Текст книги "Граница вечности"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 75 страниц)

Глава тридцать четвертая

Квартира Джорджа занимала верхний этаж в высоком узком доме викторианского стиля недалеко от Капитолийского холма. Он предпочитал такие дома современным зданиям, потому что ему нравились просторные комнаты XIX века. Там были кожаные кресла, проигрыватель с высоким качеством воспроизведения звука, много книжных полок, одноцветные матерчатые жалюзи на окнах вместо вычурных штор.

Все это выглядело даже лучше в присутствии Верины.

Он любил смотреть, как она что-то делает у него в доме: сидит на диване и скидывает туфли, делает кофе в бюстгальтере и трусиках, стоит обнаженная в ванной и чистит свои идеальные зубы. Больше всего ему нравилось смотреть, как она спит в его постели, как сейчас, приоткрыв мягкие губы, со спокойным очаровательным лицом, откинув назад длинную гибкую руку, так что видна ее ужасно сексуальная подмышка. Он наклонился над ней и поцеловал в это место. Она промурлыкала, но не проснулась.

Верина останавливалась у него каждый раз, когда приезжала в Вашингтон, что случалось раз в месяц. И тогда Джордж сходил с ума. Он хотел ее постоянно. Но она не хотела бросать работу у Мартина Лютера Кинга в Атланте, а Джордж не мог оставить Бобби Кеннеди. Вот они и застряли в тупике.

Джордж встал с постели и пошел обнаженным на кухню. Он поставил кофейник на плиту и подумал о Бобби, который ходил в одежде брата, часто бывал на кладбище с Жаклин и, стоя у могилы, держал ее за руку, и забросил свою политическую карьеру.

Общественность хотела видеть Бобби на посту вице-президента. Президент Джонсон не предлагал Бобби выставить свою кандидатуру в паре с ним на выборах в ноябре, но и не отказывался от него. Они недолюбливали друг друга, но это не исключало возможности их совместных действий в борьбе за победу демократов.

Так или иначе, Бобби нужно было сделать лишь небольшое усилие, чтобы стать другом Джонсона. Мелкое подхалимство на него хорошо действовало. Джордж и Скип Диккерсон, который был близок к Джонсону, придумывали, что можно подстроить званый ужин для Джонсона у Бобби и Этель в Хикори-Хилл; несколько теплых рукопожатий на виду у всех в Капитолии; речь Бобби, в которой он скажет, что Линдон – достойный последователь его брата. Все это легко осуществить.

Джордж надеялся, что из этого что-нибудь получится. Предвыборная кампания могла бы вывести Бобби из горестного ступора. Да и самого Джорджа радовала перспектива поработать во время президентской предвыборной кампании.

Бобби мог сделать нечто особенное из малозначимого поста вице-президента, точно так же, как он кардинально изменил роль министра юстиции. Он стал бы активно воплощать в жизнь то, во что он верил, к примеру, права человека.

Но сначала нужно как-то реанимировать Бобби.

Джордж налил две кружки кофе и вернулся в спальню.

Прежде чем залезть под одеяло, он включил телевизор. Телевизоры у него стояли в каждой комнате, как у Элвиса: ему было не по себе, если он слишком долго не слышал новости.

– Посмотрим, кто победил на праймериз республиканской партии в Калифорнии, – сказал он.

– Ты такой романтик, дорогой. Умереть не встать, – сонно проговорила она.

Он засмеялся. Она часто вызывала у него смех. Это было лучшее в ней.

– Кого ты пытаешься обмануть? – спросил он. – Ты же сама хочешь посмотреть новости.

– Ты прав. – Она села в кровати и отпила глоток кофе. Простыня спала с нее, и Джорджу пришлось перевести взгляд на экран.

Ведущими кандидатами на пост президента от республиканской партии были Барри Голдуотер, сенатор от штата Аризона, придерживавшийся правоконсервативных взглядов, и Нельсон Рокфеллер, имевший репутацию либерала губернатор штата Нью-Йорк. Экстремист Голдуотер ненавидел профсоюзы, систему помощи бедным, Советский Союз и больше всего гражданские права. Рокфеллер был сторонником социальной интеграции и восхищался Мартином Лютером Кингом.

