Текст книги "Заклятые враги (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 88 страниц)

– Он будто подсказывает нам ответы, – промолвила наконец-то Анри. – Пытается сказать, что делать потом. Что они или мы должны…

– Но кому передать? – хмыкнул Кэор.

Сводчатые потолки вновь вспыхнули, обратились новым видением.

***

Они пронзили его лучами чар. Магия прорезала его насквозь, оставила тонкие следы-шрамы на коже и впиталась, так и не вырвавшись наружу.

Тогда он поднялся и нанёс им сокрушительные удары, за эту казнь, за боль, причинённую так откровенно и с таким удовольствием.

Они ударили в спину. Магия была сильна, могуча, и она оставила на его коже длинные тонкие линии, словно кто-то отрубил крылья. А потом все порезы и удары пропали, и он вновь стоял напротив, всесильный и наполненный их предательством.

И он ответил на этот удар, и первые, вторые, сотые ряды рухнули подчинённо на колени. И в этой реальности победа вновь оказалась за ним.

Они мечами его рубили, пытаясь победить, и наносили кровавые, бесконечные удары, а он только впитывал в себя ненависть от каждого движения, от каждого маленького шажка, и этой болью полнилось его тело.

А после он взял огненные стрелы и лук, выстрелил лишь однажды всеми двадцатью, в двадцать отражений в зеркалах перелившись, и они лежали кругом, пронзённые насквозь, и догорали под адским жаром августовского солнца.

Они вызывали его на дуэли и стреляли, уничтожали, испепеляли, а он всякий раз крутил колесо и получал право первого удара, незамедлительного и праведного.

И они трупами падали к его ногам, не успев вкусить и нотки честной борьбы, а потом задыхались в жутких требованиях, которым не было конца и края, с того света.

Они проклинали его, сыпали в спину страшными словами, и он хохотал им в лицо, и чёрные молнии поражали его тело насквозь, но не могли убить.

И вокруг него лежали горы их дымных трупов, и он улыбался, слезами холодными смывая тяжесть греха со своей души.

Они его простили.

И он пал перед ними на колени.

***

– Когда-то давно, – промолвила вдруг Анри, и странные картины в воздухе перед глазами растворялись, оставляя только полулик седого незнакомца. Или не незнакомца, она сейчас не была способна узнать даже родную мать, – я думала, что она меня любит. Мама. А теперь мне кажется, что я лишь средство достижения того, что у неё не получилось изначально.

– Когда-то давно мне казалось, что я беру в жёны любимую женщину, что родит мне детей, и мы будем жить в маленьком домике на берегу моря в Дарне. Мы будем смотреть оттуда на прекрасные волны и радоваться жизни. Она будет ждать меня с войны, будет обнимать меня, когда я переступаю порог собственного дома, и будет целовать на ночь детей в макушку и желать им хороших снов, – голос Кэора звучал так сухо и так равнодушно, будто бы не мечта его сейчас звучала, а самый жуткий кошмар на свете. – Но этого всё равно никогда бы не случилось.

– Ничего уже не случится, – ответила Анри. – В конце концов, мы тут умрём, рано или поздно, и что дальше? Мы станем тенями, как и они?

– Да, пожалуй.

– А я бы хотела смотреть по вечерам на морские волны. Я люблю море, – Анри закрыла глаза. – Разве море можно не любить?

– Марта его никогда не любила. В море можно утонуть, море не дарило ей денег и не утоляло её похоть, значит, море было ей попросту незачем.

– Зато море дарует свободу.

– Больше свободы, чем от своей жадности, в жизни не сыскать.

Анри рассмеялась. Прозвучало странно и хрипло, будто бы не осталось ничего, что держало бы её в этом мире, и тени вдруг стали ярче.

Магический источник должен был рухнуть, когда тени сделают ещё один глоток. Не следовало никому говорить ей об этом, она просто знала, что так будет. Просто знала, что их жизни, отобранные этим местом, всё заполнят и заставят эту первозданную магию обрушиться на мир и смести его.

