Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 86 (всего у книги 88 страниц)
– Так значит, ты не знал?
– Конечно же, нет, – усмехнулся Дарнаэл. – И когда ты будешь отпускать, ты тоже не будешь знать, король.
– Я не король.
– Не спорь, Рэй. Рано или поздно ты им станешь. Думаешь, после всего этого государство захочет подчиняться кому-то другому?
Шэйрану хотелось сказать, что они никогда не предадут отца. Никогда не пожелают выступить против него, чтобы примкнуть к новому повелителю, к тому, кто на сей раз покажется достойным – или нет, – занять его священное место.
Но в тот же миг он отлично понимал, что Дарнаэл Второй и сам больше не захочет оставаться на троне. И, возможно, будет несказанно прав.
Нельзя оборачиваться назад – с этим кровавым солнцем гасла огромная эпоха.
А завтра с первыми лучами оживёт новая.
И каждый из них рано или поздно должен будет это принять.
========== Глава восемьдесят пятая ==========
Они ещё долго смотрели вслед Тэллавару – даже когда от того не осталось и тени. Казалось, боялись прощаться с прошлым, осознавать, что всё закончилось.
Откуда-то снаружи доносились крики, шум – кто-то ликовал, радовался победе. Сквозь витые решётки огромного забора можно было различить опустивших головы торрессцев, что грустно шагали куда-то подальше от дворца Кррэа, и эрроканцев, элвьентцев, радующихся своей победе. Кто-то уже распевал пьяные песни, кто-то – рыдал над погибшими, кто-то просто быстро собирал вещи, порываясь как можно скорее вернуться домой.
– Непривычно осознавать, что больше никаких войн не будет, – наконец-то проронил Шэйран. – И что больше не нужно ничего отвоёвывать, ни с кем сражаться…
– Кому-то не нужно, – согласился Дарнаэл, – но ты стоишь только в начале пути. В конце концов, тебе ещё править и править, а страны ох как непокорны. Эррока и Элвьента будто бы замерли в своём развитии пять сотен лет назад, цепляясь за магию. Кто-то должен вывести их из ямы, заставить развиваться, и этим кем-то будешь ты.
– Но я ведь не король, – покачал головой Рэй. – Стану им, наверное, когда-то, но мои родители будут править ещё много лет.
Первый только хрипловато рассмеялся.
– Как думаешь, Эрри, – окликнул он богиню, – будут они долго править?
Женщина не ответила. Её взгляд, холодный и пристальный, скользнул по Шэйрану, словно она пыталась оценить его и ответить что-то, но не рисковала зарекаться, загодя вещать о результате того или иного сражения за власть. Можно было подумать, что богиня и вовсе не знала, что случится через день-другой – словно не она принимала участие в сотворении этого мира, их маленькой реальности.
– Дарнаэл Второй, – наконец-то проронила она, – кто угодно, но только не король. Он отличный полководец, и страна его любит, но разве ты, Рэй, настолько плохо знаешь своего отца, чтобы решить, что ему уютно на троне?
Шэйран ничего не ответил. Он знал, что Эрри относилась ко всем мужчинам примерно так же, как и Лиара – ведь её руками в первые годы творилась эта безумная религия, она в каждой из своих реинкарнаций отчаянно поддерживала её, она же не хотела, чтобы дело всей её жизни угасло сейчас.
– Мне никогда не были близки колдуны и ведьмы, а страна, которую я сотворила, стала их средоточием, – как-то грустно промолвила Эрри. – Что мне остаётся, кроме как отдавать предпочтение правителю, в жилах которого никогда не было моей крови?
– Казалось бы, ты должна его ненавидеть.
– Дарнаэл мне ближе, чем любая правительница Эрроки, – возразила богиня. Она подошла к своему возлюбленному, положила руку Первому на плечо, словно пытаясь остановить. – Да, он правнук Дара, да, их зовут одинаково, да, с твоего отца можно писать портреты божества прошлого, разве только не забыть об острых ушах. Да, я всегда ненавидела ту, что на какие-то несколько десятков лет завладела сердцем моего – и ничьего больше, – мужчины. Но не могу не согласиться с вашим народом – за таким полководцем и вправду пойдут толпы. Но как король… Когда в последний раз твой отец думал об экономике?
