Текст книги "Хроники Кадуола"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 99 страниц)

«Вас ввели в заблуждение, – холодно сказал Оливано. – Лидия и Мирон – в высшей степени высокоразвитые личности, отчаянно стремящиеся к нормальному общению. Я не понимал этого до тех пор, пока Марина не указала мне на некоторые особенности. После этого причины их проблем начали проясняться».

Горящие черные глаза Ирены покосились на Уэйнесс: «Нет никаких проблем. Они жили беззаботно и счастливо до тех пор, пока не появилась Марина. А теперь они ведут себя странно и непредсказуемо!»

«Совершенно верно, – подтвердил психиатр. – Они начали проявлять экстраординарные способности, значительно превосходящие то, что считается «нормальным». В течение нескольких следующих лет эти способности станут не столь выдающимися или даже исчезнут– так оно обычно бывает. Но в настоящее время развитие их личностей настолько бросается в глаза, что мы обязаны сделать все возможное, чтобы ему способствовать. Разве вы не согласны?»

«Разумеется, разумеется – но с определенными оговорками».

Оливано отмел всякие оговорки решительным взмахом руки: «На прошлой неделе я взял у детей по волоску для анализа. Результаты этого анализа весьма удивительны – признаться, почти невероятны. Разрешите вас спросить: вы не давали детям какое-нибудь седативное лекарство или другое успокоительное средство?»

Ирена прищурилась и не отвечала несколько секунд. Наконец она сказала: «Не в последнее время». Она попыталась придать голосу беззаботное выражение: «Откуда вы это взяли? На основе анализа волос?»

Оливано серьезно кивнул: «В волосах обоих детей наблюдаются еженедельные наслоения, не содержащие поддающихся идентификации соединений, но указывающие на то, что дети принимали какое-то лекарство сложного органического состава – или смесь каких-то органических веществ, слишком разбавленную для того, чтобы она оставляла определенные улики. Тем не менее, тот факт, что дети еженедельно принимали какой-то препарат, не подлежит сомнению. Поэтому разрешите вас спросить еще раз: какой препарат вы давали детям?»

Ирена снова попыталась изобразить беззаботность: «Всего лишь их обычную тонизирующую настойку. По-моему, именно благодаря ей они сегодня чувствуют себя хорошо».

«Почему вы раньше ничего мне не говорили об этой так называемой «настойке»?»

Ирена пожала плечами: «Разве это имеет какое-то значение? Врач, который ее прописал, объяснил, что она укрепляет нервы и способствует пищеварению».

«Я хотел бы взглянуть на этот препарат».

«А она уже кончилась, – заявила Ирена. – Я недавно дала им последнюю порцию и выбросила бутылку».

«И у вас больше не осталось этой настойки?»

«Нет», – после едва заметной запинки ответила Ирена.

Оливано кивнул: «В таком случае выслушайте мои указания. С этих пор вы не будете давать детям никаких медицинских препаратов, микстур или настоек – никаких! Это понятно?»

«Конечно. И все же дети иногда причиняют много беспокойств. Если ночью разыгрывается ветер, с Лидией просто невозможно справиться, она хочет убежать в пампу. В такие моменты успокоительное средство просто незаменимо».

Оливано снова кивнул: «Я понимаю, что у вас могут возникать трудности. Я пропишу успокоительное средство, но его можно применять только в чрезвычайных обстоятельствах».

«Как вам будет угодно».

«Повторяю – для того, чтобы не было никаких недоразумений. Я не хочу, чтобы вы давали детям какие-либо препараты без моего предварительного разрешения. Это им повредит, и я об этом в любом случае узнаю. Тогда у меня не останется никакого выбора – придется увезти детей в учреждение, где о них будут заботиться».

Ирена стояла, поникшая и побежденная, лицо ее осунулось пуще прежнего. Она начала было что-то говорить, но осеклась.

Психиатр поднялся на ноги: «Я обменяюсь парой слов с детьми, после чего уеду». Он кивнул на прощание и удалился. Ирена повернулась к Уэйнесс и проговорила хриплым низким голосом: «Не могу понять – кто ты такая, и за что ты со мной это делаешь!»

Уэйнесс не могла найти слов – отчаяние Ирены пробудило в ней стыд; она находилась в чужом доме под притворным предлогом. В конце концов она робко сказала: «Я не хотела ничего плохого».