Как он творился? По крупицам из огромного океана собирался континент, разрастались страны, и мир рвался куда-то вперёд, а теперь так просто возьмёт и рухнет. Некому его удержать, некому остановить всё то, что творится вокруг, есть только те, кто будет плакать на задворках реальности.

– А я хотела бы жить у моря в маленьком домике и иногда смотреть на большой дарнийский дворец, – прошептала Анри. – Хотела бы целовать своих детей в макушку, чтобы никогда не снились им кошмары. И воевала бы плечом к плечу со своим мужем, чтобы от начала и до конца – всегда вместе.

Он ничего не спрашивал. Это было и так понятно.

И всё же, его любовь, казалось Анри, несчастнее. Он Марту давно простил, и она тянула к нему руки только потому, что так приказано. Потому, что выхода другого как бы и нет – и не будет, наверное. А Марта… Марта – то прошлое.

Ей повезло больше. Она любила – если любила, – прекрасного человека.

Но Дарнаэл – это пламя. Вечное, пылающее с такой силой, что не зажечься невозможно.

И те, кого он выбирал, были ему под стать. И они тоже горели изнутри.

С ним она могла разве что снаружи – и пепелищем жалких иллюзий рухнуть к ногам человека, что всегда пытался заменить ей родителей.

Она не ему должна была прощать.

Она матери своей должна была прощать.

– В одно мгновение, – она сжала холодное лезвие, выкованное из травы и мыслей, – надо прощать. Но, Первый, как же мне не хочется своей смертью стать последней каплей возрождения этого ада!

Кэор ничего не ответил. Ему и не надо было – они думали в унисон. Они действовали в унисон сегодня.

Анри хотелось сказать, что она и о той ночи не жалела.

Что она хотела бы с ним жить в домике у моря, целовать в макушку их – его, – детей, чтобы им по ночам кошмары не снились, и петь тихую колыбельную младшему, чтобы уснул поскорее. А утром – на поле боя, плечом к плечу, и не имеет значения, на войну ли, во дворец или в ещё один мирный день.

А ему хотелось сказать, что глаза её – чище, чем у Марты. И что она – как то, чего ему хотелось. Куда им пламя, куда им предательство, куда им вверх – им и на земле хорошо было бы.

Вдвоём.

Если не жить, то умирать.

И думали они тоже – одинаково. Защитить. Если не себя – никогда не себя, – то тех, кто там. Кто жив ещё. Кто имеет право на счастье.

Кто позволит миру жить дальше.

И лезвия, холодные, стальные, непонятно откуда – но ведь они воины, верно? – появились в ладонях, попробуй вспомни, что они такое, но убить – возможно.

– Ты же знаешь, – они стояли друг напротив друга, и губы Кэора шевелились едва заметно, когда он выдыхал это короткое признание, – что это для всеобщего блага. Чтобы им – не достаться.

– Прощаю, – согласно кивнула она.

Сверкнуло серебро, и в один голос, с тихим хрипом, он выдохнул “прощаю” тоже.

И в тот момент сводчатый, небесный потолок раскололся на части и осыпался пеплом к их ногам, и только разочарованным эхом посреди океана взвыл Магический Источник.

========== Глава семьдесят четвёртая ==========

Пожалуй, любой стране довольно трудно понять принца, почти короля, что отказывается от любого мало-мальски полезного сопровождения только ради того, чтобы отправиться в путешествие в сомнительной компании. И разве страна может оценить своего будущего или нынешнего правителя, что седлает лошадь и собирается в путь с тремя эрроканцами, двумя эльфами и местным бестолковым библиотекарем, что всё реже и реже показывается своим собственным друзьям, пусть и бывшим, на глаза? Разве страна может действительно поверить в то, что этот правитель не сбегает позорно с поля боя, а собирается что-то сделать?

Шэйран, право, слушал их примерно так, как обычно Дарнаэл Второй – только обернулся и с усмешкой отметил, что королю однозначно лучше знать, как ему поступать. Что никуда он не денется – вернётся, когда придёт время. Что оставляет этот жалкий, не значимый залог – белокосую ведьму, готовую сорваться с места в тот же миг, как её пропажу не смогут обнаружить.

