Текст книги "Хроники Кадуола"
Автор книги: Джек Холбрук Вэнс
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 99 страниц)
Во второй половине следующего дня Глоуэн снова посетил тюрьму. Зайдя в камеру, он обнаружил Флоресте, сгорбившегося за столом над книгой в изящном розовом кожаном переплете. Флоресте оторвался от чтения с явным недовольством: «Что тебе еще нужно?»
«То же, что и раньше».
«Боюсь, что ничем не могу тебе помочь. У меня осталось очень мало времени, и мне нужно заняться своими собственными делами». Флоресте вернулся к чтению книги и, по-видимому, забыл о присутствии Глоуэна. Глоуэн подошел к столу и сел на стул напротив Флоресте.
Прошло несколько секунд. Нахмурившись, Флоресте поднял глаза: «Ты все еще здесь?»
«Я только что пришел».
«Ты пробыл здесь достаточно долго. Как видишь, я занят – время не ждет».
«Вы должны принять определенное решение. Что вы можете сказать?»
Флоресте печально рассмеялся: «Все важные решения уже приняты, и самым определенным образом».
«Что будет с новым Орфеумом?»
«Работы продолжит комитет финансирования изящных искусств. Его возглавляет Скеллана Лаверти; я ее знаю уже много лет, она беззаветно предана делу. Она принесла мне одну из моих любимых книг. Тебе она известна?»
«Вы не показали мне обложку».
«Это «Стихи безумного Наварта». Его песни не перестают звучать в уме».
«Мне знакомы некоторые из его стихотворений».
«Гмм! Я удивлен! Ты производишь впечатление... ну, не сказать, чтобы тупицы, но довольно-таки неотесанного парня».
«У меня другое представление о себе. Я позволяю себе некоторую настойчивость только потому, что меня беспокоит судьба моего отца».
«Лучше поговорим о Наварте. Вот просто восхитительный отрывок! Поэт замечает лицо в толпе – на какое-то мгновение – но второй раз его уже не увидишь, оно исчезло. Это лицо преследует Наварта несколько дней, и наконец он дает волю своему воображению в нескольких десятках чудесных четверостиший, диковатых и судьбоносных, пульсирующих ритмом. Каждое заканчивается рефреном:
«Так жизнь ее пройдет – и так она умрет —
И ветер времени следы ее сотрет»».
«Очень мило, – кивнул Глоуэн. – Вы полагаете, что я сюда пришел, чтобы вы читали мне стихи?»
Флоресте надменно поднял брови: «Это привилегия, а не обязанность!»
«Я хочу выяснить, что случилось с моим отцом. Судя по всему, вы это знаете. Не понимаю, из каких соображений вы продолжаете водить меня за нос».
«Не пытайся меня понять! – заявил Флоресте. – Я сам затрудняюсь в понимании своих соображений. Прошу обратить особое внимание на множественное число».
«Скажите мне, по меньшей мере, знаете ли вы наверняка, что случилось? Да или нет?»
Флоресте задумчиво погладил подбородок. «Информация – ценный товар, нередко отличающийся сложностью структуры, – произнес он наконец. – Зерна информации дают неожиданные всходы, ими нельзя разбрасываться, как конским дерьмом по свежевспаханному полю. Знание – сила! Тебе не мешало бы запомнить этот афоризм».
«Вы так и не ответили. Вы вообще собираетесь мне что-нибудь сообщить?»
Тон Флоресте стал еще более назидательным: «Я сообщу тебе вот что – слушай внимательно! Совершенно очевидно, что нашей Вселенной свойственна утонченная, можно даже сказать, чувствительная до трепета природа. Ничто не движется, ничто не происходит, не вызывая другие движения, последствия, расходящиеся волны. Изменение неотвратимо в структуре космоса, и даже Кадуол с его Хартией не может избежать изменений. Ах, прекрасный Кадуол! Какие ландшафты, сколько плодородных земель! Луга ярко зеленеют под солнечным светом, приглашая всех и каждого, существ великих и малых, наслаждаться жизнью по-своему. Жвачные животные могут пастись, птицы могут летать. а люди могут петь свои песни и танцевать свои танцы в мире и гармонии. Так оно и должно быть, если каждый будет довольствоваться своей долей и делать то, что считает нужным. Таково представление многих благородных людей о будущем на этой планете и во всей Ойкумене».
