Текст книги "Граница вечности"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 75 страниц)

Глава третья

Валли Франк играл на рояле в гостиной наверху. Это был настоящий «Стенвей», и отец Валли заботился о том, чтобы инструмент был всегда настроен для бабушки Мод. Валли играл по памяти рефрен песни Элвиса Пресли: «Смертная тоска». Он был в тональности до-мажор и поэтому исполнялся достаточно просто.

Бабушка Мод читала некрологи в «Берлингер цайтунг». В свои семьдесят лет она не утратила своей стройности и прямой осанки. На ней было темно-синее кашемировое платье.

– Ты хорошо играешь эту вещицу, – сказала она, не отрываясь от газеты. – У тебя мой слух и мои зеленые глаза. Твой дед Вальтер, в честь кого ты был назван, никогда не мог сыграть регтайм, царствие ему небесное. Я пыталась учить его, но все напрасно.

– Ты играла регтайм? – удивился Валли. – Я никогда не слышал, чтобы ты играла что – нибудь, кроме классики.

– Регтайм спас нас от голода, когда твоя мать была ребенком. После Первой мировой войны я играла в клубе под названием «Нахтлебен» здесь, в Берлине. Мне платили миллионы марок за ночь, но этого едва хватало, чтобы купить хлеб. Но иногда мне давали чаевые в иностранной валюте, и мы могли хорошо жить целую неделю на два доллара.

– Вот это да! – Валли не мог представить себе, чтобы его седовласая бабушка играла на пианино за чаевые в ночном клубе.

В комнату вошла сестра Валли. Лили была почти на три года младше, и сейчас он не знал, как к ней относиться. Потому что, насколько он себя помнил, она стояла ему поперек горла, как мальчишка младшего возраста, только еще глупее. Однако спустя некоторое время она стала более разумной, а у некоторых ее подруг появились груди, что создавало трудности.

Он отвернулся от рояля и взял гитару. Он купил ее год назад в Западном Берлине в ломбарде. Ее, вероятно, сдал американский солдат под залог, который так и не вернул. На ней имелось фирменное клеймо «Мартин», и, хотя она была дешевая, Валли казалось, что это очень хороший инструмент. Он считал, что ни владелец ломбарда, ни солдат недооценивали ее.

– Послушай это, – сказал он Лили и запел багамскую мелодию «Все мои испытания» со словами на английском языке. Ее слышал ее на западных радиостанциях – она была популярна у американских фольклорных групп. Минорные аккорды делали ее меланхоличной песней, и ему нравились грустно звучавшие переборы, которые он сочинил.

Когда он закончил, бабушка Мод посмотрела поверх газеты и сказала по – английски:

– У тебя совершенно ужасный акцент, дорогой Валли.

– Извини.

Она перешла на немецкий.

– Но поешь ты хорошо.

– Спасибо. – Валли повернулся к Лили. – А ты что скажешь о песне?

– Она грустная, – ответила сестра. – Может быть, она мне больше понравится, если я послушаю ее несколько раз.

– Плохо, – огорчился он. – Я хочу исполнить ее сегодня вечером в «Миннезингере». – Этот фольклорный клуб, название которого означает «трубадур», находился поблизости от Курфюрстендамм в Западном Берлине.

– Ты будешь выступать в «Миннезингере»? – удивилась Лили.

– Это особый случай. Они проводят конкурс. Выступить может кто угодно. Победитель получит шанс выступать регулярно.

– Я не знала, что клубы устраивают такие конкурсы.

– Обычно не устраивают. Это первый раз.

– Тебе нужно подрасти, чтобы посещать такие заведения, – заметила бабушка.

– Ты права, но я уже бывал там.

– Валли выглядит старше своих лет, – сказала Лили.

– Гм.

Лили обратилась к Валли:

– Ты никогда не пел со сцены. Ты волнуешься?

– Еще бы!

– Тебе бы спеть что – нибудь веселое.

– Думаю, что ты права.

– А как насчет «Эта земля – твоя земля»? Мне нравится эта песня.

Валли запел, а Лили стала ему подпевать.

