Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 82 (всего у книги 88 страниц)
– Либо ты отвозишь меня к берегам Элвьенты, – проронил он, – либо я превращу твой корабль в щепки. Выбирай, капитан. Возможно, это твой единственный шанс спасти последнее, что всё ещё тебе дорого.
– И тебе хватит твоей магии? – капитан заинтересованно улыбнулся. – Я отвезу, если таковы условия – но мне всё ещё любопытно, кто ты такой. Может быть, я б и не отказался узнать твоё имя, путник. Катаешься туда-сюда между странами.
– Кто я такой? – белозубая улыбка показалась пирату почему-то знакомой. – Скажи ему, Галатье, – он обернулся, – кто я такой. Скажи.
– Перед тобой восходит элвьентское солнце, – зачарованно прошептал Галатье.
Корабль отчаливал. Пират не стал возражать против лишнего путника – но элвьентским солнцем мог оказаться кто угодно.
– И кто же, – он прошёлся по палубе, наступая на семена, что были готовы превратить его корабль в щепки, – на самом деле посмел получить столь наглое звание, при живом-то короле?
– Ты себе не представляешь, – сапфировые глаза полыхнули чем-то опасным. – Живой-то король.
========== Глава семьдесят девятая ==========
Костёр они разводить не решились. Ночь была холодной и слишком тёмной, как для осени – может быть, просто они оказались слишком далеко от привычной местности, а может, виноват в этом был лес, его высокие деревья, пышные кроны так и не пожелтевших до сих пор листьев.
До армии Торрессы было рукой подать, и вести себя приходилось тихо. Пусть даже Дарнаэл Первый был уверен в том, что они сумели бы победить, всё же, сам Шэйран сомневался – не проткнёшь же очередным кустом целую армию?
Да и убийство, впрочем, никогда его не прельщало. Он бывал там, за гранью, уже дважды, и заталкивать кого-то другого за широко распахнутые врата хотелось меньше всего на свете, хотя, впрочем, Рэй сомневался, что выбор у него был.
Дарнаэл – его отец, а не божество, – никогда не сомневался на войнах. Пожалуй, в мирное время он тоже был способен отдать приказ о казни или резким ударом шпаги пронзить чьё-то сердце. Жалости в нём было не так уж и много – порой Рэю хотелось быть таким же, порой – напротив, изменить даже своего отца. Он знал, что ни первое, ни второе никогда не будет возможным – с них и правители получились бы абсолютно разные. Жаль только, что и одному, и другому рано или поздно придётся на трон взойти и трон покинуть.
– Холодно, – голос Анри звучал как-то смутно и размыто, словно издалека. Они всё равно сидели – кто-то, впрочем, успел уже разлечься на траве, – кругом, вокруг чёрного пятна на небольшой поляне. Тут когда-то разводили костры, только не сегодня. Не тогда, когда Тэллавар, способный отреагировать на любую полыхнувшую в воздухе магию, находится так близко.
Что-то изменилось. В воздухе, в душах, в самих людях. Даже прежде пышная зелень нынче поникла, не реагируя на Шэйранов зов.
И армия – под странным пологом подчинения, такого мрачного, холодного и страшного, что словами не передать.
Было понятно – Дарнаэлу Первому даже не пришлось об этом упоминать, – что Тэллавар держал всё войско Торрессы в своих стальных тисках. Страшным только казалось то, что у него и вправду получалось управлять тем, что ему не принадлежало.
Кэор одной рукой, молча, обнял Сандриэтту за плечи. Лицо дарнийца в гротескном свете луны казалось особенно наострённым, уставшим – и глаза, будто бы у бывалого воина.
Они, наверное, друг другу подходили. Люди, не представляющие своей жизни вдалеке от короля и верной службы ему. Или, может быть, только одному, конкретному правителю.
Порой Рэй забывал о том, что Кэор был ему двоюродным братом, в конце концов, одним из претендентов на престол, сразу же после Рэя, Эрлы и его собственной матери. И в его жилах текла королевская – не стража, не слуги, не воина, – кровь.
– А что будет, – Шэйран бросил взгляд на Монику, – если мы всё-таки проиграем?
