Текст книги "Граница вечности"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 75 страниц)

Глава шестая

Комната Нины Ониловой в Кремле была названа так по имени пулеметчицы, погибшей во время обороны Севастополя. На стене в рамке висела черно-белая фотография генерала Советской армии, возглавлявшего орден Красного Знамени на ее могилу. Фотография висела над камином из белого мрамора с желтыми пятнами, как на пальцах курильщика. На всех стенах сохранилась лепнина искусной работы, обрамляющая квадраты светлой окраски, где когда-то висели другие картины, что свидетельствовало о том, что стены не красили со времен революции. Возможно, раньше это была уютная гостиная. Сейчас здесь стояла длинная вереница приставленных друг к другу обеденных столов и десятка два дешевых стульев. На столах стояли керамические пепельницы, выглядевшие так, словно у них ежедневно выбрасывали окурки, но никогда не протирали.

У Димки Дворкина голова шла кругом и в животе ощущался неприятный холодок, когда он вошел в эту комнату. Здесь проводились регулярные совещания помощников министров и секретарей, составлявших Президиум Верховного Совета, руководящего органа СССР. Димка был помощником Хрущева, первого секретаря партии и председателя Президиума Верховного Совета, но все равно чувствовал, что ему не следует находиться здесь.

Через несколько недель должен состояться Венский саммит, первая встреча между Хрущевым и новым американским президентом Джоном Кеннеди. Завтра на самом важном в этом году заседании Президиума руководители СССР будут обсуждать стратегию на саммите. Сегодня собирались помощники для подготовки Президиума. Это было подготовительное совещание перед подготовительным заседанием.

Представитель Хрущева должен был изложить позицию руководителя другим помощникам, чтобы те могли подготовить своих шефов к завтрашней встрече. Его негласная задача заключалась в том, чтобы выявить скрытое несогласие с идеями Хрущева и по возможности подавить его. На нем лежала важная обязанность обеспечить руководителю спокойное обсуждение на Президиуме.

Димка имел представление, его хочет Хрущев от саммита, но все равно чувствовал себя неуверенно. Он был самым молодым и самым неопытным из помощников Хрущева. Он всего за год до этого окончил университет и ни разу не присутствовал на подготовленном совещании перед Президиумом из-за своего невысокого положения. Но десять минут назад его секретарь Вера Плетнер сообщила ему, что один из старших помощников заболел, а двое других попали в автомобильную аварию, так что ему, Димке, придется идти вместо них на совещание.

Димка получил место в аппарате Хрущева по двум причинам. Первая состояла в том, что везде и всюду он был лучшим из лучших, начиная с детского сада и кончая университетом. А вторая – в том, что его дядя был генералом. И Димка не знал, какой фактор возобладал.

Для внешнего мира Кремль представлялся монолитом, но на самом деле он был полем битвы. Хрущев не крепко держал власть в своих руках. Будучи коммунистом до мозга костей, он также был реформатором, который видел слабости советской системы и хотел претворить в жизнь новые идеи. Но старые сталинисты в Кремле еще не были побеждены. Они искали любую возможность, чтобы ослабить Хрущева и обратить вспять его реформы.

Совещание носило неофициальный характер. Помощники пили чай и курили, сняв пиджаки и ослабив галстуки. Большинство составляли мужчины. Димка заметил дружелюбное лицо Натальи Смотровой, помощника министра иностранных дел Андрея Громыко. Ей было примерно двадцать пять лет, и она не потеряла привлекательности, несмотря на строгое черное платье. Димка мало знал ее, но несколько раз разговаривал с ней. Сейчас он сел рядом с ней. Казалось, она удивилась, увидев его.

– Константинов и Паджария попали в аварию, – объяснил он.

– Они пострадали?

– Слегка.

– А что Алкаев?

– Болен. Опоясывающий лишай.

– Ужасно. Значит, вы – представитель руководителя.

– У меня трясутся поджилки.

– Все будет нормально.

Он обвел присутствующих взглядом. Казалось, что все они чего-то ждут. Негромко он спросил у Натальи:

– Кто председательствует на совещании?

