незаконными за некоторыми исключениями. В администрации Никсона считали, что прослушивание телефонных разговоров законно с санкции генерального прокурора. За последние два года Белый дом в общей сложности организовывал прослушивание в семнадцати случаях, и все с санкции генерального прокурора под предлогом национальной безопасности, а аппаратуру устанавливало ФБР. Камерон отправился получать санкцию на восемнадцатое прослушивание.

Его воспоминания о Джаспере Мюррее в юношестве были смутными, но он отчетливо вспомнил, как красавица Иви Уильямс безжалостно отвергла заигрывания пятнадцатилетнего Камерона. Когда он сказал ей, что любит ее, она ответила: «Не будь смешным». А когда он попытался узнать причину, она сказала: «Дуралей, я люблю Джаспера».

Он убедил себя, что это была глупая юношеская драма. Сейчас Иви – кинозвезда и выступает в поддержку каждой идеи коммунистов от гражданских прав до полового воспитания. В известном эпизоде в телевизионном шоу ее брата она поцеловала Перси Маркванда, вызвав бурную реакцию зрителей, которые не привыкли видеть, как белые даже прикасаются к чернокожим. И она, конечно, больше не любила Джаспера. Она долгое время жила с поп-королем Хэнком Ремингтоном, но теперь они расстались.

И все же о ее презрительном отказе Камерон вспоминал с болью в сердце. Женщины и сейчас отказывали ему. Даже Стефани Мейпл, никакая не красавица, отвергла его в день победы Никсона. Позднее, когда они приехали работать в Вашингтон, Стефани наконец согласилась переспать с Камероном, но она после одного раза не захотела больше встречаться с ним, что в некотором роде было еще хуже.

Камерон знал, что он высок и неуклюж, но и его отец такой же, и это, вероятно, нисколько не мешало ему привлекать женщин.

Камерон как-то раз осторожно спросил об этом мать: «За что ты полюбила отца? Он вроде бы не красавец». «Но он был такой милый», – ответила она.

Камерон не имел представления, о чем она говорила.

Он пришел в министерство юстиции и вошел в Большой зал с высоким потолком и декоративными алюминиевыми светильниками. Он не предвидел никаких проблем с получением санкции: генеральный прокурор, он же министр юстиции Джон Митчелл, был закадычным другом Никсона и руководителем его избирательной кампании в 1968 году.

Алюминиевая дверь лифта открылась. Камерон вошел и нажал кнопку шестого этажа.

* * *

За десять лет пребывания в Вашингтоне Мария научилась быть осторожной. Ее кабинет находился в коридоре, ведущем в анфиладу комнат генерального прокурора, и она не закрывала свою дверь, чтобы видеть, кто входит и выходит. Она была особенно настороже после трансляции выпуска «Сегодня», основанного на устроенной ею утечке информации. Она знала, что в Белом доме будет бурная реакция, и ждала, какую она приобретет форму.

Как только она увидела проходившего мимо одного из помощников Джона Эрлихмана, она вскочила со стула.

– У генерального прокурора совещание, и он просил не беспокоить его, – сказала она, перехватив посетителя. Она видела его раньше. Неуклюжий, долговязый и худой белый парень, пиджак на его плечах висел как на проволочной вешалке. Она знала людей такого типа: они умны и наивны одновременно. Она изобразила на лице самую дружелюбную улыбку.

– Могу ли я чем-то помочь вам?

– Это не такой вопрос, который можно обсуждать с секретарем, – раздраженно ответил он.

Мария насторожилась, почувствовав опасность. Но она всем своим видом выказывала готовность помочь.

– Тогда хорошо, что я не секретарь, – сказала она, – Я прокурор. Зовут меня Мария Саммерс.

Он явно с трудом соединял вместе две реальности: чернокожую женщину и юриста.

– Где вы учились? – скептически спросил он.

Вероятно, он ожидал услышать от нее название какого-нибудь захудалого негритянского колледжа, поэтому испытала удовольствие, непринужденно сказав:

– На юридическом факультете Чикагского университета.

Она не могла удержаться, чтобы в свою очередь не спросить:

– А вы?

– Я не юрист, – признался он. – Я изучал русский язык и литературу в Беркли. Камерон Дьюар.

– Я слышала о вас. Вы работали у Джона Эрлихмана. Почему бы нам не поговорить у меня в кабинете?

– Я подожду генерального прокурора.

– Это по поводу вчерашней Телепередачи?

Камерон украдкой огляделся. Никто их не слушал.

– Нам нужно что-то с этим делать, – безапелляционно сказала Мария. – И Правительство не может мириться с утечками подобного рода, – продолжала она с наигранным возмущением. – Это невозможно.

Молодой человек заговорил более мягким тоном:

– Так считает и президент.

– Но что нам делать?

– Нам нужно прослушивать телефонные разговоры Джаспера Мюррея.

Мария глотнула. Отлично, у него развязался язык, подумала она, но сказала другое:

– Правильно. Нужны жесткие меры. – Журналист, признающий, что получает конфиденциальную информацию из правительственных источников, представляет опасность для национальной безопасности.

– Совершенно верно. Не утруждайте себя писаниной. Сегодня я положу перед Митчеллом бланк на выдачу санкции. Я знаю, он будет рад подписать его.

– Спасибо.

Она заметила, что он бросил взгляд на ее бюст. Восприняв ее сначала как секретаря, потом как негритянку, сейчас он смотрел на нее как обладательницу пары грудей. Молодые люди столь предсказуемы.

– Это будет, что называется, чистая работа. – Эта фраза означала незаконное проникновение в чужое помещение. – В ФБР этим ведает Джо Хьюго.

– Я сейчас пойду к нему. – Штаб-квартира ФБР находилась в том же здании. – Спасибо за помощь, Мария.

– Не стоит благодарности, мистер Дьюар.

Некоторое время она наблюдала, как он уходил по коридору, а потом закрыла дверь своего кабинета. Она взяла трубку и набрала номер фирмы «Фосетт Реншо».

– Не могли бы вы записать, что я скажу, и передать Джорджу Джейксу? – попросила она.

* * *

Джо Хьюго, бледнолицему мужчине с выпуклыми голубыми глазами, было лет тридцать с лишним. Как все сотрудники ФБР, он носил невероятно консервативную одежду: простой серый костюм, белую рубашку, невзрачный галстук и черные, с тупыми носами ботинки. У самого Камерона во вкусах проявлялся консерватизм, но его неброский коричневый в полоску пиджак с широкими лацканами и брюки-клеш вдруг показались нескромными.