«Вполне возможно. Так где же мой отец?»
Флоресте сдвинул брови и сделал нетерпеливый жест рукой: «Неужели ты настолько туп? И почему нужно кричать мне в ухо? Ты разделяешь идеалы, о которых я только что говорил?»
«Нет».
«А Бодвин Вук?»
«Нет, Бодвин Вук тоже так не считает».
«А твой отец?»
«И мой отец тоже. По сути дела, на станции Араминта так не считает почти никто».
«Что ж, многие люди – и не только на станции Араминта – руководствуются более прогрессивными представлениями. Но я уже сказал более чем достаточно, и тебе пора идти».
«Как вам будет угодно, – согласился Глоуэн. – До свидания».
Глоуэн покинул тюрьму и весь остальной день занимался своими делами. Следующее утро он тоже провел, проверяя различные документы. После полудня он решил пообедать в «Старой беседке», и там его нашел Бодвин Вук.
«Ты где прячешься? – поинтересовался директор отдела расследований. – Тебя повсюду ищут!»
«Видимо, никто не догадался заглянуть в архив. Кому я срочно понадобился?»
«Флоресте на стену лезет от возбуждения. Он требует, чтобы тебя к нему привели сию же минуту».
Глоуэн встал: «Я к нему зайду».
Пройдя по мосту над рекой, Глоуэн направился к тюрьме. «Наконец-то ты явился!» – приветствовал его Марк Диффин.
«Просто удивительно, что Флоресте жаждет меня видеть. Еще вчера он не мог дождаться моего ухода».
«Предупреждаю: утром у него было много неприятностей, и он раздражен до крайности».
«Каких неприятностей?»
«Сначала пришел Намур, и они друг на друга разорались. Я уже собирался вмешаться, но Намур убежал, хлопнув дверью. Он был темнее тучи, что на него не похоже. Потом явилась Скеллана Лаверти. Она снова довела Флоресте до белого каления, после чего он стал кричать, чтобы тебя привели как можно скорее».
«Кажется, я знаю, что его раздражает, – заметил Глоуэн. – Думаю, мне удастся его немного успокоить».
Марк Диффин открыл дверь камеры и заглянул внутрь: «Пришел Глоуэн Клатток».
«Давно пора! Пусть заходит!»
Флоресте стоял у стола, красный от гнева: «Твоя наглость превосходит всякие представления! Как ты смеешь препятствовать исполнению моей последней воли?»
«Вы имеете в виду мой вчерашний разговор со Скелланой Лаверти?»
«Вот именно! На мои деньги наложен арест! И ей сообщили, что ты получишь возмещение на сумму, которая просто в голове не укладывается! Все наши планы – коту под хвост!»
«Я вам несколько раз объяснял, но вы не слушали».
«Естественно! Я принял твои слова за пустые угрозы неоперившегося юнца, каковым ты и являешься».
«Объясню еще раз. В обмен на информацию я не буду предъявлять обвинения. Это очень просто понять, не правда ли?»
«Я не согласен, и все это не просто! Ты заставляешь меня делать выбор между двумя совершенно неприемлемыми вариантами! Ты это понимаешь?»
«Нет, не понимаю».
«А тебе и не нужно понимать. Достаточно принять мои заверения в том, что это именно так».
«Предпочитаю принять миллион сольдо, переведенных с вашего счета».
Флоресте огорченно прислонился к краю стола: «Ты превращаешь в пытку последние часы моей жизни!»
«Предоставьте мне требуемую информацию, и проблема исчезнет».
Флоресте сжал кулаки и ударил одним кулаком по другому: «Как я могу тебе доверять?»
«Когда вы сообщите мне все, что знаете, мне придется положиться на ваши слова. А вам придется положиться на меня».
Флоресте устало вздохнул: «У меня не остается другого выхода, и ты, по-видимому, честный человек, хотя и жестокий».
«Так как же? Да или нет?»
«Что именно ты хочешь знать?» – лукаво спросил Флоресте.
«Если бы я знал, почему бы я спрашивал? В целом и в общем, я хочу знать все, что вы знаете о моем отце – почему он пропал, как он пропал, кто несет за это ответственность и где он находится в настоящее время. Могут быть и другие вопросы, на которые вам придется ответить».