«Моя жизнь больше мне не принадлежит!» – губы Ирены Портильс судорожно сжимались и разжимались, хриплые возгласы вырывались негромко, но дико: «Еще один год – всего один год. Один проклятый год! И все бы это кончилось! Я избавилась бы... я бы и сейчас избавилась, но мне нигде нет утешения, нигде нет убежища! Я еще не умерла, но уже стала полным ничтожеством – и кто знает, что будет дальше? Никто не знает! Только поэтому я боюсь!»

«Госпожа Портильс, пожалуйста, успокойтесь! Все не так плохо, как вы себе представляете!»

«Ха! Что ты понимаешь? Ты только и умеешь, что лебезить и хныкать! А теперь я просто не знаю, что мне делать».

«Почему вы так волнуетесь? Все это из-за профессора Соломона?»

Лицо Ирены мгновенно оцепенело: «Я ничего не говорила, слышишь? Ничего!»

«Разумеется. И все же, если вам есть, что рассказать, я вас выслушаю».

Но Ирена повернулась на каблуках и вихрем покинула гостиную, сделав три длинных шага.

Помрачневшая Уэйнесс вышла на двор, где ей удалось взять себя в руки. Она не могла позволить себе излишнее сочувствие – если обман и притворство были наихудшим компромиссом, ей еще повезло. В конце концов, следовало подумать и о судьбе Мирона и Лидии. Ирена упомянула, что ей осталось ждать один год – что должно было случиться через год? Уэйнесс почему-то была уверена, что детям не предстояло ничего хорошего.

Доктор Оливано уже уехал. Через некоторое время госпожа Клара позвала детей обедать. Уэйнесс присела на борт песочницы и съела бутерброд, принесенный из гостиницы.

После обеда Уэйнесс скромно попросила разрешения выйти с детьми на прогулку. Ирена угрюмо дала такое разрешение, и Уэйнесс отправилась со своими подопечными в кондитерскую на площади, где Лидия и Мирон сосредоточенно поглотили фруктовые пирожные с огромными шапками взбитых сливок, запивая их горячим какао. Уэйнесс пыталась представить себе, что будет с детьми после того, как она уедет. Доктор Оливано, конечно, позаботится об их материальном благополучии, но их эмоциональная жизнь… Уэйнесс вздохнула. Кто бы подумал, что во имя добра приходится черстветь сердцем! Ее собственные дела шли из рук вон плохо. С тех пор, как она приехала в Помбареалес, она ни на йоту не приблизилась к раскрытию тайны местопребывания Монкурио. Не было никакой возможности производить поиски в доме – она даже не знала, можно ли было там что-нибудь найти. Ее ободряла только надежда, потому что она не могла представить себе никакой альтернативы тому, что делала теперь. Уэйнесс смотрела на Мирона и Лидию – а те, как она заметила, уже давно изучали ее в свою очередь. Дети доели пирожные до последней крошки. Она повела их в книжную лавку и купила им большой атлас Земли, большую книгу с иллюстрациями, посвященную естественной истории, толковый словарь и астрономический атлас.

Они вернулись втроем к вилле «Лукаста». Ирена заметила покупки, но никак их не прокомментировала. Уэйнесс даже удивилась бы, если бы она что-нибудь сказала.

На следующее утро Уэйнесс застала Мирона и Лидию за работой – дети сооружали воздушного змея своей собственной конструкции, пользуясь материалом из расщепленных бамбуковых звеньев и темно-синей пленкой, закрепленной кусочками липкой ленты. Двухметровый змей производил впечатление исключительно сложного устройства с многочисленными плоскостями и лопастями, плавно искривленными поверхностями, закрылками и то расширяющимися, то сужающимися переходными соединениями. С точки зрения Уэйнесс аппарат выглядел просто замечательно, но она сомневалась в том, что он будет летать.

Змей был закончен только через пару часов после полудня, когда ветер налетал случайными порывами, перемежавшимися периодами полного затишья. Поколебавшись, Уэйнесс решила не вмешиваться, хотя она опасалась того, что запуск змея кончится плачевной катастрофой.

Брат и сестра вынесли змея со двора, пересекли улицу Мадуро и стали осторожно пробираться по каменистой, поросшей кустарником степи, простиравшейся на юг. Уэйнесс последовала за ними.