И что-то ещё, высокопарное и красивое, но слушали его разве что остающиеся во дворце слуги. Лэвье и так обратилось пустым городом, в котором только холод и можно встретить на дорогах. Надвигалась осень, пусть медленно, неуверенно, и жёлтых листьев на деревьях ещё не сыскать; они все убегали от предстоящих дождей в войны, как всегда, за расширение драгоценной страны или, может быть, просто так. Граждане умудрялись оправдать своих правителей так же быстро, как и осуждали всех остальных.

– Удивительное дело, – Первый осадил коня, когда они оказались достаточно далеко от столицы, – но они готовы верить каждому твоему слову. Я очень сомневаюсь в том, что с Рри было точно так же – граждане тогда, по крайней мере, немного следили за тем, что делает правитель.

Рэй усмехнулся.

– Тебя очень долго не было, Первый, – ответил наконец-то он. – В Элвьенте есть только один король, которому будут верить на слово. И если ты представляешься его сыном, больше шансов на доверие, чем просто временным регентом. Все эти правители, советники… На самом деле вряд ли у них есть право голоса.

– Странно звучит, – вздохнул мужчина. – Будто бы страна, в которой нравы похуже, чем в Халлайнии.

– У нас нет рабов, – возразил Шэйран. – Только вольные граждане, что сами выбирают, кто им любимый правитель, а кто – ненавистный. Но с Тьерронами уже многие успели свыкнуться, трудно этого не сделать за много сотен лет. Верно, Эрла? – он перевёл взгляд на сестру, но та промолчала, то ли не причисляя себя к местной королевской семье, то ли просто не желая после всего даже слово молвить родному брату.

Дарнаэл промолчал. Он мог со многим не соглашаться, в том числе с отношением Шэйрана к Эрле, но прошлое не вернуть вспять; как уж выбрали дорогу, так и следует идти вперёд. Да, девушка многое сделала не так, как должна была, и, может, во многом даже оступилась, и когда сражаться решила впервые в своей жизни, тоже была совершенно не права. Но что поделать? Разве можно действия человека уровнять под линейку?

Они ехали по знакомой, привычной дороге, излюбленному пути Дарнаэла Второго из Лэвье в Кррэа – и просто к границе между двумя странами, пусть границы никакой и не было. За спинами высился дворец, но с каждым шагом он всё уменьшался, и облик его таял постепенно за глухой листвой деревьев.

После третьего поворота можно было оборачиваться сколько хочешь – а фамильный замок всё равно не увидишь. Но, казалось, обратно, к местам былой славы, тянуло лишь Эрлу – да и то, потому, что она опасалась будущего и в первую очередь свою собственную мать, ожидала, что Лиара Первая в очередной раз попытается навязать ей свои правила.

Эльм же, ехавший к девушке плечом к плечу, казался, напротив, излишне воинственным – и не факт, что против общих врагов.

Что Дарнаэл, что Эрри от этой компании оставили бы только Рэя, да и то, им просто нужен был его дар. Может быть, верную, но при этом ещё и умную, способную думать головой ведьму; точно не принцессу, что своё первое сражение не сумела вывернуть в что-то большее, чем очередное разрушение магического баланса, не свергнутого дворянина, ненавидящего свою же королеву, не полуэльфа, с дрожью отступающего от итогов собственной трусости.

Но не они принимали решение. Не они определяли, кому было здесь место. Не им воевать в этом последнем сражении – последнем, если падет мир.

Последним, если победит Тэллавар.

И, признаться, Дарнаэл не мог ответить на вопрос, был ли Гартро злом. Никто – не был. Может быть, силы в нём и много. Может быть, рухнет от этого Источник, и магия захлестнёт мир.

Но если он раскроет Шэйрану все тайны, пояснит, как колдовать так, чтобы не было шансов проиграть – не сорвётся ли он с цепи? Не появится ли в Рэе то, что так ярко горит в его же отце, эта безумная жажда завоевания? Не утонет ли их мир в крови, когда он сделает свой выбор?

