Текст книги "Хроники Кадуола"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 96 (всего у книги 99 страниц)

Глава 8

1

Выживших йипов поселили в нескольких временных лагерях на Мармионском побережье – непосредственно на берегу залива и по берегам реки Мар. Очевидцы знали, что Титус Помпо спал во дворце непосредственно перед нападением – он несомненно погиб. Несколько человек видели Симонетту и Намура на причале для подводной лодки у отеля «Аркадия»; скорее всего, им удалось уплыть, хотя теперь, после разрушения арктической базы, им некуда было деться.

Как только появилась такая возможность, Глоуэн и Чилке представились Бодвину Вуку. Напустив на себя важность, Бодвин воздал им должное – с некоторыми оговорками: «В значительной мере вам удалось добиться успеха – ничего большего в сложившихся обстоятельствах я не мог бы ожидать».

Глоуэн и Чилке заявили, что рады слышать столь лестный отзыв от начальника бюро расследований. «Мы постоянно помнили о вас, понимая, что обязаны не подавать никаких возможных поводов для критики», – сказал Глоуэн.

«И невозможных тоже», – добавил Чилке.

Бодвин Вук крякнул, переводя взгляд с одного на другого: «Вы оба выглядите, как пышущие здоровьем откормленные младенцы – по-видимому, ни в чем себе не отказывали. Надеюсь, отчет о ваших расходах не подтвердит мое первое впечатление».

«Мы – благородные люди и офицеры полиции Кадуола, – твердо ответил Глоуэн. – Мы вели образ жизни, подобающий нашему положению».

«Гм. Передайте ваши счета Хильде – она отделит зерно от плевел».

«Так точно, суперинтендант!»

Бодвин Вук откинулся на спинку огромного кресла и устремил взор в потолок: «Жаль, что вы пренебрегли одной неотъемлемой частью вашего задания – а именно, не удосужились задержать Намура. Насколько я понимаю, пока вы прохлаждались на ранчо Стронси, он потихоньку ускользнул от вас и совершил покушение на Левина Бардьюса. После чего, с поистине оскорбительной бравадой, он бежал на звездолете Бардьюса».

«Действительно, по пути нам пришлось преодолеть несколько препятствий, что привело к задержкам, – признал Чилке. – Но даже в то время, когда мы лежали без сознания и при смерти, мы подсознательно сознавали свой долг перед вами лично и перед бюро расследований в целом. Этот настоятельный внутренний зов способствовал нашему скорейшему выздоровлению, и до сих пор мы продолжаем надеяться, что наша миссия завершится полным успехом».

«В бюро расследований «надежды» не пользуются популярностью», – назидательно произнес Бодвин Вук.

«По сути дела, можно считать, что беглецы у нас в руках, – возразил Чилке. – Намур и Симонетта – в подводной лодке, им некуда бежать и негде прятаться. Они – как пара рыбок в бутылке».

«Все это не так забавно и просто, как вам кажется! – отрывисто и сердито сказал Бодвин. – Они всплывут ночью где-нибудь около пляжа, затопят подводную лодку и переберутся на берег в ялике. После чего они угонят космическую яхту и будут таковы прежде, чем кто-нибудь успеет моргнуть глазом. Вы выставили охрану на космодроме?»

«Еще нет, директор».

Бодвин Вук включил микрофон и дал указания: «Теперь это сделано – благодарите судьбу за то, что мы не опоздали! Я знаю Намура. Было бы очень, очень жаль, если бы он снова вас облапошил».

«Вы совершенно правы», – ответил Глоуэн.

Бодвин Вук наклонился вперед и навел порядок среди бумаг на столе: «Давайте вернемся, с вашего позволения, к событиям в «Банке Мирцеи». Мне не совсем ясна последовательность этих событий; кроме того, я хотел бы подробнее разобраться в результатах заключенной сделки».

До сих пор никто ни словом не упомянул Руфо Каткара, но Глоуэн и Чилке прекрасно знали, что, стремясь заслужить благорасположение Бодвина всеми возможными средствами, Каткар, несомненно, выложил все, что знал, расколовшись, как трухлявый пень.

Бодвин Вук продолжал необычно спокойным, даже благодушным тоном: «По словам этого подонка, Руфо Каткара, вам посчастливилось предотвратить присвоение финансовых средств Дензеля Аттабуса Джулианом Бохостом. Предложенная Каткаром версия происходившего привела меня в замешательство. Никак не могу понять, кто сколько получил и кому что досталось – помимо того факта, что определенная часть этих средств каким-то образом оказалась на счету Глоуэна Клаттока».

«Это отчасти верно. Я перевел деньги на так называемый «счет Флоресте» – вам известно, о чем я говорю».

«Гм! Речь идет о существенной сумме, не так ли?»

