Текст книги "Граница вечности"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 75 страниц)

Глава тридцать третья

Бабушка Димки, Катерина, умерла от сердечного приступа в семьдесят лет. Хоронили ее на Новодевичьем кладбище, богатом памятниками и склепами. Надгробные плиты припорошило снегом, как пирожное сахарной пудрой.

Престижное погребальное место было отдано для выдающихся деятелей. Катерина оказалась здесь, потому что наступит день, когда в ее могилу должны будут похоронить дедушку Григория, героя Октябрьской революции. Они прожили вместе почти пятьдесят лет. Димкин дед был убит горем и, казалось, не понимал, что происходит, когда его подругу жизни опускали в мерзлую землю.

У Димки не укладывалось в голове: как это так – любить женщину полвека и вдруг потерять ее. Григорий все время повторял: «Я был так счастлив с ней, так счастлив».

Подобное супружество – это, наверное, самое лучшее, что есть в мире, думал Димка. Они любили друг друга и были счастливы вместе. Их любовь пережила две мировые войны и революцию. У них выросли дети и внуки.

Димку донимала мысль, что люди скажут о его супружестве, когда его опустят в московскую землю лет этак через пятьдесят. «Не называйте никого счастливым, пока он не умер», – говорил древнегреческий драматург Эсхил. Димка слышал эту цитату, когда учился в университете, и всегда помнил ее. Юношеское обещание может быть омрачено более поздней трагедией; страдание часто вознаграждается мудростью. Согласно семейному преданию, Катерина предпочла Григорию его брата Льва, который, бросив ее беременной, потом бежал в Америку и стал гангстером. Григорий женился на ней и воспитал Володю как родного сына. У их счастья было несчастное начало, что подтверждало слова Эсхила.

Еще одна неожиданная беременность послужила причиной того, что женился сам Димка. Возможно, что он и Нина могли бы прожить счастливо, как Григорий и Катерина. Димка об этом только и мечтал, несмотря на свои чувства к Наталье. Ему бы забыть ее.

Он видел дядю Володю, Зою и их двоих детей, стоявших на другой стороне могилы. В свои пятьдесят лет Зоя не утратила несравненную красоту. Вот еще одна супружеская пара, которая обрела непреходящее счастье.

О своих родителях ничего определенного он сказать не мог. Его покойный отец был человек холодный. Возможно, это следствие того, что он работал в органах: как могли быть любящими и добросердечными люди, которые совершали такие жестокости? Димка посмотрел на свою мать Аню. Она плакала ведь она хоронила родную мать.

Краем глаза он взглянул на Наталью. Лицо ее было печальное, но она не плакала. Счастлива ли она с ним? Один раз ей случилось развестись, и когда Димка встретил ее, она говорила ему, что больше не хочет выходить замуж и не может иметь детей. Сейчас она стояла рядом с ним и держала на руках Григория, их девятимесячного сына, завернутого в меховое одеяло. Димка иногда не представлял, что у нее на уме.

Поскольку дед Григория штурмовал Зимний дворец в 1917 году, пришло много людей проститься с его женой. Среди них были некоторые высокопоставленные лица: с кустистыми бровями Леонид Брежнев, секретарь Центрального Комитета, горячо жавший руки пришедшим на похороны; маршал Михаил Пушной, протеже Григория во времена Великой Отечественной войны. Пушной, отягощенный избыточным весом донжуан, поглаживал роскошные седые усы и устремлял чарующие взоры на тетю Зою.

Предвидя, что соберется такая толпа, дядя Володя заказал поминки в ресторане рядом с Красной площадью. Рестораны являли собой неприглядные заведения с грубыми официантами и плохой кухней. Димка слышал от Григория и Володи, что на Западе совсем другое дело. А этот ресторан был типично советским. Когда они пришли, на столах стояли пепельницы с горой окурков. Закуски были несвежими: сухие блины и зачерствевшие бутерброды с яйцом и копченой рыбой. К счастью, русские не могли испортить водку, и ее подавали в большом количестве.

Продовольственный кризис миновал. Хрущеву удалось купить зерно в Соединенных Штатах и других странах, в ту зиму голод не предвиделся. Но перебои с продуктами вызвали в стране недовольство. Хрущев связывал надежды с модернизацией сельского хозяйства и повышением урожайности, но из этого ничего не вышло. Он порицал низкую производительность, безответственность и разболтанность, но ничего не делал, чтобы искоренить эти недостатки. И сельское хозяйство символизировало общую безрезультативность реформ. Несмотря на все его нестандартные идеи и неожиданные радикальные новшества, СССР на десятилетия отставал от Запада во всем, кроме военной мощи.