В это время вошла их старшая сестра Ребекка. Валли обожал ее. После войны, когда их родители работали не покладая рук, чтобы прокормить семью, они часто оставляли Валли и Лили на Ребекку. Она была как вторая мать, только не такая строгая.

И мужества ей не занимать! Он с ужасом смотрел, как она выбросила в окно макет из спичек, сделанный ее мужем. Валли недолюбливал Ганса и в тайне радовался, когда он ушел.

Все соседи сплетничали, что Ребекка, сама того не зная, вышла замуж за офицера Штази. Валли сразу приобрел вес в школе: до этого никто не мог представить себе, что семья Франков чем – то отличается от других. Особенно девочки были потрясены тем, что все, что говорилось и делалось в его доме, доносилось в полицию почти целый год.

Хотя Ребекка была сестрой Валли, он не мог не видеть, что она бесподобна. У нее была великолепная фигура, а прелестное лицо выражало доброту и силу. Но сейчас она выглядела так, как будто кто – то умер. Он перестал играть и спросил:

– Что случилось?

– Меня уволили с работы, – сказала она.

Бабушка Мод положила газету.

– Что за чушь? – не сдержался Валли. – Мальчики в школе говорят, что ты у них лучшая учительница.

– Я знаю.

– Почему же тебя уволили?

– Я думаю, это месть Ганса.

Валли вспомнил реакцию Ганса, когда тот увидел, как разлетелся его макет, как тысячи спичек лежали, разбросанные на мокром асфальте. «Ты пожалеешь об этом», – завопил Ганс, глядя вверх через струи льющегося дождя. Валли подумал тогда, что это пустые угрозы, но потом сообразил, что агенту тайной полиции ничего не стоит выполнить такую угрозу: «Ты и твоя семья», – выкрикнул Ганс, и это проклятье распространялось и на Валли. Он вздрогнул.

Бабушка Мод сказала:

– Разве они не испытывают острую потребность в учителях?

– Бернд Гельд в отчаянии, – пояснила Ребекка. – Но он получил указание сверху.

– Что ты будешь делать? – спросила Лили.

– Найду другую работу. Это не будет трудно. Бернд дал мне блестящую характеристику. И в каждой школе Восточной Германии не хватает учителей, потому что многие уехали на Запад.

– Тебе тоже надо ехать на Запад, – заметила Лили.

– Нам всем нужно ехать на Запад, – поспешил поделиться своим мнением Валли.

– Мама не поедет, ты же знаешь, – возразила Ребекка. – Она говорит, мы должны решать свои проблемы, а не бежать от них.

Вошел отец Валли в темно-синем костюме с жилетом, старомодном, но элегантном.

– Добрый вечер, Вернер, дорогой, – обратилась к нему бабушка Мод. – Ребекке нужно выпить чего – нибудь, ее уволили с работы. – Бабушка часто говорила, что кому – то нужно выпить. Тогда она тоже выпивала рюмочку за компанию.

– Я знаю про Ребекку, – коротко сказал отец. – Я разговаривал с ней.

Он был не в духе, а как могло быть иначе, если ему предстоял неприятный разговор с тещей, которую он любил и которой восхищался. А Валли недоумевал, что могло так расстроить старика.

Вскоре ему все стало ясно.

– Пойдем ко мне в кабинет, Валли, – сказал отец. – Я хочу с тобой поговорить.

Через двойную дверь он вышел в маленькую гостиную, сок жившую ему рабочей комнатой. Валли пошел за ним. Отец сел за письменный стол. Валли знал, что ему полагается стоять.

– Месяц назад мы беседовали с тобой о курении, – заговорил отец.

Валли сразу почувствовал себя виноватым. Он начал курить, чтобы выглядеть старше, но ему это понравилось, и теперь стало привычкой.

– Ты обещал бросить, – напомнил отец.

По мнению Валли, отца не касалось, курит он или нет.

– Ты бросил?

– Да, – соврал Валли.

– Но то, что остается запах, ты знаешь?

– В общем – то, да.

– Я сразу заметил, что от тебя пахнет, как только вошел в гостиную.

Валли почувствовал, что оказался в глупом положении. Его поймали на детской лжи. Это не очень способствовало дружескому расположению к отцу.