«Не помню точную цифру, но было выплачено примерно пятьдесят тысяч сольдо».

Бодвин Вук снова неопределенно хмыкнул: «Как бы то ни было, Джулиан и его прихвостни из ЖМО получили хороший пинок под зад. Что же случилось дальше?»

«Расследование шло своим чередом. В Застере командор Чилке и я употребили в пищу несколько гигиенических блюд, но покинули планету прежде, чем успели сбросить вес и нарастить мускулатуру согласно рекомендациям лучших специалистов. Тем не менее, полученная там информация в конечном счете позволила нам обнаружить Левина Бардьюса на Розалии. Намур выстрелил Бардьюсу в спину и оставил его умирать, но мы успели вмешаться. В результате Бардьюс согласился перевезти йипов на Розалию за свой счет. Такова, по существу, последовательность событий».

«Очень любопытно! И, конечно же, за все это время вы не получали доступ ни к каким другим преимуществам или побочным доходам?»

«Не могу с уверенностью ответить на ваш вопрос. Командор Чилке вступил в тесные дружественные взаимоотношения с Флиц – точнее, Фелицией Стронси, нынешней владелицей ранчо Стронси. Такую связь можно было бы рассматривать в качестве «преимущества», потенциально способного привести к извлечению «побочных доходов»».

Бодвин Вук постучал длинными сухими пальцами по ручкам своего кресла: «Вот как!» Повернувшись к Чилке, он спросил: «Надеюсь, эта деятельность имела место исключительно в нерабочее время?»

«Разумеется, суперинтендант!» – заявил Чилке.

Глоуэн прибавил, будто спохватившись о чем-то, что раньше ускользало из памяти: «Конечно, есть еще одно несущественное обстоятельство, связанное с космической яхтой, о которой вам, наверное, говорил Каткар».

«Он упоминал нечто в этом роде. Где же находится в настоящее время дорогая, роскошная космическая яхта под наименованием «Фортунатус»?»

«В ангаре космического терминала в Баллилу, близ города Паш на планете Карс».

«И почему она спрятана там, будучи законным имуществом управления Заповедника?»

«Потому что мы вернулись на Кадуол в компании Левина Бардьюса, чтобы способствовать дальнейшему успешному выполнению задания!»

«Гм! – Бодвин Вук не был удовлетворен полученным ответом. – Когда ты строишь из себя оловянного солдатика, сразу становится ясно, что дело нечисто. Мы еще рассмотрим этот вопрос во всех подробностях. Имущество Заповедника неприкосновенно!». Он откинулся на спинку кресла: «На сегодня все, можете идти».

2

Через шесть дней после двух катастроф состоялось заседание Верховного суда в зале показательных процессов, в старом здании управления Заповедника в конце Приречной дороги.

Три судьи – Мельба Ведер, Роуэн Клатток и председательница суда Хильва Оффо – вошли в зал и заняли места на возвышении. К тому времени расположенные амфитеатром полукруглые ряды сидений уже заполнились публикой. Судебный исполнитель ударил в гонг, призывая присутствующих к порядку, после чего обвиняемых ввели в помещение и рассадили на скамье подсудимых. Их было восемь человек: Клайти Вержанс, Джулиан Бохост, Роби Мэйвил, Ньюэлл Бетт, Кервин Монстик, Таммас Стерч, Торк Тамп и Фаргангер. Все они, за исключением Торка Тампа и Фаргангера, были урожденными традиционными натуралистами из Стромы и видными членами партии жизни, мира и освобождения. Все они присутствовали в ангаре, когда боевые автолеты были высланы с целью уничтожения Йиптона, в связи с чем считались соучастниками преступлений, перечисленных в обвинительном акте.

Торк Тамп указал в качестве своего места рождения Поселок Контрабандистов на планете Теренса Доулинга, где-то на дальнем конце Ойкумены. Он говорил тихо, без акцента, и не выражал никаких эмоций – ни гнева, ни страха, ни раскаяния. Фаргангер, однако, замкнулся в себе и отказывался говорить; он не признал даже своего имени. В отличие от лица Торка Тампа, его лицо превратилось в маску презрения ко всем окружающим.

Личности Торка Тампа и Фаргангера чрезвычайно интересовали зрителей. Другие обвиняемые вызвали несколько меньший ажиотаж. Клайти Вержанс, несмотря на упрямо сжатые губы и обычную для нее угрюмую внешность, держалась с достоинством. Джулиан, бледный, нервный и безутешный, явно предпочел бы находиться где-нибудь на расстоянии тысячи световых лет от зала суда. Роби Мэйвил безвольно расслабился на скамье, опустив уголки рта – по-видимому, он рыдал всю ночь от бессильной злости и отчаяния. Бетт казался удрученным, но посматривал по сторонам с неуверенной усмешкой, как бы приглашая присутствующих разделить его сардоническое недоумение по поводу незавидного положения, в котором он оказался. Стерч сидел в состоянии безразличной апатии, а Кервин Монстик вызывающе сверлил судей гневным, ни в чем не сомневающимся взором.