«Откуда я мог бы все это знать? – ворчал Флоресте, прохаживаясь по камере взад и вперед. – Придется выбирать. Дай мне подумать. Приходи завтра или послезавтра».
«Завтра будет поздно – и, если вы думаете, что по доброте душевной я не опустошу ваш счет после того, как вас казнят, вы глубоко заблуждаетесь. Ваш Орфеум для меня ничего не значит. Я давно хотел купить себе космическую яхту, и ваши деньги мне пригодятся».
Флоресте опустился в деревянное кресло и укоризненно взглянул на Глоуэна: «Ты заставляешь меня нарушить одно обещание, чтобы выполнить другое».
«С моей точки зрения это второстепенная проблема».
«Хорошо, так тому и быть. Я выполню твое требование. Я запишу определенные сведения, которые, как я надеюсь, тебя удовлетворят. Но ты сможешь прочесть эту запись только после моей смерти».
«Почему бы не сказать мне здесь и сейчас все, что вы знаете?»
«Я условился о некоторых вещах, которые могут быть не сделаны, если я тебе все скажу сейчас».
«Мне это не нравится. Вы можете умолчать о некоторых важных деталях».
«А ты можешь воспользоваться моими сведениями и все равно разбазарить мое наследство. Несмотря на то, что мы совершенно разные люди, между нами должно установиться полное взаимопонимание».
«В таком случае... – Глоуэн вынул фотографию, которую он нашел в столе ордины Заа. – Взгляните на эту фотографию и назовите имена этих женщин».
Флоресте внимательно изучил лица на фотографии и покосился на Глоуэна: «Почему ты мне это показываешь?»
«Вы говорили о доверии. Если вы не скажете правду, не может быть речи ни о каком доверии. А если я не могу вам доверять, вы не можете доверять мне. Все ясно?»
«Нет необходимости бесконечно повторять очевидное». Флоресте снова рассмотрел фотографию: «Мне придется поступиться всякой осторожностью. Это, как тебе известно, ордина Заа. Первоначально ее звали, насколько я помню, Зайдина Баббз. Здесь – Сибилла Девелла. А здесь…» Флоресте помялся: «Симонетта Клатток».
«Под каким другим именем вы ее знаете?»
На этот вопрос Флоресте отреагировал с неожиданной живостью. Он резко вскинул голову и пристально посмотрел Глоуэну в лицо, после чего выпалил: «Кто тебе назвал ее другое имя?»
«Достаточно того, что я его знаю. Но я хотел бы услышать его от вас».
«Невероятно! – бормотал Флоресте. – Намур проболтался, что ли? Нет, конечно нет – он не посмел бы. Кто же? Заа? Да! Больше некому! Но почему бы она распустила язык?»
«Она намеревалась меня убить – по вашему совету, между прочим. Она говорила часами, не переставая».
«Слабоумная извращенка! Теперь все расползается по швам, все разваливается на куски!»
«Не понимаю, о чем вы говорите».
«Неважно. Я и не хочу, чтобы ты что-нибудь понимал. Приходи завтра в полдень. Твои бумаги будут готовы».
Глоуэн вернулся в архив, занимавший помещения в глубине старого здания управления. Через несколько часов, ближе к вечеру, он наконец нашел то, что надеялся найти – хотя и не был уверен в такой возможности. Он тут же позвонил Бодвину Вуку: «Я хотел бы кое-что вам показать. Не могли бы вы зайти в архив?»
«Сейчас?»
«Если можно».
«Ты как-то невесело разговариваешь».
«На меня только что нахлынула волна невеселых воспоминаний. Я думал, что избавился от их гнета, но я ошибался».
«Я приду через несколько минут».
Как только Бодвин Вук прибыл, Глоуэн провел его в смотровой зал: «Замечания Флоресте навели меня на одну мысль. Я решил проверить – вот, смотрите сами...»
Через два часа они вышли из помещений архива, Глоуэн – бледный и молчаливый, Бодвин Вук – мрачный, сдерживающий ярость под личиной сухости.
Уже вечерело; они возвращались по Приречной дороге. Бодвин Вук остановился и задумался: «Я хотел бы покончить с этим делом уже сейчас, не откладывая – но становится поздно, всем этим можно заняться и завтра. Завтра в полдень, скажем. Я отдам соответствующие указания после ужина».