Лидия держала шнур, пока Мирон отходил по ветру со змеем в руках; пленка хлопала на ветру, многочисленные лопасти и закрылки трепетали, как птичьи перья. Мирон повернулся лицом к сестре, ветер подхватил изощренную конструкцию – и, вопреки пессимистическим прогнозам Уэйнесс, змей стал резво подниматься в небо, выше и выше, по мере того, как Лидия разматывала шнур. Оглянувшись, девочка взглянула на Уэйнесс и слегка усмехнулась. Мирон наблюдал за полетом змея без удивления и без энтузиазма, но с почти суровым, серьезным вниманием. Змей парил в вышине, не подчиняясь ветру – каждая из причудливых лопастей и поверхностей Мирона выполняла свою функцию безукоризненно. Уэйнесс смотрела в небо, как завороженная.

Ветер то усиливался, то ослабевал, но змей приспосабливался к изменениям, чуть поворачиваясь, чуть ныряя, но практически игнорируя прихоти стихии – змей Мирона презирал стихию!

С гор налетел неожиданно резкий порыв ветра. Длинный шнур воздушного змея оторвался и медленно упал на землю. Освобожденный змей величественно поплыл по ветру, направляясь в неизвестность, и скоро его уже невозможно было разглядеть; было очевидно, однако, что падать он не собирался.

Мирон и Лидия некоторое время неподвижно стояли, глядя вслед воздушному змею и слегка опустив уголки губ, но ничем больше не выказывая своих чувств. Уэйнесс подумала, что запуск, по сути дела, оказался успешным. Ей показалось, что Мирон и Лидия тоже удовлетворены результатом. Мирон обернулся и встретился глазами с Уэйнесс – что он хотел сказать этим взглядом? Уэйнесс промолчала. Лидия стала прилежно сматывать шнур. Как только она закончила, все трое стали возвращаться к дому. На лицах брата и сестры не было разочарования – только задумчивость.

Какое-то время они сидели на диване в гостиной, просматривая новые книги. Уэйнесс удивилась, заметив, что Мирон терпеливо перелистывает толковый словарь, просматривая страницу за страницей без каких-либо признаков заинтересованности. «Это вполне естественно, – сказала она себе. – В словаре нет ничего захватывающего или развлекательного».

Ирена вернулась с работы, уставшая и расстроенная больше обычного. Она сразу поднялась к себе в комнату, никому ничего не говоря. Уэйнесс вскоре попрощалась с детьми и вернулась в гостиницу.

Вечером позвонил Оливано: «Как прошел сегодняшний визит?»

«Достаточно хорошо. Лидия и Мирон построили и запустили красивого воздушного змея, он взлетел очень высоко. Но шнур порвался, и теперь этот змей летает где-то над пампой. Когда я уходила, Лидия рассматривала изображение стегозавра, а Мирон изучал карту созвездий Ойкумены. Он уже прочел толковый словарь. Клара гремела кастрюлями, а Ирена со мной не разговаривала».

«Еще один день в жизни обитателей виллы «Лукаста»! А я сегодня получил подробные результаты анализа крови Ирены. Как я и подозревал, она принимает какой-то наркотик неземного происхождения – в лаборатории не могут в точности определить, какой именно».

«Я тоже подозревала нечто в этом роде. По утрам, уходя на работу, она опрятна и держит себя в руках. После работы она спешит домой растрепанная, как чучело огородное, и со всех ног бежит к себе наверх».

Оливано придал голосу беспристрастно-казенное выражение: «Принимая во внимание все обстоятельства, становится совершенно ясно, что Ирену Портильс невозможно считать подходящим опекуном для Мирона и Лидии. Я намерен как можно скорее переместить их в место проживания с лучшими условиями».

Уэйнесс постепенно усваивала неизбежность перемен, не суливших ей ничего хорошего: «Когда это произойдет?»

«Юридический процесс займет два или три дня, в зависимости от того, насколько мучает подагра старого судью Бернарда. После этого не будет никаких оснований для промедления, хотя те или иные задержки неизбежно возникают. Для всех заинтересованных лиц было бы лучше, если бы вы не присутствовали, когда детей будут увозить».

«Значит, мне пора прекратить визиты?»