Его услышал один из помощников – Евгений Филиппов, работавший у консервативного министра обороны Родиона Малиновского. Филиппову было за тридцать, но носил он, как мужчина старшего возраста, мешковатый послевоенный костюм и серую байковую рубашку. Он громко повторил Димкин вопрос насмешливым тоном:

– Кто председательствует на совещании? Ты, конечно. Ты помощник председателя Президиума, не так ли? Давай начинай, студент.

Димка почувствовал, что покраснел. Несколько мгновений он подбирал слова. Потом его осенило, и он сказал:

– Благодаря замечательному полету в космос майора Юрия Гагарина товарищ Хрущев поедет в Вену под впечатлением поступающих со всех концов мира поздравлений с этим грандиозным достижением.

Месяцем раньше Гагарин стал первым человеком, совершим космический полет, на несколько недель опередив американцев и ознаменовав тем самым громадный научный и пропагандистский успех для Советского Союза и Хрущева.

Помощники, сидевшие за столом, зааплодировали, и Димка почувствовал себя увереннее.

Филиппов заговорил снова:

– Было бы лучше, если бы генеральный секретарь был под впечатлением инаугурационной речи президента Кеннеди… – Создавалось впечатление, что он не может говорить без усмешки. – Осмелюсь напомнить товарищам за этим столом, что Кеннеди обвинил нас в стремлении к мировому господству и поклялся любой ценой остановить нас. После всех дружественных шагов, сделанных нами – по мнению некоторых опытных товарищей, неразумных, – Кеннеди не мог более ясно выразить свои агрессивные намерения. – Он поднял вверх палец, как школьный учитель. Единственный возможный ответ с нашей стороны – усиление военной мощи.

Димка все еще обдумывал возражение, когда Наталья опередила его.

– Гонку нам не выиграть, – сказала она с рассудительностью здравомыслящего человека. – Соединенные Штаты богаче Советского Союза, и они могут легко ответить на любое наращивание наших вооруженных сил.

Она более благоразумна, чем ее консервативный босс, заключил Димка. Он бросил на нее признательный взгляд и сказал:

– Из этого обстоятельства следует политика мирного сосуществования Хрущева, что позволяет нам меньше тратить на армию и развивать промышленность и сельское хозяйство.

Кремлевские консерваторы ненавидели мирное сосуществование. Для них противоборство с империализмом означало войну не на жизнь, а на смерть.

Краем глаза Димка увидел, что в комнату вошла его секретарь Вера, толковая и решительная женщина лет сорока. Он показал знаком, чтобы она вышла.

Филиппова было не так просто перебороть.

– Давайте не будем склоняться к тому, чего от нас добиваются наивные политики в мире: быстрого сокращения нашей армии, – насмешливо сказал он. – Мы едва ли можем утверждать, что одерживаем верх на мировой арене. Посмотрите, как китайцы игнорируют нас. Это ослабляет нас в Вене.

Почему Филиппов так настойчиво пытается выставить Димку дураком? Димка вдруг вспомнил, что Филиппов хотел получить работу в аппарате Хрущева, ту самую, что досталась Димке.

– Так же как Плайя – Хирон ослабил Кеннеди, – ответил Димка. Американский президент поддержал бредовую затею ЦРУ осуществить вторжение на Кубу в районе Залива Свиней. Она провалилась, и Кеннеди был унижен. Я думаю, позиция нашего руководителя сильнее.

– Все – таки Хрущеву не удалось… – Филиппов осекся, осознав, что зашел слишком далеко. Эти предварительные обсуждения носили откровенный характер, но ведь существовали и пределы.

Димка воспользовался моментом.

– Что же не удалось сделать Хрущеву, товарищ? – спросил Димка. – Просветите нас всех, пожалуйста.

Филиппов быстро поправился:

– Нам не удалось добиться нашей главной внешнеполитической цели: долговременного разрешения ситуации в Берлине, Восточная Германия – наш форпост в Европе. На ее границах обеспечивается безопасность на границах Польши и Чехословакии. Ее нерешенный статус нетерпим.