– А мать? – Первый усмехнулся. – Лиара, конечно, могущественная ведьма, но за чарами она вряд ли видит то, что народ не слишком-то и счастлив. Матриархат, разрозненность из-за постоянного нежелания заключить стабильные договора и наладить торговлю.
Рэй мотнул головой. Слушать всё это – будто бы совершать некое предательство, топтаться ногами по всему, что было дорого ему и его родителям. Он не собирался оттеснять их, не собирался занимать трон до того, как в этом будет необходимость. Шэйран и вовсе сомневался в том, что способен править, и ему хотелось верить в то, что отец передумает – что то короткое восклицание было просто порывом.
– Прежде, – наконец-то промолвил он, – здесь не было этой берёзы.
Она в ответ зашуршала серебристыми листьями, и могло показаться, что дерево обращалось к нему – о чём-то просило, сообщало что-то, но Шэйран не мог расшифровать это короткое послание.
Он не дожидался ответа или хоть какой-то реакции со стороны Дарнаэла и Эрри, а неуверенно шагнул к красивому дереву. Казалось, то было поразительно знакомым – но Рэй мог поклясться, что никогда не подходил ни к одной подобной берёзе. Проезжал, разумеется, мимо каких-то, но никогда не обращал на них внимание. Не мог отметить тонкий стан, гибкость ветвей, голову, склонённую чуть набок…
У берёзы. Голову.
Осознание, казалось, предательским выстрелом прострекотало у него в голове. Рэй протянул руку, касаясь гладкого ствола, и содрогнулся от бесконечной какофонии чужих мыслей, нахлынувшей внезапно свободы…
– Эльфийка, – очарованно прошептал он. – Нэмиара…
Он знал её довольно плохо – сколько там они виделись, сколько разговаривали, перебросились парой лишних фраз? – но всё равно представить, что девушка, настоящая, живая, превратилась в высокое дерево, было страшно.
– Это можно как-то исправить? – поворачиваясь к Дарнаэлу и Эрри, спросил он. – Вернуть её в то состояние, в котором она была прежде?
– Она может ожить от твоей руки, – кивнул Первый. – Но тогда у неё больше не будет вечности. И никто из нас никогда не сможет дать ответ на вопрос, чего она хотела бы больше.
Рэй тоже не мог ответить. И решить за неё не мог, потому что пути обратно не было. Что ждало бы Нэмиару в смертном теле, было ли ей ради кого отрываться от немого созерцания? Ведь они были практически незнакомы – Шэйран даже не знал, любила ли она кого-то.
Он отступил. Хотел спросить что-то ещё, но больше не мог смотреть на богов, поэтому, не оборачиваясь, быстро зашагал в сторону замка, ступая по сочной зелёной траве.
***
Смотреть на бесхозную армию из окна, по правде, было не так страшно, как выйти к ним и заявить о своих правах на власть. И, по правде, рано или поздно кто-то должен был это сделать – но отыскать крайнего или достаточно смелого, чтобы остановить бесконечный поток испуганных солдат было слишком трудно.
Дарнаэл Второй, разумеется, мог это сделать. Он предложил Бонье выбирать – уже дважды. Сказал, что вариантов есть много. Конечно, юный экс-посол теперь, как сын покойного Галатье, пусть и приёмный, сам мог занять трон. Править государством долго и счастливо. А значит, имел полное право сам обратиться к ним и потребовать вернуться обратно в свою страну.
Был ещё один вариант – Тьеррон мог выйти к ним сам. Как тот, кто руководил армией победителя.
Армией из одного всесильного бойца.
И, в конце концов, к ним спуститься мог Шэйран. Вариант безотказный – вряд ли торрессцы имели бы возможность отказать тому, что поставил на колени войско, победил страшного врага и подарил им каким-то чудом мир.
Но тогда всё упиралось в желание Рэя, и Бонье очень сомневался, что, овладей он войском во второй раз, у него самого будет право на власть.
