Текст книги "Хроники Кадуола"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 99 страниц)

Уэйнесс отнесла письма в местное почтовое отделение, вернулась в гостиницу и поднялась в номер. Она выкупалась, после чего, пытаясь воспрянуть духом, переоделась в один из своих самых привлекательных вечерних костюмов– мягкую черную тунику с юбкой в черную и горчично-охряную полоску. Настроение ее поправилось лишь ненамного, но она спустилась в ресторан гостиницы, чтобы поужинать.

За ужином Уэйнесс не торопилась; ей подали бараньи котлеты со спаржей. Когда она покончила с этим блюдом, уже спустились сумерки, и молодежь Помбареалеса вышла на вечернюю прогулку. Девушки ходили по площади по часовой стрелке, а юноши – против часовой стрелки; встречаясь, они обменивались приветствиями и шутками. Некоторые молодые люди расточали комплименты, другие шутники притворялись, что у них при виде такой красоты случился разрыв сердца, подкашиваются ноги и начинаются предсмертные судороги. Самые бесшабашные бедокуры издавали страстные возгласы типа «Ай-ай-ай! Готов застрелиться, не сходя с места!», «Соблазнительное чудо грации, озари меня светом очей!» или «Тысяча проклятий! Чем я заслужил такие сердечные муки?» Девушки гордо игнорировали эти излишества, иногда с заметным презрением, но от продолжения круговой прогулки не отказывались.

Уэйнесс вышла на улицу и села за столиком кафе подальше от шумной толпы. Заказав кофе, она смотрела на Луну, поднимавшуюся в небо Патагонии. Ее присутствие не осталось незамеченным – к ней несколько раз подходили расположенные к общению молодые люди. Один предложил ей посетить кантину «Долоросита», чтобы послушать музыку и потанцевать; другой хотел заказать кувшин пунша «писко» и побеседовать о философии; третий приглашал Уэйнесс проехаться с ним по пампе в спортивном автомобиле. «Ты опьянеешь от свободы и пространства!» – заверял последний.

«Звучит заманчиво, – признала Уэйнесс. – Но что, если машина сломается, если тебе станет нехорошо, или если произойдет еще что-нибудь, и мне придется возвращаться в Помбареалес пешком?»

«Чепуха! – заявил молодой человек. – Хорошеньким девушкам не пристало забивать голову практическими соображениями; впрочем, вам это даже к лицу».

Уэйнесс вежливо отказалась от приглашения, поднялась к себе в номер и забралась в постель. Она лежала и смотрела в потолок не меньше часа, вспоминая места близкие и далекие, тех, кого она любила, и тех, кого ненавидела. Она размышляла о жизни, столь незнакомой и дорогой, чуть было не прервавшейся уже по чьей-то воле, и о смерти, не поддававшейся сколько-нибудь осмысленному анализу. Мысли ее вернулись к Ирене Портильс. Она лишь на мгновение увидела усталое мрачное лицо с плотно сжатыми губами над узким подбородком, обрамленное гладкими, растрепанными ветром черными волосами, но уже сумела составить себе представление о характере Ирены.

Доносившиеся из открытого окна восклицания, сопровождавшие прогулку, стали затихать по мере того, как девушки расходились по домам; возможно, некоторые согласились проехаться с ветерком по пампе.

Уэйнесс стало клонить ко сну. Она уже решила, каким образом познакомится с Иреной Портильс. Выбранный ею подход вовсе не гарантировал успеха – более того, провал был гораздо вероятнее. Тем не менее, в данном случае любое действие было лучше бездействия, а Уэйнесс почему-то была уверена в том, что добьется своего.

Утром она встала пораньше и надела клетчатую юбку, белую блузку и темно-синий жакет – аккуратный и не привлекающий особого внимания наряд, приличествующий рядовой банковской служащей, молодой помощнице учителя или даже консервативно настроенной студентке.