Дар об этом прежде думал. Но ведь он тогда не сорвался, без своих воспоминаний, безо всего, что держало бы его на цепи. У него просто не было никакого желания в очередной раз переступать тонкую линию, границу…

Он пришпорил коня, будто бы надеясь задать темп; спешить – единственное, что они могли сейчас сделать. Да и то получалось плохо.

…Дорога оказалась в очередной раз удивительно тихой. Казалось, Элвьента будто вымерла изнутри, и Дарнаэл не знал, сколько они уже проехали, пусть отчётливо понимал, сколько осталось. Сегодня к вечеру они будут у разрушенной границы. У последнего места, где прорвался на свободу Магический Источник. Для этого тоже не приходилось колдовать, вспоминать о своём даре, утерянном в чужой крови. Дар был его творением, как этот мир однажды обратился в создание его собственных мыслей, боли, любви.

Он виде Источник, он знал, какова его аура на вкус – будто ребёнок, что безошибочно из множества незнакомых женщин определит свою мать, не по её яркой, запоминающейся одежде и не по странной причёске, не по чертам лица, какими б они ни были, а потому, что она пахнет, как его мать, и руки у неё, как у его матери, нежные, добрые, ласковые.

Вот только в Источнике не было ничего доброго. Холод и ненависть – вот что чувствовал Дарнаэл, безошибочно утягивая за собой всю вереницу последователей, будто на верную погибель или, напротив, настоящее спасение.

Сейчас Эрри оказалась немного позади, что-то тихо втолковывала Монике, словно пыталась развенчать её бывшую уверенность в собственной религии. Хороша богиня – равно как и её мёртвый изнутри послушник-полуэльф.

Кони едва-едва шагали, уставшие после долгой дороги. И Шэйран – на своём вороном, – будто бы специально подъехал чуть ближе к Первому, но так и не задал никакого вопроса.

– Если ты хочешь спросить о том, как на самом деле задействовать твою магию, то это последнее – чему я тебя научу, пока пылает Источник, – Дарнаэл промолвил это тихо, будто бы даже осторожно, так, чтобы за стуком копыт по пыльной тропе не было слышно ни единого его слова.

Рэй протянул руку – не к божеству, а к лесу, – и зелень у обочины этого жалкого подобия дороги потянулась ему навстречу.

– Вот она – магия, на которую я способен, – улыбнулся весело он. – Вот она – та магия, которой я хотя бы могу управлять. А всё остальное – это так, дым…

Дарнаэл лишь усмехнулся.

– А растения, по-твоему, сотворены из чего-то другого, чем весь наш мир?

– Ну, тогда отец бы уже давно покорил все страны на свете, – рассмеялся Шэйран. – Ну, слушай, Первый… Неужели тебе, великому божеству, никогда не хотелось вернуться в то прежнее состояние, когда ты был просто королём? Как в той жизни, единственной, о которой сохранилось хоть что-то?

– Ты и вправду считаешь, что на самом деле у меня были и другие жизни?

– Разумеется, были, – Рэй вздохнул. – Ожил раз – бывает. Дважды – значит, это случалось довольно часто. И Эрри – тоже. Но реальные следы остались только после этой жизни. Король Дарнаэл… Удивительно, вы в этих ипостасях оставили реальные имена, получили свой природный дар… Почему всё другое было не так?

– Может быть, потому, что это были решающие возвращения. Единственное, что позволило нам быть вместе не только там, где прежде было место только хаосу, а и в обыкновенном мире, – Дарнаэл теперь смотрел под ноги своему коню, будто бы опасался увидеть там какую-то кочку.

Шэйран сосредоточиться на зелени не мог. Он плохо чувствовал магию – или не обращал на это обычно внимания, – он был глух к мольбам природы и к тому, как пылали ауры этого мира, да. Но ему хватало и того, что он знал, чтобы понять, что что-то давно уже пошло не так, как следует. И почему-то спрашивать, что именно, не хотелось.

– Ведь мы едем к Источнику, верно?

– С чего ты взял?