Ему хотелось вырваться из тесной клетки – гостевой комнаты во дворце, – в которой юного наследника престола фактически заперли, оставив раздумывать над его прискорбным или царственным будущим. Он растянулся на широкой кровати и изучал теперь взглядом гобелен на стене, словно надеялся, что тот сейчас же обратится в некого рыцаря в белых латах, что спасёт Бонье из его плена.
Конечно, силой его здесь не держали, но подсознательно он понимал, что просто так сбежать, сбросив ответственность на чужие плечи не получится.
Скрипнула дверь, и парень вскинул голову, пытаясь убрать с глаз мешающие русые пряди. На пороге замерла блондинка, очевидно, тоже ведьма, но не в привычном нежно-голубом платье, а одетая, будто бы к походу, в брюки и рубашку из домотканого полотна.
Она казалась такой хрупкой и нежной, что Бонье даже вопреки собственной воле подался вперёд. Может быть, ему хотелось притронуться к ней, соврать что-то о защите, что подсознательно парень ярко осознавал, что в заверениях его хорошенькая незнакомка отнюдь не нуждалась.
Она улыбнулась ему до того весело и ярко, что экс-посол даже набрался смелости, перехватив её запястье, и всё так же молча, не сообщая о том, зачем пришла, опустилась на край его кровати.
– Здравствуй, – наконец-то проронила она, склонив голову набок.
В её “з” и “с” почувствовалось какое-то знакомое до боли шипение, и парень содрогнулся, с ужасом уставившись на неё.
– Ты из змей.
Он помнил, что Грету обнаружили мёртвой в её палатке на следующий день после битвы. Зэльда куда-то пропала, может быть, убежала, а может, тоже погибла, но никто в пылу битвы этого не заметил.
Нэмиара, третья змея, превратилась в берёзу.
Почему-то прежде Бонье был уверен в том, что змей всего три. И только сейчас, увидав эту девушку, внезапно подумал, что их могло быть гораздо больше. Ведь столько лет вечность королевства охраняли хрупкие девушки – и даже на иконах у ног Дарнаэла или Эрри вилось много змей – иногда пять-шесть, иногда целыми десятками.
– Возможно, – согласилась она, тряхнув белыми кудрями. – Меня сейчас узнают под именем Мизель, и, возможно, ты обо мне однажды слышал, но не стану гарантировать – я не самая популярная личность в этом государстве.
Она звонко рассмеялась, и Бонье тоже ответил на это заявление хрипловатым смешком. Впрочем, казалось, он так и не избавился от странного ощущения застывшей за спиной тени опасности, от которой не скрыться и не сбежать никуда.
Возможно, он сейчас и чувствовал себя не слишком хорошо, опасался возможности пострадать от её руки. Мизель протянула руку, едва ощутимо касаясь его щеки, и покачала головой.
– Ты знаешь, что король Галатье признал свою истинную наследницу?
– Что?!
Колокольчики её смеха теперь набатом отзывались у него в сознании.
Неужели у Галатье были ещё дети? Кто-то кроме Марты? Ведь он женился на матери Бонье уже лет в сорок, даже старше, и, разумеется, в молодости у него было немало любовниц. Вдруг какая-то из них привела в этот свет дитя, а сейчас этот ребёнок внезапно решил напомнить о своём существовании?
– Но почему тогда король Дарнаэл до сих пор не показал мне на выход? Или эта наследница оказалась чем-то похуже? – раздражённо поинтересовался он.
Он поднялся, ступил босыми ногами на мягкий ковёр.
– Может быть, – поспешно одеваясь, продолжал размышлять он, – король считает, что лучше убить меня подпольно? А потом уже спокойно, без лишних притязательств, усадить ту девушку или женщину на престол?
– Всяко бывает, – пожала плечами Мизель. – Но причина нынче кроется в том, что пока что послание его не расшифровано. Но как только это случится, будет ли готова армия Торрессы терпеть такого предательски лживого короля, как ты?
Бонье замер. Ему сейчас не хотелось власти, только свободы.