«Боюсь, что да – и чем скорее, чем лучше».

«Сколько у меня времени? Два дня? Три?»

«Не больше трех дней, насколько я понимаю. Я буду рад окончательно решить этот вопрос – ситуация в вилле «Лукаста» настолько неустойчива, что даже у меня появились признаки какого-то невроза».

10

Уэйнесс растерянно опустилась в кресло и уставилась в пустоту. Мало-помалу эмоции улеглись, ум прояснился; осталось лишь горькое ощущение раздражения всем и вся, в том числе доктором Оливано и его незыблемым благоразумием.

В конце концов Уэйнесс рассмеялась – печальным беззвучным смехом. Забота о детях была прямой обязанностью психиатра, обвинять его в предательстве было бы нерационально. Доктор Оливано не был членом Общества натуралистов.

Уэйнесс поднялась на ноги и подошла к окну. Ее перспективы были неутешительны – она так и не сумела приблизиться к разгадке адреса Монкурио с тех пор, как прибыла в Помбареалес. Теперь, по всей видимости, ее шансы даже ухудшились, так как она восстановила против себя Ирену Портильс – единственного человека, знавшего, где скрывается авантюрист-гробокопатель.

У нее оставалось не больше трех дней, и она не могла представить себе никаких способов раздобыть нужные сведения, кроме обыска виллы «Лукаста». До сих пор возможность для такого обыска не возникала – в доме постоянно находились либо госпожа Клара, либо Ирена. Уэйнесс подозревала, что даже если бы такая возможность представилась, ей не удалось бы ничего найти – не говоря уже о позоре, ожидавшем ее в том случае, если ее застанут за таким занятием!

Она мрачно смотрела на почти опустевшую площадь. Сегодня снова дул сильный ветер, гнавший опавшие листья и завывавший в отдушинах здания гостиницы. Можно было только надеяться, что Лидия не услышит сегодня голоса, зовущие «Уиирууу! Где ты? Иди к нам, иди!» – и не убежит в пампу.

Уэйнесс не могла успокоиться и не хотела спать. Она набросила на плечи плащ, покинула гостиницу и быстро пошла к перекрестку улиц Люнета и Мадуро. Над головой, в черном небе, холодно, как отблески бриллиантов, мерцали редкие звезды; на западе, низко над горизонтом, красовался Южный Крест.

На городок спустилась тишина; других прохожих поблизости не было. Винные бары почти опустели, хотя красные и желтые огни, украшавшие их фасады, храбро разгоняли мрак. В кантине «Де лас Эрмосас» кто-то пел приятным баритоном. «Наверное, забойщик свиней Леон Касинде сегодня в духе», – подумала Уэйнесс.

Порывы ветра налетали вдоль улицы Мадуро, шелестя в кустах и травах пампы. Уэйнесс остановилась, прислушалась – ей показалось, что откуда-то издалека, сверху, доносится низкий печальный звук, хотя никаких голосов она не различала. Она пошла дальше. По обеим сторонам улицы белели бледные в звездном свете небольшие дома. В окнах виллы «Лукаста» было темно. Ее обитатели уже спали – хотя, вполне возможно, кое-кто и не спал, лежа в постели и думая свои думы.

Уэйнесс встала в тени под портиком пустующего дома напротив. Ничего не было видно; ничего, кроме ветра, не было слышно.

Она подождала минут десять, кутаясь в плащ и не совсем понимая, зачем она вообще сюда пришла – хотя она не удивилась бы, если бы увидела, как вылезает из окна виллы и бежит в пампу хрупкая тень.

Ничего такого, однако, не случилось. В темных окнах виллы «Лукаста» не было никакого движения. Через некоторое время Уэйнесс отвернулась и стала медленно возвращаться в гостиницу «Монополь».

Утром Уэйнесс проснулась в настроении, оставшемся со вчерашнего вечера. Ветер молчал, но за окном было пасмурно – затянутое тучами небо будто давило на плоскость существования.

