Текст книги "Хроники Кадуола"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 99 страниц)

4

Долгое лето кончилось. Труппа «Лицедеев», возглавляемая маэстро Флоресте, вернулась из успешного межпланетного турне, и заработанная актерами выручка должна была послужить воплощению заветной мечты Флоресте – сооружению нового Орфеума, величественного святилища исполнительских искусств. А Глоуэн, уже на следующее утро после дня рождения, начал летную подготовку под руководством управляющего аэропортом, уроженца древней Земли по имени Юстес Чилке.

Несколько недель мысли Глоуэна были заняты главным образом тренировочными полетами, летательными аппаратами и незаурядными личностями управлявших ими пилотов – в частности, Юстеса Чилке, память которого служила неисчерпаемым кладезем историй о диковинных народах, населявших далекие миры. Еще сравнительно молодой человек, Чилке успел принять участие в сотнях опасных и забавных авантюр. Он побывал во всех концах Ойкумены, отведал горечь бытия на всех ступеньках экономической лестницы и в конечном счете выработал своего рода практическую философию, которой не замедлил щедро поделиться с учеником: «В бедности нет ничего страшного, потому что на дне нечего терять – остается только карабкаться вверх. Богачи боятся разориться, но хлопотать о деньгах, когда они уже есть, гораздо лучше, чем сколачивать состояние, которого еще нет. Кроме того, если люди думают, что ты богат, они гораздо вежливее с тобой разговаривают – хотя вероятность того, что тебя долбанут по башке, чтобы потребовать выкуп или ограбить, возрастает пропорционально их вежливости».

Во внешности Чилке, с первого взгляда ничем не примечательного человека среднего роста, угадывалось скрытое стремление покрасоваться, боровшееся с привычкой внутренне потешаться над людьми. Обветренное жилистое лицо с крупными, не слишком правильными чертами прирожденного паяца, жесткие сероватые волосы, топорщившиеся ежиком, короткая шея и мощные широкие плечи, заставлявшие его слегка наклоняться вперед при ходьбе – таков был человек, научивший Глоуэна летать.

По словам Чилке, ему выпало родиться и вырасти на ферме посреди Большой Прерии. Он с таким чувством рассказывал о старом добром доме своих родителей и об аккуратных маленьких поселках в необъятной степи, открытой всем ветрам, что Глоуэн не мог не поинтересоваться, собирается ли Чилке когда-нибудь вернуться в родные места.

«Конечно, собираюсь! – заявил Чилке. – Но только после того, как сколочу состояние. Когда я уезжал, меня называли босяком и бросали камни вдогонку. Если уж я вернусь, то с парадного входа – так, чтобы меня встречал духовой оркестр и девушки маршировали, пританцовывая с жезлами и посыпая улицу розовыми лепестками». Чилке призадумался, вспоминая все былое: «По большому счету, если принять во внимание их представления и образ жизни, можно сказать, что соотечественники составили обо мне правильное мнение. Нет-нет, я не вор и не злоумышленник какой-нибудь, но видишь какая штука... я уродился в деда Суэйнера, по материнской линии. В роду Чилке предков моей матушки ни в грош не ставили – Суэйнеры, дескать, городские белоручки, люди пришлые, а следовательно бесполезные. Старого Суэйнера, как и меня, считали босяком и бродягой. Он любил собирать и обменивать всякое барахло: перламутровые побрякушки, чучела животных, старые книги и документы, окаменевшие экскременты динозавров... У деда Суэйнера была целая коллекция искусственных стеклянных глаз, он ими очень гордился. Фермеры над ним издевались – чаще за спиной, а иногда и в лицо. Деда это абсолютно не задевало, тем более что в один прекрасный день он сбыл свой ящик со вставными глазами приезжему знатоку, за бешеные деньги. После этого родня и соседи больше не смеялись, днем и ночью искали, не завалялся ли где-нибудь старый стеклянный глаз...