Девушка словно выжидала. Надеялась на какой-то вразумительный ответ, который смог бы утолить её предельное любопытство, порождённое чем-то удивительным, странным, как для столь юной особы. Трудно было понять, что именно таилось в светлых глазах Мизель, что тонуло в этой небесной синеве. Бонье чувствовал себя пленником её взгляда – и сейчас собственноручно был готов отдать Дарнаэлу и государство, и всё на свете.
Он мечтал только об одном – выжить. И эта блондинка, кем бы она ни была, подталкивала к правильному варианту, к возможности овладеть спокойствием и свободой, на которые он прежде даже рассчитывать не мог.
– Никому ничего не поясняй, – своим гипнотичным, завораживающим голосом прошептала она. – Просто собери вещи и беги отсюда как можно скорее, чтобы никто не успел, да и не подумал тебя догонять.
Он отступил на шаг и кивнул.
– А кто эта наследница? – спросил наконец-то, будто бы вспомнив о столь важном вопросе, но в ответ девушка только повела плечами.
– Если б я знала, – рассмеялась она, склонив голову набок, – то ответила бы тебе сию секунду.
Бонье хотелось возмутиться – ведь это всё-таки было обманом, – но, тем не менее, он не мог больше оставаться здесь. Что-то невообразимое толкало его вперёд, заставляло позабыть о стране и умчаться, убежать куда подальше от собственной судьбы. Может быть, он просто испугался, но, так или иначе, экс-посол Торрессы был склонен оправдывать себя в любой удобной ситуации.
Ему нужно уйти.
– А ты? Кто ты такая? Останешься ли ты здесь? – хватаясь за свои вещи, спросил он.
– Я? – заулыбалась Мизель. – Да ведь мне здесь не рады. Они думают, что я предательница, что посмела однажды открыть какой-то их секрет. Или просто разлучница. В новой, в идеальной стране мне нечего делать – это в старой можно было играть на врагов и получать хоть какой-то толк с этого. Теперь я отправлюсь в Халлайнию – может быть, удачно выйду замуж…
Бонье кивнул. Её речи казались разумными – он уже успел одеться, замер у выхода из комнаты и обернулся на неё.
– Я должен отблагодарить тебя как-то за то, что ты решила мне помочь, – промолвил наконец-то он. – Может быть, ты чего-нибудь хочешь?
– У тебя ничего нет.
– Пока что у меня есть деньги. По крайней мере, то, что осталось в казне Торрессы, да и сбережения матери… Они теперь мои. Я заберу всё, что смогу, и тоже уеду.
– А как же борьба за трон?
Бонье ничего на это не ответил. Бороться за трон казалось глупым, и теперь он понимал это с невообразимой для себя самого ясностью.
– Мне он не нужен, – прошептал наконец-то парень. – В любом случае, править я совершенно не умею. Может быть, отправимся в Халлайнию вместе? Или в какую-нибудь другую страну, только не этого континента. У нас будут деньги, а золото ценится повсюду. Поскорее отправимся в путь, там обоснуемся, ведь вдвоём всегда легче. Ты ведь ведьма – ты сможешь защитить себя, – а что мне делать в гордом одиночестве с деньгами на чужих дорогах?
Она рассмеялась. Когда-то, когда эта жизнь закончится, может быть, она вновь понадобится Дарнаэлу Первому или даже его надменной Эрри. Но сегодня Мизель вольна была выбирать.
– Хорошо, – выдохнула она. – Отправимся вместе, раз уж ни тебе, ни мне нет пристанища в этом мире.
Ей не хотелось сознаваться, что она просто пыталась объединить все земли континента под эгидой одного правительства. Так предсказано; великое пророчество, о котором больше никто никогда не вспомнит, может быть, и имеет до сих пор поразительную важность – оно, по крайней мере, ясно указывает, как той стране жить дальше.
Хватит им разрываться на части.
Она встала, приняв протянутую ладонь Бонье, вероятно, скорее для того, чтобы подтвердить его силу. Оттенок несуществующей власти. Прикрыла волшебством за их спиной дверь.
Они, может быть, довольно удачно отыщут того, кто доправит их до Торрессы. Совсем скоро окажутся в казне, возьмут столько, сколько им понравится, и исчезнут.