Хуже всего было то, что в оппозиции к Хрущеву в Кремле стояли люди, которые хотели не больше реформ, а меньше, консерваторы с узким мышлением, такие как самодовольный маршал Пушной и панибратски державшийся со всеми Брежнев, которые сейчас громко смеялись, слушая одну из военных историй Григория. Димку еще никогда так не тревожило будущее его страны, ее лидера и его собственная карьера.

Нина передала ребенка Димке и взяла рюмку. Через минуту она оказалась в компании Брежнева и маршала Пушнова и заливалась смехом. Люди всегда много смеялись на поминках. Димка считал, что это реакция на тягостность похорон.

Нина имела право повеселиться: она вынашивала Гришу, произвела его на свет и кормила его, то есть ей в течение года было не до веселья.

Она перестала злиться на Димку за то, что он солгал ей в тот день, когда убили Кеннеди. Димка успокоил ее другой ложью: «Я действительно работал допоздна, а потом пошел выпить с коллегами». Какое-то время она еще сердилась, но уже не так, и сейчас вроде как забыла об этом случае. Он был уверен, что она не подозревает о его недозволенных чувствах к Наталье.

Димка с гордостью понес показывать членам семьи, как у Гриши растет первый зуб. Ресторан находился в старом доме, столы стояли в анфиладе разных по площади комнат на первом этаже. Димка дошел до самой удаленной, где сидели дядя Володя и тетя Зоя.

Там его прижала к стене его сестра.

– Ты видел, как ведет себя Нина? – спросила она. Димка засмеялся.

– Она напилась?

– И флиртует.

Димку это не волновало. Ему не пристало осуждать Нину: он поступал так же, когда бывал в баре «На набережной» с Натальей.

– Она веселится, – сказал он.

В ее намерения не входило препятствовать тому, о чем она сказала брату-близнецу.

– Ты не заметил, что она подсела к самым высокопоставленным людям. Брежнев только что ушел, а она все еще строит глазки маршалу Пушному – он лет на двадцать старше нее.

– Некоторых женщин тянет к власти.

– Ты не знаешь, что ее первый муж привез ее из Перми и устроил на работу в профсоюзе сталелитейщиков?

– Нет, не знал.

– Потом она ушла от него.

– Откуда ты знаешь?

– Ее мать сказала мне.

– Ребенок – это все, что Нина получила от меня.

– И квартиру в Доме правительства.

– Ты полагаешь, она авантюристка?

– Я беспокоюсь за тебя. Ты разбираешься во всем, кроме женщин.

– Нина немного материалистка. Это еще не самый большой грех.

– Значит, тебя это не трогает?

– Нет.

– Хорошо. Но если она как-нибудь навредит моему брату, я выцарапаю ей глаза.

* * *

Даниил вошел в кафе в здании ТАСС и сел напротив Тани. Он поставил свой поднос и заткнул за воротник рубашки носовой платок, чтобы не испачкать галстук. Потом он сказал:

– В «Новом мире» понравилось «Во власти стужи».

Таня обрадовалась.

– Отлично! – заметила она. – Они долго думали – чуть ли не полгода. Но новость хорошая.

Даниил налил воды в пластиковый стакан.

– Это будет одна из самых смелых вещей, что они когда-либо печатали.

– Значит, они напечатают?

– Да.

Жаль, что она не может сообщить об этом Василию. Но он сам узнает. Интересно, получает ли он журнал. Он должен быть в библиотеках Сибири.

– Когда?

– Пока не решили. Они впопыхах ничего не делают.

– Я наберусь терпения.

* * *

Димку разбудил телефон. Женский голос сказал:

– Вы меня не знаете, но у меня для вас есть информация.

Димка растерялся. Голос принадлежал Наталье. Он бросил виноватый взгляд на жену Нину, лежащую рядом. Она еще не открывала глаза. Он посмотрел на часы – было полшестого утра.

Наталья сказала:

– Не задавайте вопросов.

Димкин мозг заработал. Зачем Наталья изображает из себя кого-то постороннего? И очевидно она хочет, чтобы он делал вид, будто не знает ее. Может быть, она боится, что тоном голоса он выдаст свои чувства к ней лежащей рядом с ним жене?

– Кто вы? – подыграл он Наталье.

– Они замышляют заговор против вашего босса, – сказала она.