– Это логичнее всего. Ты раз сто упомянул о том, что, пока он открыт, ничто не даст моей магии действовать так, как надо. И тысячу – что мне придётся колдовать, сколько б я ни отпирался. Логично сначала отправиться к источнику, а потом, разобравшись с ним, к моим родителям, – пожал плечами Рэй.

– Маг, обучавшийся в Вархве, думает логично. Немного странно для этого мира.

– Позорно наследному принцу двух великих династий не думать головой, – высокопарно отозвался Шэйран, но в синих глазах всё ещё плескалось странное, казалось бы, совершенно неуместное веселье. – Я плохо учился, ты знаешь. Очень плохо. Меня никогда не интересовали ни власть, ни слава, я был слишком увлечён побегом из матриархата, чтобы всё это успело мне забить голову. Только интересно, насколько смертелен этот ваш Источник.

– Насколько глупы жертвы, что попались в его сети, или насколько они умны, – ответ Дарнаэла звучал туманно, но он вряд ли способен был выразиться немного точнее.

Мужчина лишь обернулся на Эрри, словно собирался сказать что-то и ей, но при этом не проронил ни единого слова, вновь сконцентрировался на том, что было там, впереди. Может быть, он и увидит что-нибудь. Источник, например. Или отрезок своего прошлого.

– А ведь вы с Эрри всегда вдвоём. И не надоедает?

– А твоему отцу надоедает твоя мать? – пожал плечами Дарнаэл.

– Так у них война, а у вас вроде как гармония, хотя я сомневаюсь, что с Эрри может быть спокойно, – Рэй проронил это до того равнодушно, что Дарнаэлу на мгновение даже стало немного не по себе – будто бы наследник его волшебства что-то знал.

– Я всё ещё вспоминаю эту свою единственную стоящую жизнь, – наконец-то промолвил он. – Жизнь, в которой я не стал селянином, вовремя подставившим подножку королю, или глупцом, что умер на поле боя – хотя должен был бы, казалось. Единственную жизнь, которую стоит действительно помнить.

– И ты по ней скучаешь, правда?

– По той жизни?

– По своей жене, – покачал головой Шэйран. – Ты сейчас смотришь на Эрри и думаешь о том, что она была другая, правда? Что всё-таки существует кто-то, кто мог бы с нею сравниться? Смертная и без острых ушей, а всё равно. Мудрее, благоразумнее, не такая пылкая. Верно ведь?

Дарнаэл не смотрел на него. Зелень взвилась ещё выше, словно почувствовав напряжение, и он криво улыбнулся, так и не обернувшись на Эрри.

– Я люблю только свою богиню, – ответил наконец-то он. – Но тот, кого все зовут Дарнаэлом Первым, выбрал для себя другую женщину. А он был слишком ярким, чтобы так просто всё забыть. Лет через сто, двести, тысячу, может быть, в новой жизни, когда мы воскреснем вновь вместе, это будет уже более приглушённым пятном. Но я всё равно буду всегда его – и её, – помнить. Такое не забывается. Ты тоже никогда не забудешь.

– Я ведь смертен, и воскрешение мне тоже не светит.

– Магический Источник ответит на это точнее, чем я, – покачал головой Дарнаэл. – Но я бы не зарекался на твоём месте, принц. Может быть, ещё захочешь жить вечно.

– Зачем мне жить вечно, если все, кто мне дорог, умрёт? – хмыкнул Рэй. – Ладно, родители или жена, но наблюдать со стороны за тем, как угасают один за другим твои дети, внуки, правнуки… Не жестоко ли?

– Жестоко, Шэйран, – усмехнулся Дарнаэл. – Но я же наблюдаю.

***

Источник никогда не увидеть невооружённым взглядом – он всюду, и в тот же миг, нигде его нет.

Источник никогда не является простым смертным, потому что его предназначение – поглотить миры, а не жалкие их осколки.

Источник невидим и в тот же миг зрим, стоит только представить, что вокруг буйствует не зелень, а сила и магия.

Но нет. Каждая фраза об источнике была самой страшной ложью в их жизни. Потому что не увидеть эту сине-красную пелену мог разве что слепой, да и то – почувствовал бы, дотянулся бы кончиками пальцев и одёрнул руки, потому что никто, будучи в своём уме, добровольно ни за что не потянется к этой чудовищной пелене.