– Это не игра, это битва, – возразила тут же Эрри, так рвано и дико, словно это её бедой было поражение. – И все, кто не побеждает, обязательно умирают. Страны, короли, придворные. Маги. Это не имеет значения – как… Может быть, изнутри выгорают от того, что победить у них не получалось, а может, кто-то просто среди ночи, из жалости или из злобы, всяко бывает, перережет горло. Подневольные страны – это жутко. И права быть тем, кто падает на колени, у тебя нет.
Эрла содрогнулась. Слова богини – той, в которую она даже верила не до конца, – ранили, наверное, больше всего её. Она ведь не готова сражаться, как и узнать о том, какое из пророчеств правдиво и где её место в этом мире.
И имеет ли она право, вопреки преисполненным осуждения взглядам сжимать протянутую Марсаном руку, или, может быть, должна отскочить от него.
Сколько минут она притворялась матерью, чтобы теперь так запутаться в своих и её мыслях? Сколько часов уговаривала себя быть смелее, чтобы теперь искать пристанище для своей слабости?
– В конце концов, – промолвил Кэор, – у нас сильная армия. У нас сильный король. И ваша мать… Сколько ведьм в Эрроке?
– Недостаточно для того, чтобы можно было остановить способного призвать Змей. Нэмиару, Грету… Сколько их вообще сейчас есть? – Тэравальд тоже сжался. – И эльфы – если они встанут на сторону Тэллавара…
– Не могут же прославленные эльфы так легко перепрыгивать от одного божества к другому! – в сердцах выдохнула Моника. – Они ж вам не Мизель!
– Нет, разумеется, – покачал головой Дарнаэл. – Но я б не делал эльфийскую кровь такой сильной в словах. Они такие же люди, как и вы. Живут только дольше, и всё.
Тэравальд раздражённо вскинул голову, но не проронил ни слова. Он и сам был эльфом – пусть только на четверть. И разве когда-то кровь помогала ему быть смелее? Весельчак и королевский шут, почти человек – тот, кто не способен сражаться в полную силу за своего короля только потому, что его религия не соответствует богам, в которых он верит.
Он не посмел проронить ни слова, потому что те прозвучали бы, будто какое-то предательство, а в очередной раз, так привычно и скромно, промолчал. Только как-то немного устрашающе, словно пытаясь придать какого-то яркого окраса собственным тревожным и возмущённым взглядам, покосился на Эрлу и Эльма – мол, не одобряет.
Но у тех, впрочем, было кому выражать предельное недовольство. Собственные чувства и родители – всегда серьёзные конкуренты, с которыми довольно трудно сражаться.
А особенно если в сердце царит неуверенность.
– Как мы окажемся по ту сторону? – Моника закрыла глаза. Ей тоже хотелось вытянуться на мягкой траве – как Рэй, а может, даже и рядом с ним, но поддаваться соблазну девушка не могла. Слишком уж презрительным тогда станет взгляд богини.
Она никогда не думала, что примет Эрри за что-то беспомощное и бессильное. За женщину, что действительно не способна ни вмешаться, ни помочь чем-то, по крайней мере, сейчас. А что она сделает? Вскинет руку с мечом, попытается напасть на того, кто выступит вперёд, а после падет, потому что в распоряжении у неё нет ни щита, ни магии.
Моника всегда верила в торжество магии, но и той было слишком мало для того, чтобы победить огромную мощь магии.
– Перейдём, – покачал головой Дарнаэл. – На рассвете.
– Почему не в сумерках? – удивилась Эрри.
– Потому что у нас нет времени. Если они готовятся к нападению, то чем скорее мы окажемся по ту сторону, тем лучше, – он поднял глаза на небо, словно по темноте оценивая что-то. – Остаётся час – и отправляемся в путь.
– Патрули? – Анри, прослужившая столько лет в страже, полагала, что все трудятся так, как она сама – не покладая рук, не смеживая век.
– Это Торресса, – хмыкнул Кэор. – Вряд ли они действительно об этом заботятся.
Все затихли – словно слова вдруг взяли и истощились, пропали, и искать теперь их было негде. Может быть, стоило бы попытаться сказать хоть пару слов – но прерывать мучительную, болезненную тишину не хотелось.