– Хорошо, – сказал Димка и сам удивился, услышав уверенность в своем голосе. – Думаю, достаточно обсуждать общие принципы. Прежде чем я закрою совещание, я объясню позицию первого секретаря по этой проблеме.

Филиппов открыл рот, чтобы возразить против внезапного прекращения обмена мнениями, но Димка оборвал его.

– Товарищи выскажутся, когда председательствующий даст слово, – сказал он, придав некоторую резкость своему голосу; И они все не проронили ни звука.

– В Вене Хрущев скажет Кеннеди, что мы больше не можем ждать. Мы сделали разумные предложения по урегулированию ситуации в Берлине, а в ответ мы слышим от американцев, что они не хотят никаких изменений. – Кое – кто из сидевших за столом кивнул в знак согласия. – Если они не согласятся с планом, скажет Хрущев, мы предпримем односторонние действия; и если американцы попытаются остановить нас, мы ответим на силой на силу.

Наступила недолгая минута молчания. Димка воспользовался ею и встал.

– Благодарю за внимание, – сказал он.

Наталья произнесла то, о чем думали все:

– Означает ли это, что мы хотим воевать с американцами из – за Берлина?

– Первый секретарь не верит, что будет война, – ответил Димка не так же уклончиво, как Хрущев в разговоре с ним. – Кеннеди не сумасшедший.

Выходя из-за стола, он поймал на себе Натальин взгляд удивления и восхищения. Он не поверил, что говорил так резко. Он никогда не был робким, но перед ним находились влиятельные и неглупые люди, и он пересилил их. Его положение служило надежной поддержкой: хотя он выступал в роли новичка, придавало ему силу то, что его стол стоял рядом с кабинетом первого секретаря. Парадоксально, но ему помогла враждебность Филиппова. Все они наверняка были согласны, что нужно приструнить того, кто пытался выражать несогласие с мнением руководителя.

Вера все это время оставалась за дверью. Она была опытным помощником по политическим вопросам и никогда не паниковала без причины. У Димки сработала интуиция:

– Что – то с моей сестрой? – спросил он.

Вера вытаращила глаза.

– Как вам это удается? – изумилась она.

Ничего сверхъестественного здесь не было. Его уже некоторое время не покидало опасение, что она навлечет на себя беду.

– Что она сделала?

– Ее арестовали.

– О черт!

Вера показала на маленький столик, на котором стоял телефон со снятой трубкой, и Димка взял ее. Звонила его мать Аня.

– Таня на Лубянке! – сказала она почти истерическим голосом.

Димка отнюдь не удивился. Он и его сестра придерживались мнения, что далеко не все обстояло как надо в Советском Союзе, но тогда как он считал, что необходимы реформы, она была убеждена, что от коммунизма нужно отказаться. Эти политические расхождения между ними никак не влияли на их привязанность друг к другу. Они были и оставались лучшими друзьями.

За такой образ мысли, как у Тани, могли арестовать – и это было неправильно, как и многое другое в стране.

– Успокойся, мама, я вызволю ее оттуда, – сказал Димка. Он надеялся, что сможет оправдать эту убежденность. – Ты знаешь, что случилось?

– На каком – то поэтическом сборище начались беспорядки!

– Наверное, она отправилась на площадь Маяковского. Если это все… – Он не знал всего о своей сестре, но подозревал, что речь идет о чем – то более серьезном, чем поэзия.

– Ты должен что – то сделать, Димка. Прежде чем они…

– Я понял. – Прежде чем они начнут допрашивать ее, хотела сказать мать. Холодок страха пробежал по спине Димки. Перспектива допроса в пресловутых подвалах КГБ приводила в ужас каждого советского человека.

Первое, что ему пришло в голову, – это сказать ей, что он позвонит куда нужно, но потом решил, что этого будет недостаточно. Ему нужно явиться явиться туда лично. Однако в тот же миг он засомневался: его карьере может повредить, если станет известно, что он отправился на Лубянку спасать свою сестру. Но это не смутило его. Сестра важнее и его самого, и Хрущева, и всего Советского Союза.

– Все, мама, я выхожу, – сказал он. – Позвони дяде Володе и расскажи, что случилось.

– Правильно. Мой брат знает, что нужно делать.