– Жертвы, – прошептал Дарнаэл, но это звучало как банальная констатация факта; Рэй и сам мог видеть кровь, бившуюся там, внутри.

Казалось, тонкие фигуры теней и тех, кто застрял там надолго или на несколько дней, с чего ж узнать, можно было рассмотреть сквозь пелену.

– Может быть, – прошептала Эрла, тоже спешиваясь, – нам стоит объехать? Ведь есть же как, правда?

Было. Но Рэй не смотрел на то, что тонкая пелена закрывала лишь узкую полосу дороги, что даже особо отходить от пути не нужно, чтобы миновать страшную границу между миром и источником его силы.

Её никто не поддержал, но и возражать было некому. Не Эльму же, остановившемуся в нескольких метрах от пелены, дальше, чем Рэй и Дарнаэл, но ближе, чем Эрла – чтобы не дотронуться случайно до пелены. Не Эрри, почему-то смотревшей с ужасом на распахнувшуюся бездну.

– Нам здесь не место, – промолвила она в ответ. – Будь я хоть сто раз богиня, Дарнаэл, но нам здесь не место. Не сейчас.

Он только коротко, раздражённо кивнул, но не отступил, даже когда богиня подошла поближе и потянула его за руку, словно решив, что место ему именно у этой стены. Они ведь раз выскользнули из страшных объятий вечного забвения. Они создали всё это, чтобы дальше мир развивался сам, они позволили ему воспылать чем-то новым, сильным и чистым. Они вдохнули в него, в конце концов, столько жизни, что теперь было страшно оставлять это на произвол судьбы.

– Видишь, чему ты молишься, Тэравальд? – обратился к привычно стоявшему позади, будто бы бесполезная декорация, полуэльфу Дарнаэл. – Видишь, что на самом деле создало этот мир?

– Глупости какие, – Эрри сжала крепче его запястье. – Разве металл может обратиться в меч, если у него нет подходящего кузнеца?

– Металл и магия – разные понятия, – Дарнаэл подчинился, отступил, уступая место молодой ведьме и сестре того, на кого они возложили столь большие надежды.

Но Шэйран, казалось, уже ничего не слышал. Он только всматривался в кроваво-небесную пелену, но всё ещё не мог протянуть руку, чтобы наконец-то почувствовать ту силу, о которой ему столько лет говорили. По правде, его надо было бы остановить, но – некому.

Дарнаэл устало опустился на траву у дороги, запылившуюся почему-то, и покосился на девушек, что ещё не могли решиться, останавливать ли им Рэя или отступить в сторону.

– Не стоит, – наконец-то промолвил он. – Вы ему всё равно ничем не поможете. Вы ведь из этого мира.

– А Рэй? – в голосе Моники звенело возмущение. – Он такой же маг, как и я. Почему ж я не могу его остановить?

– Твоя магия дарована тебе как чары этого мира. Его же – кроется в этой бездне, – пожал плечами Дарнаэл. – Я б стоял точно так же у стены, будь во мне сейчас хоть капля былой силы. Но даже помочь ничем не могу.

– Это что же за боги, – Моника скрестила руки на груди, и карие, тёмные глаза сверкали раздражением и гневом, – что все свои долги спихнули на неопытного мальчишку? Решай, пока живой?

– Плохие боги, Моника, – хмыкнул Первый. – Магию на одного мальчишку, войну – на другого. Безответственные даже. Но, видишь, никакого матриархата. Всё мужчины да мужчины.

Шэйран не слышал. Он протянул руку, касаясь кровавой пелены, и зелёные ветви тонкими линиями изрезали невидимое стекло.

***

Это была его магия.

Впервые за долгое время. Впервые с того мига, как его вернул к жизни Дарнаэл Первый – и заставил задавать себе все эти отвратительные вопросы, что не дают покоя.