Судебный исполнитель объявил, что арестованные готовы выслушать предъявляемые им обвинения в присутствии адвоката и заявить, признаю́т ли они себя виновными: «Пусть прокурор выйдет вперед и предъявит обвинения!»

Эльвин Лаверти, высокий худой старик с мохнатыми бровями, впалыми щеками и длинным горбатым носом, поднялся на ноги: «Достопочтенные члены Верховного суда! Пренебрегу формальностями. Шесть дней тому назад подсудимые осуществили неправомочные действия или участвовали в сговоре, который привел к осуществлению неправомочных действий, а именно устроили пожар на атолле Лютвен, унесший жизни тысяч мужчин, женщин и детей. В частности, им приписываются следующие нарушения. Вопреки положениям Хартии они импортировали два боевых автолета класса «Стрэйдор-Ферокс» и скрывали их в ангаре около Стромы, намереваясь применить их в ходе вооруженного восстания против законных властей Заповедника. Если это необходимо, я могу вызвать свидетелей, способных подтвердить существование этого заговора, который сам по себе является тяжким преступлением, наказуемым смертной казнью. Упомянутые боевые автолеты были использованы с целью совершения основного преступления, в котором обвиняются подсудимые. После нападения на атолл Лютвен автолеты вернулись в ангар на территории Троя. За ними проследовали патрульные летательные аппараты под управлением офицеров бюро расследований. Облава, осуществленная по прибытии подкрепления, позволила задержать подсудимых. Их застали в процессе подготовки к вылету на борту небольшого космического корабля, когда-то принадлежавшего достопочтенному Дензелю Аттабусу. Подсудимых арестовали, привезли на станцию Араминта и подвергли тюремному заключению.

Я вкратце изложил сущность преступления – каждый его этап может быть подтвержден очевидцами или логическими умозаключениями. Если суд нуждается в подтверждении каких-либо сделанных мною заявлений, я предоставлю такое подтверждение. В противном случае не вижу причины для дальнейшего обсуждения этого бесчеловечного злодеяния».

Председательница Верховного суда, Хильва Оффо, сказала: «Выслушаем обвиняемых. Признаю́т ли они свою вину?»

Теперь вперед вышел адвокат: «Достопочтенные судьи, все обвиняемые заявляют, что они не виновны в том преступлении, которое им приписывается».

«Неужели? Они признаю́т, что ими были высланы боевые летательные аппараты, напавшие на атолл Лютвен?»

«Они признаю́т, что выслали боевые автолеты, но утверждают, что их так называемое преступление было не более чем вандализмом, так они намеревались лишь уничтожить загрязняющие окружающую среду и отвратительные на вид сооружения, возведенные вопреки правилам Заповедника, и тем самым восстановить естественное очарование ландшафта».

«Как они объясняют массовую гибель обитателей города, сгоревших, утонувших и умерших от удушья?»

«Нет никакого доказательства существования таких обитателей».

«Любопытно! Каким образом они обосновывают подобное заявление?»

«На основе юридической силы и неопровержимых положений нашего законодательства, ваша честь!»

«В высшей степени любопытно! Будьте добры, поясните, ссылаясь, по возможности, на соответствующие положения законов».

«Налицо необходимость разумного истолкования событий. На протяжении многих веков наши законы и наше мышление формировались под влиянием жесткой и безапелляционной доктрины. Эта доктрина, по существу, превратилась в фундаментальный принцип нашего существования в качестве служителей Заповедника. Буквально и по существу, этот принцип безоговорочно запрещает какое-либо заселение атолла Лютвен. Традиционное уважение к нашим общественным учреждениям и к нашему основному законодательству заставляют допустить, что действующие законы соблюдались неукоснительно, так как даже предположить, что мы живем в беззаконном обществе, немыслимо для каждого из нас.

Позвольте мне повторить: все содержание и весь смысл нашего законодательства не допускают существования какого-либо населения на атолле Лютвен! А в отсутствие такого населения обвинять подсудимых в том преступлении, которое им приписывается, невозможно – это обвинение очевидно ложно, пристрастно и ошибочно сформулировано.

Я заявляю, что самым серьезным обвинением, которое может быть предъявлено подсудимым на каких-либо законных основаниях, является обвинение в разжигании костров без получения предварительного разрешения. В этом подсудимые признаю́т себя виновными. Наказанием, предусмотренным за это правонарушение, является штраф в размере двадцати пяти сольдо. Поэтому я прошу достопочтенных судей наложить на подсудимых надлежащий штраф, предоставив этим достойным людям возможность заплатить причитающуюся сумму, и освободить их из-под стражи с тем, чтобы они могли спокойно заниматься своими делами».