Чудак Суэйнер был стреляный воробей, спору нет! Ему всегда удавалось нажиться на своем барахле, так или иначе. В конце концов отцовская родня сообразила, что хорошо смеется тот, кто смеется последним, и постыдилась над ним шутки шутить. А я стал его любимчиком. Суэйнер подарил мне на день рождения роскошный «Атлас миров Ойкумены» – огромную тяжеленную книжищу, полметра в высоту, метр в ширину, толщиной в две ладони! В ней были карты всех населенных планет в проекции Меркатора. И каждый раз, когда Суэйнер находил какую-нибудь интересную заметку об одном из миров, он ее наклеивал с задней стороны карты. Когда мне стукнуло шестнадцать, дед Суэйнер взял меня с собой на Тамар, девятую планету Капеллы. Мы летели пакетботом компании «Межзвездный шлюз». Так я впервые побывал в космосе, и с тех пор все в моей жизни пошло кувырком...

Дед Суэйнер числился корреспондентом дюжины профессиональных обществ, в том числе Общества натуралистов. Помню, в детстве он рассказывал мне о планете на конце Пряди Мирцеи, охраняемой натуралистами в качестве заповедника для диких зверей. Кажется, я спросил его тогда: перестанут ли дикие звери кушать натуралистов, в частности деда Суэйнера, в благодарность за то, что их охраняют? Такой я был невинный, простодушный ребенок... И вот я очутился на той самой планете, на станции Араминта. И поверишь ли, так и остался невинным простодушным ребенком».

«А как вы здесь очутились?»

«Странная вышла история, понимаешь... До сих пор в ней толком не разобрался. Два или три удивительных совпадения нуждаются в объяснении – а объяснить их очень трудно».

«Какие именно совпадения? Я тоже в душе бродяга, мне интересно».

Замечание Глоуэна заметно позабавило пилота-инструктора: «История эта началась достаточно обыденно. Я работал гидом экскурсионного автобуса в Семигородье, на планете Джона Престона...» Чилке рассказал о том, как он встретился с пышнотелой бледнолицей дамой в высокой черной шляпе, четыре дня подряд участвовавшей в его утренних автобусных экскурсиях. В конце концов дама завязала с ним разговор, с похвалой отзываясь о его дружелюбных манерах, свидетельствующих о понимании и сочувствии. «Никакого особенного дружелюбия я не проявлял, просто профессия обязывала меня вести себя предупредительно», – скромно пояснил Чилке.

Дама представилась как «мадам Зигони», родом с Розалии, планеты в глубине Призмы Пегаса. Побеседовав несколько минут, она предложила Юстесу Чилке перекусить где-нибудь неподалеку. Чилке не нашел оснований отказаться.

Мадам Зигони выбрала приличный ресторан, где подали превосходный ленч. За едой она попросила Чилке рассказать о его детстве в Большой Прерии и вообще поделиться сведениями о его семье и происхождении. Мало-помалу речь зашла о других вещах, разговор затянулся. Будто движимая внезапным порывом, мадам Зигони призналась Чилке, что уже не раз замечала за собой способность предчувствовать события, и что не придавать значения предупреждениям внутреннего голоса означало бы, с ее стороны, подвергать большому риску себя и свое состояние. «Вы уже, наверное, спрашиваете себя: почему я проявляю к вам такой интерес? – продолжала мадам Зигони. – Все очень просто. У меня есть ранчо, и я хотела бы назначить нового управляющего. Внутренний голос настойчиво подсказывает мне, что вы – именно тот человек, который мне нужен».

«Любопытно! – отозвался на ее откровение Чилке. – С фермерским хозяйством я знаком с пеленок, это точно. Надеюсь, внутренний голос не забыл напомнить вам о необходимости платить хорошее жалованье?»

«Оно будет соответствовать вашему положению, – заверила мадам Зигони. – Ранчо «Тенистая долина», площадью пятьдесят семь тысяч квадратных километров, обслуживается сотнями работников. Как видите, я предлагаю вам ответственную должность. Ваш годовой оклад составит десять тысяч сольдо; кроме того, я беру на себя расходы на переезд и проживание».

«Гм! – нахмурился Чилке. – Вы хотите, чтобы я возложил на себя нешуточное бремя. Надлежащее возмещение должно составлять как минимум двадцать тысяч сольдо в год – что, позвольте вам заметить, меньше половины сольдо в расчете на квадратный километр. Где еще вы наймете управляющего за такие гроши?»