Димка понял, что его первое предположение неверное. Наталья боялась, что его телефон может прослушиваться. Она хотела, чтобы Димка не выдал ее слухачам из КГБ.

Он почувствовал холодок страха. Правда это или неправда, но ему грозили неприятности. Он спросил:

– Кто замышляет?

Рядом с ним Нина открыла глаза.

Димка непонимающе пожал плечами: мол, понятия не имею, о чем речь.

– Брежнев договаривается с другими членами Политбюро о перевороте.

– Черт!

Брежнев был одним из полудюжины наиболее влиятельных людей в команде Хрущева. Консервативно настроенный, он был лишен воображения.

– Подгорный и Шелепин уже на его стороне.

– Когда? – спросил Димка вопреки просьбе не задавать вопросы. – Когда это произойдет?

– Они арестуют товарища Хрущева, когда он вернется из Швеции. – Хрущев планировал поездку в Скандинавию в июне.

– Но почему?

– Они считают, что он сходит с ума, – сказала Наталья, и связь прервалась.

Димка положил трубку и снова выругался.

– Что там? – сонно спросила Нина.

– Проблемы па работе, – ответил Димка. – Спи.

Хрущев с ума не сходил, хотя он то впадал в депрессивное состояние, то его маниакальное веселье сменялось тяжелым унынием. Больше всего его угнетал кризис в сельском хозяйстве, К сожалению, он был склонен принимать поспешные решения: грезил идеями о чудодейственных удобрениях, специальном опылении, выведении новых сортов. Он считал неприемлемым единственное предложение: об ослаблении контроля сверху. И все же на него в Советском Союзе возлагали самые большие надежды. Брежнев не реформатор. Если бы он стал руководителем, страна покатилась бы вспять.

Сейчас Димку встревожило не будущее Хрущева, а свое собственное. Он обязан поставить Хрущева в известность об этом телефонном звонке: в конечном счете это менее опасно, чем утаить его. По натуре все еще оставаясь крестьянином, Хрущев не станет наказывать вестника плохих новостей.

Димка задавался вопросом, не настал ли момент бежать с корабля – оставить службу у Хрущева. Сделать это непросто: обычно аппаратчики отправлялись туда, куда им велели. Но не исключались и иные пути. Можно было бы уговорить другого начальника замолвить слово о молодом помощнике, чтобы его перевели к нему под предлогом его особых способностей, необходимых на новом месте. Такое можно было бы устроить. Димка мог бы попробовать перейти на работу к одному из заговорщиков, к Брежневу например. Но какой в этом смысл? Он бы спас свою карьеру, но ради чего? Димка не собирался тратить жизнь на то, чтобы помогать Брежневу тормозить прогресс.

Но чтобы выжить, ему и Хрущеву нужно опередить события. Худшее для них в этой ситуации сидеть и ждать, что случится.

Сегодня. 17 апреля 1964 года, Хрущеву исполняется 70 лет. Димка будет первым, кто его поздравит.

В соседней комнате заплакал Гриша.

– Его разбудил телефон, – сказал Димка.

Нина вздохнула и встала.

Димка быстроумылсяи оделся, потом он выкатил свой мотоцикл из гаража и помчался в резиденцию Хрущева на Ленинских горах.

Он приехал туда в то самое время, когда фургон привез подарок на день рождения. Он наблюдал, как охранники внесли в гостиную огромную радиотелевизионную установку с металлической табличкой и надписью на ней: «От товарищей по работе в Центральном Комитете и Совете Министров».

Хрущев часто с раздражением говорил не тратить народные деньги на подарки, но все знали, что он в глубине души любил получать их.

Начальник обслуживающего персонала Иван Теппер проводил Димку по лестнице в гардеробную комнату Хрущева. Для него приготовили новый темный костюм, в котором ему предстояло появиться на церемонии поздравления. К костюму были приколоты три звезды Героя Социалистического Труда. Хрущев сидел в халате, пил чай и просматривал газеты.

Димка рассказал ему о телефонном звонке, в то время как Иван помогал Хрущеву надеть рубашку и галстук. Магнитофонная запись с Димкиного телефона – если она делалась в КГБ и если бы Хрущев захотел проверить – подтвердила бы слова Димки, что звонок был анонимный. Наталья, как всегда, поступала благоразумно.

– Не знаю, важно это или нет, и не мне решать такие вопросы, – осторожно сказал Димка.

Хрущев отнесся к его сообщению равнодушно.