Димка повесил трубку.

– Позвоните на Лубянку, – обратился он к Вере, – и скажите им прямо, что вы из аппарата первого секретаря и что он озабочен в связи с арестом ведущей журналистки Татьяны Дворкиной. Скажите им, что помощник товарища Хрущева едет к ним для выяснения дела, чтобы они ничего не предпринимали до его прибытия.

Она делала пометки у себя в блокноте.

– Машину вызвать?

Лубянская площадь менее чем в полутора километрах от Кремля.

– У меня внизу мотоцикл. На нем будет быстрее.

У него был мотоцикл «Восход—175» с пятиступенчатой коробкой передач и двумя выхлопными трубами сзади.

Он знал, что сестра попадет в беду, потому что перестала ему все рассказывать, подумал он по дороге. Обычно брат и сестра ничего не скрывали друг от друга. Между ними существовала близость, которой они ни с кем не делились. Когда мать уходила из дома, и они оставались одни, Таня ходила голой по квартире, чтобы взять чистое нижнее белье из сушильного шкафа, а Димка не закрывался в туалете, когда писал. Иногда Димкины приятели, посмеиваясь, говорили, что у них эротическая близость, но на самом деле все обстояло наоборот. Они могли быть настолько близки, потому что в их отношениях отсутствовала сексуальная искра.

Но в последний год он чувствовал, что она что – то скрывает от него. Он не знал, что именно, хотя догадывался. Конечно, не ухажер, в этом он был уверен. Они рассказывали друг другу все о своих романтических приключениях, сопоставляя их, сочувствуя. Наверняка здесь замешана политика, думал он. Она могла что – то скрывать от него только по одной причине: чтобы обезопасить его.

Он подъехал к ненавистному зданию из желтого кирпича, построенному до революции, в котором тогда помещалась страховая компания. При мысли, что здесь заключалась его сестра, у него все переворачивалось внутри. На мгновение ему показалось, что его сейчас вырвет.

Он припарковал мотоцикл прямо перед главным входом, взял себя в руки и вошел в здание.

Танин редактор Даниил Антонов уже находился там, он разговаривал в фойе с каким – то сотрудником КГБ. Даниил был невысокого роста, хрупкого телосложения, и Димка думал, что он никому не способен перечить, но тут он проявлял напористость.

– Я хочу видеть Татьяну Дворкину, и я хочу видеть ее немедленно.

Лицо кэгэбэшника выражало ослиное упрямство.

– Это невозможно.

Димка решил, что настал его момент.

– Я из аппарата первого секретаря, – выпалил он.

На кэгэбэшника это не произвело впечатления.

– И что ты там делаешь, сынок? Разливаешь чай? – грубо сказал он. – Как твоя фамилия?

Это был устрашающий вопрос: людей бросало в дрожь при необходимости называть свое имя в подобной ситуации.

– Дмитрий Дворкин, и я должен заявить, что этим делом интересуется лично товарищ Хрущев.

– Не вешай мне лапшу на уши, Дворкин. Товарищ Хрущев ничего не знает об этом деле. Ты явился сюда выручать свою сестру.

Жимка растерялся от грубости этого человека. Он понимал, что многие, кто пытался не допустить ареста членов своей семьи или друзей, ссылались на личные связи с высокопоставленными людьми. И все же он возобновил наступление.

– Как ваше имя?

– Капитан Мец.

– И в чем вы обвиняете Таню Дворкину?

– В нападении на офицера.

– Выходит, какая – то девчонка избила одного из ваших громил в кожаных куртках? – насмешливо сказал Димка. – Должно быть, она сначала отняла у него пистолет. Не валяйте дурака, Мец.

– Она участвовала в подстрекательном митинге. Там распространялась антисоветская литература. – Мец дал Димке измятый лист бумаги. – Участники митинга начали совершать хулиганские действия.

Димка посмотрел на листок. На нем стояло название «Инакомыслие». Он слышал об этом подрывном издании. Таня легко могла иметь отношение к нему. Этот выпуска посвящался оперному певцу Устину Бодяну. От внимания Димки не ускользнуло шокирующее утверждение, что Бодян умирал от воспаления легких в исправительно – трудовом лагере в Сибири. Потом он вспомнил, что Таня сегодня утром вернулась из Сибири, и предположил, что она написала это. Тогда ей несдобровать.