«Жалованье не рассчитывается в зависимости от площади имения! – решительно возразила мадам Зигони. – И не каждый квадратный километр фермы требует постоянного внимания. Десяти тысяч сольдо вполне достаточно. Вы сможете жить в собственном отдельном бунгало, где хватит места для всех ваших вещей. Любому человеку хочется, чтобы на чужбине его окружали привычные вещи, напоминающие о родных местах – как вы считаете?»

«Разумеется».

«Вам у меня понравится, – улыбнулась мадам Зигони. – Я лично об этом позабочусь».

«Хотел бы заранее рассеять всякие сомнения в отношении одного щепетильного вопроса! – серьезно, даже с некоторой горячностью поторопился вставить Чилке. – С моей стороны вы можете не опасаться чрезмерной фамильярности. Ни в коем случае и ни под каким предлогом!»

«Не совсем понимаю, зачем вы подчеркиваете это обстоятельство, – холодно заметила мадам Зигони. – Подобная возможность даже не приходила мне в голову».

«Предусмотрительность никогда не помешает – не хотел бы, чтобы вы зря беспокоились. От меня не следует ожидать ничего, кроме самого достойного поведения и соблюдения всех формальностей. По сути дела, я дал обет безбрачия. И притом давно женат, женат по уши! Кроме того, если хотите знать, я в некотором роде «неполноценен» – начинаю нервничать и готов сбежать при первой возможности, как только дамы проявляют ко мне назойливую благосклонность. Так что можете быть уверены, что с моей стороны вам не грозит никакое нарушение приличий».

Мадам Зигони резко вскинула голову – так, что с нее чуть не слетела высокая черная шляпа. Заметив пристальный взгляд Чилке, она тут же поправила окаймлявшие лицо темно-русые кудри: «У меня на лбу родимое пятно, не обращайте внимания».

«Вот оно что! По-моему, оно больше напоминает татуировку…»

«Неважно, – мадам Зигони тщательно поправила шляпу. – Надо полагать, вы принимаете мое предложение?»

«В том, что касается жалованья, компромисс помог бы устранить все препятствия. Пятнадцать тысяч сольдо?»

«Такая сумма представляется мне чрезмерной, учитывая полное отсутствие у вас опыта работы на руководящей должности».

«Неужели? – поднял брови Чилке. – А что, в данном случае, подсказывает вам внутренний голос?»

«Мой внутренний голос склоняется к тому же мнению».

«В таком случае лучше забыть всю эту затею, – Чилке поднялся на ноги. – Благодарю вас за ленч и за интересный разговор. А теперь, с вашего позволения…»

«Не спешите! – рявкнула мадам Зигони. – Возможно, я пойду навстречу вашим пожеланиям. У вас много пожитков?»

«Ничего, кроме одежды, что на мне, и запасной смены белья, – ответил Чилке. – Предпочитаю путешествовать налегке – на тот случай, если придется срочно уносить ноги».

«Но у вас, насколько я понимаю, осталось имущество, унаследованное от деда? Можно перевезти сувениры на Розалию, чтобы вы чувствовали себя, как дома».

«Нет необходимости, – покачал головой Чилке. – У деда в сарае осталось чучело лося... Не торчать же ему у входа в бунгало!»

«А меня как раз забавляют такие вещи! – весело сказала Зигони. – Давайте съездим в Большую Прерию и сделаем перепись вашего имущества. Или я могла бы заняться этим сама, если вам не интересно».

«Моей родне это не понравится», – упирался Чилке.

«Тем не менее, мы обязаны сделать все возможное для того, чтобы вы могли взять с собой привычные предметы обихода».

«Да нет же, мне все это не нужно».

«Ладно, поживем – увидим».

Через некоторое время Чилке прибыл на Розалию – малонаселенную, еще почти не освоенную небольшую планету в глубине Призмы Пегаса. Единственный космопорт находился на окраине Ветляника, крупнейшего поселка на берегу Большой Грязной реки. Чилке провел ночь в заведении под наименованием «Большой грязный отель», а на следующее утро его отвезли на ранчо «Тенистая долина». Мадам Зигони поселила его в небольшом бунгало под сенью пары голубых перечных деревьев и поручила ему управление сотней наемных работников, подписавших долгосрочный контракт. Все эти работники оказались представителями расы, незнакомой Юстесу Чилке: стройные молодые красавцы со смуглой золотистой кожей, называвшие себя «йипами».