Председательница Хильва Оффо обратилась к прокурору: «Желаете ли вы выдвинуть возражение против убедительных доводов защиты?»

«Нет, ваша честь! Эти доводы в высшей степени абсурдны».

«Не думаю, господин прокурор. В логике ответчиков больше смысла, чем может показаться на первый взгляд. В некотором смысле можно утверждать, что не только те, кто, по выражению господина адвоката, «разжигал костры», но и каждый гражданин станции Араминта, живой и мертвый, обязан взять на себя часть вины за происшедшее».

«Очень хорошо, ваша честь! – поднялся на ноги Эльвин Лаверти. – Давайте рассмотрим заявление представителя подсудимых. По его словам, так как никому не разрешено жить на атолле Лютвен, никто фактически там не жил. По сути дела защита утверждает, что на вершинах гор не может быть камней потому, что законы физики не позволяют камням катиться вверх по склону. Пусть будет так! Допустим на какое-то время, что подсудимые имели право ожидать отсутствия какого-либо человеческого поселения на атолле Лютвен, что они намеревались лишь восстановить красоту первозданной природы и не занимались ничем, кроме разжигания костров. Факты, однако, а именно тысячи обугленных тел, свидетельствуют о том, что на месте преступления – простите, на месте восстановления условий окружающей среды – неоспоримо находились люди. Кто были эти люди, не имеет значения. Может быть, это были граждане станции Араминта, отправившиеся на атолл Лютвен провести отпуск и устроившие пикник. А теперь, если достопочтенный представитель подсудимых соизволит свериться с уголовным кодексом, он обнаружит, что преднамеренное разжигание костров без разрешения, приводящее к смертельному исходу, может рассматриваться как преднамеренное убийство – в зависимости от обстоятельств дела. Следовательно, даже если подсудимые обвиняются лишь в разжигании костров без разрешения, они заслуживают сурового наказания».

Адвокат обвиняемых, несколько упавший духом, сказал: «Не могу ничего прибавить к моему предыдущему заявлению, логика которого неопровержима и должна послужить основанием для решения суда».

Хильва Оффо наклонилась вперед: «Вы хотите сказать, что подсудимые руководствовались исключительно желанием устранить загрязнение окружающей среды, когда они подожгли Йиптон?»

«Там никто не жил, ваша честь! Я это доказал – следовательно, какими другими мотивами могли бы руководствоваться подзащитные?»

«Господин адвокат, вы сделали все, что могли, и ваша аргументация отличается почти безукоризненной логикой, хотя и применима исключительно к воображаемым ситуациям. Наш суд – и я думаю, что мои коллеги со мной согласны, – Хильва Оффо взглянула налево и направо, – отвергает вашу гипотезу. Тот факт, что подсудимые располагали тайно приобретенными боевыми летательными аппаратами и очевидно планировали вооруженное восстание, лишь подтверждает справедливость предъявленных им обвинений».

Адвокат молчал. Судья Ведер спросил: «Кто из обвиняемых управлял боевыми автолетами?»

Адвокат повернулся к скамье подсудимых: «Кто-нибудь желает ответить? Я не могу повлиять на исход этого дела, он предрешен».

Торк Тамп спокойно сказал: «Я управлял одним автолетом, Фаргангер – другим. Мы настояли на том, чтобы в одной машине находился Джулиан Бохост, а в другой – Роби Мэйвил. Нам они были нужны в качестве заложников. В противном случае остальные удрали бы раньше времени в космос и оставили бы нас одних отдуваться за их проделки. Пока эти два болвана были под рукой, мы знали, что Вержанс и ее подручные подождут нашего возвращения».

Клайти Вержанс поднялась на ноги и громко воскликнула: «Я хотела бы сделать заявление!»

Хильва Оффо резко отозвалась: «Я не потерплю никаких доктринерских разглагольствований! Наш суд – не трибуна для выражения личных мнений. Если вы не готовы признать свою вину или обосновать свою невиновность вещественными доказательствами, придержите язык!»

Госпожа Вержанс обиженно села. Хильва Оффо продолжила: «Все присутствующие прекрасно понимают, каким должно быть решение нашего суда. Подсудимые виновны в чудовищных преступлениях. Все они приговариваются к смерти. Казнь состоится через неделю».

Заключенных увели. Клайти Вержанс маршировала, выставив вперед квадратный подбородок – ее раздражало то, что ей не позволили продемонстрировать ораторское искусство и разразиться речью по поводу такого торжественного события. Джулиан брел, опустив голову; за ним едва волочил ноги Роби Мэйвил. В арьергарде шли Торк Тамп и Фаргангер – они о чем-то тихо говорили, не проявляя никаких эмоций.