– Вы утверждаете, что этот листок был у нее? – спросил он.

Мец помолчал немного и ответил:

– Думаю, что нет.

– Она вообще могла не присутствовать там.

Даниил вступил в разговор:

– Она репортер, болван. Она наблюдала за тем, что там происходило, так же, как ваши люди.

– Она не наш человек.

– Все корреспонденты ТАСС сотрудничают с КГБ, вы знаете это.

– Вы можете доказать, что она находилась там официально?

– Да, могу. Я ее редактор. Я послал ее.

Димка сомневался, так ли это на самом деле. Тем не менее он был признателен Даниилу, что тот вступился за Таню.

Мец терял уверенность.

– Она была с человеком по имени Василий Енков, у которого в кармане нашли пять экземпляров этого вестника.

– Она не знает никакого Василия Енкова, – сказал Димка. Это походило на правду: по крайней мере, он никогда не слышал такого имени. – Если люди там начали протестовать, как вы можете определить, кто с кем был.

– Мне нужно поговорить с начальством, – буркнул Мец и повернулся, чтобы уйти.

– Не заставляйте себя долго ждать, – громко и резко сказал Димка. – Следующий, кто может пожаловать к вам, может быть не мальчишка, который разливает чай.

Мец пошел вниз по лестнице. Димка содрогнулся: все знали, что в подвалах находятся камеры для допроса.

Минутой позже к Димке и Даниилу подошел немолодой человек с сигаретой, висевшей на губах. На его некрасивом мясистом лице агрессивно выступал подбородок. Даниил не обрадовался появлению главного редактора Петра Опоткина, которого он представил Димке.

Опоткин посмотрел на Димку, сощурившись от сигаретного дыма.

– Так значит, вашу сестру арестовали на митинге протеста, – проговорил он рассерженным тоном, но Димка почувствовал, что в глубине души Опоткин по какой – то причине доволен.

– Там, где люди собрались послушать декламацию стихов, – поправил его Димка.

– Небольшая разница.

– Я послал ее туда, – вставил Даниил.

– В тот же самый день, когда она вернулась из Сибири? – скептически заметил Опоткин.

– По сути дела, это не было заданием. Я предложил, чтобы она как – нибудь побывала там и посмотрела, что происходит. Вот и все.

– Не ври мне, – огрызнулся Опоткин. – Ты пытаешься выгородить ее.

– А вы зачем злесь? – с вызовом, подняв подбородок, спросил Даниил.

Прежде чем Опоткин успел ответить, подошел капитан Мец.

– Дело еще рассматривается, – сообщил он.

Опоткин представился и показал Мецу свое служебное удостоверение.

– Вопрос не в том, нужно ли наказать Таню Дворкину, а в том, как наказать, – сказал он.

– Правильно, – согласился Мец. – Не хотите ли пройти со мной.

Опоткин кивнул, и Мец повел его вниз по лестнице.

Димка негромко произнес:

– Он ведь не позволит им пытать ее?

– Опоткин и так злился на Таню, – встревожился Даниил.

– За что? Я думал, она хороший журналист.

– Блестящий. Но она не приняла его приглашение прийти к нему в гости в субботу. Он хотел, чтобы и ты пришел. Петр обожает важных особ. Когда ему дают от ворот поворот, это задевает его самолюбие.

– Проклятье.

– Я сказал ей, чтобы она согласилась.

– Ты правда послал ее на площадь Маяковского?

– Нет. Мы никогда не смогли бы дать репортаж о таком неофициальном мероприятии.

– Спасибо, что пытаешься помочь ей.

– Не стоит благодарности. Толку от этого все равно никакого.

– Как думаешь, что будет?

– Ее могут уволить. И скорее всего, пошлют в какую-нибудь дыру, куда – нибудь в Казахстан. – Даниил нахмурился. – Нужно придумать какой – то компромисс, чтобы он устраивал Опоткина и в то же время не был тяжелым испытанием для Тани.