Они поужинали в апартаментах Бодвина Вука. Глоуэн рассказал директору о своем разговоре с Флоресте: «Как всегда, я ушел от него с легким головокружением. Когда я спросил его о другом имени Симонетты – я имел в виду мадам Зигони с планеты Розалия – Флоресте чрезвычайно встревожился. Он никак не мог понять, кто посмел выболтать мне такую важную тайну. Несомненно, он знает ее под каким-то другим именем. Под каким именем? И почему оно вызывает у него такое возбуждение?
Опять же – он согласился сообщить мне, что случилось с Шардом, но только в виде записи, которую я смогу прочесть после его казни. Я пытался выяснить причину такой задержки, но Флоресте как воды в рот набрал. Я в замешательстве! Зачем он тянет время?»
«Не вижу причин для замешательства, – заметил Бодвин Вук. – За один день можно наломать много дров. Что-то должно произойти».
«По-видимому, так оно и есть, – согласился Глоуэн. – К стыду своему, я об этом не подумал. Для Флоресте такая задержка уже не имеет значения – значит, она имеет значение для кого-то другого. Для кого?»
«Будем внимательно наблюдать за событиями и приготовимся ко всему».
6
На следующее утро, за два часа до полудня, Глоуэн уже явился в тюрьму и обнаружил, что Флоресте совещается со Скелланой Лаверти. Ни тот, ни другая не обрадовались приходу Глоуэна.
Флоресте указал рукой на дверь: «Разве ты не видишь, что я занят? Скеллане нужно обсудить со мной важные дела».
«Где информация, которую вы мне обещали?» – спросил Глоуэн.
«Она еще не готова. Зайди попозже!»
«Осталось очень мало времени. «Попозже» может оказаться слишком поздно».
«Ты мне это говоришь? У тебя нет никакого такта! Я только об этом и думаю».
Глоуэн обратился к Скеллане: «Пожалуйста, не отвлекайте его. Если Флоресте не сделает то, что обещал, вы не увидите его денег. Я буду путешествовать по Ойкумене на новой космической яхте, и не видать вам нового Орфеума, как собственных ушей».
«Как ты смеешь так выражаться! – страстно возмутилась Скеллана. – Я просто шокирована!» Она повернулась к Флоресте: «Похоже на то, что нам придется прервать нашу приятную беседу – а я так надеялась, что она вас хоть немного утешит!»
«Увы, с судьбой не поспоришь, дорогая моя! Я вынужден выполнить требование угрюмого отпрыска клана Клаттоков и открыть ему все мои тайны. Глоуэн, приходи позже! Я еще не готов. Скеллана, прошу меня извинить».
Скеллана Лаверти гневно повернулась к Глоуэну: «Как тебе не стыдно оскорблять и запугивать бедного Флоресте в последние часы его жизни! Он нуждается в понимании, в утешении!»
«В случае Флоресте единственное утешение – время, – ответил Глоуэн. – Уже через тридцать лет его преступления забудут, и каждый будет думать о нем, как о невинно убиенном мученике, погибшем во имя искусства. Забавно, не правда ли? Если бы Флоресте был уверен, что это позволит ему остаться на свободе или хотя бы сэкономить сотню сольдо, он сию же минуту перере́зал бы вам глотку».
Скеллана обратилась к Флоресте: «Как вы можете выносить столь чудовищные оскорбления? Почему вы не протестуете?»
«Потому что, дорогая моя, это чистая правда. Искусство – прежде всего и превыше всего! В данном случае, мое искусство. Я – торжествующая колесница, несущая человечеству через пространство и время драгоценный, хрупкий, неповторимый дар! Все, что препятствует моему продвижению, моему существованию, моей прихоти – или возможности распорядиться деньгами на счету в Мирцейском банке так, как я этого хочу – должно уступить дорогу или превратиться в прах под моими грохочущими колесами! Ars gratia artis,[28]28
«Искусство ради искусства» (лат.)
[Закрыть] как любил повторять поэт Наварт. Только так, и никак иначе!»
«О, Флоресте, я никогда не поверю, что вы верите в то, что говорите!»