Может быть, стоило всё-таки развести костёр. Тогда было бы и виднее, и проще – не смогли бы так осторожно, так незаметно держаться за руки, так тихо, молча скрывать свой страх. Кто-то боится, кто-то борется с этим – разве была разница, кто из них в каком состоянии сейчас пребывал?
Стало холоднее – и час перед рассветом, говорят, самый тёмный. Глаза закрывались – Эрла даже положила голову Эльму на плечо, вероятно, оправдываясь собственной усталостью и тем, что матери не было рядом. Утихло бесконечное желание воевать у Эрри, и Дарнаэл Первый больше не хотел рассказывать о том, как оно – пользоваться таким даром, как был у него и у Шэйрана.
– Ты в порядке? – вопрос Моники, вынырнувший, будто бы из пустоты, застал Рэя врасплох. Ему хотелось ответить, что более чем, но нужных слов парень найти всё никак не мог, а избавиться от странного ощущения преследования было не так уж и просто.
Он на мгновение зажмурился, словно спасаясь от преследовавшей его боли, от усталости, ужаса – и неприятного чувства вины.
Откуда это бралось?
– Мне иногда кажется, – наконец-то промолвил он, протянув руку и поймав тонкие пальцы Лэгаррэ, – что если б меня не потянуло к той распределительной таблице, то всё было бы иначе. Эрла бы никуда не сбежала, отец с матерью не затеяли все эти попытки победить друг друга. Не воскресли бы боги, не стояла бы армия Торрессы здесь, посреди нашего континента. И Тэллавара бы тоже не было, не столкнись я с ним однажды во дворце в Лэвье.
– Мужчины… – покачала головой Мон. – Ты, может быть, слишком уж преувеличиваешь своё значение, а, великий и могучий принц? Попытайся смотреть на вещи проще – почему б и нет?
Рэй рассмеялся, но звучало это как-то вымученно и тоже устало. Монике хотелось бы понять, что именно с ним не так, но, возможно, слишком сложно было разбираться во всех тонкостях человеческой натуры.
– Я никогда не думала, что встречу свою богиню. Настоящую, материальную, с острыми ушами и жуткой любовью к войне.
– Ты даже не думала, пожалуй, что она так сильно мечтает о сражении.
– Ты б поспал, Рэй, – покачала головой Лэгаррэ. – Не время болтать, когда вокруг такое происходит, знаешь…
Он рассмеялся – тихо, чтобы не прервать сон остальных.
– Может быть, и нет. Но я не думаю, что у меня будет другая возможность.
– Не веришь, что мы минуем их армию? Да ведь это Торресса, а я, как маг, уж на что-то гожусь, – повела плечами девушка. Она даже придвинулась ближе, и пусть Шэйран так и не обнял её, будто бы чувствовала его присутствие, такое зримое и такое логичное, что становилось не по себе от осознания собственной слабости.
– Мы минуем, – покачал головой Рэй. – Я верю. Но ты не понимаешь – там ведь будет всё иначе. Совсем по-другому. Там уже не будет просто знакомых, не будет Первого и Эрри, с которыми можно смеяться в лесу у костра. Впрочем, – он посмотрел на холодную, равнодушную богиню, во время битвы такую пылкую и огненную, – тут и сейчас не посмеешься. Но там уже всё перевернётся с ног на голову.
– Там ты станешь наследником престола двух великих держав.
– Одной.
– Если твоя мать не передумала насчёт матриархата, – возразила Моника.
– А как же Эрла?
Девушка устало посмотрела на принцессу, словно пыталась увидеть в ней что-то, что подошло бы будущей королеве, но после только коротко покачала головой, отрицая даже саму возможность чего-нибудь подобного.
– Я бы не стала в это верить, – наконец-то выдохнула она. – Эрла хорошая девушка, но пристало ли ей быть королевой? Я не уверена, что она сможет так просто подчинять, руководить государством, принимать судьбоносные решения.