До последнего момента они вели упорную борьбу между собой, но результаты вчерашних праймериз в Калифорнии обещали быть решающими. Победитель заполучил бы всех делегатов штата, то есть примерно 15 процентов общего числа присутствующих на съезде республиканской партии. Кто бы ни победил вчера вечером, он почти наверняка будет кандидатом от республиканцев на пост президента.

Рекламный блок закончился, и начали передавать новости. Главное событие – первичные президентские выборы. С небольшим перевесом – 52 процента за и 48 процентов против – победил Голдуотер и получил всех делегатов Калифорнии.

Джордж чертыхнулся.

– Аминь, – сказала Верина.

– Новость в самом деле плохая. Ярый расист будет одним из двух кандидатов на пост президента.

– А может быть, это хорошая новость, – возразила Верина. – Что, если все здравомыслящие республиканцы проголосуют за кандидата демократов, чтобы провалить Голдуотера?

– Будем надеяться.

Зазвонил телефон, и Джордж взял трубку параллельного аппарата на прикроватном столике. Он сразу узнал южный говор Скипа Диккерсона, который спросил:

– Ты видел результаты?

– Этот чертов Голдуотер победил, – сказал Джордж.

– Мы думаем, это хорошая новость, – донеслось на другом конце провода. – Рокфеллер, может быть, и победил нашего человека, но Голдуотер слишком консервативен. Джонсон утрет ему нос в ноябре.

– Люди Мартина Лютера Кинга тоже так думают.

– Откуда тебе известно?

Джордж слышал, что сказала Верина.

– Я поговорил кое с кем из них.

– Уже? Результаты только что сообщили. Ты что, в кровати с доктором Кингом?

Джордж рассмеялся.

– Не важно, с кем я в кровати. Что сказал Джонсон, когда ты сообщил ему результаты?

Скип немного помолчал.

– Тебе это не понравится.

– Но я должен знать.

– Он сказал: «Теперь я смогу победить без помощи этого коротышки». Извини, но ты сам напросился.

– Черт его дери.

Коротышка – это Бобби. Джордж сразу понял политический расчет Джонсона. Если бы Рокфеллер был его противником, Джонсону пришлось бы лезть из кожи вон, чтобы привлечь на свою сторону либерально настроенных избирателей, и если бы Бобби шел на выборы в одной упряжке с ним, ему было бы легче добиться этой цели. Но если бы ему пришлось бороться против Голдуотера, он мог бы автоматически рассчитывать на всех либерально настроенных демократов, а также многих республиканцев с либеральными взглядами. Наличие такой альтернативы гарантировало бы голоса белых представителей рабочего класса, большинство из которых были расистами. Поэтому ему больше не нужен был Бобби, и фактически он становился помехой.

– Извини, Джордж, – стал заканчивать Скип, – это реальная политика.

– Ясно. Я скажу Бобби. Хотя он, наверное, и сам догадался. Спасибо за информацию.

– Не стоит благодарности.

Джордж повесил трубку и сказал Верине:

– Джонсон уже не хочет идти на выборы в паре с Бобби.

– Ясное дело. Он терпеть не может Бобби и сейчас в нем уже не нуждается. Кого он возьмет взамен?

– Юджина Маккарти, Хьюберта Хамфри или Томаса Додда.

– А куда в таком случае девать Бобби?

– В этом-то и проблема. – Джордж встал и уменьшил звук телевизора до шепота, а потом вернулся в кровать. – Как министр юстиции Бобби бесполезен со времени убийства. Он продолжает вести тяжбу с южными штатами, которые не дают голосовать неграм, но он делает это без всякого интереса. Он перестал вести борьбу с организованной преступностью, а раньше он преуспел на этом поприще. Мы признали виновным Джимми Хоффу, а Бобби даже этого не заметил.

– Что тогда тебе остается делать? – спросила Верина со свойственной ей практичностью. Она была одной из немногих людей, которые, как Джордж, думали наперед.

– Уйти с работы.

– Ну, ты даешь!

– Полгода я болтался, как цветок в проруби. Больше не хочу. Если Бобби действительно вышел в тираж, я увольняюсь. Я восхищаюсь им, но я не собираюсь жертвовать своей жизнью ради него.

