Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 88 страниц)
Бонье сжался. Казалось, это едкое, холодное замечание матери ранило его – боль отразилась во взгляде, а после смешалась с очередным оттенком самоуверенности. Он редко сдавался, и Мариссе казалось, что её сын ещё может оказаться полезным, даже если она успела в нём немного разочароваться. Никогда нельзя никого списывать со счетов, разве что Галатье, давно уже превратившегося в тень себя самого.
– Матушка, но кто будет помогать нам с твоей стороны? Ведь ты сказала, что сумела кого-то найти.
Марисса покачала головой. Всё это могло рухнуть от одного лёгкого касания, но ведь она умела бороться за свою победу и всегда получала желаемое. Даже если эта сделка всё ещё не гарантирует ей победу.
– Ты увидишь, мой дорогой, – женщина позволила себе улыбнуться, но холодно и равнодушно. – Совсем-совсем скоро вы познакомитесь.
***
Марисса не видела её много-много лет. Да, хранила письма, да, поддерживала контакт, но не смотрела в глаза все эти долгие годы. Не могла скользнуть взглядом по её чертам лица, прежде красивым и молодым.
Конечно же, возраст не мог так выпить женщину. Не мог превратить её бархатистую, прекрасную кожу в серый, помятый пергамент, не мог сделать из ярких красивых глаз угасшие болотистые омуты, тонкую ладную фигуру сделать подобной переломанному дереву.
Но это могла сделать магия, и Марисса, выдавив из себя улыбку и обняв старую знакомую, возблагодарила богов, в которых не верила никогда, что она не коснулась волшебства, такого, как его получила Самаранта.
– Ты больше не служишь верно своей королеве, если решила прибыть сюда и помочь мне выступить против родного континента?
Марисса знала: их никто не может услышать. Она выпрямилась, позволила себе вновь стать царственной, и скосила глаза на зеркало, дабы убедиться – она всё ещё привлекательна, пусть и не безумно красива, как была Самаранта в далёкой молодости.
Они были почти что одного возраста, две закадычные подруги, вот только теперь Тальмрэ – совсем уж опустевшая оболочка себя былой, или, напротив, переполненная амфора, изрисованная страшными трещинами времени, знаковыми ожогами от пламени своего колдовства.
Она говорила, что потеряла многое. Но теперь Марисса видела ещё и отчаянную усталость в глазах бывшей подруги, с которой поддерживала вежливую переписку; Самаранта не говорила, что случилось, но королеве не приходилось слишком уж сосредотачиваться на её неслышимых мыслях, чтобы понять, что дело отнюдь не в её внешности.
Да, она была в прошлом весьма красива. Но это не имело значения; она обрела силу и довольствовалась ею.
– Твой враг, – проронила она, – покинул свою страну.
Голос Самаранты тоже потерял свою мягкость и былую прелесть. Теперь он звучал рвано, будто бы она давно уже молчала, а теперь получила возможность проронить несколько слов. Да и хриплые оттенки, прежде соблазнительные, обратились во что-то острое и дикое, преисполненное ненависти и жажды власти.
Самаранта пришла в тронный зал сама. Она же отошла в сторону, отстранила Мариссу, будто бы касание подруги к плечу было для неё чем-то невообразимым, а после села – равнодушно, будто бы не видела ничего перед собой, – на самый плохой стул изо всех, которые были вокруг огромного стола.
Королева утром так отчаянно пыталась заставить своих советников придумать что-то новое, но они не смогли. Единственная её надежда – это Самаранта.
Волшебство, на которое так богата Эррока, никогда не царствовало ни на землях Торрессы, ни в королевстве Дарнаэла Второго.
– Я знаю, что он сейчас во власти королевы Лиары, – ответила Марисса, – и не уверена, что это та самая срочная новость, которую ты могла бы мне донести.
Она молчала в письмах. Она говорила, что может быть полезной, если Марисса пойдёт на сделку.
– Сейчас Элвьентой правит глупец, – голос Самаранты стал ледяным. – Существо, заслуживающее презрения. К сожалению, они пока что ему верят. Но если Дарнаэл не вернётся, это будет означать для страны скорое падение от первой же более-менее сильной армии.