Покинув двухкомнатный номер, Уэйнесс спустилась на первый этаж, позавтракала в ресторане и вышла из гостиницы.

На небе не было ни облачка, дул свежий ветер; прохладные бледные лучи Солнца косо освещали площадь с северо-востока. Уэйнесс быстро прошла по улице Люнета, придерживая юбку на ветру и уворачиваясь от беспорядочно суетившихся пыльных вихрей. Повернув на улицу Мадуро, она продолжала идти, пока до виллы «Лукаста» не осталось метров сто. Теперь она остановилась и осмотрелась по сторонам. Прямо напротив находился маленький белый домик, ветхий и явно нежилой – два окна с разбитыми стеклами смотрели на улицу, как неподвижные глаза пьяницы, уже не замечающего ничего вокруг. Убедившись в том, что за ней никто не наблюдает, Уэйнесс подождала, пока очередной вихрь пыли, взвившийся над мостовой, не пробежал мимо, и, сморщив нос, перебежала на другую сторону. Еще раз опасливо оглянувшись направо и налево, она взобралась на крыльцо пустующего домика и спряталась в тени за покосившейся ажурной перегородкой между опорами нависшей над крыльцом крыши. Здесь она была защищена от ветра и могла наблюдать, оставаясь незамеченной, за всем, что происходило на улице.

Уэйнесс приготовилась ждать – если потребуется, весь день; она не имела никакого представления о том, когда именно должен был приехать психиатр, посещавший виллу «Лукаста».

Было примерно девять часов утра. Уэйнесс устроилась как можно удобнее. По улице проехала машина – грузовичок, по-видимому доставлявший какие-то материалы на кладбище. Появилась еще одна небольшая машина – фургон пекаря, развозившего хлеб и прочие продукты обитателям района. Мимо промчался молодой человек на мотоцикле; грузовичок вернулся с кладбища. Уэйнесс вздохнула и переставила ноги. Теперь уже было без пяти минут десять. На улицу Мадуро повернул средней величины автомобиль, белый с черной полосой и желтым наименованием какого-то учреждения на полосе – очевидно тот самый, которого ждала Уэйнесс. Выскочив из укрытия, она выбежала на тротуар и, когда автомобиль подъехал поближе, стала лихорадочно сигнализировать. Машина затормозила. Уэйнесс с облегчением заметила надпись на боковой панели автомобиля:

«ИНСТИТУТ ОБЩЕСТВЕННОГО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ

– Монтальво —

АДАПТАЦИОННОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ».

Она не ошиблась – это был автомобиль психиатра.

Водитель и Уэйнесс рассматривали друг друга. В автомобиле сидел темноволосый мужчина среднего роста, тридцати трех или тридцати четырех лет, крепко сложенный, с решительным угловатым лицом. С точки зрения Уэйнесс он выглядел достаточно привлекательно – главным образом в том смысле, что производил впечатление человека разумного и способного к непредвзятому мышлению, что было для нее полезно; тем не менее, мрачновато поджатые губы могли свидетельствовать об отсутствии чувства юмора, а это могло быть опасно. На водителе была повседневная одежда – темно-зеленый свитер и светло-коричневые брюки – что говорило, скорее всего, об отсутствии строгих правил в его учреждении. Полезное обстоятельство. С другой стороны, он изучал Уэйнесс с безразличным аналитическим интересом, что было опять-таки опасно – такие люди не таяли от приятной улыбки и не реагировали положительно на легкий флирт. Последнее могло означать, что ей придется воспользоваться умом, а не внешностью, что было значительно труднее.

«Что случилось?» – спросил водитель.

«Вы врач?»

Мужчина смерил ее взглядом с головы до ног: «Разве вы больны?»

Уэйнесс несколько раз моргнула. Следовало ли понимать этот вопрос, как язвительное проявление своего рода чувства юмора? Она поняла, что ей предстоит нелегкая задача.

«Я чувствую себя прекрасно, благодарю вас. У меня к вам очень важное дело».