Мизель улыбнулась..
Она всегда исчезала.
Она всегда возвращалась.
***
Больше всего Эльм походил на призрака. Эрла склонилась над ним, касаясь кончиками пальцев щеки, и словно пыталась вдохнуть жизнь в помертвевшие, побелевшие губы.
Однозначно, мать никогда не была достаточно хорошей целительницей для того, чтобы возвращать человека к жизни. И уж точно достаточно сильно ненавидела Марсана, чтобы желать ему смерти.
Тем не менее, он выжил. Может быть, вопреки всем стараниям королевы, а может, она и вправду наконец-то вспомнила о том, что её дочь достойна хоть какого-то счастья.
Разумеется, после вмешательства Лиары к ним приходили лекари. И Рэй – правда, с него такой медик, что Эрла, даже если б брат возжелал помочь, вряд ли позволила ему приблизиться к Эльму.
Но он, пожалуй, понимал, что скорее уж угробит парня, чем его исцелит – только улыбнулся, пытаясь немножко поддержать её, и ушёл.
После этого, как показалось Эрле, стало немного легче. По крайней мере, сердце перестало колотиться в груди, будто бы безумное, и она испытала определённое облегчение от того, что её оставили в покое. Наедине с ним.
Принцессе думалось, что ещё несколько дней у них есть, пока Марсан не поправится. Пока не придёт в себя и не заговорит с нею. После этого принято вновь разойтись по разные стороны баррикад и больше никогда не сходиться, потому что мама ни за что не простит ей этого.
И, конечно же, Эрле не хотелось, чтобы эти несколько дней закончились слишком быстро. Может быть, она и желала ему скорейшего выздоровления, но так хотя бы можно было оказаться рядом. Вспоминать обо всём, что он в ней умудрился перевернуть и переменить, исправить и подкорректировать. Она никогда не была достойна стать королевой, но после встречи с ним будто бы изменилась. Стала ровнее, упрямее, смогла даже сыграть роль Лиары – пусть и неохотно.
Эльм всегда был бледен, сейчас же девушка была уверена, что, наверное, мог слиться с флагом Эрроки, отливающим синевой. Или со своими снежными волосами – ни единого тёплого оттенка в морозе чуть отросших прядей.
Но сейчас, без пыли войны и кровавых пятен на одежде, в постели на фоне светлых чистых простыней, он казался таким умиротворённым. Никакой воинственности, никаких попыток напасть – может быть, даже ненависти не было во взгляде. Теперь Марсан был будто бы истинным герцогом, выступившим за свободу своего горного города и пострадавшим во время битвы.
Разве мать согласится на то, чтобы ему вернули титул? Разве у них есть шанс? Может быть, Эрле и было всё равно, с кем оставаться, с вечным преступником или почтённым гражданином, но ни отец, ни мать, ни кто-либо другой этого не поймут. А она ведь влюбилась в первого мужчину, не являющегося ей родственником, с которым смогла общаться наедине.
Столько лет сопротивляться материнской власти, чтобы нарушить её только так. Может быть, её и не похищали?
Наверное, она тогда всё-таки сама с ним сбежала, а не позволила себя утащить за тридевять земель.
Эльм шумно вдохнул воздух, и пальцы его непроизвольно сжали простыни. Эрла покачала головой – разумеется, он уже не был болен, просто набирался сил. И сердце его гулко билось в груди, и дыхание приходило в норму, а теперь вот сбилось, и ресницы затрепетали, свидетельствуя о том, что её покой оборвётся раньше, чем она могла подумать.
Принцесса поднялась, с сожалением посмотрела на него, склонилась и коснулась мертвенно холодных губ – а потом выскользнула за дверь, пытаясь убедить себя в том, что для этого достаточно сильна.
Или, может быть, вновь поддалась матери.
***
Шэйран проводил у этой проклятой берёзы вот уже третий день. Разумеется, отрываясь на то, чтобы заглянуть к замершей над любовью всей своей жизни сестре, навестить необыкновенно молчаливых, но всё ещё ссорившихся родителей. Иногда с ним оставалась Моника – пыталась поддержать и осторожно сжимала ладонь, но после ускользала куда-то, не собираясь оставаться с ним достаточно надолго.