За завтраком настроение Уэйнесс изменилось, она стала упрекать себя: «Я – Уэйнесс Тамм из Прибрежной усадьбы! Говорят, что я талантливая и умная девушка. Следовательно, мне пора проявить эти качества – иначе я буду чувствовать себя глупо, глядя в зеркало. Чего я жду? Что мне принесут нужные сведения на блюдечке с голубой каемочкой? Малоэффективная стратегия! Я обязана приступить к действиям... Но к каким именно действиям?» Уэйнесс задумалась: «Если бы только я могла убедить Ирену в том, что не намерена причинять Монкурио никакого ущерба, может быть, она помогла бы мне – особенно в том случае, если я предложу ей деньги». Уэйнесс покачала головой: «Нет, боюсь, этот вариант отпадает. Следует смотреть правде в глаза – я боюсь Ирены Портильс».

Тем не менее, Уэйнесс направилась к вилле «Лукаста», полная решимости. Она прибыла как раз в тот момент, когда Ирена шла на работу. «Доброе утро! – вежливо сказала Уэйнесс. – Похоже, скоро начнется дождь».

«Доброе утро, – отозвалась Ирена, взглянув на небо так, будто никогда раньше его не видела. – Здесь часто идут дожди». Она загадочно улыбнулась и поспешила по тротуару.

Глядя ей вслед, Уэйнесс встряхнула головой от замешательства – эта женщина была поистине непредсказуема!

Подойдя к входной двери, Уэйнесс нажала кнопку звонка. Пришлось подождать – промедлив ровно столько, сколько требовалось, чтобы выразить максимальные презрение и раздражение, госпожа Клара открыла дверь и тут же вернулась в кухню, бросив по пути предостерегающий взгляд через плечо. «Все ясно, – подумала Уэйнесс. – Я не принадлежу к числу любимчиков госпожи Клары».

Дети завтракали в столовой. Уэйнесс приветствовала их, после чего присела за столом поодаль и стала наблюдать за тем, как брат и сестра доедали кашу. Мирон, как всегда, выглядел строго и замкнуто; Лидия казалась чем-то расстроенной.

«Вчера поздно вечером дул сильный ветер, – сказала Уэйнесс. – Ты его слышала?»

«Слышала», – кивнула Лидия, и гордо прибавила: «Но я не убежала!»

«Очень предусмотрительно с твоей стороны! А голоса ты тоже слышала?»

Лидия поерзала на стуле: «Мирон говорит, что их на самом деле нет».

«Мирон прав – он, кажется, всегда прав».

Лидия вернулась к поглощению каши. Уэйнесс воспользовалась случаем внимательно посмотреть по сторонам. Где можно было бы найти хоть что-нибудь, относящееся к Адриану Монкурио? Хранилась ли вообще в этом доме какая-нибудь информация? Все зависело от подхода Ирены Портильс. Если та считала, что адрес Монкурио не имеет большого значения, какое-нибудь письмо от него могло лежать где угодно – даже в ящике серванта, где Ирена держала счета и квитанции.

Госпожа Клара ушла в пристройку. Уэйнесс вскочила, подбежала к серванту и стала открывать ящики, быстро просматривая бумаги и надеясь, что ей попадется на глаза имя «Монкурио» или «Соломон».

Ничего такого в ящиках не было.

Лидия и Мирон наблюдали за ней спокойно, без удивления. Мадам Клара вернулась в кухню; Уэйнесс снова присела на стул. Лидия спросила: «Что вы потеряли?»

Уэйнесс тихо ответила: «Я потом тебе расскажу, когда Клара не сможет нас подслушивать».

Лидия кивнула – судя по всему, с ее точки зрения такой ответ представлялся вполне разумным. Она сказала, тоже полушепотом: «А вы спросите Мирона. Он может найти все, что угодно – он просто знает, где что лежит».

По коже Уэйнесс пробежала радостная дрожь. Она взглянула на Мирона – возможно ли это? Сама мысль о такой способности противоречила любому человеческому опыту. Уэйнесс осторожно спросила: «Мирон, ты действительно умеешь находить потерянные вещи?»

Мирон презрительно шмыгнул носом – так, будто его спросили, умеет ли он держать в руке ложку. Лидия пояснила: «Мирон все знает. Или почти все. Я думаю, что теперь ему нужно начать разговаривать, чтобы вы могли слышать, что он хочет сказать».

Мирон проигнорировал сестру и отодвинул тарелку с остатками каши.

Лидия серьезно посмотрела на брата и снова объяснила, повернувшись к Уэйнесс: «То есть, я думаю, он начнет говорить, когда ему будет что сказать».