«Йипы постоянно выводили меня из себя и нарушали все мои планы, потому что я никак не мог заставить их работать, – рассказывал Чилке. – Я притворялся добрым, я напускал на себя строгость. Я просил, я угрожал, я убеждал, я запугивал. А они только улыбались. Говорить о работе они были готовы сколько угодно, но у них всегда находилась более или менее несуразная причина, по которой выполнение того или иного задания было невозможным или нежелательным.

Какое-то время мадам Зигони наблюдала за мной и посмеивалась. Наконец она объяснила, как следует обращаться с йипами: «Они чрезвычайно общительны и плохо переносят одиночество. Отведите кого-нибудь из них на место работы и скажите, что он там останется один до тех пор, пока работа не будет закончена. Он взвоет, он захнычет, он станет объяснять, что не справится без посторонней помощи – но чем больше он будет жаловаться, тем быстрее он будет работать, а если задание не будет выполнено так, как требуется, ему придется остаться и переделать все заново. Вот увидите – как только они поймут, чем дело пахнет, сразу начнут шевелиться!»

Не знаю, почему она так долго ждала вместо того, чтобы сказать об этом сразу. Странная вообще особа эта мадам Зигони, мягко говоря. Каждый раз, когда она появлялась, я спрашивал про мой оклад, и она отвечала: «Ах да, я запамятовала. Займусь этим сейчас же!» После чего она исчезала, а я так и оставался без гроша в кармане. В конце концов пришлось устраивать азартные игры с йипами и выуживать из них те скудные средства, какие у них водились. До сих пор стыдно, как вспомню их вытянутые рожи – они страшно не любили проигрывать.

Как-то раз мадам Зигони не было несколько месяцев подряд. Она вернулась в возбужденном, взвинченном состоянии. Я обедал с ней в большой усадьбе; она ни с того ни с сего заявила, что намеревается выйти за меня замуж. Дескать, пришла пора слиться в одно целое, объединить наши мечты и надежды, пользоваться сообща всем, что у нас есть и превратить оставшуюся жизнь в непрерывное супружеское блаженство. Я сидел, как громом пораженный, у меня челюсть отвисла. Я уже упоминал о моем первом впечатлении от мадам Зигони, на экскурсиях в Семигородье. С тех пор она не похорошела – высокая, грудастая, с круглым лицом и пухлыми щеками, с кожей бледной, как лежалый жир.

Я вежливо напомнил ей, что ее замысел не соответствовала моим представлениям о будущем. При этом – из чистого любопытства – я поинтересовался размерами ее состояния, а также спросил, собирается ли она передать все имущество в мое распоряжение сразу после бракосочетания или только завещать его мне на случай своей безвременной кончины.

Само собой, она оскорбилась и свысока заметила, что мне, по существу, нечем пополнить семейную казну. Я с готовностью признал, что у меня ни кола ни двора – если не считать сарая, набитого перламутровыми побрякушками, и сотни облезших чучел. Мадам Зигони не понравился мой тон, но, по ее словам, она готова была удовлетвориться тем малым, что я мог предложить. Я наотрез отказался подвергать ее такой несправедливости. Я напомнил ей, кроме того, о моих специфических затруднениях во взаимоотношениях с прекрасным полом. Не следовало также забывать о том, что я уже числился супругом некой особы из Виннипега, в связи с чем еще одно бракосочетание стало бы не только излишним, но и немыслимым для меня, как для уважающего себя человека. Мадам Зигони разгневалась и уволила меня в тот же момент, даже не заикнувшись об оплате тяжелого управленческого труда.