Зал показательных процессов опустел. Глоуэн и Уэйнесс направились в «Старую беседку» и нашли свободный столик снаружи. Им подали гранатовый сок со льдом. Некоторое время они молчали. «Скоро все это кончится, – сказал Глоуэн. – По правде говоря, не выношу судебные процессы, они у меня вызывают тошноту и слабость в коленях. Может быть, карьера в бюро расследований – не для меня».

«Как это может быть? – изобразила удивление Уэйнесс. – Ты – самый молодой командор за всю историю станции Араминта! Все говорят, что в один прекрасный день ты займешь кресло Бодвина Вука».

«Этому не бывать, – проворчал Глоуэн. – Бодвин никогда не уйдет на пенсию. А, ладно! Неважно! Расслабляться нельзя – Намур и Симонетта все еще на свободе, и никто толком не знает, где они могут прятаться. Может быть, они сидят в подводной лодке где-нибудь посреди океана».

«На Эксе они не выживут. Они могли бы как-то существовать на Трое, в одной из летних дач для туристов, пока не кончится провизия. Кроме того, они могут высадиться на Дьюкасе, но куда они пойдут? Неделя не пройдет, как их сожрут какие-нибудь хищники».

«Их единственная надежда – космодром на станции, но теперь его охраняют днем и ночью».

«Значит, их скоро поймают, – уверенно сказала Уэйнесс и взяла Глоуэна за руки. – Вспомни! Через две недели мы поженимся, и ты сможешь жить спокойно до конца своих дней».

«Это было бы неплохо. Мне нравится спокойствие».

Уэйнесс надулась: «Ты сейчас так говоришь. Рано или поздно тебя одолеет охота к перемене мест».

«Возможно. А тебя?»

Уэйнесс задумалась: «До сих пор нашу жизнь нельзя было назвать спокойной».

Они тихо сидели, вспоминая о событиях, определивших их настоящее, и пытаясь представить себе будущее.

3

Беженцам из Йиптона, ожидавшим перевозки на другие планеты, предоставили кров и пищу в четырнадцати лагерях вдоль Мармионского побережья.

От теплого ветра их достаточно защищали палатки, односкатные навесы и хижины, сооруженные из хвороста и пальмовых листьев. Достаточно калорийное питание обеспечивалось пекарней и синтезатором белковых брикетов; в дополнение йипы получали консервы из складских запасов станции и пользовались любой возможностью добыть пропитание на месте. В реке Мар водились мидии, угри, нередко полные икры, и небольшие земноводные; по берегам можно было собирать семена, орехи, стручки и некоторые овощи. Женщины и дети бродили по покрытой лужами отливной полосе, собирая съедобных морских улиток – они умели избегать ядовитых желтых морских жаб, не наступать на шиповатые кораллы и заблаговременно замечать появлявшиеся временами стайки трубочников; они даже ловили трубочников сачками и варили из них уху. Бригады работников со станции Араминта поддерживали порядок, оказывали медицинскую помощь и регистрировали данные обитателей временных лагерей – их имена, возраст, пол и гражданское состояние.

Шард Клатток вылетел на север с аэродрома станции Араминта в управление временных лагерей, находившееся рядом с устьем реки Мар. Здесь он узнал, что йипов регистрировали отдельно в отдельных лагерях – никто не видел причины составлять один общий список всех йипов.

Шард спросил: «Сохранилась ли во временных лагерях какая-то иерархическая структура? Или представители всех каст и уровней, существовавших в Йиптоне, теперь перемешались?»

«Не могу точно сказать, – вздохнул служащий управления. – По сути дела, я ничего о них не знаю – для меня что один йип, что другой».

«Хорошо вас понимаю. Тем не менее, их высшую касту составляют умпы, а они, как правило, очень заботятся о своем статусе».

«По меньшей мере мне известно следующее: умпы настаивали на выделении им особого участка, и мы не видели никаких причин не удовлетворить их запрос. Они собрались в лагере номер три – до него метров четыреста вверх по течению».

Шард прогулялся по берегу к третьему лагерю и зашел в сарай, где размещалось управление. Там его встретила женщина средних лет, крепко сложенная и энергичная – из иммигранток, переселившихся на станцию из Стромы.

«Что вам угодно?» – спросила она.

«Я – командор Шард Клатток из бюро расследований. Как идут дела в третьем лагере?»

«Жалоб нет. Йипы ведут себя вежливо, если с ними обращаются так же вежливо».

«Я заметил, что вежливость обычно помогает. Насколько я понимаю, у вас в третьем лагере собрались все умпы?»