– Значит, ты не бросил.

– Зачем тогда спрашивать? – Валли не понравился раздраженный тон в его голосе.

– Я надеялся услышать от тебя правду.

– Ты надеялся подловить меня.

– Понимай как хочешь. У тебя сейчас в кармане, наверное, есть пачка.

– Есть.

– Положи ее на мой стол.

Валли достал пачку из кармана брюк и со злостью бросил ее на стол. Отец взял ее и небрежно швырнул в выдвижной ящик. Это были сигареты «Лаки страйк», не худшая в Восточной Германии, к тому же пачка была почти полная.

– Ты будешь по вечерам оставаться дома в течение месяца, – сказал отец. – По крайней мере, ты не будешь ходить по кафе, где играют на банджи и курят.

От отчаяния, охватившего Валли, у него защемило в животе. Он старался изо всех сил оставаться спокойным и не терять головы.

– Это не банджи, а гитара, и я никак не могу оставаться дома целый месяц.

– Не говори глупости, будешь делать как я сказал.

– Хорошо, – в отчаянии сказал Валли. – Только не сегодня.

– Начиная с сегодня.

– Но я должен вечером идти в «Миннезингер».

– Как раз в такое заведение я не хочу, чтобы ты ходил.

Невыносимый старикан!

– Я буду оставаться дома целый месяц, но с завтрашнего дня, пойдет?

– Условия твоего карантина не будут приводиться в соответствие с твоими планами. В противном случае, он не достигнет своей цели, состоящей в том, чтобы доставить тебе неудобства.

Сейчас, когда отец в таком дурном расположении духа, он останется непоколебимым в своем решении, но Валли был в таком отчаянии, что продолжал стоять на своем:

– Ты не понимаешь, сегодня я выступаю на конкурсе в «Миннезингере» – это уникальная возможность.

– Твое наказание не будет откладываться, чтобы позволить тебе играть на банджо.

– Это гитара, бестолковый старый глупец! Гитара! – пошел в наступление Валли.

Три женщины в соседней комнате, очевидно, все слышали и посмотрели на него широко раскрытыми глазами, когда он появился в дверях.

– Валли, – укоризненно произнесла Ребекка.

Он схватил гитару и выскочил из комнаты.

Когда он сбегал по лестнице, у него не было никакого плана, лишь гнев переполнял его. Но оказавшись перед парадной дверью, он уже знал, что делать. Сжимая гитару в руке, он вышел из дома и хлопнул дверью так, что задолжал весь дом.

Открылось верхнее окно, и до него донесся голос отца:

– Вернись, ты слышишь меня? Вернись сию минуту, или тебе будет хуже.

Валли продолжал удаляться от дома.

Сначала его просто одолевал гнев, но потом он вдруг оживился. Он не послушал отца и даже назвал его бестолковым старым глупцом! Он держал путь на запад, идя легкой походкой. Но вскоре его эйфория стала проходить, и он задумался о последствиях. Отец серьезно относился к непослушанию. Он командовал своими детьми и рабочими и требовал, чтобы они слушались и подчинялись. Но что он сделает? Валли уже вырос из того возраста, когда его можно было отшлепать. Сегодня отец попытался не пускать его из дома, словно это была тюрьма, но у него ничего не вышло. Иногда отец грозился забрать его из школы и заставить работать на производстве, но Валли считал это пустой угрозой: отцу не понравилось бы, чтобы обиженный подросток болтался по его любимому заводику. Все-таки у Валли было чувство, что старик что-нибудь придумает.

Улица, по которой он шел, на перекрестке переходила из Восточного Берлина в Западный. На углу, покуривая, стояли трое восточногерманских полицейских. Они имели право остановить любого, кто пересекал невидимую границу. Но разговаривать с каждым они не имели возможности, потому что тысячи людей ежедневно переходили туда и обратно, в том числе Grenzänger, жители Восточного Берлина, которые работали на Западе ради более высокой зарплаты, выплачиваемой в ценившихся немецких марках. Отец Валли был Grenzänger, но он работал не на зарплату, а чтобы получить прибыль. Сам Валли по крайней мере раз в неделю переходил границу, чтобы с друзьями пойти в Западной Берлине в кино, где показывали американские фильмы с эротикой и насилием, более увлекательные, чем поучительные басни коммунистического кинематографа.