«Или когда он согласится найти то, что мы ищем».

Перерыв в перестуке посуды на кухне свидетельствовал о том, что госпожа Клара прислушивалась к разговору.

«Что ж! – тяжело вздохнув, сказала Уэйнесс. – Чем мы сегодня займемся? Погода плохая, но на улице не слишком холодно; мы могли бы пойти на двор». На дворе можно было поговорить, не опасаясь посторонних ушей.

Тем не менее, уже накрапывал дождь, и она осталась с детьми в гостиной.

Раскрыв атлас Земли, она объяснила проекцию Меркатора: «Таким образом на плоской бумаге изображается вся поверхность Древней Земли. Голубым цветом обозначены моря и океаны, а это континенты. Вы знаете, на каком континенте мы сейчас находимся?»

Лидия помотала головой: «Нам никто еще не говорил».

Бросив взгляд на карту, Мирон указал пальцем на Патагонию.

«Правильно!» – похвалила Уэйнесс. Она стала перелистывать страницы атласа: «На Земле много разных стран, и у каждой страны свои особенности. По ним интересно путешествовать, приезжая из одного древнего города в другой или посещая красивые дикие места – даже на Древней Земле осталось много диких мест».

Лидия с сомнением взирала на карты: «Если вы так говорите, наверное, так оно и есть, но эти карты меня смущают, от них возникает какое-то странное чувство. Не знаю, нравится ли оно мне или нет».

Уэйнесс рассмеялась: «Мне это чувство хорошо знакомо. Его называют «охотой к перемене мест». Когда мне было столько же лет, сколько тебе, мне подарили книгу старинных стихов. Одно стихотворение произвело на меня самое сильное впечатление; я повторяла его день за днем и не могла от него отвязаться – так что даже боялась открывать эту книгу. Хочешь послушать этот стишок? Он короткий:

Из погибшей страны, где не будет весны,

Из страны неизбывного горя

Мы уехали вдаль, чтоб развеять печаль

За горами у синего моря».

«Звучит неплохо!» – одобрила Лидия. Она взглянула на Мирона – тот наклонил голову набок. «Мирону тоже понравилось. Ему вообще нравится, когда слова складываются, как в головоломке. Вы еще какие-нибудь стихотворения знаете?»

«Нужно подумать. Вообще-то я всегда плохо запоминала стихи. А сейчас мне почему-то приходят в голову только грустные стихи, даже зловещие. Есть такая странная поэма, называется «Безбрежное озеро». Это не детское стихотворение – просто я помню, как оно начинается:

Не спится в беспробудном сне

Тому, кто слепнущие очи

Открыл перед лицом богов:

Огнем в берестяном челне

Блуждает он в туманной ночи

По озеру без берегов...»

Лидия немного помолчала и вынесла приговор: «Это стихотворение мне тоже нравится». Она снова посмотрела на Мирона и удивленно обернулась: «Мирон хочет что-то сказать – он пишет!»

Выпрямившись на стуле, Мирон взял карандаш и бумагу. Аккуратно выводя печатные буквы, он написал: «Красивые стихи, правильные слова. Прочтите еще раз».

Уэйнесс с улыбкой покачала головой: «Во второй раз они не прозвучат так же хорошо».

Мирон взглянул на нее так жалобно, что Уэйнесс смилостивилась: «Ну ладно. Так и быть, еще раз». Она опять продекламировала стихи.

Мирон внимательно слушал, после чего написал: «Мне нравятся стихи. В них все соединяется. Когда у меня будет время, я напишу стихи».

«Надеюсь, ты их мне покажешь, – ответила Уэйнесс. – Или, может быть, даже прочитаешь вслух?»

Не готовый заходить так далеко, Мирон поджал губы.

Лидия не отставала: «А еще вы знаете какие-нибудь стихи?»

Уэйнесс порылась в памяти: «Я выучила один стишок, когда была совсем маленькая. Он тоже какой-то странный, но меня он тогда насмешил – может быть и вы развеселитесь». Дети замерли в напряженном ожидании – Уэйнесс с недоумением переводила взгляд с одного забавно-серьезного лица на другое: «Если я правильно помню...

В прыжке котенок Бушкин

Атаку отразил —

И шишку на макушке

Об зеркало набил!»