Я кое-как добрался до Ветляника и зашел в трактир «У Пулины» – на самом конце мола, выступающего на полсотни метров в Большую Грязную реку. Заказал себе кружку легкого пива, сижу и думаю: что же мне делать? И надо же – в том самом трактире мне повстречался Намур, только что доставивший к черту на рога, на какую-то ферму, банду подписавших контракты йипов. По его словам, он таким образом подрабатывал на стороне, вдобавок к его основным занятиям. Я спросил его: каким образом ему удается вербовать йипов? Он ответил, что в этом отношении никогда не сталкивался с какими-либо затруднениями и что, по сути дела, предлагаемый им контракт открывал завидные возможности перед достаточно трудолюбивыми людьми, так как по истечении договорного срока йипы могли занимать свободную землю и становиться самостоятельными фермерами. Я заметил, что, по моему мнению, из йипов выходили никудышные работники. Намур только рассмеялся и сказал, что я не знаю, как с ними следует обращаться. Потом он ушел, чтобы позвонить по телефону, и сообщил мне, вернувшись, что говорил с мадам Зигони, и что она готова восстановить меня в должности на прежних условиях. Намур считал, что мне следовало согласиться, и что я поторопился покинуть ранчо. «Сам женись на мадам Зигони! – сказал я ему. – А когда у вас все будет хорошо, и она наконец успокоится, тогда и поговорим об управлении фермой». «Дудки! – смеется Намур. – Нашел дурака! Впрочем, у меня есть другая идея: почему бы тебе не стать управляющим аэропорта на станции Араминта?» «А что? – говорю я. – Почему бы и нет?» Намур ничего не гарантировал, но знал, что вакансия открыта, и надеялся, что ему удастся меня устроить, если он нажмет на правильные рычаги. «Не забывай, однако, – добавил он, – что прежде всего я деловой человек и ничего не делаю безвозмездно». Я предложил ему вступить во владение перламутровой вазой с двумя ручками или чучелом норки с чучелом мыши в зубах. В конце концов Намур сказал, что все равно поможет мне устроиться на работу, но в том случае, если он как-нибудь окажется на Земле, он хотел бы покопаться в моем барахле и взять что-нибудь на память. Я не возражал – с тем условием, что он не ограничится обещаниями, а действительно что-нибудь для меня сделает. Намур сказал, что я могу не беспокоиться, и что все как-нибудь образуется».

После прибытия Чилке на станцию Араминта Намур представил его чиновникам из отдела D, и те подвергли новоприбывшего допросу с пристрастием. Чилке заявил, что его квалификация более чем достаточна для управления местным аэропортом, и в конечном счете никому не удалось доказать обратное. Юстесу Чилке поручили временно исполнять обязанности управляющего, назначив испытательный срок.

Вскоре стало очевидно, что Чилке, по сути дела, слишком скромно отзывался о своих способностях, и его наняли на постоянную работу.

Чилке сразу же занялся основательной перетряской кадров, увольняя бездельников и нанимая надежных работников, в связи с чем между ним и Намуром пробежала черная кошка. Причиной конфликта стали йипы, входившие в число персонала аэропорта. Йипам поручали уборку взлетного поля, очистку и покраску летательных аппаратов, регистрацию запасных частей, поступавших на склад и выдаваемых механикам, а также некоторые простейшие процедуры регулярного технического обслуживания. Под присмотром Чилке им время от времени позволяли даже заменять и ремонтировать компоненты.

На первых порах у Юстеса Чилке не было помощника, на которого он мог бы положиться в свое отсутствие. Стремясь переложить на чьи-нибудь плечи хотя бы часть своих почти круглосуточных обязанностей, Чилке занялся тщательным обучением четырех подающих надежды йипов. Мало-помалу ему удалось возбудить в них какой-то интерес к работе – казалось бы, дела пошли в гору. Не тут-то было! Как только закончился шестимесячный договорный срок, Намур отправил помощников Чилке обратно в Йиптон и прислал взамен четырех безалаберных новичков.

Чилке яростно протестовал: «Какого дьявола! Что происходит на вашей дурацкой планете? У меня тут не благотворительное училище для любителей выпиливать по металлу! Сейчас же верни моих работников!»

«Этим людям было выдано временное разрешение на трудоустройство, действительное в течение шести месяцев, – холодно возразил Намур. – Таковы правила. Я их не придумывал, но вынужден следить за их выполнением».