«Настораживающее заявление! Вы уверены, что обращаетесь по адресу? Я – доктор Арманд Оливано; пожалуйста, не застрелите меня по ошибке».

Уэйнесс подняла обе руки ладонями вперед: «Вы в полной безопасности. Я всего лишь хочу вам кое-что предложить – и надеюсь, что вы сочтете мое предложение разумным и целесообразным».

Доктор Оливано поразмышлял пару секунд, после чего резко пожал плечами: «После такого вступления не остается ничего другого, как выслушать ваше предложение». Он открыл дверь автомобиля: «Поблизости меня ждут пациенты, но несколько минут ничего не меняют».

Уэйнесс села в машину: «Было бы гораздо лучше, если бы мы куда-нибудь отъехали и остановились там, где нам никто не помешает разговаривать».

Доктор Оливано не возражал. Он развернул машину, проехал назад по улице Мадуро и остановился в тени эвкалиптов у ограды кооперативного птичника: «Это место вас устраивает?»

Уэйнесс кивнула и сказала, осторожно выбирая слова: «Так как я хотела бы, чтобы вы приняли меня всерьез, необходимо начать с изложения некоторых фактов. Меня зовут Уэйнесс Тамм – что, разумеется, ничего для вас не значит. Но позвольте вас спросить: как вы относитесь к консервационизму, в философском и эмоциональном отношении?»

«Положительно. В сущности, я думаю, что любой человек предпочитает не уничтожать окружающую среду».

Уэйнесс не ответила на это утверждение непосредственно: «Вы когда-нибудь слышали об Обществе натуралистов?»

«Нет, должен признаться, не слышал».

«Это не слишком важно. От Общества уже почти ничего не осталось. Мой дядя, Пири Тамм, его секретарь. Я выполняю обязанности помощницы секретаря. Членами Общества все еще состоят три или четыре человека – все они глубокие старцы. Но тысячу лет тому назад Общество натуралистов было очень влиятельной организацией. В доверительную собственность Общества была передана целая планета – Кадуол, находящаяся в конце Пряди Мирцеи, за созвездием Персея. Вся эта планета была объявлена Заповедником, причем навечно. Я родилась на Кадуоле; мой отец – консерватор Заповедника».

Уэйнесс говорила несколько минут, стараясь выражаться сжато и по существу. Она описала вкратце возникший на Кадуоле кризис, обнаружение потери Хартии и бессрочного договора о передаче собственности и свои попытки найти эти документы. «Поиски привели меня сюда», – закончила она.

Доктор Оливано удивился: «Сюда? В Помбареалес?»

«Не совсем так. Следующим звеном цепочки, ведущей к документам, является Адриан Монкурио, профессиональный гробокопатель. В Помбареалесе он известен как «профессор Соломон», устроивший знаменитую распродажу свинцовых дублонов».

«А! Начинаю понимать! Вилла «Лукаста» оказалась в прицеле судьбы!»

«Совершенно верно. Возможно, Ирена Портильс – законная супруга Монкурио, хотя я в этом сомневаюсь. Тем не менее она, насколько мне известно – единственный человек на Земле, знающий, где его можно найти».

Доктор Оливано кивнул: «Все это очень любопытно, но поверьте мне на слово – Ирена Портильс ничего вам не расскажет».

«Я тоже так считаю – я заглянула ей в лицо, когда она шла по тротуару. Ее обуревает какое-то внутреннее напряжение, будто она бросила вызов всему миру».