Глоуэн подошел к двери и открыл ее: «Пойдемте, Скеллана, нам пора».
Скеллана Лаверти в последний раз обернулась к Флоресте: «По меньшей мере, мне удалось восстановить присущую вам бодрость духа!»
«Удалось, моя дорогая! Благодаря вам ничто не омрачит мой последний день».
7
В полдень Бодвин Вук вошел в свой кабинет. Ни на кого не глядя, он промаршировал к черному кожаному креслу с высокой спинкой и уселся. Наконец он соблаговолил обозреть присутствующих: «Все собрались? Керди, Друзилла и Арлес явились. Присутствуют Глоуэн, Айзель Лаверти, Рун Оффо и лейтенант Ларк Диффин из ополчения. Кого еще нет? Намура? Рун, где Намур?»
«Намур ведет себя капризно, – ответил Рун Оффо. – Он заявил, что слишком занят, чтобы участвовать в совещании. Пришлось послать двух сержантов в парадной форме, чтобы его привели. Если не ошибаюсь, они уже здесь».
Дверь открылась, и в кабинет зашел Намур.
«А, Намур! – воскликнул Бодвин Вук. – Рад, что в конечном счете вы смогли уделить нам свое драгоценное время! Вероятно, вы сможете подтвердить или разъяснить некоторые детали нашего расследования».
«Какого такого расследования? – без всякого дружелюбия осведомился Намур. – Гораздо вероятнее, что я не смогу предоставить вам никаких сведений, в каковом случае предпочел бы немедленно откланяться – сегодня я очень занят».
«Полно, полно, Намур! Вы скромничаете! По всеобщему убеждению, вы всех видите насквозь и все про всех знаете».
«Это не так! Я интересуюсь только своими собственными делами».
Бодвин Вук огорченно развел руками: «Сегодня вам придется поступиться своими интересами во имя интересов отдела B, которому, согласно Хартии Заповедника, должны оказывать всяческое содействие все служащие управления».
Намур улыбнулся – холодно и саркастически: «Меня вынудили явиться на допрос – по меньшей мере не ожидайте от меня подхалимского энтузиазма. Надеюсь, что вы позволите мне удалиться, когда в моем содействии больше не будет необходимости».
«Разумеется!» – великодушно пообещал Бодвин Вук. Поразмышляв несколько секунд, он жестом подозвал Руна Оффо и Айзеля Лаверти. Те подошли к столу. Все трое посовещались неразборчивым полушепотом, после чего «боров» и «хорек» вернулись на свои места.
Бодвин Вук прокашлялся: «Сегодня мы возвращаемся к чрезвычайно неприятному делу, о котором многие из нас постарались уже забыть. Мы делаем это по вполне основательным причинам, с чем согласится даже Намур, когда он меня выслушает. Я говорю об отвратительном изнасиловании и убийстве Сесили Ведер, совершенном во время Парильи несколько лет тому назад.
Дело это никогда не было закрыто, но только настойчивость капитана Глоуэна Клаттока позволила нам раскрыть эту тайну. Глоуэн, я попросил бы тебя изложить обстоятельства дела, так как тебе лучше известны его подробности».
«Как вам будет угодно. Постараюсь не быть многословным. Прежде всего, у нас есть улики, полученные в ходе первоначального расследования, а именно волокна, найденные в грузовике винодельни. Они могли остаться от костюма Намура, переодевшегося сатиром с козлиными ногами, или от любого из «первобытных» костюмов, хранившихся в гардеробе «Лицедеев». Костюмы всех «бесстрашных львов» были изготовлены из другого материала.
Намур смог отчитаться о всех своих передвижениях в период убийства. Арлес и Керди должны были совершать обходы вокруг табора йипов. Их подписи на обходном листе, казалось бы, исключают обоих из числа подозреваемых.
Тем не менее, Айзель Лаверти нашел дополнительное свидетельство – фотографию, на которой видна фигура, крадущаяся за «Старой беседкой». Фигурой этой оказался Арлес в «первобытном» костюме. Мы были уверены, что нашли убийцу. Арлес признался в том, что его подписи на обходном листе подделаны. Керди признался в том, что посмотрел сквозь пальцы на подделку – на том основании, то он и Арлес, будучи членами клуба «бесстрашных львов», обязаны были друг другу помогать и вообще благородны по определению. Арлес признал, что пробрался в гардероб «Лицедеев», находившийся на складе поблизости от табора. Он оделся в «первобытный» костюм, после чего поспешил в «Старую беседку» на свидание с Друзиллой. Керди остался один в патруле.