– Александр Шелепин не готов стать лидером, – заметил он. Шелепин был заместителем премьер-министра и бывшим главой КГБ. – Николай Подгорный недалекий. И Брежнев также негоден. Ты знаешь, его называли Балериной.

– Нет, – признался Димка. Трудно было представить танцором грузного и неуклюжего Брежнева.

– До войны, когда он занимал пост секретаря Днепропетровского обкома.

Димка почувствовал, что от него ожидают очевидного волоса.

– Почему?

– Потому что им было легко крутить, – сказал Хрущев. Он от души рассмеялся и надел пиджак.

Таким образом, он отмахнулся от угрозы переворота, отделавшись шуткой. Димка мог быть спокоен: его не станут порицать за глупое донесение. Но одну тревогу сменила другая. Не подводит ли Хрущева его интуиция? До последнего времени не подводила. Но Наталья всегда первой узнавала новости, и Димка не раз убеждался, что она никогда не ошибалась.

Хрущев уцепился за другую ниточку. Его хитрые крестьянские глаза сузились, и он сказал:

– Какие основания для недовольства есть у этих заговорщиков? Должно быть, звонивший тебе аноним сказал.

Это был затруднительный вопрос. Димка не осмеливался сказать, что люди думают, дескать, он сходит с ума. Вынужденный импровизировать в этой отчаянной ситуации, он сказал:

– Урожай. Они винят вас в последствиях прошлогодней засухи.

Это звучало настолько нелепо, что не покажется возмутительным.

Хрущев не возмутился, но отреагировал раздраженно.

– Нам нужны новые методы, – сердито сказал он. – Они должны слушать Лысенко.

Он никак не мог справиться с пуговицами и позволил Тепперу застегнуть ему пиджак.

Димка сохранял бесстрастное выражение лица. Трофим Лысенко был псевдоученым, ловко подававшим свои теории. Он расположил к себе Хрущева, хотя исследования оказались несостоятельными. Он обещал улучшить урожаи, что так и не осуществилось на практике. Вместе с тем ему удалось убедить политических лидеров, что его оппоненты «тормозят прогресс», а это обвинение в СССР было столь же губительным, сколь «коммунист» в США.

– Лысенко ставит опыты на коровах, – продолжал Хрущев. – А его противники – на плодовых мушках! Кому есть дело до плодовых мушек?

Димка вспомнил, что говорила его тетя Зоя о научных исследованиях: «Я считаю, что гены развиваются быстрее у плодовых мушек…»

– Гены? – сказал Хрущев. – Чушь. Никто никогда не видел ген.

– Никто никогда не видел атом, но атомная бомба уничтожила Хиросиму. – Димка пожалел, что произнес эти слова, как только они сорвались с его губ.

– Что ты знаешь об этом? – взревел Хрущев. – Ты только повторяешь, как попугай, то, что слышал! Бессовестные люди пользуются простачками вроде тебя, чтобы распространять их вранье. – Он потряс кулаком. – Мы улучшим урожаи. Вот увидишь! Уйди с дороги.

Димка сделал шаг назад, и Хрущев вышел из комнаты.

Иван Теппер виновато пожал плечами.

– Не волнуйтесь, – проговорил Димка. – Он и раньше сердился на меня. Завтра он об этом не вспомнит. – Он надеялся, что так и будет.

Вспышки гнева Хрущева доставляли меньше беспокойства, чем его заблуждения. Относительно сельского хозяйства он был не прав. У Алексея Косыгина, который лучше других в Президиуме разбирался в вопросах экономики, имелись планы реформ, предусматривающие ослабление директивного руководства министерств сельским хозяйством и другими отраслями. В этом заключался выход, по мнению Димки, а не чудодейственные панацеи.

Прав ли Хрущев в отношении заговорщиков? Димка не знал. Он предостерег босса. Он не мог противодействовать перевороту по собственной воле.

Спускаясь по лестнице, он услышал аплодисменты, доносившиеся из открытой двери столовой. Хрущев принимал поздравления Президиума. Димка постоял в коридоре. Когда аплодисменты стихли, он услышал басовитый голос Брежнева, который неторопливо заговорил:

– Дорогой Никита Сергеевич! Мы, твои близкие соратники, члены и кандидаты в члены Президиума и секретари Центрального Комитета, сердечно приветствуем и горячо поздравляем тебя, нашего ближайшего личного друга и товарища, с твоим семидесятилетием.

Это было чересчур даже по советским стандартам. Что служило плохим знаком.