«Ты мне сказки не рассказывай! – нахохлился Чилке. – Правила у тебя, что дышло – куда повернешь, туда и вышло. Даже если не упоминать о твоих заработках на стороне. В больнице фельдшеры-йипы получают новые карточки-разрешения каждые шесть месяцев, и никто слова не скажет! Так же дело обстоит с портными, и почти так же – с домашней прислугой. Нет-нет, я не жалуюсь! Все правильно, так и должно быть. Но зачем учить уму-разуму этих придурков, если ты намерен отправлять их обратно в Йиптон? В Йиптоне, насколько мне известно, автолетов нет. А если ты хочешь, чтобы я тренировал механиков для Умфо, занимайся этим сам!»

«Чилке, не болтай без толку!»

Но Чилке насмешливо настаивал: «Если мне не вернут обученных работников, не посылай мне йипов вообще. Сам найду себе помощников».

Намур выпрямился во весь рост. Медленно повернув голову, он смерил Юстеса Чилке ледяным взглядом: «Слушай внимательно – чтобы потом не было недоразумений. Распоряжаюсь тут я, а ты неукоснительно выполняешь мои указания. В противном случае существуют две альтернативы. Первая не чревата никакими прискорбными последствиями: увольняйся и убирайся с Кадуола подобру-поздорову на первом попавшемся звездолете».

Ухмылка на жилистой физиономии Чилке стала еще шире. Приложив ладонь к лицу Намура, он с силой толкнул его, как неодушевленный спортивный снаряд – Намур отлетел, ударившись спиной об стену. Чилке произнес: «Меня нервируют такие разговоры. Если хочешь, чтобы мы остались друзьями, проси прощения, от всей души и с вежливой улыбкой. И, уходя, пожалуйста, не хлопай дверью. В противном случае придется задать тебе трепку».

Намур, из рода Клаттоков, не будучи трусом, тем не менее, был несколько обескуражен. Помолчав, он сказал: «Что ж, попробуй! Посмотрим, кто кого».

Противники относились примерно к одной и той же весовой категории, хотя стройный Намур был на ладонь выше. Зато более плотный, широкий в плечах и в груди Чилке отличался длинными руками и массивными кулаками. Не обращая внимания на йипов и сбежавшихся учеников из лицея, Намур и Чилке подрались на славу. Когда битва закончилась, Чилке стоял, по-прежнему криво ухмыляясь и поддерживая за грудки прислонившегося к стене и готового упасть Намура.

«А теперь, – сказал Чилке, глядя Намуру в глаза, – посмотрим фактам в лицо. Не знаю, зачем ты меня сюда привез. Мое благополучие тебя не интересует ни в малейшей степени, и было бы глупо предполагать, что ты жаждешь заполучить пыльное чучело филина, которое я тебе обещал».

Намур начал было что-то говорить, но передумал и, сморщившись от боли, прикоснулся к ссадине на щеке.

Чилке продолжал: «Каковы бы ни были твои планы, я – здесь, на станции Араминта. Пока я здесь, твои планы осуществляются, и я тебе ничего не должен. Кроме филина, конечно. Занимайся своими делами – и предоставь мне заниматься моими. Вернемся к вопросу о помощниках. Так и быть, я зачислю в штат твоих шестимесячных йипов! Но я не собираюсь их ничему учить, они годятся только для работы типа «поднести-унести». А помощников я выберу сам, исключительно по своему усмотрению».

Намур выпрямился: «К твоему сведению, консерватор больше не разрешает продлевать йипам срок найма. Если тебе это не нравится, можешь вломиться в Прибрежную усадьбу и задать трепку консерватору».

Чилке рассмеялся: «Я человек необузданный, но еще не рехнулся. Придется как-нибудь с этим разобраться».

Намур удалился, не говоря ни слова. С тех пор отношения между ним и Чилке, формально вежливые, нельзя было назвать сердечными. Намур больше не давал указаний Юстесу Чилке, а Чилке больше не роптал по поводу необученных «шестимесячных» йипов. Обратившись в отдел D, Чилке получил разрешение подготовить Поррика ко-Диффина к выполнению обязанностей помощника управляющего аэропортом, а йипов он использовал только в качестве подсобных рабочих.