«Справедливое наблюдение, хотя я выразился бы покрепче. Мне пришлось привезти ей несколько форм, которые нужно было заполнить и подписать – стандартные вопросники, относящиеся к ситуации, возникшей в семье. Закон требует, чтобы в таких формах указывался адрес отца, но госпожа Портильс наотрез отказалась его предоставить. И не только адрес – она столь же решительно отказалась назвать имя, возраст, место рождения и профессию пропавшего супруга. Я напомнил ей, что, если она будет упорствовать в этом отношении, судебные исполнители могут отобрать у нее детей и разместить их в общественном приюте. Эта угроза привела ее в чрезвычайное возбуждение. «Эта информация ни для кого не имеет значения, кроме меня! – закричала она. – Мой муж на другой планете, и это все, что вам нужно знать. А если вы отберете детей, я сделаю что-нибудь ужасное». Я уступил и сказал, что в конце концов в ее случае можно сделать исключение. Я указал в вопросниках вымышленное имя и вымышленный адрес, и это всех устроило. Но совершенно очевидно, что госпожа Портильс находится на грани психического заболевания. Она надевает маску спокойствия и по возможности сдерживается – особенно тогда, когда я приезжаю к детям. Что неудивительно, так как я представляю институт, располагающий самыми широкими полномочиями. Я понимаю, что она меня ненавидит – тем более, что дети ко мне относятся, по всей видимости, положительно».

«Их можно вылечить?»

«Трудно сказать, так как никому еще не удалось определить характер их заболевания. Их состояние неустойчиво – в один день они ведут себя почти нормально, а уже через несколько дней полностью погружаются в свои фантазии. Девочку зовут Лидия, она часто мыслит рационально – если ее не подвергают чрезмерному давлению. Мальчик – Мирон. Он может взглянуть на страницу печатного текста и безошибочно воспроизвести ее в любом масштабе, слово в слово. Его движения невероятно точны. Возникает впечатление, что ему доставляет удовольствие фотографическая передача изображения. Но он не умеет читать и не желает говорить».

«Хотя он может говорить?»

«Лидия утверждает, что может – но она не уверена, что с ней разговаривал Мирон, а не ветер. Видите ли, с ней часто говорит ветер. Если ночью налетает сильный ветер с гор, за ней нужно следить, потому что она вылезает из окна и бегает в темноте. В такие минуты с ней очень трудно иметь дело, приходится применять успокаивающие средства. Любопытнейшая пара детей, их способности вызывают у меня нечто вроде почтения, граничащего со страхом. Однажды я расставил перед Мироном шахматы, объяснил ему правила – и мы начали играть. Он едва смотрел на доску и поставил мне мат через двадцать ходов. Мы стали играть снова. Он замечал доску только тогда, когда наступал его черед переставить фигуру – и с унизительной легкостью покончил со мной за семнадцать ходов, после чего соскучился и потерял всякий интерес к игре».

«И при этом он не читает?»

«Нет – и Лидия тоже не умеет читать».

«Кто-то должен их научить».

«Согласен. Их бабка, однако, безграмотна, а у Ирены нет достаточного терпения. Кроме того, она слишком капризна. Я рекомендовал бы ей приходящего на дом учителя, но у нее нет денег на такую роскошь».

«Как насчет меня?»

Оливано медленно кивнул: «Я подозревал, что дело идет к чему-то в этом роде. Позвольте мне изложить мое понимание ситуации. Во-первых, я верю в вашу искренность и в то, что вы заслуживаете всей помощи, какую я мог бы оказать вам на законных основаниях. Но мой первоочередной долг – оказывать помощь детям. Я не могу участвовать в осуществлении плана, способного нанести им вред».

«Я не нанесу им никакого ущерба! – твердо сказала Уэйнесс. – Я хочу только одного – получить какой-то предлог оказаться в доме и какую-нибудь возможность выяснить адрес Монкурио».

«Понятное желание», – голос доктора Оливано приобрел оттенок, который Уэйнесс могла назвать только «казенным». Несмотря на все попытки сдерживаться, она стала говорить громче: «Я не хочу производить впечатление особы, склонной к мелодраматическим эффектам, но от меня зависит судьба целой планеты и жизнь тысяч людей».

«Да, по-видимому это так, – доктор Оливано помолчал, тщательно выбирая слова. – Если вы правильно оцениваете ситуацию».