Димка бросил взгляд на входную дверь и увидел мужчину лет сорока с лишним, коротко, по – военному подстриженного, в генеральской форме.

– Наконец-то, дядя Володя, – сказал Димка.

У Владимира Пешкова были такие же голубые глаза и такой же проницательный взгляд, как у Тани.

– Что за ерунда здесь происходит? – сердито спросил он.

Димка рассказал ему. Прежде чем он успел закончить, вновь появился Опоткин и заискивающе обратился к генералу:

– Я обсудил эту проблему с нашими друзьями в КГБ, и они сказали, что будут согласны, если она будет рассматриваться как внутреннее дело ТАСС.

Димка вздохнул с облегчением. Потом он подумал, не пытается ли Опоткин представить эту уступку как одолжение генералу благодаря его – Опоткина – стараниям.

– Позвольте мне высказать одно предположение, – сказал генерал. – Вы можете отнестись к этому происшествию со всей серьезностью, но не возлагайте на кого-либо вину, просто переведите Таню на другое место работы.

Вот такое наказание и имел в виду Даниил минуту назад.

Опоткин задумчиво кивнул, словно взвешивая эту идею, хотя Димка был уверен, что он охотно примет любое «предложение» генерала Пешкова.

– Может быть, послать ее за границу? Она говорит по – немецки и по – английски.

Димка знал, что это преувеличение. Таня изучала эти языки в школе, но это не значило уметь говорить на них. Даниил старался оградить ее от направления в какой – нибудь удаленный район Советского Союза.

– И она могла бы писать статьи для моей редакции. Я не хотел бы, чтобы ее способности растрачивались на новости, – добавил Даниил.

Казалось, что Опоткин колеблется.

– Мы не можем послать ее в Лондон или Берлин. Это выглядело бы как поощрение.

Этого никто не стал бы отрицать. Назначение в капиталистические страны считалось пределом мечтаний. Зарплаты там были огромные, и хотя на них там нельзя было купить столько всего, сколько в СССР, советские граждане жили на Западе намного лучше, чем у себя дома.

Генерал сказал:

– Тогда Восточный Берлин или Варшава.

Опоткин кивнул. Командировка в другую Коммунистическую страну больше походила бы на наказание.

– Я рад, что нам удалось уладить это, – заключил генерал.

Опоткин сказал Димке:

– В субботу у меня будут гости. Может быть, и ты придешь?

Димка понял, что сделка совершена. Он кивнул.

– Таня говорила мне об этом, – сказал он с гамно аннам энтузиазмом. – Мы оба придем. Спасибо.

Опоткин просиял.

– Я слышал, – заметил Даниил, – что в данный момент есть свободное место в одной Коммунистической стране. Нам срочно кто – то. Нужен там. Она могла бы отправиться туда хоть завтра.

– Где это? – поинтересовался Димка.

– На Кубе.

Опоткин, пребывающий сейчас в прекрасном расположении духа, сказал:

– Ну что же, с этим можно согласиться.

Конечно, это лучше, чем Казахстан, подумал Димка.

В фойе появился Мец, Таня шла рядом с ним. Димкино сердце екнуло: она выглядела бледной и испуганной, но какие – либо следы пыток на ней отсутствовали. Мец заговорил с почтительным и в то же время пренебрежительным видом, как у собаки, которая лает, потому что ей страшно.

– Я посоветовал бы Тане на будущее держаться подальше от поэтических сборищ, – сказал он.

Генерал готов был задушить этого идиота, но он выдавил из себя улыбку.

– Очень верный совет, я уверен.

Он и все вышли. На город уже опускалась темнота. Димка сказал Тане:

– Здесь у меня мотоцикл. Я отвезу тебя домой.

– Да, пожалуйста, – ответила Таня. Очевидно, она хотела поговорить с ним.

Дядя Володя не мог прочитать ее мысли, как Димка, и он предложил:

– Я отвезу тебя в моей машине – ты слишком потрясена для езды на мотоцикле.

К удивлению Владимира, Таня сказала:

– Спасибо дядя, но я поеду с Димкой.