Теперь он понимал, почему так за свой дар цеплялась мать. Понимал, почему его отец раз за разом возвращался на войну, хватался за эфес шпаги, когда можно было позволить отступить за спины стражи и дать им выполнить свою работу, защитить правителя. Осознавал, почему раз за разом Первый твердил, что ему надо лишь однажды попробовать воспользоваться этим.

Потому что когда ты находишь что-то своё, сопротивляться этому невозможно. Невозможно сдержаться, не позволить захлестнуть войне, магии, этой настоящей твоей части захлестнуть с головой, чтобы больше никогда не отпустить.

Он чувствовал, как там, внутри источника, проливалась чужая кровь. Они могут умереть там, внутри, могут – снаружи, теперь Рэй знал, что это не имело значения. Хотя, конечно, в реальном мире их могли бы спасти.

Но где спасать, если и реального мира не будет?

Источник усмехался – у него не было лица, у него не было тела, только кровавая синева вокруг, но Рэй знал, чувствовал эту магию. Вот почему Моника – и все остальные вместе с нею, – повторяли раз за разом, что волшебство – это не его. Их чары были для него серыми и бесцветными. Бесполезными. Он мог вытаскивать свои силы откуда-то из глубин, умел поддаваться и поступать так, как было надо, но дар обращался во всего лишь средство для сопротивления. Он не дышал этим, не мог колдовать так же легко, как и делать в очередной раз вдох и выдох.

А эта сила была его воздухом. Преисполненная чистой ненавистью и болью, сотворившая все миры до этого и их, последний. И она позволила ему ступить в эту пучину, почувствовать себя своим, настоящим.

Его родители принадлежали Эрроке и Элвьенте. Вся его родня, все близкие потерялись там, на просторах континента. И кровь не имела никакого значения, может быть, это стечение обстоятельств. Источнику надо было вложить в кого-то ключ – и он нашёл место в Шэйране.

Кто он в том месте, которое все остальные называют своим домом? Жалкая пешка в условиях матриархата; прячущийся за спинами стражи маг, не умеющий драться в окружении могучей армии своего отца; лишний человек в идеальных условиях стран, что, пожалуй, никогда и не станут для него родными.

А кем он будет здесь? В Источнике его сила; он часть пылающего там, внутри, урагана. Просто уйти – стать ещё одним Первым, потерявшимся в собственном мире?

Ступить шаг в эту бездну значило обрести себя.

Ему было не на что оборачиваться. Что там? Войны, смятение, боги, такие осязаемые и реальные, отсутствие гармонии и смерть.

Что здесь? Вечность. Вечность, что будет принадлежать ему одному.

Рэй уже почти ступил вперёд, чувствуя привкус крови на губах.

Почему он? Разве хоть один живой человек заслуживает на такой однозначный выбор?

Но там – двое. Двое, что пожертвовали собой для того, чтобы устоял этот мир; двое, которых он ясно видел сквозь эту синюю магическую пелену. Двое, что когда-то тоже были ему дороги, а может, дороги и сейчас. Если он шагнёт в Источник, их жертва не будет бессмысленной, конечно. Но так и останется вечной. Их кровь недоступна магии; в ней слишком много любви к этому миру, слишком много прощения.

Если он вытащит их сюда, на свободу, может быть, у них ещё есть шанс.

Но тогда шанса не будет у него. Уйти, оставить всё это и оказаться в гармонии с самим собой. Что его ждало за кровавыми полосами Источника, там, где такими страждущими взглядами на него смотрели все остальные? У родителей будет ещё Эрла. С Тэллаваром сразится Первый. И Моника…

У Моники навсегда останется её матриархат. Её магия.

Рэй заставил себя не жмуриться, а смотреть вперёд. Видеть, что он выбирает. Понять, для чего возвращается или для чего отпускает. Может быть, жертвы излишни? Разве есть в мире хоть один человек, что не хотел бы стать богом для своего мира?

…Временного мира.

Разве Дарнаэл Первый, отступив от своей реальности, несчастен?