Ведь у них в Эрроке всё ещё матриархат. И если королева Лиара пожелает, то всё вернётся на круги своя. Никто не посмеет изменить действительность только потому, что они победили в бесконечно долго тянувшейся войне, такой отвратительной и гадкой, что вряд ли хватило бы слов, чтобы описать её достойно.
Но всё это не имело сейчас никакого значения.
Рэй бы с радостью боролся с новым врагом, столкнулся с очередными политическими перипетиями в пределах родной страны – это всё было таким привычным и понятным, что он даже не сомневался – вновь всё встанет на круги своя, и отец опять будет прибывать раз в год во вражескую столицу, чтобы задержаться чуть дольше, чем на несколько дней.
И с Моникой они, может быть, разойдутся, так и не успев провести вместе хотя бы несколько дней. Это ведь, в конце концов, так для него характерно – позабыть о том, как хотелось бы жить на самом деле, и отпустить её только потому, что так вещает её же, не его, религия.
…К этой берёзе они не приходили. Разве что Лэгаррэ – она тоже знала, что таилось в серебристых листьях прекрасного дерева. И Рэй знал, что никто, кроме него, ничего не сможет сделать.
Ведь у Первого его сила была обыкновенной, как у любого мага этого мира, или он сам повторял это раз за разом, чтобы не взвалить себе на плечи новую ношу. Ему следовало отправиться вместе с возлюбленной в тот мир, в котором они провели столько времени – эльфам не место среди обыкновенных людей.
Они реинкарнируют когда-нибудь через много лет, может быть, сойдутся наконец-то, поженятся, и Эрри родит желанного ребёнка.
Но не в этой реальности.
Не тогда, когда оставили за спиной на древнем острове одно только пепелище, проклиная его и завещая вечное скитание в морских глубинах бесконечности.
И они не могли ступить к своей змее. Не могли попросить его одним только жестом или, может быть, неимоверным усилием воли вернуть её к смертной жизни вместо эльфийской вечности.
И родители сюда не приходили – потому что у отца было чем заниматься с огромной армией, а мать всё ещё пыталась привести в порядок магический фон, прочёсывая с ведьмами местность. Они не спали даже, наверное, эти три дня, и Шэйран должен был оставаться рядом и, пожалуй, помогать, а не проводить время вдали от дома, любуясь на прекрасную берёзу, пытаясь придумать, как вернуть её к жизни – и хотела ли бы этого та, что закована в ней навеки?
Он и не расслышал, всё ещё теряясь в своих мыслях, шагов за спиной. Эльфы вообще умели подкрадываться неслышно – и теперь, обернувшись, Рэй столкнулся взглядом с Тэравальдом, безмерно грустным и больше похожим на просто слепок себя-прежнего. Остаток от того бодрого, яркого юноши, которым всегда раньше являлся.
– И ты ничего не можешь сделать? – голос Тэра звучал уверенно, даже слишком. – Не можешь вытащить её из этого дерева и сделать вновь живой?
– Она и так живая.
– Да, но её могут спилить, если она вдруг не устроит своим видом какого-нибудь короля, а она даже не посмеет себя защитить.
Рэй протянул было руку, словно собираясь коснуться гладкого ствола, но тут же её одёрнул – он не знал, как она отреагирует, не знал, не обратится ли в человека сразу же, как только он попробует пробиться в её мысли.
– Возможно, – согласился Шэйран. – Но я не могу позволить ей просто так попрощаться со своей вечностью, если она этого не хочет.
– А вдруг хочет?
– Мы не можем её спросить.
Тэравальд покачал головой. К нему вернулась прежняя жизнерадостность, но и та гасла, стоило подойти чуть ближе к Нэмиаре – к тому, во что она превратилась.
– Змея, нарушившая завет божества, может – и должна – быть наказана за неповиновение, – наконец-то проронил он. – В конце концов, она платит сейчас за то, что избрала правду, а не ложь, и теперь превратится в берёзу навечно, если ты не попытаешься ничего исправить. Прошлого не вернуть, и это, Шэйран, не вечность.