– Что ты будешь делать?

– Может быть, мне удастся получить хорошую работу в какой-нибудь юридической фирме в Вашингтоне. У меня за плечами трехгодовой опыт работы в министерстве юстиции, а это многого стоит.

– Негров не особенно берут на работу.

– Это верно, и многие фирмы даже не захотят пригласить меня на собеседование. Но другие могут взять на работу, чтобы только доказать: мол, мы либералы.

– Ты думаешь?

– Времена меняются. Линдон серьезно настроен на предоставление всем равных возможностей. Он направил Бобби записку, где отмечается, что в министерстве юстиции мало женщин-юристов.

– Отрадно слышать.

– Бобби рвал и метал.

– Так значит, ты будешь работать в юридической конторе?

– Если останусь в Вашингтоне.

– А если нет?

– Поехал бы в Атланту. Если я еще нужен доктору Кингу.

– Ты бы переехал в Атланту… – задумчиво сказала Верина.

– Да, может быть.

Они замолчали, глядя на экран. Ринго Старр заболел тонзиллитом, сообщил диктор. Джордж сказал:

– Если бы я переехал в Атланту, мы могли бы быть вместе все время.

Она замерла в задумчивости.

– Тебе хотелось бы этого? – спросил он ее.

Она ничего не отвечала.

Он знал почему. Он не сказал, как они будут вместе. Он не строил никаких планов на этот счет, но они подошли к тому моменту, когда должны были решать, жениться ли.

Верина ждала его предложения.

В его сознании возник образ Марии Саммерс, непрошено, нежеланно. Джордж задумался.

Зазвонил телефон, и он взял трубку. Это был Бобби.

– Привет, Джордж. Просыпайся, – шутливо произнес он.

Джордж сосредоточился, пытаясь на минуту отложить мысль о женитьбе. Впервые за долгое время голос Бобби звучал веселее.

– Вы слышали о результатах в Калифорнии? – спросил Джордж.

– Да, слышал. Это значит, что Линдон не нуждается во мне. Так что я буду баллотироваться в сенаторы. Что ты об этом думаешь?

– В сенаторы? – удивился Джордж. – От какого штата?

– Нью-Йорк.

Значит, Бобби будет заседать в сенате. Может быть, он встряхнет этих старых закоснелых консерваторов с их флибустьерскими замашками и канительной тактикой.

– Замечательно, – откликнулся Джордж.

– Я хочу, чтобы ты вошел в мою предвыборную команду. Что скажешь?

Джордж взглянул на Верину. Минутой назад он был готов сделать ей предложение. Но теперь он не переедет в Атланту. Он будет работать во время предвыборной кампании, и если Бобби победит, он вернется в Вашингтон и будет работать у сенатора Кеннеди. Все снова меняется. – Я говорю да. Когда мы начинаем?

Глава тридцать пятая

В понедельник 12 октября Димка находился с Хрущевым в Пицунде на Черном море.

Хрущев был не в лучшей форме. Он утратил былую энергичность, вел разговоры, мол, старикам нужно уходить, они должны давать дорогу новому поколению. Димка тосковал без старого Хрущева, этого низенького и толстого гнома с его бредовыми идеями, и надеялся, что он еще вернется.

Кабинет представлял собой обшитую панелями комнату с восточным ковром и письменным столом из красного дерева, уставленным телефонами. Зазвонивший телефон был специальным аппаратом высокочастотной связи с партийными и правительственными инстанциями. Димка снял трубку, услышал низкий рокот брежневского голоса и передал ее Хрущеву.

Димка услышал только часть разговора. На то, что говорил Брежнев, Хрущев отвечал:

– Почему?.. По какому вопросу?.. Я в отпуске, что может быть срочного? Что ты имеешь в виду, вы все собрались?.. Завтра?.. Хорошо.

Повесив трубку, он начал объяснять. Президиум хотел, чтобы он вернулся в Москву для обсуждения срочных сельскохозяйственных вопросов. Брежнев настаивал.

Хрущев долго сидел в задумчивости. Димку он не отпускал. Потом он сказал:

– У них нет никаких срочных сельскохозяйственных вопросов. Это то, о чем ты меня предупреждал в мой день рождения. Они хотят выбросить меня.