Работница управления мрачновато усмехнулась: «В Йиптоне числились сто восемьдесят два умпа. Здесь, в нашем лагере, сто шестьдесят один умп. Следовательно, при пожаре погиб только двадцать один умп».

«Они это называют «техникой выживания»».

«Я это называю умением бить локтем в глаз и пинать в пах».

Шард выглянул в открытую дверь: «Где они теперь?»

«Кто чем занимается. Одни собирают дикие сливы – вон там, в роще. Они могли бы разбежаться по всему Дьюкасу, если хотели бы – но они не могли не заметить пару длинношеих онниклатов на склоне холма; тростниковый тигр здесь тоже водится. Йипы – не трусы, но и не дураки тоже».

Шард рассмеялся: «Надо полагать, у вас есть список их имен?»

«Есть», – служащая передала ему распечатанный список.

Шард просмотрел его и недовольно поднял глаза: «Это их формальные имена: Хайрам Бардольк Фивени, Кобиндер Моск Тучинандер...»[46]46
  У каждого взрослого йипа было шесть имен – за исключением тех, что использовались в особых обстоятельствах. Когда йипа просили сказать, как его зовут, он называл «формальное» имя – например, «Идрис Надельбак Мирво». Первое имя (в данном случае «Идрис») присваивалось при рождении и выбиралось благодаря символическим атрибутам (Идрис – дух-покровитель отважных, но скромных и непритязательных людей). Второе имя («Надельбак») соответствовало первому имени отца йипа, то есть было чем-то вроде отчества. Третье имя («Мирво»), подобным образом, соответствовало первому имени матери йипа. Кроме того, у йипа было «фамильярное» имя, использовавшееся «чужими» (то есть не йипами) и знакомыми (но не близкими друзьями). Например, Идриса Надельбака Мирво в повседневном общении на станции Араминта или в ходе обслуживания туристов в Йиптоне могли называть «Карло». Другие два имени – тайные клички; их йип придумывал себе сам. Первая кличка обозначала качество или состояние, к достижению которого стремился йип – например, «Счастливчик» или «Любимец богов». Вторая кличка, так называемая «руха» – шестое и самое заветное имя, не была известна никому, кроме ее обладателя. Шестое имя определяло сущность человека, непрерывную во времени, и, таким образом, неотделимую от его самосознания.
  «Руха» фигурировала в рамках достопримечательного обычая. В старом центре Йиптона находился огромный полутемный зал, Кальоро. Масштабы Кальоро поражали туристов, когда экскурсоводы вели их по шаткому балкону в пятнадцати метрах над полом (до потолка оставалось тоже метров пятнадцать). С этого балкона взорам туристов открывалось терявшееся в сумраке пространство, сплошь заполненное йипами, сидевшими на корточках вокруг маленьких мерцающих светильников. Туристы неизменно жаловались на ужасную вонь, исходившую как от толпы внизу, так и от близлежащего Смрадища – городской свалки. Тем не менее, их всегда завораживало зрелище расстилающегося вдаль ковра человеческих тел, едва различимых среди тускло мерцающих созвездий светильников – зрелище это выходило за рамки воображения. И, конечно же, они спрашивали экскурсовода: «Зачем все они сюда пришли? Чем они занимаются, сидя на корточках в темноте?»
  «Им больше нечего делать», – отвечал, как правило, не слишком словоохотливый гид.
  «Но ведь они чем-то заняты! Они шевелятся – это заметно даже при свете жалких лампад. Они говорят – мы слышим неразборчивый тихий ропот».
  «Они сюда приходят, чтобы встретиться с друзьями, продать рыбу, поиграть в азартные игры. Они не могут жить без Кальоро».
  Если экскурсовод был в хорошем настроении или надеялся получить дополнительные чаевые, он соглашался рассказать об азартных играх йипов: «Игра не всегда носит дружеский характер и кончается полюбовно. Иногда игра становится очень напряженной. В качестве ставок используются монеты, инструменты или рыба – все, что имеет ценность. Если йип продулся в пух и прах – потому, что ему не посчастливилось, или потому, что он не умеет играть – что он может предложить другим, отчаянно надеясь на удачу? Что он ставит на кон? Часть своей «рухи» – часть себя самого. Если он выигрывает, он остается самим собой. А если он проигрывает (что, как правило, и происходит, если йипу не везет или если он не умеет играть), он расстается с одной сороковой долей самого себя. По традиции «руха» делится не более чем на сорок частей.
  Этот долг регистрируется – проигравший привязывает белую нить к волосам на затылке. Нередко он продолжает проигрывать, и тогда доли его «рухи» распределяются среди более удачливых партнеров по игре, живущих в разных концах Йиптона, а затылок проигравшего пополняется новыми белыми нитями. Если йип проигрывает все сорок долей своей «рухи», от тем самым проигрывает всего себя, и ему больше не разрешают играть. После этого его называют «безымянным»; он обязан стоять в стороне, у стены Кальоро, наблюдая за происходящим, но ни в чем не участвуя. Его «рухи» больше нет; он уже не человек. Его первые четыре имени больше ничего не значат, а его чудесное пятое имя превращается в предмет грязных шуток.
  Тем временем на полу Кальоро начинается другой процесс – переговоры между владельцами долей «рухи» проигравшего. Цель переговоров – сосредоточение всей собственности в руках одного владельца. Участники долго торгуются; иногда они горячатся, иногда обсуждают условия сделки вкрадчиво и обходительно. Допускается использование выигранных долей «рухи» в качестве игровых ставок. Но в конечном счете владельцем «рухи» становится один человек, и это немедленно приводит к повышению его статуса. Теперь «безымянный» йип – его раб, хотя он не обязан прислуживать своему господину, не обязан выполнять приказы или поручения. Его положение гораздо хуже – он больше не настоящий человек, его «руха» перешла к новому владельцу и стала частью «рухи» владельца. «Безымянный» йип – никто, призрак, тень; он умирает заживо.
  Есть только один выход из этого состояния. Отец и мать «безымянного» – или его дед и бабка – могут уступить свои «рухи» кредитору с тем, чтобы «безымянному» была возвращена проигранная «руха». После этого он снова становится настоящим человеком и может, если таково его предпочтение, снова делать ставки на полу Кальоро».