Друзилла более или менее подтвердила показания Арлеса, хотя и не слишком уверенно, потому что, по сути дела, в тот вечер она напилась до бесчувствия. И все же, судя по всему, Арлес и Друзилла вместе смотрели на сцену, пока исполнялась «Фантасмагория», и трудно предположить, что Арлес поспешил пожертвовать увлекательным обществом пьяной Друзиллы ради того, чтобы надругаться над Сесили Ведер в кузове грузовика на заднем дворе театра.
Снова проверяя фотографические свидетельства, я обнаружил, что Намур, в костюме сатира, остановился неподалеку от «Старой беседки», наклонился, глядя внутрь сводчатой галереи, и несколько секунд говорил с кем-то, кто сидел внутри. Намур, вы не помните этот эпизод?»
«Нет, не могу точно сказать. Это было давно, и в тот вечер я тоже изрядно выпил».
«А я очень даже помню! – неожиданно провозгласил Арлес. – Намур издевался над шлемом моего костюма, не подходившим бесстрашному льву. Он сказал, что я выгляжу, как жаба в парике змееголова. Я оправдывался тем, что не успел найти ничего более подходящего, но Намур меня не слушал – он любезничал с Друзиллой».
Намур усмехнулся: «Это правда. Теперь я припоминаю. Так оно и было».
«Это произошло сразу после окончания «Фантасмагории». Следовательно, Арлес, так же, как и Намур, однозначно исключается из числа подозреваемых.
Что же остается в результате? Бесстрашные львы пьют и гуляют. Керди браво марширует в одиночку по периметру табора йипов. Намур, оторвавшись от разговора с Друзиллой, танцует павану со Спанчеттой. Арлес сидит, надувшись, в «Старой беседке». Так мы и представляли себе эту ситуацию много лет, пока милая невинная Сесили постепенно стиралась из нашей памяти.
Но по меньшей мере в двух умах память о ней еще свежа. Убийца часто о ней вспоминает – и я тоже не могу о ней забыть. Два месяца, сидя в гробнице Зеба Зонка, я думал о самых разных вещах. Одна идея показалась мне неожиданно интересной. Мы тщательно просмотрели все снимки камер наблюдения. Мы нашли Арлеса, и тогда нам этого показалось достаточно.
Моя идея стала первой трещиной в стене этой тайны, потому что... короче говоря, я решил проверить фотографии, снятые позже. И нашел еще одну крадущуюся фигуру – на этот раз, без сомнения, фигуру убийцы. Убийца выходит с заднего двора Орфеума за несколько минут до полуночи. Он спешит – почти бежит – по Приречной дороге, потому что боится опоздать. Он должен вернуться, пока в патруль не вышла следующая смена.
Флоресте всколыхнул мои застоявшиеся воспоминания, когда упомянул о том, что Керди, выступая с «Лицедеями», глаз не мог оторвать от Сесили. Но все его потуги были тщетны. Сесили не подпускала к себе ни его, ни Арлеса. Как же быть с патрулированием табора? Еще одна мысль пришла мне в голову и подошла к общей картине, как недостающий кусочек мозаики. Керди говорил мне как-то, что он никогда не подчиняется приказам, которые считает глупыми или бесполезными. У Керди всегда было самое величественное представление о себе – он неповторим, он не подлежит действию обычных правил и постановлений. С точки зрения Керди приказ, согласно которому он должен был ходить ночью вдоль ограды табора йипов, был глуп и бесполезен. Как только Арлес ушел, Керди тоже решил дезертировать. Он последовал за Арлесом в гардероб «Лицедеев» и переоделся в «первобытный» костюм. Теперь он был свободен! Он мог делать, что хотел, все внутренние препятствия исчезли. И больше всего он хотел покуситься на Сесили – продемонстрировать ей неповторимое величие своей похоти и строго наказать ее за преступное пренебрежение!
Сказано – сделано. Керди осуществил свой план. Это был для него миг победы, самое славное свершение в его жизни».