На деле полицейские останавливали каждого, кто привлекал их внимание. Если границу пересекала целая семья – родители с детьми да еще с багажом, их останавливали обязательно из подозрения, что они намереваются эмигрировать на Запад. Еще полицейские любили цепляться к подросткам, особенно к тем, которые одевались по западной моде. Многие молодые люди в Восточном Берлине были членами различных неформальных групп, которые отвергали принципы, навязываемые правящей верхушкой: «техасские ребята», «любители джинсов», «общество поклонников Элвиса Пресли» и другие. Они ненавидели полицию, и полиция ненавидела их.

Валли был в обычных черных брюках, белой майке с короткими рукавами и светло-коричневой ветровке. Ему казалось, что он держится непринужденно, немного как Джеймс Дин, но не как член какой-нибудь группировки. Однако гитара могла привлечь к нему внимание. Это был основной символ так называемой «американской культуры» – даже хуже, чем комикс о Супермене.

Он перешел улицу, стараясь не смотреть на полицейских. Краем глаза он заметил, что один из них как будто смотрит на него. Но никто ему ничего не сказал, никто его не остановил, он прошел в свободный мир.

Он сел на трамвай, идущий по южной стороне парка до Курфюрстендамм. Лучшее в Западном Берлине то, думал он, что все девушки носят чулки.

Он держал путь в клуб «Миннезингер», помещавшийся в подвале на улице недалеко от Курфюрстендамм, где подавали некрепкое пиво и копченые сосиски с приправой в продолговатой булочке. Он пришел рано, но кафе уже заполнялось посетителями. Валли поговорил с молодым владельцем клуба Данни Хаусманом и внес свое имя в список конкурсантов. Он купил кружку пива, и никто не спросил, сколько ему лет. В зале было полно парней, как он, с гитарами, почти столько же девушек и немного людей старшего возраста.

Часом позже начался конкурс. Каждый номер включал в себя две песни. Некоторые исполнители были безнадежными новичками, бренчавшими простые мелодии, но, к ужасу Валли, кое-кто из гитаристов был более искусен, чем он. Большинство подражали американским артистам и заимствовали репертуар. Трое мужчин, одетых как «Кингстонское трио», пели «Том Дулей», а девушка с длинными черными волосами играла на гитаре и пела «Дом восходящего солнца» точно как Джоан Баэз. Ей громко аплодировали.

Пожилая пара в вельветовых брюках встала и исполнила песню на деревенскую тему под названием «I’m Märzen der Bauer» под аккомпанемент аккордеона. Это была фольклорная музыка, но не та, которую хотела слышать эта аудитория. Их проводили шуточными возгласами. Что поделаешь – они были старомодными.

В то время как Валли с нетерпением ждал своей очереди, к нему подошла миловидная девушка. Так с ним часто случалось. Он думал, что он не красив собой, потому что у него широкие скулы и миндалевидные глаза, словно он наполовину японец. Но многие девушки считали, что он привлекателен. Девушка, подошедшая к нему, представилась Каролин. Он выглядела на год или на два старше Валли. У нее были длинные прямые светлые волосы с пробором посередине, обрамляющие овальное лицо. Сначала он подумал, что она, как и все другие, исполнительница народной музыки, но ее широкая улыбка заставила его сердце екнуть.

Она сказала:

– Я собиралась принять участие в конкурсе вместе с братом, который должен был играть на гитаре, но он подвел меня. Не мог бы ты выступить со мной?

Первым желанием Валли было отказаться. Его репертуар состоял из песенных соло и никаких дуэтов. Но Каролин была обворожительна, и он искал причину продолжить с ней разговор.

– Ну тогда нам нужно репетировать, – засомневался он.

– Мы могли бы отойти в сторону. Какие песни ты хотел исполнять?

– «Все мои испытания» и «Эта земля – твоя земля».

– А как насчет «Noch Einen Tanz»?