[Закрыть]

«Разумеется, но они сообщали нам только такие имена».

«И у вас нет списка их фамильярных имен?»

«Боюсь, что нет. Мы не видели никаких причин интересоваться их кличками».

«Что ж, спасибо за вашу помощь – в любом случае».

Работница управления провожала Шарда глазами – тот подошел к умпу, сидевшему на стволе упавшего дерева. Умп лениво перебрасывал окатыш из одной сильной руки в другую. Шард задал ему вопрос; умп поразмышлял немного, потом пожал плечами и указал рукой в сторону реки.

Шард прошел метров пятьдесят по тропе к речному берегу и заметил йипа, лежащего лицом вниз на поверхности воды. Время от времени йип поднимал голову, чтобы набрать воздуха, после чего продолжал изучение дна. Внезапно йип резко опустил правую руку и, перевернувшись на спину, поднял на вытянутой руке полуметрового угря, извивавшегося в развилке самодельной рогатины. Умп подплыл к берегу и сбросил добычу в корзину.

Шард подошел ближе. Йип, стоявший на коленях и отделявший угря от рогатины, с недоумением поднял голову. Это был уже немолодой человек, примерно тех же лет, что и Шард, хотя он выглядел моложе – широкоплечий, подтянутый, с мускулистыми руками и ногами. Шард сказал: «Ты умеешь ловить рыбу».

Йип пожал плечами: «Угрей легко ловить. Они жирные и ленивые».

«В Йиптоне ты тоже ловил рыбу?»

«Не угрей. Иногда я охотился на скунов и вертляков, но в открытом океане рыбачить не так просто».

«Представляю себе, – отозвался Шард. – Только очень хорошему пловцу такое под силу».

«Да, хороший рыбак плавает как рыба».

«Кажется, я тебя где-то видел. Тебя зовут Селиус. Ты меня помнишь?»

«Нет, не помню».

«Это было давно. Как давно, по-твоему? Пятнадцать лет? Двадцать?»

Йип опустил глаза к корзине: «Не знаю. Не помню».

«Ты помнишь, как меня зовут?»

Йип покачал головой и поднялся на ноги: «Теперь я пойду. Мне нужно ободрать угрей».

«Давай немного поговорим», – сказал Шард. Он отошел на несколько шагов и сел на бревно, прибитое течением к берегу: «Опусти корзину в воду, чтобы угри остались свежими».

Селиус поколебался, но последовал совету Шарда.

«Садись, – предложил Шард, показывая на песок перед собой. – Отдохни».

Селиус присел на одно колено, явно чувствуя себя неловко.

Шард спросил: «Где твой друг Кеттерлайн?»

Селиус наклонил голову в сторону лагеря: «Там. Нам обоим повезло, мы не сгорели».

«Да, вам здорово повезло», – Шард сорвал зубчатую травинку и принялся вертеть ее пальцами. Селиус безрадостно следил за его манипуляциями. «Знаешь, что я думаю, Селиус? – тихо произнес Шард. – Я думаю, что ты мне наврал».

«Почему вы так говорите? – возмущенно воскликнул Селиус. – Никогда я вам не врал!»

«Разве ты не помнишь? Ты сказал, что не умеешь плавать. Кеттерлайн сказал то же самое. Именно по этой причине, по твоим словам, ты не мог спасти госпожу Марью, когда она тонула в Большой лагуне».