Уэйнесс огорченно взглянула ему в глаза: «Вы мне не верите?»

«Посмотрите на вещи с моей точки зрения, – сказал Оливано. – В институте мне ежегодно приходится говорить с десятками молодых женщин, излагающих свои фантазии настолько убедительно, что ваша история бледнеет в сравнении. Я не хочу сказать, что вы не говорите мне правду – напротив, я совершенно уверен, что вы описываете действительность такой, какой вы ее видите, или даже такой, какова она есть. Но у меня нет никакой возможности это проверить, в связи с чем мне нужно подумать о вашем предложении по меньшей мере пару дней».

Уэйнесс мрачно смотрела на птичник: «Насколько я понимаю, вы желаете навести справки и подтвердить достоверность моего рассказа. Если вы позвоните в усадьбу «Попутные ветры», ваш разговор с моим дядей подслушают. Меня найдут в Помбареалесе и убьют».

«Утверждения такого рода весьма характерны для пациентов, одержимых манией преследования».

Уэйнесс не смогла сдержать короткий горький смешок: «Я едва избежала смерти в Триесте. Мне повезло – я успела ударить убийцу по голове каким-то горшком или бутылкой. Этого убийцу зовут, кажется, «Баро». Хозяину лавки по имени Альцид Ксантиф, предоставившему мне полезные сведения, не повезло. Его убили той же ночью, а его тело сбросили в канал Дачиано. Это похоже на манию преследования? Позвоните в полицию Триеста. А еще лучше – если вы согласитесь зайти со мной в гостиницу – мы позвоним Пири Тамму и попросим его перезвонить назад из банка, где телефон не прослушивается. Тогда вы сможете задать ему любые вопросы обо мне и о Заповеднике».

«Сейчас туда звонить бессмысленно, – трезво заметил доктор Оливано. – В Шиллави глубокая ночь». Он выпрямился на сиденье: «Кроме того, в этом нет необходимости. Сегодня я принял определенное решение и менять его не стану, даже если оно ошибочно. Я не могу допустить, чтобы у Ирены отняли детей; насколько мне известно, она обращается с ними достаточно хорошо – кормит их и одевает, содержит их в чистоте. Они не слишком несчастливы. По меньшей мере нет никаких признаков того, что они страдают от того образа жизни, который ведут в настоящее время. Но что будет через двадцать лет? Лидия все еще будет раскладывать на столе кусочки цветной бумаги, а Мирон все еще будет строить в песочнице сооружения, приобретающие смысл только в пяти измерениях?»

Повернув голову и глядя куда-то в простирающуюся за эвкалиптами пустынную даль пампы, Оливано продолжал: «И тут ни с того ни с сего появляетесь вы. Несмотря ни на что, я не считаю, что вы сошли с ума или стали жертвой горячечной фантазии». Психиатр бросил взгляд на собеседницу и тут же отвел глаза: «Сегодня я приведу вас к Ирене Портильс и представлю как работницу программы общественного вспомоществования, которой поручено, в виде эксперимента, некоторое время проводить занятия с детьми».

«Благодарю вас, доктор Оливано».

«Думаю, что вам лучше не ночевать в доме, где живут дети».

«Я тоже так думаю», – сказала Уэйнесс, вспомнив отчаянное лицо Ирены.

«Полагаю, что у вас нет никаких познаний в области психотерапии?»

«В сущности никаких».

«Неважно. От вас не потребуется выполнение сложных процедур. Вы должны составлять компанию Лидии и Мирону и относиться к ним с дружеской симпатией, стараясь привлечь их внимание к окружающему миру и отвлечь его от мира внутреннего. Проще говоря, вы должны придумывать занятия, которые им понравятся. К сожалению, очень трудно предсказать, что им понравится, а что нет – их предпочтения всегда необъяснимы. Главное: будьте терпеливы и ни в коем случае не проявляйте презрение или раздражение – заметив такое отношение, они замкнутся в себе и перестанут вам доверять, то есть все ваши усилия пропадут даром».