«Бедный котенок! – возмутилась Лидия. – Он же еще маленький, и не понимает, что отразил себя в зеркале!»

«Ничего, шишка скоро пройдет, – успокоила ее Уэйнесс. – Зато он научится не ловить себя в зеркале и вообще будет осторожнее, что пойдет ему на пользу. Во всяком случае, на его месте я сделала бы соответствующие выводы».

«Я тоже. Прочтите еще что-нибудь!»

«Не сейчас. Может быть, вы с Мироном сами попробуете сочинить стихи?»

Лидия задумчиво кивнула: «Я сочиню про ветер».

«Удачная мысль! А ты, Мирон, что придумаешь?»

Мирон написал: «Мне нужно подумать. Мои стихи будут похожи на старинные, потому что так лучше всего писать стихи».

«Очень интересно!» – Уэйнесс повернула голову и прислушалась. Мадам Клара снова удалилась в пристройку. Уэйнесс боялась выйти из гостиной, но вокруг не было никакого письменного стола или шкафа, где Ирена могла бы хранить личные бумаги.

Лидия снова спросила: «Что вы ищете?»

«Бумагу с адресом человека по имени «Адриан Монкурио». Или бумагу с адресом «профессора Соломона» – это тот же самый человек».

Клара возвращалась в кухню. Проходя по коридору, она не преминула заглянуть в гостиную и убедиться, что все идет своим чередом. Ни Мирон, ни Лидия ничего не сказали. Старуха ушла.

Мирон схватил карандаш и написал: «В этом доме нет такой бумаги».

Откинувшись на спинку стула, Уэйнесс уставилась в потолок.

Так прошел день. Снаружи непрерывно шел дождь – крупные тяжелые капли впитывались в бетон тротуаров и в почву на дворе, усиливая их тяжеловатые запахи, но кругом было так сухо, что лужи еще не образовались. Ирена вернулась домой, и Уэйнесс попрощалась с детьми. Разочарованная и подавленная, она побрела под дождем в гостиницу.

На следующий день тяжелая пелена туч продолжала нависать над отсыревшей пампой. Явившись к детям, Уэйнесс обнаружила, что Ирена не вышла на работу. Этот факт Ирена ничем не объясняла, но, по-видимому, она неважно себя чувствовала. Вполголоса обменявшись парой фраз со старухой-матерью, она поднялась к себе в комнату. Через полчаса мадам Клара надела черную косынку и плащ, взяла хозяйственную сумку и куда-то поковыляла.

Продолжал моросить дождь – Уэйнесс и детям пришлось оставаться в гостиной.

Клары не было. Уэйнесс прислушалась – с лестницы не доносилось никаких звуков. Она тихо сказала детям: «Мне нужно вам кое-что рассказать. Я это здесь никому больше не говорила – но мне нужна ваша помощь, и я открою вам свою тайну.

Я родилась на далекой планете, дикой планете. Там никто не живет, кроме самых разных животных и нескольких людей, присматривающих за планетой. Но другие люди хотят прогнать животных, построить большие города и погубить красоту этого мира».

«ДУРАКИ», – большими буквами написал Мирон.

«Я тоже так думаю, – кивнула Уэйнесс. – Кроме того, некоторые из них – очень злые люди, они даже пытались меня убить».

Лидия широко раскрыла глаза: «Какие ужасы вы говорите! Кто они такие?»

«Не знаю. Но я пытаюсь их остановить, чтобы спасти мою прекрасную планету. Есть один человек, который мог бы мне помочь. Его зовут...» Уэйнесс прервалась, подняла голову и прислушалась. Какой-то шорох? Может быть, ей показалось – звук не повторился. Уэйнесс сказала еще тише: «Его зовут Адриан Монкурио». Она снова наклонила голову, прислушалась – и продолжала почти шепотом, скороговоркой: «Монкурио называл себя здесь «профессором Соломоном». Может быть, вы его знаете под этим именем. Он приехал в Помбареалес и здорово набедокурил. Он стал рассказывать, что нашел клад золотых дублонов, спрятанный в пещере. Но он говорил неправду. Пещеру он придумал, а почти все золотые дублоны были свинцовыми. Он продал столько дублонов, сколько смог, а потом покупатели поняли, что он их обманывал, и ему пришлось бежать с Земли. А теперь мне нужно его найти. Кто-нибудь из вас знает, где он?»