Глоуэн замолчал. Все вопросительно смотрели на Керди. Тот сидел, как каменный.
Намур резко сказал: «Все это очень хорошо, и даже не мое дело, но где твои доказательства, позволь спросить?»
«Керди видно на фотографиях, – ответил Глоуэн. – Он спешил вернуться в патруль и забыл об осторожности. Видно, как он идет, наклонив голову и размахивая руками, по Приречной дороге. Никаких ошибок не может быть – это Керди собственной персоной».
«Все это ложь, – сказал Керди. – С первого до последнего слова».
«Значит, ты ничего не признаёшь?» – спросил Бодвин Вук.
«Мне нечего признавать. Все это ложь».
«И ты оставался в патруле все положенное время?»
«Так точно. Глоуэн всегда ко мне ревновал, потому что я – это я, чистокровный Вук, а он – полукровка!»
Бодвин Вук произнес бесцветным, ровным голосом: «Ларк Диффин, подойдите, пожалуйста».
Намур вмешался тоном человека, доведенного до отчаяния: «Если мои показания больше не нужны, я хотел бы откланяться».
Бодвин взглянул на Глоуэна: «У тебя нет больше вопросов к Намуру?»
«В данный момент нет».
«Вы можете идти».
Намур молча удалился. Подождав полминуты, за ним ненавязчиво последовал Айзель Лаверти. Тем временем Ларк Диффин вышел из угла, где он до сих пор сидел в полном молчании – белобрысый молодой человек, высокий, с заметным «пивным» брюшком. Ощетинившиеся, как у тюленя, усы придавали его лицу несколько юмористическое выражение.
Бодвин Вук обратился к присутствующим: «Все вы, конечно же, знаете Ларка Диффина, лейтенанта добровольного ополчения. Ларк выходил в патруль вокруг табора йипов сразу после той смены, в которую должны были дежурить Керди и Арлес. Лейтенант, будьте добры, повторите то, что вы мне рассказали».
Ларк Диффин дернул себя за ус и с беспокойством покосился на Керди: «Я изложу факты такими, какие они есть, ничего не прибавляя от себя. В тот вечер, о котором идет речь, то есть в последнюю ночь Парильи, я вышел в патруль на десять минут раньше начала своей смены – я всегда так делаю, чтобы не опаздывать. В патрульной будке не было ни Арлеса, ни Керди – но, к моему удивлению, обходной лист был уже заполнен до конца, вплоть до последних двух подписей, которые Арлес и Керди должны были проставить в полночь, по возвращении из последнего обхода. Это, конечно, было против правил.
Через несколько минут появился Керди. Он сначала никак не мог отдышаться, и на нем вместо формы был так называемый «первобытный» костюм из тех, в которых выступали «Лицедеи». Тоже серьезное нарушение правил. Керди явно испугался, увидев, что я пришел раньше времени, и стал оправдываться, заметив мое явное неодобрение. Он сказал, что забежал в гардероб «Лицедеев», чтобы взять костюм и не тратить на это время впоследствии. По его словам, Арлес сделал то же самое.
Я строго указал на то, что Керди и Арлес заранее проставили подписи в обходном листе, что совершенно недопустимо. Я заметил, что по правилам должен сообщить об этом начальству. Тем не менее, в таборе тогда ничего подозрительного не происходило, ночь прошла мирно и спокойно. К утру я решил посмотреть на это нарушение сквозь пальцы – в конце концов, молодых людей заставили пропустить последний вечер Парильи! С тех пор я успел позабыть об этой истории и никогда бы, наверное, не вспомнил, если бы Глоуэн не догадался меня расспросить. Кстати, теперь я припоминаю, что Керди прибежал не со стороны склада, где находится гардероб, а с Приречной дороги».
Глоуэн повернулся к Керди: «Ну, что скажешь? И это ложь?»
«Я больше ничего не скажу. Я остался один. Впрочем, так оно всегда и было – весь мир всегда был против меня».
«На сегодня все! – резко сказал Бодвин Вук. – До предъявления формальных обвинений ты можешь оставаться в пансионе, но не пытайся покинуть станцию. Я посоветуюсь с коллегами, и мы решим, как лучше всего поступить в твоем случае. Не думаю, что тебе позволят представлять свои интересы в суде – рекомендую нанять адвоката».