Так значит, Наталья была права, подумал потрясенный Димка.

Он поверил заверениям Хрущева, и, казалось, они подтвердились в июне, когда Хрущев вернулся из Скандинавии и ареста не состоялось. Тогда Наталья сообщила, что у нее нет никакой информации, как развиваются события. Димка заключил, что заговор не состоялся.

Сейчас становилось ясно, что его только отложили.

Хрущев всегда был борцом.

– Что вы будете делать? – спросил его Димка.

– Ничего, – ответил Хрущев.

Это еще больше потрясло Димку.

– Если Брежнев думает, что у него получится лучше, – продолжал Хрущев, – пусть попробует, дерьмо поганое.

– Но что будет, если он станет во главе? У него нет ни воображения, ни воли, чтобы протолкнуть реформы через препоны бюрократии.

– Он даже не видит необходимости в переменах, – сказал старик. – Может быть, он и прав.

У Димки глаза полезли на лоб.

В апреле он задумывался, не уйти ли ему от Хрущева и не устроиться ли на работу у какого-нибудь другого кремлевского деятеля, но он тогда решил не торопиться. Теперь это решение начинало казаться ошибочным.

Хрущев заговорил о предстоящих делах.

– Вылетаем завтра, – сказал он Димке. – Отмени обед с французским государственным министром.

В мрачной предгрозовой обстановке Димка начал выполнять поручения: предложил французской делегации нанести визит раньше; предупредил, чтобы самолет и личный пилот Хрущева были готовы к экстренному вылету; внес соответствующие изменения в завтрашний распорядок дня. Всем этим он занимался словно в состоянии транса. Как могло случиться, что конец пришел так быстро?

Ни одного из советских лидеров не смещали при жизни. И Ленин, и Сталин до последнего вздоха оставались на своем посту. Что будет с Хрущевым? Его убьют? А его помощников?

Димку тревожил вопрос, сколько ему осталось жить.

Дадут ли ему хоть раз увидеть маленького Григория?

Он отбросил эту мысль, потому что не мог заниматься делами, преследуемый страхом.

Они вылетели на следующий день в час пополудни.

Полет до Москвы занял два с половиной часа в одном часовом поясе. Димка не имел представления, что их ждет в конце пути.

Они приземлились на правительственном аэродроме «Внуково-2» к югу от Москвы. Когда Димка спустился с трапа позади Хрущева, их встречала небольшая группа официальных лиц невысокого ранга вместо обычной толпы высокопоставленных руководителей. Димка понял, что все кончено.

На взлетно-посадочной полосе ждали две машины: лимузин «ЗИЛ-111» и пятиместный «Москвич-403». Хрущев проследовал к лимузину, а Димку пригласили в скромную легковушку.

Хрущев понял, что их развели. Перед тем как сесть в машину, он повернулся и позвал:

– Димка!

Димка почувствовал, что у него на глаза наворачиваются слезы.

– Да, товарищ первый секретарь?

– Я, может, больше тебя не увижу.

– Такого не может быть.

– Я должен кое-что тебе сказать.

– Да, товарищ Хрущев?

– Твоя жена спит с Пушным.

Димка лишился дара речи.

– Тебе лучше знать. Прощай. – Он сел в машину, и она уехала. Димка, ошеломленный, сел на заднее сиденье «москвича».

Он, может быть, никогда больше не увидит Никиту Сергеевича. А Нина спит с толстым престарелым маршалом с седыми усами. Такое просто не укладывалось в голове.

– Домой или на работу? – услышал Димка голос водителя. Он удивился, что у него есть выбор. Это означало, что его не отведут в тюрьму в подвалах Лубянки. По крайней мере сегодня. Его помиловали.

Он оценил варианты. Какая сейчас работа? Какие можно назначать встречи и готовить брифинги для лидера, которого должны свергнуть?

– Домой, – сказал он.

Выходя из машины, он, к своему удивлению, почувствовал, что не хочет винить Нину. Ему было не по себе, словно это он совершил дурной поступок.

Он виновен. Одна ночь орального секса с Натальей не то же самое, что подразумевалось под словами Хрущева о любовной связи, тем не менее это гадко.