Эта песня не входила в репертуар Валли, но он знал мелодию, и ее легко было играть.

– Я никогда не думал о шуточной песне, – признался он.

– Она понравится публике. Ты бы мог петь мужскую партию, где он говорит ей, чтобы она шла к больному мужу, а потом я бы запела: «Еще один танец», а последнюю строку мы спели бы вместе.

– Давай попробуем.

Они вышли из клуба. Было раннее лето, и поэтому еще было светло. Они сели на пороге и начали играть. У них неплохо получалось, и на последнем куплете Валли подпевал ей.

У Каролин было чистое контральто, которое, как ему показалось, могло звучать захватывающе, и он предложил следующим номером исполнить грустную песню для контраста. «Все мои испытания» она отвергла, сказав, что это чересчур унылая вещица, но ей понравилась медленная спиричуэл «И в этом будет лишь моя вина». И когда они пропели ее дуэтом, у Валли мурашки побежали по спине.

Американский солдат, входивший в клуб, улыбнулся им и сказал по – английски:

– Ну и ну, они точь-в-точь близнецы Бобси.

Карролин засмеялась и сказала Валли:

– Мне кажется, мы очень похожи друг на друга: светлые волосы, зеленые глаза. А кто такие близнецы Бобси?

Валли не заметил, какого цвета у нее глаза, но он был польщен, что она обратила внимание на его.

– Я никогда не слышал о них, – ответил он.

– Все равно как название дуэта это звучит неплохо. Как «Братья Эверли».

– Нам нужно название?

– Конечно, если мы победим.

– Хорошо, давай вернемся. Должно быть, подходит наша очередь.

– И еще, – попросила она его. – Когда мы будем петь «Еще один танец», давай смотреть друг на друга и улыбаться.

– Идет.

– Словно мы влюбленная парочка. На сцене это будет здорово.

– Ну конечно. – Улыбаться Каролин, будто она любимая девушка, – это очень просто.

Когда они вернулись в клуб, какая – то блондинка бренчала на гитаре и исполняла песню «Товарный поезд». Она была не такой красивой, как Каролин, но по – своему хороша собой. Следующим выступил гитарист, который виртуозно исполнил блюз со сложными переборами. Затем Данни Хаусман объявил Валли.

Он весь напрягся, увидев перед собой публику. У большинства гитаристов были красивые кожаные ремни, но Валли никогда не думал обзавестись таким ремнем, и его инструмент висел на шее на простом шнуре. Сейчас ему вдруг захотелось иметь ремень.

– Добрый вечер, – обратилась к слушателям Каролин. – Мы «Близнецы Бобси».

Валли сыграл аккорд и запел, и ему почему – то уже не хотелось иметь ремень. Песня была в ритме вальса, и он весело наигрывал ее. Каролин стала изображать легкомысленную девицу, а Валли – чопорного прусского лейтенанта.

Зал смеялся.

С Валли вдруг случилось что-то странное. В зале, где собралось человек сто, слышались всего – то одобрительные общие смешки, но у него появилось чувство, которое он не испытывал раньше, чувство, похожее на легкое головокружение, как от сигареты при первой затяжки.

Люди засмеялись еще несколько раз, а в конце, к радости Валли, громко зааплодировали.

– Мы им понравились, – восторженно прошептала Каролин.

Валли начал исполнять «И в этом будет лишь моя вина», защипывая струны, чтобы усилить грустное драматическое звучание седьмой струны, и слушатели затихли. Каролин сменила роль и теперь представлялась страдающей падшей женщиной. Валли наблюдал за публикой. Никто не разговаривал. Одна женщина смахнула слезу, и он подумал, не переживала ли она когда – нибудь то, о чем пела Каролин.

Реакция в виде молчаливого внимания была даже лучше, чем смех.

Взрыв аплодисментов в конце перекрывали возгласы «Браво!», «Бис!».

По правилам конкурса можно было исполнять только две песни, поэтому Валли и Каролин сошли со сцены, несмотря на требования публики, но Хаусман предложил им вернуться. Они не репетировали третью песню и в растерянности смотрели друг на друша Тогда Валли спросил:

– Ты знаешь «Эта земля – твоя земля»?