Генерал пожал плечами и сел в ожидавший его «ЗИЛ». Даниил и Петр попрощались.

Как только они удалились на достаточно большое расстояние, Таня обратилась к Диске с трезвого в голосе:

– Они что-нибудь спрашивали о Василии Енкове?

– Да. Они сказали, ты была с ним. Это правда?

– Да.

– Черт! Он что – твой дружок?

– Нет. Ты не знаешь, что с ним?

– У него в кармане нашли пять экземпляров «Инакомыслия», так что он нескоро выйдет из Лубянки, даже если у него есть друзья наверху.

– Ты думаешь, они будут докапываться?

– Уверен, что будут. Они захотят знать просто раздает ли он «Инакомыслие» или издает его, что было бы намного серьезнее.

– Будут ли они обыскивать его квартиру?

– Они будут простофилями, если не обыщут. А почему ты спрашиваешь? Что они там могут найти?

Она посмотрела по сторонам – вокруг никого не было. Тем не менее она понизила голос:

– Пишущую машинку, на которой печатается «Инакомыслие».

– Тогда я рад, что Василий не твой дружок, потому что следующие двадцать пять лет он проведет в Сибири.

– Неужели?

Димка нахмурился.

– Я вижу, ты не любишь его… но он тебе небезразличен также.

– Послушай, он смелый человек и замечательный поэт, но наши отношения – это не роман. Я даже ни разу не поцеловала его. Он один из тех, кому нужно много женщин.

– Как моему другу Валентину. – Димкин сосед по комнате в студенческие годы, Валентин Лебедев, был настоящим донжуаном.

– Да, точно как Валентин.

– Так… Тебя в какой – то мере касается, если будут обыскивать квартиру Василия и найдут машинку?

– В большой. Мы выпускали «Инакомыслие» вместе. Я написала заметку в сегодняшний выпуск.

– Черт! Этого я и боялся. – Сейчас Диска узнал то, что она скрывала от него последний год.

Таня сказала:

– Нам нужно сейчас поехать на ту квартиру, забрать машинку и избавится от нее.

– Это абсолютно невозможно. Забудь об этом, – сказал Димка, отступив назад.

– Мы должны!

– Нет. Ради тебя я готов рискнуть чем угодно и многим – ради того, кого ты любишь, но я не собираюсь рисковать головой ради этого парня. Кончится тем, что мы окажемся в Сибири.

– Тогда я сделаю это сама.

Димка Нахмурился, оценивая риски тех или иных действий.

– Кто ещё знает о тебе и Василии?

– Никто. Мы осторожны. За мной никто не следил, когда я приехала к нему. Мы никогда не встречались в общественных местах.

– Значит, КГБ не сможет установить, что вы каким – то образом связаны друг с другом.

Она задумалась, и в эту секунду к ней пришло осознание того, что им грозят большие неприятности.

– Да или нет? – настаивал он.

– Это будет зависеть от того, насколько профессионально они работают.

– То есть?

– Сегодня утром, когда я пришла к Василию, меня видела одна девушка – Варвара.

– Очень некстати.

– Она выходила из его квартиры. Она не знает моего имени.

– Но если они покажут ей фотографии людей, арестованных на площади Маяковского сегодня, она узнает тебя?

Таня изменилась в лице.

– Она окинула меня взглядом с ног до головы, предположив, что я ее соперница. Да, она могла бы меня узнать.

– Тогда нам нужно забрать пишущую машинку. Если она не попадет им в руки, они подумают, что он всего лишь распространитель «Инакомыслия» и не станут искать его девиц, тем более, что их так много. Тогда ты, может быть, выкрутишься. Но если они найдут машинку, тебе придется плохо. – Я сама все сделаю. Ты прав, я не могу подвергать тебя такой опасности.

– Но я не могу бросить тебя, – сказал он. – Где это?

Она назвала адрес.

– Не так далеко. Поедем. – Он сел за руль и завел мотор.

Таня постояла в нерешительности и потом села позади него.

Димка включил фару и рванул с места.