Димка ничего не сказал, когда Нина кормила Григория. Потом Димка купал его и уложил спать, а Нина готовила ужин. За столом он сказал ей, что Хрущев сегодня или завтра подаст в отставку. Через пару дней новость появится в газетах.

– А что с твоей работой? – встревожилась Нина.

– Я не знаю, что будет. Сейчас никто не думает о помощниках. Вероятно, они решают, убивать или не убивать Хрущева. Мелкой сошкой они займутся позднее.

– С тобой будет все в порядке, – сказала она, немного поразмыслив. – У тебя влиятельная семья.

Димка не был уверен в этом.

Они убрали со стола. Нина заметила, что он поел немного.

– Тебе не понравилось тушеное мясо?

– Я нервничаю, – ответил он, а потом выпалил:

– Ты любовница маршала Пушного?

– Не говори глупости, – сказала она.

– Нет, я серьезно. Да или нет?

Она со звоном поставила тарелки в мойку.

– Как тебе пришла в голову эта дурацкая мысль?

– Товарищ Хрущев сказал мне. Наверное, ему донесли из КГБ?

– Откуда им это известно?

Димка обратил внимание, что она отвечает вопросом на вопрос, что обычно говорит об обмане.

– Они следят за всеми высокопоставленными людьми на случай аморального поведения.

– Не смеши меня. – Она села и потянулась за сигаретами.

– Ты флиртовала с Пушным на похоронах моей бабушки.

– Флиртовать одно…

– А потом мы получили дачу по соседству с ним.

Она взяла сигарету в рот и зажгла спичку, но она погасла.

– Это, наверное, совпадение.

– Ты невозмутима, Нина, но у тебя дрожат руки.

Она бросила погасшую спичку на пол.

– Как, ты думаешь, я должна себя чувствовать? – сердито проговорила она. – Я целый день нахожусь в этой квартире. Мне даже поговорить не с кем, кроме как с ребенком и твоей матерью. Мне хотелось, чтобы у нас была дача, но ты ничего не сделал для этого.

Димка опешил.

– Выходит, ты торговала собой?

– Спустись с небес на землю, как еще в Москве можно что-нибудь достать? – Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. – Ты работаешь на сумасшедшего генерального секретаря. Я раздвигаю ноги для похотливого маршала. Разница небольшая.

– Так зачем ты раздвинула ноги для меня?

Она ничего не ответила, лишь невольно обвела глазами комнату.

Он сразу все понял.

– Ради квартиры в Доме правительства.

Она не отрицала.

– Я думал, ты меня любишь, – проговорил он.

– Да, я любила тебя, но одной любовью сыт не будешь. Не будь ребенком. Это реальность. Если чего-то хочешь, нужно платить.

Он почувствовал себя лицемером, обвиняя ее, и решил признаться.

– Я тоже не был верен тебе, – сказал он.

– Ха! – воскликнула она. – Я не думала, что ты осмелишься на это. И кто она?

– Я не хотел бы говорить об этом.

– Конечно, какая-нибудь машинистка в Кремле.

– Это было один раз и не сношение в прямом смысле, но это не делает большой разницы.

– Ну, ради бога. Ты думаешь, я имею что-то против? Продолжай в том же духе и радуйся.

Нина говорит это от злости или она раскрывает свои чувства? Димка не верил своим ушам.

– Я не мог представить себе, что у нас будет такая супружеская жизнь.

– Поверь мне, другой не бывает.

– Нет, бывает.

– Оставайся при своем мнении, а я останусь при своем. – Она включила телевизор.

Некоторое время Димка сидел, глядя на экран, не видя и не слыша, что там. Потом он пошел спать, но уснуть не мог. Чуть позже Нина легла в кровать радом с ним, но они не прикоснулись друг к другу.

На следующий день Никита Хрущев навсегда покинул Кремль.

Димка продолжал ходить на работу каждое утро. Евгений Филиппов, расхаживавший в новом синем костюме, получил повышение. Очевидно, он также участвовал в заговоре против Хрущева, за что и был вознагражден.

Двумя днями позже, в пятницу, газета «Правда» сообщила об отставке Хрущева.