– Для эльфов она очень ценна.
Са поморщился. Ему хотелось, пожалуй, сейчас убежать отсюда. Подчитывать вместе с остальными их потери, больше не думать о том, сколько воды утекло с поры завершения битвы. Они ведь до сих пор не установили личность многих покойников, до сих пор не смогли восстановить долины…
Это было и не его дело.
– Если она вернётся ко мне, – промолвил наконец-то он, – и согласится принять мою ничтожную помощь, всё то, что я смогу ей предложить, то мы вернёмся в библиотеку в Лэвье. Там, знаешь, есть комнаты, где можно жить. Мы будем среди книг… Может, она даже почувствует себя счастливой. Рано или поздно и я, и она состаримся… Я не эльф – не настолько, чтобы получить хотя бы огрызок их вечности. И эльфов, я думаю, больше не будет на нашей земле. Ведь их остров навеки отрезан теперь от всех остальных. Когда они перестали поддерживать религию, когда погиб Мастер – они ведь просто легенда, правда, Рэй?
Шэйран закрыл на мгновение глаза, пытаясь собрать все мысли в единое целое. Может быть, ему и хотелось поддаться на эти тихие уговоры, сделать то, о чём просил его Тэравальд, но он всё ещё не был уверен в правильности подобного выбора. Не знал, сможет ли гарантировать подобным образом Нэмиаре хотя бы какой-то лёгкий оттенок счастья и радости, на которые она всё-таки давно уже заслужила.
– Помоги ей, пожалуйста, – Тэр опустил голову. – А если это сделает только хуже, то я всё равно только один буду в этом виноват.
– Я не хочу рисковать не потому, что боюсь ответственности, – сухо отозвался Шэйран, – а потому, что она может быть несчастной всю свою оставшуюся жизнь.
– Позволь ей попробовать.
– Я не вправе решать.
– Ты теперь можешь решать за всю страну, – возразил Са. – Мне, может быть, просто кажется, но если после всего этого тебя не коронуют, то… Я не знаю, как это можно будет объяснить всему тому народу, что тебе подчинился.
– Моим нежеланием править?
– Чтобы они навеки разочаровались?
Рэй покачал головой. Он знал о том, что Тэравальд мог толкать мудрые речи очень и очень долго, но в тот же миг осознавал, что чем больше это будет продолжаться, тем больше он будет склоняться к мысли о том, что должен.
Шэйрану хотелось, чтобы всё-таки это было выбором, а не принуждением. Однажды поступить так, как велит сердце или, может быть, разум, но не позволить себе поддаться пустым уговорам. Не дать переложить вину на чужие плечи, для которых, может быть, ноша будет непосильна.
Тэравальд, наверное, намеревался сказать что-нибудь ещё, но Рэй оборвал его коротким взмахом руки. Сделал шаг в сторону дерева и коснулся ствола.
Если она захочет, она сможет.
Столько сил, сколько он предлагал ей – распоряжайся, если хочешь, – наверное, никто больше дать несчастной эльфийке не мог. Но даже в этом не было всесилия и бессмертия. Не было того, к истокам чего она больше всего мечтала вернуться.
Рэй чувствовал, что она почти оттолкнула его от себя – отказываясь от того, что ей предлагали. Выбирала быть растением, просто поддаваться ветру и дождям, лишь бы только не выбирать дальше возможность жить, счастливо или не очень.
Он не понимал, почему его это до такой меры разозлило. Зачем вталкивал в неё дыхание, зачем заставлял увядать эти серебристые листья.
Подчиняться – хуже всего на свете.
– Ты прожила достаточно долгую жизнь, – прошептал он, убирая руку, – чтобы добраться до пропасти в Эррийских горах самостоятельно, своими ногами, а не оставив этот камень на моей совести.
Тэравальд всё так же смотрел на берёзу.
У неё оставалось несколько секунд до выбора. Выбора, который ей предоставили. Выбора, который она должна была совершить.
И на мгновение ему показалось, что серебристые волосы прекрасной эльфийки мелькнули в воздухе, мазнув его по щеке.