По дороге он думал, провел ли КГБ обыск на квартире Василия. Как он считал, это было возможно, но маловероятно. Если предположить, что они арестовали сорок или пятьдесят человек, почти всю ночь им пришлось бы проводить предварительные допросы, выяснять имена и адреса и решать, за кого браться в первую очередь. Тем не менее будет разумно проявить осторожность.

Когда они доехали до места, он, не сбавляя скорости, проскочил мимо. В свете уличных фонарей пронеслось величественное здание XIX века. Все такие строения теперь стали либо государственными учреждениями, либо жилыми многоквартирными домами. Ни машин, припаркованных поблизости, ни кэгэбэшников в кожаных куртках поблизости видно не было. Он объехал квартал и не заметил ничего подозрительного, потом он припарковался метрах в двухстах от входа.

Они слезли с мотоцикла. Женщина, выгуливавшая собаку, сказала им «добрый вечер» и пошла дальше. Они вошли в здание.

Нынешняя передняя раньше представляла собой роскошный вестибюль. Единственная электрическая лампа отбрасывала свет на мраморный пол, выщербленный и поцарапанный, и парадную лестницу с отсутствующими в некоторых местах стойками балюстрады.

Они поднялись по ступеням. Таня достала ключ и открыла дверь квартиры. Они вошли внутрь и закрыли дверь.

Таня первая вошла в комнату. На них настороженно смотрела серая кошка. Из шкафа Таня достала большую коробку. Она была наполовину заполнена кошачьим кормом. Изнутри Таня вытащила пишущую машинку, накрытую чехлом, и несколько листов восковки. Прорвав их, она бросила их в камин и поднесла спичку. Наблюдая, как они горят, Димка сердито произнес:

– Какого черта ты всем рискуешь ради бессмысленного протеста?

– Мы живем в условиях жестокой тирании, – сказала она. – Мы должны что – то делать, чтобы не умирала надежда.

– Мы живем в обществе, занятом построением коммунизма, – возразил Димка. – Это трудно, и у нас есть проблемы, и их нужно решать, а не разжигать недовольство.

– Как можно что-то решить, если никому не разрешается говорить о проблемах.

– В Кремле мы все время говорим о проблемах.

– И все та же горстка ограниченных людей все время решают, что не нужно осуществлять какие-либо серьезные перемены.

– Они не все ограниченные. Кто-то много делает, чтобы изменить положение вещей. Дай нам время.

– Революция свершилась более сорока лет назад. Сколько еще времени понадобится, чтобы наконец признать, что коммунизм потерпел фиаско?

Листы в камине быстро догорели, обратившись в горстку пепла. Димка в расстройстве отвернулся.

– Мы так много спорили на эту тему. А сейчас нужно отсюда уносить ноги. – Он взял машинку.

Таня подхватила кошку, и они вышли из квартиры.

На лестнице им повстречался человек с портфелем. Проходя мимо, он кивнул им. Димка с надеждой подумал, что при тусклом свете он не разглядел их лица.

На улице Таня поставила кошку на землю.

– Теперь ты сама себе хозяйка, Мадмуазель, – сказала она.

Кошка презрительно удалилась.

Они торопливо пошли по улице. Димка тщетно пытался спрятать под пиджаком машинку. Как назло взошла луна, и их было хорошо видно. Они дошли до мотоцикла.

Димка отдал Тане свою ношу.

– Как нам от нее избавиться? – прошептал он.

– Что если сбросить в реку?

Димка припомнил, что раза два с приятелями – студентами он пил водку на берегу реки.

– Я знаю где.

Они сели на мотоцикл, и Димка покатил из центра города на юг. Место, которое он имел в виду, находилось на окраине города, но это было даже лучше – там больше вероятности, что их никто не увидит.

Они быстро ехали двадцать минут и остановились недалеко от Николо – Перервинского монастыря.

Древнее сооружение с величественным собором сейчас превратилось в развалины, десятилетиями оно находилось в заброшенном состоянии, и его сокровища были разграблены. Монастырь располагался на узком участке земли между железной дорогой, идущей в южном направлении, и Москвой – рекой. Поля вокруг застраивались новыми высотными жилыми домами, но в ночное время вся окрестность была безлюдной.