Сидя почти без дела в своем кабинете, Димка прочитал в западных газетах, что в тот же день ушел со своего поста британский премьер-министр. Главу консерваторов сэра Алека Дугласа-Хьюма сменил Гарольд Уилсон, лидер лейбористской партии, победившей на выборах.

Настроенному на критический лад Димке показалось парадоксальным, что в типично капиталистической стране волей народа аристократа премьера сменяет социал-демократ, а в ведущем коммунистическом государстве такие перемены замышляются втайне небольшой группкой правящей элиты и на следующий день об этом сообщается бездеятельному и покорному населению.

Англичане не запрещали коммунизм. Тридцать шесть кандидатов от компартии баллотировались в парламент, и ни один не был избран.

Неделю назад в опровержение таких рассуждений он мог бы выдвинуть тезис о подавляющем превосходстве коммунистической системы, особенно после проведения реформ. Но сейчас надежда на реформу рухнула и Советский Союз был сохранен со всеми его недостатками на предвиденное будущее. Он знал, что сказала бы его сестра: препятствия на пути перемен являются неотъемлемой частью системы в качестве еще одного недостатка. Но он не мог заставить себя признать это.

На следующий день «Правда» осудила субъективизм и волюнтаризм, опрометчивое прожектерство, бахвальство, пустозвонство и несколько других грехов Хрущева. По мнению Димки, все это было чепухой, по сути дела, откатом назад. Советская элита отвергала прогресс и делала ставку на то, что ей привычнее всего: жесткий контроль в экономике, подавление инакомыслия, уклонение от экспериментирования. Так им было бы комфортнее, и Советский Союз тащился бы в хвосте у Запада по уровню народного благосостояния, мощи и влиянию в мире.

Димке давали малозначимые поручения для Брежнева. В течение нескольких дней он сидел в своем маленьком кабинете вместе с одним из помощников Брежнева. Теперь его увольнение было вопросом времени. Однако Хрущев продолжал занимать свою резиденцию на Ленинских горах, поэтому Димка почувствовал, что его босс и он сам останутся в живых.

Неделей позже его назначили на другое место.

Вера Плетнер принесла приказ в запечатанном конверте, но у нее был такой грустный вид, что Димка, не распечатывая конверт, сразу понял, что в нем содержится плохая весть. Он сразу прочитал приказ. В нем его поздравляли с назначением помощником секретаря Харьковского обкома партии.

– Харьков, – сказал он. – К чертям собачьим.

Его близость к опальному лидеру явно перевесила влияние его заслуженной семьи. Это было серьезное понижение в должности. Ему обещали большую зарплату, но деньги мало что значили в Советском Союзе. Ему предоставлялась квартира и машина, но он будет на Украине, вдалеке от центра власти и привилегий.

Хуже всего то, что он будет жить в более чем семистах километрах от Натальи.

Сидя за своим столом, он погрузился в депрессию. С Хрущевым покончено, Димкина карьера пошла на спад, Советский Союз катится вниз, его семейная жизнь с Ниной потерпела крушение, и его отрывают от Натальи, светлого пятна в его жизни. Где он сбился с пути истинного?

В эти дни в баре «На набережной» не так часто выпивали, но в тот вечер он встретился там с Натальей впервые после возвращения из Пицунды. Ее босса Андрея Громыко переворот не затронул, и он остался министром иностранных дел, и она продолжала занимать свое место.

– Хрущев сделал мне подарок на прощание, – сказал ей Димка.

– Какой?

– Сообщил, что Нина крутит любовь с маршалом Пушным.

– Ты веришь в это?

– Полагаю, это стало известно Хрущеву от КГБ.

– А не ошибка ли это?

Димка покачал головой.

– Она призналась. Эта чудная дачка, которую мы получили, забор к забору с дачей Пушного.

– А, понятно. Извини, Димка.

– Кто же сидит с Гришей, когда они в постели?

– Что ты собираешься делать?

– Я не могу особенно возмущаться. Осмелься, я бы завел с тобой роман.

– Не говори так.

На ее лице отразились сменявшие одна другую эмоции: симпатия, грусть, тревога, страстное желание, страх и неуверенность. Нервным движением она откинула назад непослушные волосы.