И Каролин кивнула.

Публика подхватила песню, поэтому Каролин запела громче, и Валли удивился силе ее голоса Он пел в высокой тональности, и их два голоса покрывали звук толпы.

Когда наконец они сошли со сцены, он чувствовал себя окрыленным. Глаза Каролин горели огнем.

– У нас здорово получилось. Лучше, чем с моим братом.

– У тебя есть сигареты? – спросил Валли.

Оставшийся час до конца конкурса они сидели вместе и курили.

– Я думаю, мы лучше всех, – сказал Валли.

Каролин была более осторожной.

– Им понравилась блондинка, которая пела «Товарный поезд», – возразила она.

Наконец, объявили результаты.

– «Близнецы Бобси» на втором месте.

Победительницей стала девушка, подражавшая Джоан Баэз.

Валли возмутился:

– Да она совсем не умеет играть.

Каролин более реалистично смотрела на вещи.

– Людям нравится Джоан Баэз.

Публика начала расходиться, и Валли и Каролин направились к выходу. Валли чувствовал себя подавленным. У двери их остановил Данн Хаусман. Этот молодой человек лет двадцати с небольшим был одет по – современному просто: черный свитер и джинсы.

– Не могли бы вы в следующий понедельник выступить с получасовой программой? – спросил он.

Валли от неожиданности лишился дара речи, а Каролин сразу ответила:

– Конечно.

– Но победительницей стала подражательница Джоан Баэх, – выпалил Валли, но тут же спохватился: зачем я спорю?

Данни сказал:

– Похоже, что в вашем исполнении готовы слушать не один и не два номера. У вас в репертуаре найдется достаточно песен, чтобы выступить дольше?

Валли опять заколебался, но Каролин снова улучила момент:

– К понедельнику будут, – сказала она.

Вадди вспомнил, что отец собрался не выпускать его из дома по вечерам в течение месяца, и решил не упоминать об этом.

– Спасибо, – стал заканчивать разговор Данни. – Вы выйдете в числе первых в восемь тридцать. Будьте здесь к семи тридцати.

В радостном, приподнятом настроении они вышли на освещенную улицу. Валли не представлял, как быть с отцом, но он с оптимизмом думал, что все образуется.

Как оказалось, Каролин тоже жила в Восточном Берлине. Они сели на автобус и стали обсуждать, с какими песнями будут выступать на следующей неделе. Они оба знали много народных песен.

Выйдя из автобуса, они направились в парк. Каролин нахмурилась и сказала:

– За нами кто-то идет.

Валли оглянулся. В тридцати или сорока шагах позади них шел мужчина в кепке и курил.

– И что из того?

– А в «Миннезингере» его не было?

Человек, шедший за ними, старался не встречаться взглядом с Валли, хотя тот какое – то время не спускал с него глаз.

– Кажется нет, – сказал Валли. – А тебе нравятся «Братья Эверли»?

– Да.

Валли начал наигрывать на гитаре, висевшей у него на шее на шнуре, песню «Мне остается лишь мечтать». Каролин охотно подхватила. Они пели вместе, пока шли по парку. Потом они запели хит Чака Берри «Я вернулся в США».

Когда они во весь голос выводили рефрен «Я так рад, что живу в США», Каролин вдруг остановилась и сказала: «Тихо!» Валли понял, что они дошли до границы, и увидел трех полицейских под уличным фонарем, недоброжелательно смотревших на них.

Он моментально замолк и подумал, не слишком ли поздно они перестали петь.

Один из полицейских был сержантом, и он смотрел мимо Валли. Юноша оглянулся и увидел, что человек в кепке чуть заметно кивнул. Сержант шагнул навстречу Валли и Каролин и сказал: «Документы». Человек в кепке что-то передал по рации.

Валли нахмурился. Каролин, должно быть, была права: за ними кто – то следил.

Не стоит ли за всем этим Ганс, подумал он.

Неужели он настолько низок и мстителен? Да, может быть.

Сержант взглянул на удостоверение личности Валли и сказал:

– Тебе только пятнадцать. В это время ты должен сидеть дома.