Только теперь Марисса осознала, что женщина выбрала этот стул, лишь бы только повернуться к своей собеседнице спиной. Её прежде красивые, а теперь сухие, тонкие волосы спадали на плечи – кошмарно серые, хотя прежде они почти что пылали огнём, и скрывающие чёрную ткань такого же траурного платья.
Конечно же, Самаранта рассказывала о том, что отдала собственную красоту только для того, чтобы получить силу. Она теперь одна из самых могущественных у себя на родине, так она вещала в письмах, но сейчас Марисса не видела сильную союзницу. Разве эта женщина способна привести к победе целую армию, даже если она действительно сумеет вмешаться в ход битвы?
Если ещё пожелает, конечно же.
Конечно, королева Торрессы не знала, чего она ждала от гостьи. Может быть, появления в облаке молний, может быть, уничтожения по пути всех вражеских городов, а может, полезного рассказа о том, как всё происходит там, за практически невидимой границей между Эррокой и Элвьентой.
Но в Самаранте оказалось слишком много боли. И теперь единственным правильным вариантом было вытолкать её за дверь и больше никогда не пускать на порог своего государства. Марисса знала, что с таким союзником она никогда не победит, знала, что её основная сила куда-то пропала, если и вовсе была.
– От того, что Элвьентой правит кто-то незначительный, – проронила наконец-то королева, – армия не стала слабее. Даже без полководца человеческая масса способна раздавить то, что есть у меня.
– Не тогда, когда армия пойдёт с Эрроки.
Самаранта подняла голову, и её пустые – только морально, – глазницы сверкнули отчаяньем и кошмаром. Она жалела о том, что случилось, жалела о том, что рассказывает это, но Марисса не могла до конца понять, почему именно.
– Королева Лиара казнила Дарнаэла Второго сегодня на рассвете. Тэзра говорила, что всё уже предрешено, он никогда не сдастся.
– И… – Марисса запнулась. – Если Элвьента и Эррока столкнутся, им будет не до Торрессы. Но всё же, – она прищурилась, – мне казалось, что ты прибудешь не одна. Я была уверена, что у тебя есть довольно одарённая дочь.
Самаранта не отвечала довольно долго. Она всё кусала тонкие, превратившиеся в сплошную линию за долгие годы, которые женщины не видели друг друга, губы, будто бы пыталась разбить их бледность кровавыми полосами. А после – подняла голову и улыбнулась равнодушно и холодно, словно сумасшедшая.
– Это чудовище не может быть моей дочерью. Я родила обыкновенную девчонку, а не то, во что она превратилась.
Она коснулась маленькой иконки на своей груди, а после дёрнула её на себя – портрет богини упал на мраморный пол.
– Я больше не верю в неё, – проронила Самаранта, – а значит, ничто не помешает нам завоевать божественный континент, сестричка.
Марисса не отказалась бы разделить с нею эту жуткую уверенность.
***
Бонье знал, что у него, скорее всего, ничего не получится. Он – не слабый хлипкий мальчишка, конечно, которого надо толкать в пропасть подвигов, чтобы он сыграл там отменную жертву, вот только и героя с него не будет.
Когда-то давно один из его друзей сказал, что есть прирождённые воины – что-то вроде Дарнаэла Тьеррона, вечно на коне, вечно со шпагой, безумием в глазах и отчаянным желанием пристрелить врага напротив, – а есть прирождённые любовники, которым стоит только покорять женские сердца. Бонье тогда смеялся и причислял себя ко второму типу, зная, что воина с него никогда не будет, но мама видела жизнь иначе. Мама считала, что он должен вскочить на лошадь в безумной маске дикого мстителя и уничтожить весь мир за то, что они убили Марту.
Он так долго пытался избавиться от мысли о том, что рад смерти Марты! Ведь это его драгоценная сестричка, он должен любить её, он должен грустить по временам, когда они могли хохотать и бродить по улицам столицы, наблюдая за тем, как вокруг пролетает народ!