========== Глава восемьдесят шестая ==========
Он никогда прежде не видел Лиару настолько уставшей. Не расстроенной и преисполненной грусти, не полумёртвой от осознания чего-то столь кошмарного, что описать человеческими словами было просто не возможно. Нет – просто измотанную, бледную, лишённую всякого желания двигаться дальше.
Она не заняла место на своём троне. Даже не приблизилась к нему, просто устроилась на подоконнике – хоть так и не пристало сидеть королеве, правительнице великого государства, которому уже больше двух тысяч лет.
– Никогда не думала, – прошептала она, отлично зная, что только он мог зайти без стука, – что мне так опротивеет всё это, что я даже не захочу их видеть.
Дарнаэл подошёл ближе, но коснуться её так и не смог – не выходило себя заставить. Он не чувствовал к ней, разумеется, ни грамма отвращения, просто неимоверную усталость. Она была испита до дна, и он сам, пожалуй, тоже – слишком для того, чтобы так просто переступить через прошлое и посмотреть в те жуткие оттенки следующего дня, в которые они пытались поверить.
– Мы прочесали уже все территории, которые планировали сегодня, – устало проронил он. – Вроде бы больше погибших нет.
– И слава Богине, – автоматически ответила Лиара, а потом содрогнулась – словно от своих же слов стало противно. Ведь она всего лишь несколько часов назад разговаривала с божеством, держала её за руку, спрашивала совета – и получила однозначный ответ.
А ещё знала, что Дар давно уже всё для себя решил. И что отступать он тоже не намерен, даже если Лиара вздумает хвататься руками и ногами за своё наследие.
– Кто-то ещё из близких погиб? – наконец-то выдавила она из себя усталый вопрос.
– Ты не можешь быть счастливой, правда?
– Ответь мне – и я отвечу тебе, – пожала плечами королева. – Иначе это, Тьеррон, не сработает. Ты не можешь заставить меня ответить правдиво, пока сам этого не сделаешь.
– Зачем тебе знать?
– Хочу знать, всех ли я оплакала.
– Наши дети живы и здоровы, – усмехнулся Дар. – Ты больше ни по ком бы не проливала слёзы, я уверен. Что ж… Вернулась та эльфийка, которая стала берёзой. Смертная, с далеко не такими острыми ушами, жутко сердитая на Рэя. Кажется, у неё немного иные планы на библиотеку в Лэвье, чем у него. Наверное, хочет вернуться к себе, на остров, но сомневаюсь, что туда сейчас плавает кто-то, кроме изголодавшихся по приключениям сумасшедших.
Лиара молчала – словно ждала, что он продолжит.
– Нашли сына твоей покойной советницы, – его голос был так бодр и уверен, что Лиаре даже показалось, будто бы она оказалась в прошлом. Дарнаэл давно не разговаривал с ней так. – На поле боя он пробыл, кажется, от силы полчаса, но зато во дворце прятался – будь здоров. Сейчас откопали, откормили, говорит – хочет занять хижину в лесу и стать отшельником.
– Может быть, для мальчика это единственный разумный выход, – со всей серьёзностью ответила королева. – В конце концов, он устал, он потерял своих родителей, у него нет любимой…
– И Реза рвётся скрасить его часы в маленьком домике на отшибе или посреди леса. Поскольку лесом, скорее всего, они выберут особо заросшую деревьями местность в твоём королевском саду, я б не стал вещать об отдыхе.
– Ты слишком жесток.
– Милая моя, – Дар рассмеялся, – у малодушных людей не хватает размаха для настоящей скорби. Они громко плачут, трясутся в уголке и даже проклинают свою судьбу, но через несколько часов отходят и вновь радуются жизни. Или, может быть, просто смирно растут. Те, кто не в силах с размахом жить, не может и погибать ярко. Очередная серость. В конце концов, сойдутся, поженятся, заведут детей. Она будет до конца своих дней считать себя его спасительницей, потому что на большее попросту не способна, а он станет считать себя жертвой семейных обстоятельств. В их семье навечно установится матриархат, и в глазах каждого второй будет в этом виноват.