– Так или иначе, уже слишком поздно, – сказал Димка. – Меня посылают в Харьков.

– Что?

– Я узнал сегодня. Помощником секретаря Харьковского обкома партии.

– Но когда мы увидимся?

– Наверное, никогда.

У нее на глаза навернулись слезы.

– Я не могу жить без тебя, – призналась она.

Димка изумился. Он ей нравился, это он знал, но она никогда не произносила таких слов, даже в ту единственную ночь, которую они провели вместе.

– Что ты имеешь в виду? – задал он несуразный вопрос.

– Я люблю тебя, разве ты не знал?

– Нет, не знал, – ответил он, совершенно сбитый с толку.

– Я уже давно люблю тебя.

– Почему ты мне не говорила?

– Я боялась.

– Кого?

– Моего мужа.

Димка подозревал что-то в этом роде. Он предполагал, хотя не имел доказательства, что Ник ответственен за варварское избиение спекулянта на черном рынке, который пытался обмануть Наталью. Неудивительно, что жена Ника не осмеливалась признаться в любви к другому мужчине. В этом причина изменчивости Натальи от телесной теплоты в один день до холодного равнодушия – в другой.

– Признаться, я тоже побаиваюсь Ника, – сказал он.

– Когда ты уезжаешь?

– Мебельный фургон приедет в пятницу.

– Так скоро!

– На работе меня считают никчемным сотрудником. Они не знают, что от меня ожидать. От меня хотят поскорее отделаться.

Она достала белый носовой платок и вытерла им глаза. Потом она склонилась к нему над столиком.

– Ты помнишь ту комнату со старой царской мебелью?

Он улыбнулся.

– Я никогда не забуду ее.

– А кровать с четырьмя стойками?

– Конечно.

– Она была такой пыльной.

– И холодной.

У Натальи снова изменилось настроение, она стала игривой и будоражащей.

– Что ты вспоминаешь чаще всего?

Ответ возник моментально: ее маленькие груди с большими заостренными сосками. Но он подавил его.

– Ну, давай, говори.

Что ему терять?

– Твои соски, – сказал он, одновременно смутившись и воспылав страстью.

Она засмеялась.

– Хочешь увидеть их снова?

Димка с усилием глотнул. Подыгрывая ей, он произнес:

– Отгадай.

Она неожиданно встала с решительным видом.

– Встретимся там же в семь, – прошептала она и вышла.

* * *

Нина была вне себя от ярости.

– Харьков? – вскричала она. – Что я буду делать в этом сраном Харькове?

Она обычно не сквернословила. Она считала недостойным так выражаться. Она поднялась выше таких привычек. Сорвавшаяся с языка непристойность говорила о силе ее эмоций.

Димка остался невозмутим.

– Я уверен, что местный профсоюз сталелитейщиков предоставит тебе работу.

В любом случае пришло время отправлять Гришу в ясли и устраиваться на работу, что требовалось от советских женщин.

– Я не хочу, чтобы меня ссылали в провинциальный город.

– И я тоже. Ты думаешь, это я вызвался туда ехать?

– Разве ты не видел, что дело идет к этому?

– Да, видел, я даже хотел перейти на другую работу, но потом мне показалось, что от путча отказались, а его только отложили. Естественно, заговорщики сделали все, чтобы я был в неведении.

Она бросила на него решительный взгляд.

– Надо думать, ты провел ночь, прощаясь со своей машинисткой.

– Ты же сказала, что тебе это безразлично.

– Ну хорошо, умник. Когда мы должны уезжать?

– В пятницу.

– Черт. – С рассерженным видом она начала складывать вещи.

В среду Димка разговаривал с дядей Володей о переезде.

– Дело не только в моей карьере, – сказал он. – Я все равно не член правительства. Я хочу доказать, что коммунизм может работать. Но для этого нужны перемены и реформы. А теперь, как мне кажется, мы покатимся назад.

– Мы вернем тебя в Москву, как только сможем, – заверил его Володя.

– Спасибо, – горячо поблагодарил его Димка. На помощь дяди всегда можно было рассчитывать.

– Ты заслуживаешь этого, – тепло проговорил Володя. – Ты умен и расторопен, и у нас нет избытка в таких людях. Жаль, что ты не в моей конторе.