– А я, думаешь, смогу? – Шэйран поднялся на ноги, запрокинул голову, глядя на бесконечно чёрное небо, на котором каким-то чудом сверкала одна лишь звезда. – Думаешь, с меня будет хороший правитель, учитывая то, что я ничего не умею и никогда не пытался научиться хоть чему-то ночью? Дрянной с меня будет король, Лэгаррэ. По-моему, в этом мама более чем права.
Моника не стала отрицать, хотя и не подтвердила – это, может быть, было бы для него слишком уж жестоко. Хотелось сейчас мотнуть головой, забрать все свои слова назад и смотреть на неё, словно на какой-то отрезок собственной судьбы, с надеждой на то, что сейчас всё исправится. Но, может быть, не стоило даже заговаривать об этом?
Он зажмурился – зачем на небесах звёзды, если они даже не могут показать дорогу?
– Шэйран, может быть, ты ничего и не умеешь, – наконец-то промолвила она, – но дар у тебя есть. Осталось только научиться им руководить. Думаешь, боги столь глупы, так ошибаются? В тебе это есть, если даже Первый…
– В которого ты не верила.
Она рассмеялась.
– Так ведь вот он. Вряд ли ты действительно, после всего, что случилось, можешь считать его каким-то эльфом, что воспользовался сходством с тобой или с твоим отцом.
Рэй промолчал. Ему не хотелось возвращаться – может быть, там, далеко от этого места, будет хоть немножечко легче? Почему нельзя убежать от всего мира, например, в Халлайнию, скрыться от всего мира?
– Ты меня всё ещё ненавидишь за мою глупость и надеешься, что я получу по заслугам? – он улыбался, хотя спрашивал предельно серьёзно.
– Не знаю. Ты рискуешь, Тьеррон.
Он рассмеялся – это будто бы приносило какое-то облегчение. Может быть, так Рэй чувствовал себя чем-то более простым?
Без хвоста магии за спиной, такой сильной и такой для него бессмысленной, такой пустой – изнутри и, может быть, снаружи тоже.
– А ты бы пошла со мной, если б я вдруг вздумал сбежать? – он повернулся к ней, но вновь не посмел поймать за руку. Может быть, Моника была единственным, что он ещё способен был принимать за важный фактор.
Королём быть непросто – но, может быть, у них в жизни хоть немножко больше стабильности, чем в его собственной?
– Нет, – вздохнула Моника. – Я б поймала тебя за шиворот и вернула обратно. Если б понадобилось – силком усадила бы на трон, надела корону на твою дурную голову и стукнула по темечку скипетром, чтобы не вздумал сопротивляться.
– Знаешь, Лэгаррэ, – фыркнул Рэй, – уже это делает тебя это золотой королевой для моего бедного народа…
Она почему-то предпочла не воспринимать это, как намёк на счастливое будущее – вот когда оно наступит, тогда и будут думать.
***
Ни Шэйран, ни Моника спать так и не легли – пусть и промолчали до самого рассвета, когда первый солнечный луч озарил уставшее, мрачное небо. Туч больше не было, и звёзды тоже угасли, а на бледный призрак луны они предпочитали просто не смотреть.
Шли с низко опущенными головами. Магия – не слишком хорошая маскировка, когда проходишь мимо вражеской армии, хуже, чем самые обыкновенные плащи, наброшенные на голову. И почему-то даже этого казалось запредельно мало, когда они миновали вражеские ряды, отчаянно пытаясь смешаться с толпой, вечно спокойной, похожей больше на покорных животных.
Оставалось совсем немного. Солнце уже светило довольно ярко, а торресский лагерь будто бы не собирался заканчиваться.
Они шли на какие-то странные, непривычные ориентиры – можно было подумать, что там, впереди, ждала только пустота, что-то ещё странное, незнакомое.
Знать бы только, что именно.
Шэйрану хотелось зажмуриться, распахнуть глаза – и быть уже там. Хотелось увидеть свою мать – впервые за последние несколько лет, – но он даже не знал, как она отреагирует на возвращение своего блудного сына. Может, и вовсе проклянёт и скажет, что не желает видеть, повторит в очередной раз, что мужчине в Эрроке не место?