Валли решил придержать язык, Какой смысл с ними спорить?

Сержант посмотрел на удостоверение Каролин и сказал:

– Тебе семнадцать лет. Что ты делаешь с этим ребенком?

Валли вспомнил ссору с отцом и сердито ответил:

– Я не ребенок.

Сержант не обратил на него внимания.

– Ты могла бы погулять со мной, – сказал он Каролин. – Я настоящий мужчина.

Двое других полицейских понимающе засмеялись.

Каролин промолчала, но сержант продолжал наседать.

– Ну так как?

– Вы не в своем уме, – спокойно ответила Каролин.

Сержант возмутился.

– Ты грубишь, девочка.

Валли замечал такое за некоторыми мужчинами. Если девушка давала им от ворот поворот, то они начинали злиться, а любой другой ответ воспринимался ими как обнадеживающий знак. Что делать женщинам в такой ситуации?

Каролин сказала:

– Верните мое удостоверение, пожалуйста.

Сержант спросил:

– Ты девственница?

Каролин покраснела.

Двое других полицейских снова захихикали.

– В удостоверении личности у женщин это должно указываться, – продолжал сержант. – Девственница она или нет.

– Прекратите, – вмешался Валли.

– Я обращаюсь вежливо с девственницами.

Валли кипел от негодования.

– Эта форма не дает вам права приставать к девушкам.

– Неужели? – Сержант не собирался отдавать им их удостоверения.

В этот момент подъехал светло – коричневый «трабант—500», и из него вышел Ганс Гофман. Валли почувствовал страх. Как он мог попасть в такую историю? Он всего – то и сделал, что пел в парке.

Ганс подошел и сказал:

– Покажи – ка мне то, что у тебя висит на шее.

Валли собрался с духом и спросил:

– Зачем?

– Я подозреваю, что она используется для контрабанды империалистической пропаганды в Германскую Демократическую Республику. Давай сюда.

Гитара была настолько ценной, что Валли не спешил подчиняться, хотя ужасно перепугался.

– А если я не отдам, – спросил он, – меня арестуют?

Сержант потер костяшки правой руки ладонью левой.

Ганс сказал:

– Вероятно.

Валли в страхе снял шнур с шеи и отдал гитару Гансу.

Тот взял ее в руки, словно намереваясь играть на ней, ударил по струнам и запел по-английски: «Ты собака, и ничто иное». Все полицейские истерически захохотали.

Похоже, даже полицейские слушали поп – музыку по радио.

Ганс просунул руку под струны и попытался прощупать, нет ли чего-нибудь внутри.

– Осторожно, – воскликнул Валли.

Верхняя струна со звоном лопнула.

– Это нежный музыкальный инструмент, – в отчаянии проговорил Валли.

Из-за струн Ганс не мог дальше просунуть руку.

– У кого – нибудь есть нож? – спросил он.

Сержант засунул руку в куртку и достал нож с широким лезвием, который, как предположил Валли, не был табельным оружием.

Ганс попытался обрезать струны лезвием, но они оказались прочнее, чем он думал. Ему удалось перерезать вторую и седьмую струны, но более толстые не поддавались.

– Внутри ничего нет, – взмолился Валли. – Это очевидно, потому что она не тяжелая.

Ганс посмотрел на него, улыбнулся, а потом острием ножа сильно ударил по резонатору у основания грифа.

Лезвие пронзило дерево, и Валли вскрикнул от боли.

Довольный такой реакцией, Ганс продолжил всаживать нож в гитару. Поверхность резонатора ослабла, и натянутые струны вырвали гриф с частью искромсанной древесины из корпуса инструмента. Ганс довершил ломку, вскрыв внутреннюю часть, как пустой гроб.

– Никакой пропаганды, – сообщил он. – Поздравляю, за тобой вины нет.

Он отдал разломанную гитару Валли, и тот взял ее.

Сержант с ухмылкой отдал им удостоверения личности.

Каролина взяла Валли за руку и потянула за собой.

– Давай уйдем скорее отсюда, – негромко произнесла она.

Валли позволил увести себя. Он не представлял, куда идет, и не переставая плакал.