***

Несколькими днями позже Димке дали дачу. Ему пришлось заплатить, но по номинальной цене. Как и с большинством предметов роскоши в Советском Союзе, трудность заключалась не в цене, а в том, чтоб оказаться в начале очереди.

Дача – или загородный дом для отдыха на уикенды или во время отпуска – была первой мечтой советских супружеских пар, продвигающихся по иерархической лестнице. (На втором месте стояла машина.) Дачи, естественно, давались только членам Коммунистической партии.

– Странно, что мы ее получили, – удивился Димка, когда открыл конверт.

Нина посчитала, что в этом нет ничего таинственного.

– Ты работаешь у Хрущева, – сказала она. – Тебе должны были дать еще раньше.

– Не обязательно. Обычно требуется несколько больше лет службы. Не припомню, что такого я сделал в последнее время, чтобы он был особенно мной доволен. Скорее наоборот. – Димка вспомнил спор о генах.

– Ты ему нравишься. Кто-то дал ему список свободных дач, и он написал твое имя рядом с одной из них. Он не думал об этом больше пяти секунд.

– Возможно, ты права.

Дачей могло быть все, что угодно, – от дворца у моря до хижины в поле. В следующее воскресенье Димка и Нина отправились посмотреть, какая она. Взяв с собой бутерброды, они с сыном Гришей на электричке доехали до деревни в тридцати километрах от Москвы. Они сгорали от любопытства. Дежурный на вокзале объяснил им, как добраться до места под названием «Охотничий домик». Они дошли туда за пятнадцать минут.

Дача представляла собой одноэтажный бревенчатый дом с большой кухней-гостиной и двумя спальнями. Стоял он в небольшом саду, спускающемся к ручью. Димке все это показалось райским уголком. Он не переставал удивляться, за что ему выпало такое счастье.

Нине там тоже понравилось. Она восторгалась, когда ходила по комнатам и открывала шкафы. Димка не видел ее такой счастливой несколько месяцев.

Гриша, едва научившийся ходить, радовался новому месту, где можно спотыкаться и падать.

Димка был полон оптимизма. Он представлял, как они с Ниной из года в год будут приезжать сюда летом на выходные. И каждый год они будут восторгаться, как изменился за прошедшее время Гриша. Его рост они будут измерять летом. На Следующий год он начнет говорить, еще через год будет ловить мяч, потом читать, потом плавать. Здесь, на даче, он будет делать первые смелые шаги, потом забираться на дерево в саду, потом заниматься спортом, потом юношей будет очаровывать девушек в деревне.

В доме давно никто не жил, и они распахнули все окна, затем принялись вытирать пыль и подметать полы. В дополнение к имеющимся в доме вещам они начали составлять список предметов, которые привезут в следующий раз: приемник, самовар, ведро.

– Летом я могла бы приезжать сюда с Гришей в пятницу утром, – сказала Нина. Она мыла в раковине керамические миски. – А ты приезжал бы к нам в пятницу вечером или в субботу утром, если придется задерживаться на работе.

– Ты не будешь бояться ночевать здесь одна? – спросил Димка, соскабливая пригоревший жир с кухонной плиты.

– Ты знаешь, я не трусиха.

Гриша заплакал, проголодавшись, и Нина села кормить его. Димка решил ознакомиться с окрестностями. Нужно будет поставить забор в конце участка, подумал он, чтобы Гриша не упал в ручей. Он не глубокий, но Димка где-то читал, что ребенок может утонуть, если вода глубиной десять сантиметров.

Калитка в стене вела на соседний участок. Димке захотелось узнать, кто там живет. Калитка не была закрыта, и он вошел в нее. Он оказался в небольшой роще. Продолжая идти дальше, он заметил впереди большой дом. Димка предположил, что в его даче когда-то жил садовник, служивший в большом доме.

Не желая больше расхаживать по чужой земле, он повернулся назад и увидел перед собой солдата в форме.

– Вы кто? – спросил он.

– Дмитрий Дворкин. Я переезжаю в соседний дом.

– Вам повезло. Это конфетка.

– Я просто знакомился с округой. Надеюсь, я не нарушил чье-либо уединение.

– Вам лучше оставаться на своей территории за той стеной. Это дача маршала Пушного.

– А! – воскликнул Димка. – Пушной? Он друг моего деда.

– Тогда понятно, как вам досталась дача, – сказал солдат.

– Да, – согласился Димка и слегка встревожился. – Вполне возможно.