И был ли там отец? Выжил ли? Или, может быть, матушкина советница всё-таки оказалась ему не по зубам, вопреки тому, каким могучим королём казался Дарнаэл Второй?
Когда он вскинул голову, отрываясь от привычного приказа не поднимать глаза ни на кого из стражи, то осознал – до границы лагеря осталось всего несколько шагов.
Может быть, их так никто и не заметит. Армия до сих пор спит – смешно даже предположить, с кем они собираются воевать, если сейчас можно ворваться в лагерь и так просто убить каждого из них?
Иллюзия.
Рэй понимал – армия беспечна, но не Тэллавар. И если попытаться выступить против него незащищённым войском… Да и как они шли? По окраине, созданной, может быть, чарами сильнее, чем они в силе были снять? Может, стоит пнуть хоть одного стражника, чтобы удостовериться в том, что он не был всего лишь тенью, на которую они так глупо повелись?
Но Шэйран не мог рисковать. Видел, что там, впереди, если миновать поляну, можно было оказаться на стороне Элвьенты и Эрроки, быть среди войска родной державы, одной или другой. Там, разумеется, их точно никто не тронет, даже по ошибке – достаточно только пресветлой богине или великому богу сбросить плащи.
В это в их странах слишком уж часто стали верить, чтобы отрицать сейчас, когда чудо было до такой степени близко, что только руку протянули – и коснёшься.
Они брели всё медленнее и медленнее – туда, где было слишком мало патрулей, чтобы те могли их остановить.
Граница.
Стык.
Дальше шла мёртвая зона – несколько сотен метров чистой от армий и людей полосы. Может быть, там следовало выстроиться миротворцам, но вряд ли так уж просто и так реально было отыскать их где-нибудь в этом мире.
Но и патрули – до чего же расхлябаны! И пусть хотелось верить в то, что это просто столь глупа армия врага, Шэйран знал, что не всё так уж и просто.
Даже худшие полководцы не допускают таких ошибок.
Но сейчас им было разве думать об этом? Лишняя секунда могла стоить кому-то жизни – вряд ли его или Эрлу будет так трудно узнать этим людям.
Вряд ли так трудно будет выстрелить в спину.
…Стражник на их пути стоял один. Он уже почти пропустил мимо – Шэйран как-то неуверенно поднял голову и только спустя миг осознал, что, наверное, не следовало этого делать.
Теперь они стояли лицом к лицу – и военный уже открыл было рот, чтобы закричать о чём-то. Узнали ли они его самого, а может, только оттенок Дарны в черноте волос? в синеве глаз увидели помолодевшего лет на двадцать вражеского короля?
Рэй не знал.
Все остальные стояли уже за этой безопасной, спокойной чертой, там, извне. Но их всё равно могут догнать, насколько бы далеко они от патрулей не оказались, насколько бы легко не сняли свои плащи, обнажая мечи и сильную, могучую магию, скопившуюся где-то в груди, далеко-далеко.
Шэйрану хотелось закричать – молчи. Молчи, стражник, если хочешь, чтобы твоя голова держалась на плечах. Молчи, если хочешь пережить этот вечер.
Но любая кровь, любая заминка – на них ведь уже смотрели?
Дарнаэл рассказывал, как это делать. Зацепить нить, потянуть на себя и выплести из чужой ненависти для её же владельца тонкую, умелую петлю.
Шэйран, пожалуй, даже мог так поступить – но отчего-то в этот миг ему от самого себя было отчаянно противно. Зачем убивать постороннего человека, зачем окутывать его путами чар, если это всё равно будет заметно?
Сколько бы кустов не проткнуло его насквозь, всё равно громкий, истошный вопль донесётся до ушей стражи. Всё равно они примчатся сюда, всё равно выстрелят невинным путникам в спину – а может, не таким уж и невинным.
Рэю казалось, будто бы он стоит уже целую вечность.
Молчи, молчи, молчи.
Сколько прошло? Секунда? Две?
Он узнал. И внезапно удивление сменилось в глазах какой-то телячьей покорностью, спокойной, равнодушной тенью отсутствия боли, страха и жути.
Подчинение сражалось с ненавистью – и колени подгибались.