«Сделаю все, что смогу».

«Превыше всего – в том числе превыше жизни и смерти, репутации и чести, истины и справедливости – как вы сами понимаете, благоразумие и предусмотрительность. Не втягивайте институт в какую-нибудь скандальную историю. Не попадитесь Ирене на глаза, когда вы будете рыться в ящиках ее стола или просматривать ее почту».

Уэйнесс усмехнулась: «Она меня не поймает».

«Остается одна трудность. Вы не сможете убедительно притворяться служащей общественной организации, у вас это просто не получится. По-моему, лучше будет представить вас в качестве студентки психотерапевтической школы, проходящей у меня аспирантуру. Ирене это не покажется странным, так как я уже привозил с собой аспирантов».

«С ней трудно работать?»

Оливано поморщился и уклонился от прямого ответа: «Она держит себя в руках, но, судя по всему, с большим усилием, отчего мне становится не по себе. У меня такое ощущение, что она постоянно танцует на краю обрыва, но я никак не могу определить, что ее заставляет так жить. Как только я затрагиваю тему, которую она не желает обсуждать, она начинает возбуждаться, и мне приходится отступать, чтобы не вызвать какой-нибудь эмоциональный взрыв».

«А что собой представляет их бабушка?»

«Госпожа Клара? Проницательная и наблюдательная старуха, все замечает. Дети приводят ее в замешательство, она обращается с ними грубовато. Думаю, что она поколачивает их тростью, когда у нее плохое настроение. Она меня не любит, и вам тоже доверять не станет. По возможности игнорируйте ее. От нее вы не получите никаких сведений. Возможно, что она ничего толком не знает. Так что же, вы готовы?»

«Готова, хотя нервничаю».

«Нет никаких причин для беспокойства. Теперь ваше имя – Марина Уэйлс. Так зовут одну нашу студентку, уехавшую на несколько недель повидаться с родителями».

Машина тронулась с места и стала возвращаться к вилле «Лукаста». Уэйнесс с сомнением смотрела на белое двухэтажное здание. Раньше ее беспокоила невозможность получить доступ в этот дом; теперь, когда появилась такая возможность, она беспокоилась пуще прежнего. И все же – чего бояться? «Если бы я знала, чего бояться, – подумала она, – то, наверное, боялась бы гораздо меньше». Что ж, отступать было поздно. Оливано уже вышел из машины и ждал ее с легкой усмешкой: «Не волнуйтесь. Вы студентка, от вас не ожидается обширный профессиональный опыт. Стойте в сторонке и наблюдайте, сегодня больше ничего не потребуется».

«А впоследствии?»

«Вам придется играть с двумя интересными, хотя и ненормальными детьми, которым вы, скорее всего, понравитесь – с чем связаны мои основные опасения, потому что они могут к вам слишком привязаться».

Уэйнесс осторожно вылезла из машины, заметив, что Ирена уже смотрит из окна второго этажа.

Психиатр и новоявленная аспирантка подошли к парадному входу. Дверь открыла госпожа Клара. «Доброе утро! – приветствовал ее Оливано. – Мадам Клара, разрешите представить вам мою ассистентку Марину».

«Что ж, проходите», – потеснившись, безразлично и хрипло отозвалась приземистая старуха с трясущимися руками, сгорбленная настолько, что голова ее постоянно наклонялась вперед. Ее седые волосы, казавшиеся грязноватыми, были неряшливо повязаны узлом на затылке; черные глазки зорко бегали из стороны в сторону; рот, искривленный судорогой или повреждением какого-то нерва, застыл в гримасе, напоминавшей усмешку, и придавал всему лицу выражение хронической циничной подозрительности, будто ее забавлял тот факт, что все окружающие пытаются скрыть уже известные ей отвратительные тайны.