– Я не создан для военной службы.

– Вот послушай. После того, что случилось, ты должен доказать свою преданность упорным трудом, и самое главное – не жалуйся и не просись послать тебя обратно в Москву. Если ты так продержишься пять лет, я начну добиваться твоего возвращения.

– Пять лет?

– Пока я не смогу начать. Менее чем на десять не рассчитывай. Вообще ни на что не рассчитывай. Неизвестно, как Брежнев будет справляться.

Через десять лет Советский Союз скатится к нищете и разрухе, подумал Димка. Но говорить об этом не было смысла. Володя представлял для него не лучший, а единственный шанс.

Димка снова встретился с Натальей в четверг. У нее была рассечена губа.

– Это работа Ника? – сердито спросил Димка.

– Я оступилась на лестнице и упала лицом вниз, – ответила она.

– Не верю.

– Нет, правда, – сказала она. Больше им никогда не увидеться на складе мебели.

В пятницу к Дому правительства подъехал грузовой ЗИЛ-130, и двое рабочих в спецовке начали отвозить на лифте вещи Димки и Нины.

Когда фургон был почти загружен, они устроили себе перерыв. Нина приготовила им бутерброды и чай. Зазвонил телефон, и вахтер снизу сообщил:

– Прибыл посыльный из Кремля, должен вручить лично.

– Пусть поднимается, – сказал Димка.

Двумя минутами позже в дверях появилась Наталья в норковом манто бледно-палевого цвета. С рассеченной губой она выглядела как низвергнутая богиня.

Димка непонимающе уставился на нее. Потом он взглянул на Нину.

Она поймала его виноватый взгляд и метнула злобный взгляд на Наталью. Димка подумал, что сейчас две женщины набросятся друг на друга. Он приготовился вмешаться.

Нина скрестила руки на груди.

– Это и есть твоя машинисточка, Димка? – спросила она.

Что он мог ответить? Да? Нет? Она моя любовница?

Наталья держала себя вызывающе.

– Я не машинисточка, – возмутилась она.

– Не суетись, – сказала Нина. – Я точно знаю, кто ты.

Как не знать, если она спала с толстым старым маршалом, чтобы получить дачу, подумал Димка, но ничего не сказал.

У Натальи появилось высокомерие во взгляде. Она передала Димке конверт, по виду предназначенный для официальных корреспонденций.

Димка вскрыл его. Письмо было от Алексея Косыгина, экономиста, известного своими реформаторскими взглядами. Несмотря на свои радикальные идеи, он пользовался большим влиянием. В правительстве Брежнева он был назначен председателем Совета Министров.

У Димки подпрыгнуло сердце. Ему предлагали работу помощника у Косыгина – здесь в Москве.

– Как тебе это удалось? – спросил он Наталью.

– Длинная история.

– Ну, спасибо.

Он хотел обнять и поцеловать ее, но сдержался. Повернувшись к Нине, он сказал:

– Я спасен. Я могу остаться в Москве. Наталья устроила меня на работу у Косыгина.

Две женщины смотрели друг на друга ненавидящим взглядом. Никто не знал, что сказать.

После длинной паузы один из грузчиков произнес:

– Значит, нам разгружать вещи?

* * *

Рейсом «Аэрофлота» Таня отправилась в Сибирь. По пути в Иркутск комфортабельный реактивный Ту-104 сделал посадку в Омске. Ночной полет длился восемь часов, и все это время она дремала.

Официально у нее было задание ТАСС. Неофициально она собиралась разыскать Василия.

Две недели до этого Даниил Антонов подошел к ее столу и потихоньку отдал ей машинописный текст «Во власти стужи».

– «Новый мир» все-таки не может напечатать это, – сказал он. – Брежнев запретил. Ортодоксия – нынешний лозунг.

Таня убрала листы в ящик стола. Она разочаровалась, но была наполовину к этому готова.

– Ты помнишь статьи, которые я написала три года назад о жизни в Сибири? – спросила она.

– Конечно, – ответил он. – Это была одна из наиболее популярных серий, подготовленных нами. Она вызвала волну заявлений от семей, желающих поехать туда.