Нитью обвернуть его, связать по рукам и ногам и не пустить дальше. Не дать ни шелохнуться, ни слова произнести, ни упасть замертво – тишина.
Шэйран не знал, почему стражник промолчал. Он ведь не умеет колдовать – действительно не умеет, – и человека этого зачаровать тоже не мог. Только не он и только не сейчас. Он же слабый человек, безмерно слабый, не способный, наверное, ни на что толковое в этой жизни.
Хотелось прокричать, повторить это так громко, как только были у него силы – а Рэй не мог. Не мог, пожалуй, выдохнуть ни единого слова – только ступил шаг за черту.
…Они брели дальше молча, и пальцы Моники нашли его собственные, обжигая неожиданным жаром. Он только кивнул в ответ, но не проронил ни единого слова.
– У тебя получилось, – она говорила почти ошеломлённо. – Я даже не думала, что такое на самом деле возможно – но ведь он и с места сдвинуться не мог. Разве ты не увидел? Он был полностью в твоей власти. Только приказать, только прошептать какую-то короткую фразу – и всё.
– Я заметил. Но от того мне вряд ли намного легче, – покачал головой парень. – Может быть, и вовсе не следовало… Нет, это не может быть моей магией.
– Почему ты не веришь в свои силы? – возмутилась Моника. – Разве тебе не повторили уже тысячу раз, что ты могуществен?
Повторили. А перед этим – целый миллион назвали пустышкой. Бессмысленным глупцом, которому повезло претендовать на трон – но нет же. О троне они не знали.
– Не хотелось бы мне такого дара, – прошептала она совсем тихо.
– Не хотелось бы быть принцессой, – согласился, коротко кивнув, Шэйран. – Равно как и мне быть принцем совершенно не хочется.
– Но ты же есть.
– Есть, – послушно согласился он. – Но тише, Мон. Чем дальше мы отойдём, тем лучше.
***
Магия и вправду работала. Они стали тенями – пока в глаза не смотрели, – и миновали и родные патрули так же быстро и так же легко, как и посторонние, чужие. Всё это было в меру абсурдным и смешным, в меру глупым – Шэйрану хотелось, правда, повернуться и закричать – куда они смотрят?
Стало теплее. И Торресса за спиной – вся армия потерянного государства, – поднималась, открывала глаза, приходила в себя.
Они ступили в столицу, когда был уже полдень – пока миновали все преграды, пока добрались до дворца… Наверное, не стоило спешить – где она, война?
Наверное, животворяще дворец действовал на одну только Эрлу. Она вернулась к себе домой. Это Рэй ступал под сень своей маленькой тюрьмы, а она вновь переступала порог родного, милого уголка, в котором хотелось бы остаться и никуда-никуда не уходить.
Имеет ли кто-то право судить? Нет, разумеется, нет. Разве ж значение имеет то, где и как они оказались, если всё доходит до абсурда?
И в тронный зал они вошли беспрепятственно – некому охранять в столь страшный час королеву.
И плащ сам как-то соскользнул с плеч – пред ясные очи королевы Лиары явились её блудные дети.
Дети, которых она сама, по своей же воле, загубила и потеряла.
========== Глава восьмидесятая ==========
Пират смотрел на них отчасти удивлённо. Казалось, этих нескольких дней дороги ему было слишком мало для того, чтобы свыкнуться с мыслью о потере корабля и о том, кого он вынужден перевозить на тот берег, в страну, охваченную пламенем войны. Но – судно было достаточно малым, чтобы даже пройти по реке, Торресса не контролировала водные пути, а Дарнаэл Второй умел быть достаточно убедительным, чтобы никому даже в голову не пришло затевать с ним спор.
Дорога заняла времени больше, чем казалось сначала. Может быть, всё от того, что они слишком уж большой крюк вынуждены были сделать, минуя армию Торрессы, а может, беда была в том, что погода начинала портиться на подходе к рекам. Но, так или иначе, плыть хотя бы на несколько сотен метров вперёд означало потерять и корабль, и жизнь – речушка вилась с неимоверной скоростью, а армии казались слишком близкими для столь заметного судна.