Нет. Но у Дарнаэла Первого есть его богиня, за которой он прыгнул. И создавать миры…

Хотелось почему-то смеяться. Он может сделать этот шаг и получить единение не с собой – а со своей властью. С опостылевшим понятием всесилия, за которым так гонялась его мать, так легко справлялся отец, утоляя жажду сражения, но не завоёвывая всё новые и новые государства только для того, чтобы царствовать. И куда он ступит? В мир, где его магия будет наконец-то родной, обыкновенной, в мир, которого давно уже нет? Блуждать среди чужой боли, которая для него – всего лишь колдовство?

У родителей будет ещё Эрла. С Тэллаваром сразится Первый. У Моники навсегда останется матриархат.

Где? В мире, который он покинет, ничего уже не будет. Потому что он унесёт из него то, что его же и породило – дар Первого. Дар, который тот с такой неосторожностью впустил в эту реальность, позволил получить его простому мальчишке.

Гармония – это вечные чары? Это свой мир? Но миром тоже надо повелевать. И там отнюдь не будет просто.

Рэй знал, что он не имеет права оправдывать своё возвращение тем, что там были эти двое, которых ещё можно спасти. Но Дарнаэл уже говорил ему – вечность это не только отсутствие страха смерти, это нужда наблюдать свысока за тем, как гибнут твои родители, потом супруга, потом дети, внуки и так до бесконечности. Пока ещё один себялюбивый мальчишка не решит, что ему нужна его сила, и он должен ступить в хаос, лишь бы только оставить за своей спиной одни осколки.

Он не знал, благородными ли были побуждения Первого и Эрри, когда они создавали этот мир. Но его шаг – что бы не случилось с этой жизнью, – будет означать потерю и для него. Дарнаэл говорил, что в Источнике его ждала гармония.

Может быть, и так. Но Рэй знал, что там только ненависть и боль. Никакой шуршащей под руками зелени… Ни песен у костра с привкусом сражений, ни мелькающей, наверное, раз в столетие в глазах матери нежности, ни возмущённого восклицания, ни одной вспышки в бездонно-карих глазах.

Там его вечность.

Здесь его жизнь.

И Рэй, выдохнув воздух, ступил в кровавую пелену.

Он уже принял решение. Осталось только озвучить его Источнику.

***

Моника только тихо вскрикнула, когда он сделал шаг в Источник, а после мир раскололся на части, и кровавая пелена рассыпалась кусками.

На мгновение все они будто ослепли – за кровавой пеленой ничего не было видно, – но Лэгаррэ была уверена, что Рэя она больше не увидит. Что его держит в этом мире? Там, может быть, он хоть обретёт себя.

Но осколки осели – и он рухнул на колени по ту сторону от рассыпавшейся пылью границы со странной, дикой усмешкой на губах.

Там, впереди, лежало двое – в них безошибочно можно было узнать Анри и Кэора, в крови, на последнем издыхании, но всё ещё живых, каким бы парадоксальным это не казалось. Шэйран же, бледный, будто стена, так и не шевельнулся, и Мон, не выдержав, рванулась к нему. Она была уверена, что Первый или Эрри схватят её, не позволят дойти, что там всё ещё есть какая-то прозрачная стена, отражающая иномирье, но нет, ничего не случилось.

И Рэй казался вполне осязаемым – она схватила его за плечи, буквально падая рядом в дорожную пыль, не щадя своё белое платье, встряхнула, что было сил, и Шэйран как-то раздражённо столкнул девичью тонкую руку, а после перехватил запястье, нежнее, чем, казалось Лэгаррэ, он хотел.

– У тебя не получилось уйти? – как-то хрипловато и разочарованно спросила Моника.

– Нет, – покачал головой Шэйран. – У меня получилось остаться.

Говорить ему было трудно – подняться на ноги тоже. Но Тьеррон словно вспомнил, что источник отпустил не его одного; знакомые фигуры, теперь залитые кровью, казались ещё одним осколком кровавой пелены.

Он едва дошёл до них – сил не было и вовсе. Моника рванулась следом, но Шэйран словно не замечал этого. В ней всё равно магии не хватит для того, чтобы спасти обоих.

Рана на груди Анри казалась глубже. Она смотрела на него опустевшими светлыми глазами, но видела только родное небо над головой.