«Прошло двадцать лет – я уже не помню, что тогда было».

«Помнишь!» – на мгновение Шард обнажил зубы.

«Нет-нет! – с неожиданной живостью возразил Селиус. – Я всегда говорил правду».

«Ты сказал, что не умеешь плавать, и что поэтому ты не мог спасти госпожу, когда она тонула. Но теперь мы оба знаем, что это было не так. Ты прекрасно плаваешь. И моя жена, Марья, тоже хорошо умела плавать. Ты и Кеттерлайн, вы держали ее под водой, пока она не умерла».

«Нет-нет! Неправда!»

«Кто вытолкнул ее из лодки – ты или Кеттерлайн? На этот раз я докопаюсь до истины!»

Селиус опустил плечи: «Кеттерлайн. Это он все придумал, я ничего не знал».

«Неужели? Ты плавал вместе с Кеттерлайном просто для того, чтобы составить ему компанию?»

«Да-да, именно так».

«А теперь, Селиус, настало время ответить на важный вопрос, и от этого ответа во многом зависит твое будущее. Все остальные в этом лагере переселятся в красивые новые дома, но тебе не разрешат уехать. Тебя заставят сидеть в тесной, душной, темной хижине, и ты больше никогда не увидишь дневной свет и не услышишь человеческие голоса – если не скажешь мне правду. Не пытайся подняться на ноги, или я прострелю тебе кишки, и тебе будет очень больно. А теперь я отведу тебя в темную хижину, где ты останешься один навсегда».

Селиус мучительно спросил: «А что будет, если я скажу правду?»

«Тебя накажут, но не так страшно».

Селиус опустил голову: «Я скажу правду».

«Прежде всего: кто приказал утопить Марью? Быстро! Отвечай – и только правду!»

Селиус опасливо посмотрел по сторонам и ответил: «Намур». Внезапно лицо Селиуса расплылось в типичной для йипов благожелательной улыбке, он преисполнился добродетелью: «Я ему говорил, что не хочу причинять страдания слабой, беззащитной женщине. Но он ко мне не прислушался, несмотря на все мои уговоры. Он утверждал, что эта женщина – инопланетянка, не более чем вредительница, что она злонамеренно вмешивается не в свои дела, не имеет права дышать нашим свежим воздухом, объедать нас и вытеснять заслуженных людей с почетных должностей. Надлежало искоренять таких вредителей из нашего общества. Кеттерлайн признавал, что это логичная концепция – и в любом случае мне приходилось выполнять приказы Намура. У меня не было выбора, я согласился, и дело было сделано».

Несколько секунд Шард молча смотрел на Селиуса. Тот начал беспокоиться и оглядываться.

Шард сказал: «Ты мне не все рассказал».

Селиус энергично возразил: «Но я все рассказал! Что еще можно рассказать?»

«Почему Намур приказал тебе пойти на такое преступление?»

«Я же объяснил! Намур перечислил все причины!»

«Не мог же ты действительно ему поверить!»

Селиус пожал плечами: «Кто я такой, чтобы допрашивать Намура?»

«И ты на самом деле поверил, что Намур приказал убить госпожу Марью по этим причинам?»

Селиус снова пожал плечами: «Побуждения Намура мне непонятны. Я – йип из Йиптона, происходящее на станции было для меня полной загадкой».

«Намур, разумеется, не давал вам такое поручение от своего имени. Кому он помогал?»

Селиус смотрел на другой берег реки: «Это было слишком давно. Я больше ничего не помню».

«Кто просил Намура это устроить? Симонетта?»

«Симонетты уже не было на станции».

«Тогда кто же?»

«Даже если я это знал, теперь уже не помню».

Шард поднялся на ноги: «Ты ответил на мои вопросы – надо полагать, настолько правдиво, насколько это для тебя возможно».

«Да-да, совершенно верно! Будьте уверены – вы можете положиться на правдивость моих слов! А теперь, когда вы узнали все, что хотели узнать, я пойду обдирать угрей, ладно?»

«Не торопись. Ты отнял у Марьи жизнь».

«Ну да – двадцать лет тому назад. Так что подумайте сами – она мертва уже двадцать лет и останется мертвой на веки вечные. Что такое двадцать лет по сравнению с предстоящей вечностью? Мимолетное мгновение! Кто вспомнит об этом мгновении, скажем, через сто тысяч лет?»

Шард печально вздохнул: «Ты у нас философ, Селиус. Я не такой многосторонний человек, в связи с чем вы оба – ты и Кеттерлайн – теперь поедете со мной на станцию Араминта».

«Но почему? Мне больше нечего рассказать!»

«Поживем – увидим».