Капитан так и не спросил, зачем всё это было – возить королей ему было впервой, но вот людей, что желали скрыть свои истинные цели в стране, в которую прибывали – уже привычно. Обычно его ненавидели за вопросы. Как самого молчаливого, его выбирали так часто, что становилось даже не по себе – он зарабатывал, разумеется, на всём этом очень неплохие деньги, и репутация была что надо, но всё равно довольно трудно справиться с ответственностью, которую то и дело возлагают тебе на плечи, если на самом деле ни к чему подобному не готов.
Он смотрел на короля, отчасти, наверное, завидуя тому, как легко, с чистым взглядом, с лёгким сердцем он смотрел на своё войско.
Наверное, когда они выйдут в океан в бурю, он сам не посмеет так взглянуть в глаза своей команде. А у Дарнаэла Второго получалось – жуткий человек, жуткий правитель, и законы тоже в его государстве очень странные. В каком-то роде капитану нравилось нарушать элвьентские правила, нравилось вытаскивать из этого континента всех, кто стремился к полной несвободе Халлайнии.
В Халлайнии далеко ушла вперёд техника и много другого. В Элвьенте же люди дышали воздухом свободы.
– Очень хотелось бы верить, – короля Галатье как раз сводили по трапу, и у пирата появился миг, чтобы перекинуться несколькими фразами с царственным пассажиром, – что больше не увижу ни одного правителя Элвьенты на своём судне.
– Может быть, и нет, если всё закончится хорошо. И если плохо, – хмыкнул Дарнаэл. – Мне бы тоже хотелось больше никогда не увидеться. Люди, что убегают в соседнюю империю, мне не по душе.
Пират усмехнулся. У него было достаточно денег для того, чтобы купить себе гражданство соседнего, но в тот же миг такого далёкого континента – но всё равно становилось до ужаса интересно, что же привязывало так эту местность к её магии, к её чарам.
– Я долго жил там, – протянул он. – И я видел там столько изобретений, о которых в Элвьенте даже мечтать трудно. Ни капли магии – им приходится обходиться без чар, поэтому они пытаются думать головой. Но какой бы развитой не была Халлайния, там все люди – рабы либо господа. Почему Элвьента так глупа и так свободна? И Эррока… Всё это. Все эти земли.
Дарнаэл остановился у трапа, словно задумался над вопросом – обернулся и, прищурившись, улыбнулся вдруг так весело и открыто, что стало не по себе.
– Элвьента не глупа, друг мой. Элвьента – это клок эгоизма. Знаешь, как легко, когда тебя любят за то, что ты побеждаешь? – улыбка стала ещё шире, ещё ярче. – Знаешь, как тяжело победить, когда нет войны?
***
Стражник вышел вперёд, вскидывая оружие – и тут же опустил его. На губах появилась странная, до того радостная улыбка, что Галатье, сжавшийся за его спиной, не просивший больше убить, удивлённо распахнул глаза. Он видел, как Дарнаэл прибывал с кучкой верных ему людей, но никогда не замечал того, как на него смотрела вся страна.
– Ваше Величество! – отсалютовал ему мужчина.
– Почему не эрроканские солдаты на дверях? – голос Дарнаэла звучал так мягко, вкрадчиво, по-кошачьи, что хотелось отступить и спрятаться. Словно вдруг он способен обратиться в что-то дикое и страшное, а потом прыгнуть, выцарапать глаза и вытащить сердце из груди.
– Королева Лиара, – он так и не считал её своей собственной королевой, – решила, что у нас подготовка на более высоком уровне, Ваше Величество.
– Пусть так, – кивнул он. – Она в тронном зале?
Стражник только молча отступил. Его взгляд был таким предельно преисполненным преданностью, что Галатье хотелось скрыться куда-то, только бы не быть на линии огня – не видеть, как Тьеррон, его соперник, солнце на его небесах, толкает эту проклятую дверь, как предстаёт пред очи сумасшедшей королевы Лиары.
А ещё не сталкиваться с полным презрения взглядом – как бы Дара ни любили в его стране, как бы ни боготворили, Галатье был уверен в том, что никто не говорил ему того, что он сам, король соседнего государства, успел наболтать за долгое путешествие по морю.