Уэйнесс заглянула в столовую, справа от прихожей – за столом, вытянувшись в струнку и широко открыв глаза, сидели дети, неестественно притихшие и приличные, сжимая в руках по апельсину. Безразлично взглянув на доктора и Уэйнесс, они вернулись к своим грезам наяву.

По лестнице спускались длинные костлявые ноги Ирены Портильс. Она надела зеленую с желтыми узорами блузу и темную красновато-серую юбку. Ей этот наряд был явно не к лицу. Цвета не подходили к оттенку кожи, блуза была слишком коротка, а талия юбки находилась слишком высоко, в связи с чем подчеркивался уже полнеющий живот. Тем не менее, в первый момент, когда она появилась на лестнице, Уэйнесс снова показалось, что она увидела трагический призрак былой красоты, столь мимолетный, что он мгновенно исчез, как лопнувший мыльный пузырь, обнажив действительность изможденного страстями и отчаянием существа.

Ирена с удивлением и без всякого удовольствия посмотрела на новоприбывшую. Доктор Оливано игнорировал ее реакцию и деловито произнес: «Это Марина Уэйлс. Она уже заканчивает курс и выполняет обязанности моей ассистентки. Я попросил ее поработать с Мироном и Лидией на интенсивной основе с тем, чтобы ускорить их лечение, так как в настоящее время не вижу никаких признаков прогресса».

«Не совсем понимаю».

«Все очень просто. Марина будет приходить каждый день и проводить какое-то время с детьми».

«Приятная неожиданность, – медленно ответила Ирена. – Но я не уверена, что это удачная идея. У нас в доме все может пойти кувырком».

«В таком случае нам придется принять другие меры, о которых я уже упоминал раньше. Годы проходят, и мы не можем позволить себе ничего не делать».

Ирена и госпожа Клара одновременно принялись пристально изучать Уэйнесс. Уэйнесс попыталась улыбнуться, но было ясно, что она произвела неблагоприятное впечатление.

Ирена снова повернулась к доктору и холодно спросила: «В чем именно будет заключаться это весьма неудобное вмешательство в нашу жизнь?»

«Никаких особенных неудобств Марина вам не причинит, – возразил Оливано. – Ей поручено как можно больше играть и заниматься с детьми. По сути дела, она будет составлять им компанию, чтобы пробудить в них интерес к окружающему миру, применяя любые средства, которые покажутся ей целесообразными. Она будет приносить с собой какие-нибудь закуски, чтобы ничем вас не обременять. Я хотел бы, чтобы она пронаблюдала, чем дети занимаются на протяжении дня – с самого утра до тех пор, когда они ложатся спать».

«Вы позволяете себе бесцеремонное вмешательство в нашу личную жизнь, доктор Оливано!»

«Как хотите. Для того, чтобы не вмешиваться в вашу личную жизнь, я увезу Лидию и Мирона в больницу, где распорядок их дня будут определять врачи. Будьте так любезны, соберите их пожитки – я их сразу увезу, и вам не нужно будет испытывать никаких неудобств».

Ирена оцепенела, уставившись на доктора исподлобья, как обиженный ребенок. Госпожа Клара, ухмыляясь своей бессмысленной усмешкой, повернулась на месте и пошлепала в кухню, всем своим видом показывая, что ее происходящее не касается. Лидия и Мирон смотрели в прихожую из столовой. Уэйнесс подумала, что они выглядят беспомощными и беззащитными, как птенцы в оставленном гнезде.

Ирена медленно перевела оценивающий взгляд на лицо Уэйнесс и пробормотала: «Не знаю, что делать. Дети должны жить у меня».

«В таком случае, если вы позволите нам остаться с детьми наедине, я представлю им Марину».

«Нет. Я останусь. Я хочу слышать все, что вы им будете говорить».

«Тогда, пожалуйста, сядьте в углу и не вмешивайтесь в разговор».