Дети слушали в напряженной тишине. Лидия сказала: «Мирон, конечно, знает. Мирон все знает».

Уэйнесс взглянула на Мирона и начала было говорить, но осеклась. В дверях гостиной стояла Ирена Портильс – с растрепанными волосами, побледневшая до оттенка сухой горчицы. Ирена хрипло воскликнула: «О чем вы тут шепчетесь? Вы что-то скрываете у меня за спиной, и я больше не намерена это терпеть! Признавайтесь!»

Уэйнесс пыталась что-нибудь ответить, но онемела от страха. Мирон легко и отчетливо сказал: «Я сочинил стихотворение. Хотите послушать?»

Ирена вытаращила глаза, у нее отвисла челюсть – все ее морщины растянулись и углубились: «Ты говоришь?!»

«Я прочту стихотворение».

Ирена издала сдавленный звук, пытаясь что-то возразить, но Лидия резко одернула ее: «Слушайте Мирона! Он решил говорить!»

«Мое стихотворение называется «Мир девятнадцати лун»».

«Довольно! Вы что, надо мной издеваетесь?» – закричала Ирена и, наклонившись, посмотрела Уэйнесс в глаза: «Кто ты такая? Что тебе здесь нужно? Ты не работаешь в Институте! Сейчас же убирайся отсюда – шпионка, вредительница!»

«В отличие от вас, я никакого вреда никому не нанесла! – яростно возмутилась Уэйнесс. – Разве вас не радует, что Мирон говорит, что он в здравом уме? Это вы вредительница, вы ужасная женщина!»

«Так вот, стихотворение, – невозмутимо повторил Мирон, как профессор, которого прервали во время лекции. – Я только что его сочинил». Мальчик понизил голос и продекламировал размеренным гекзаметром:

«Алчность, богиня, воспой, нумизматов, губу раскатавших!

Всех на мякине провел Адриан, многоженец и лгун —

Ныне в Глуши Столбовой усыпальницы витязей павших

Он оскверняет опять в ночь Девятнадцати лун».

«Для первого раза неплохо!» – захлопала в ладоши Лидия.

Ирена Портильс хотела что-то выкрикнуть, но вместо этого проговорила с неестественным торопливым спокойствием: «Да-да, с этим нужно что-то делать. Мирон поправляется самым чудесным образом. Одну минуту, я хотела бы послушать, что еще он хочет нам сказать». Она повернулась и ушла в кухню.

Уэйнесс вскочила на ноги: «Быстро! – пробормотала она. – Пора уходить, сейчас же! Идите за мной!» Она направилась к выходу.

Ирена ворвалась в гостиную с большим кухонным ножом: «Все! Теперь я положу этому конец!» Она кинулась к Уэйнесс, одновременно нанося удар ножом. Уэйнесс увернулась; нож полоснул ей по плечу. Уэйнесс чуть не упала, хватаясь рукой за стену. Ирена шагнула к ней и снова занесла нож.

«Нет, не надо!» – закричала Лидия, повиснув на руке Ирены сзади и тем самым чуть не вывихнув той локтевой сустав. Нож со звоном упал на пол.

Уэйнесс бросилась к двери. «Скорее! – кричала она. – Лидия, Мирон! Бегите!»

Ирена подобрала нож и двинулась за ней.

Убегая, Уэйнесс кричала детям: «Выходите на задний двор! Скорей, скорей!» Открыв парадную дверь, она остановилась и повернулась к Ирене: «Послушайте, вы должны...»

Ирена издала вопль и рванулась вперед; Уэйнесс отскочила на крыльцо. За плечом Ирены Портильс мелькнуло перекошенное волчьей усмешкой лицо госпожи Клары – она только что вернулась из магазина через пристройку. Дверь захлопнулась. За ней послышались громкие вопли, возня. Уэйнесс выбежала на улицу и со всех ног припустила к ближайшему обитаемому дому. Как только какая-то пожилая женщина отворила дверь в ответ на ее лихорадочные звонки, она прорвалась внутрь мимо изумленной хозяйки, подбежала к телефону и позвонила в полицию. Она не забыла предупредить диспетчера, что может потребоваться скорая помощь.