Он прошёл в зал, резким, уверенным шагом – переступил порог так скоро и самоуверенно, что Галатье едва-едва поспел за ним. Может быть, не следовало, может быть, и обожания во взгляде было слишком много – но он просто хотел замереть за его спиной и ждать, пока Дарнаэл позволит говорить.
Безумец. Король соседнего государства, враг! Что ж ты делаешь, Галатье?!
Но Лиара будто бы и не замечала. Её взгляд, привычно злой и холодный – Дарнаэлу он был почему-то слишком знаком, – был прикован к высокому светловолосому мужчине и к знакомой по силуэту, по жестам, по движениям девушке.
Дар был готов увидеть здесь кого угодно, только не свою дочь.
– Милая Лиара, – он сложил руки на груди, останавливаясь в дверном проёме, – я очень рад, что ты так внимательна к приходу своего заклятого врага, но, будь добра, отвлекись. Я начинаю ревновать – слишком много людей мешают мне доводить тебя до белого каления.
Она вскинула голову – во взгляде на миг мелькнуло что-то вроде облегчения, мигом сменившегося гордыней. Королева больше походила нынче на какую-то пантеру, леопарда, готовящегося к прыжку – тихие шаги, сосредоточенный взгляд и опасность, сквозящая в каждом движении. Что может быть страшнее этого?
– Дарнаэл, – она поднялась со своего трона, будто та кошка, плавная, гибкая, самоуверенная, но первый шаг навстречу мужчине сделала сама, словно забывая об извечной гордости женщины – о самом первом правиле матриархата. – А я уж полагала, что ты сбежал, как последний трус, оставив меня наедине со всеми неприятностями…
– Да неужели? – он прищурился, так довольно и зло в тот же миг, словно в одном теле уживалось два существа – король и влюблённый в эту сумасшедшую мужчина.
Галатье, сколько ни старался, не мог отыскать в ней ни единой привлекательной черты. Несомненно, Лиара была красива, но всю её внешность так уверенно и спокойно затмевала самоуверенность и резкие мазки чар, что рассмотреть за этой маской любимую, мать… Нет, он был не в силах.
Но он вряд ли смотрел на неё своими глазами. Нет, у короля Торрессы не оставалось ничего, кроме сияния чужого выбора, чужой личности – он, наверное, и сам признавал, что с ума сошёл в той проклятой темниц, но и на свободу выбраться не мог, пытался утонуть в своих мыслях окончательно и бесповоротно.
– Эрла, моя дорогая, – Дарнаэл словно забыл о Лиаре – он миновал её быстрым, уверенным шагом, словно не заметил ни порыва, ни жеста со стороны женщины. – Вы давно здесь?
Дочь, казалось, только сейчас его и узнала – содрогнулась, опасливо покосилась на мать, ожидая от неё рывка, попытки остановить отца своих детей, – а после обессиленно, так и не позволив ни единой слезинке скатиться по щеке, повисла у короля Элвьенты на шее, затихла в родных, умиротворяющих объятиях.
Она что-то едва слышно бормотала, пересказывая короткую летопись последних дней, месяцев, что они не виделись – и Лиара за спиной превратилась в статую. Дарнаэлу не надо было оборачиваться, не надо было прислушиваться к её слишком громкому, надсадному дыханию, чтобы понимать это.
Значит, матери она не сказала ни слова. Промолчала – и о том, что боги – такие же, как они, бессильные, бесполезные, что победы не видеть, что у Рэя ничего не получается, только эта проклятая зелень.
У их живого – или ожившего, – сына.
– Эрла, – голос Лиары как-то слишком резко, по оттенкам и тону, отличался от бормотания её дочери, – мы не закончили наш разговор.
Дарнаэл обернулся, наконец-то выпуская дочь из объятий. Та не смотрела больше на мать с той привычной покорностью, что от неё ожидалось – воистину, королевское дитя, – но Лиара никогда не отказывалась от собственной цели только по той причине, что её самым наглым образом отказывались слушать. Слишком уж хорошо Дарнаэл знал привычки своей возлюбленной, чтобы в такое поверить.