Это его младшая сестра, что искала бы защиты от своего кошмарного мужа и его дяди у него в объятиях, которая рыдала бы у него на плече, а после объявляла бы Кэору и Дарнаэлу маленькую войну, пока они наконец-то вновь не сойдутся в примирении.
Но Марта оказалась чем-то другим. В ней не было смирения, в ней не было любви к своему отражению в зеркале, хотя присутствовала страсть по отношению к противоположному полу. В ней было слишком много бунта, крови и чего-то дикого и отвратительного.
Бонье всегда осуждал её и, признаться, был так счастлив, когда наконец-то он оказался единственным, на кого могла опереться матушка, когда Марта умчалась в Элвьенту, дабы начать новую прекрасную жизнь со своим драгоценным Кэором.
Но когда прошла ненависть к тем, кто отобрал у него сестру, он вдруг пожалел королевского племянника-стражника, пожалел, что тот не знал всю жизнь Марты от начала и до конца и сумел влюбиться в тот чистый, выдуманный, оттёртый щёткой образ, на который на самом деле его сестричка совершенно не походила.
Кэор, может быть, заслуживал чего получше, но Марта ведь была ему родня, поэтому приходилось играть в грусть по её пропаже.
Теперь она погибла. Теперь Бонье уже не ломал комедию, но всё же, никак не мог избавиться от предчувствия, что Марта, даже её покойная тень, всё ещё стоит между ним и его счастьем. Ведь он мог спокойно унаследовать государство, Галатье бы сделал это – у него не оставалось выбора, – и править, оставаясь любовником, не воином.
Но мать пыталась отомстить, толкала его на поиск союзников, которых Бонье не знал даже, где можно встретить. Ведь он должен поднять всю страну, должен отыскать человека, способного убить десяток воинов Элвьенты, а потом – целую толпу таких.
Либо придумать гениальный план, который с лёгкостью воплотится в жизнь, стоит ему только пожелать этого. Не самая простая задача, стоит согласиться с собственным мнением и перестать страдать.
Ему, может, и корона не нужна. Лишь бы матушка не ограничивала нормальную жизнь – но ведь они в трауре и они собираются воевать.
Бонье остановился и одёрнул рукава чёрной рубашки. Темнота в собственной внешности его теперь тоже раздражала, хотелось сорвать всё это чёрное, дразнящее, раздражающее, отбросить в сторону, вернуть себе маленькую капельку счастья или чего-нибудь в этом стиле.
Он стоял у фонтана и смотрел в грязную воду. Было душно – только-только прошёл дождь, и парень надеялся, что его обувь не покроется отвратительными мелкими пятнышками, что так просто затирают блеск и некое подобие сияния, на которое он всё ещё хотел бы надеяться.
Ему было грустно не из-за сестры. Сколько б Бонье не сопротивлялся, период грусти и скорби по Марте давно миновал, он давно уже смирился с тем, что с нею случилось. Казнили и казнили, былое не вернуть. Но он не мог вернуться, пока не отыщет способ завоевать Элвьенту, а это практически нереально.
– Чем ты расстроен, дитя моё?
Бонье резко поднял голову. Ему казалось, что даже шейные позвонки неприятно хрустнули – парень опустился на бортик фонтана, опустил руку в тёплую воду, пытаясь смыть осколки своего страха хотя бы так.
Он плохо знал этого человека. Помнил, что он был магом то ли в Элвьенте, то ли в Эрроке, но – смутно, и, кажется, тогда незнакомец выглядел чуть старше. Сейчас некоторые морщины на его лице разгладились, будто бы он отчаянно пытался смотреть прямо и ровно, не вызывать раздражения своими старыми бороздами на лице.
Его звали Тэллавар, это Бонье тоже прекрасно знал. Но сейчас от старого мага веяло какой-то неведомой силой, и он впервые подумал, что чары, может быть, станут универсальным ключом к победе.
– Я… – он запнулся. Что-то заставляло говорить не просто правду – чистую правду, о существовании которой Бонье давно уже успел позабыть. Слова, которые вот-вот должны были сорваться с его языка, казались до такой степени логичными и простыми, что он никак не мог остановить себя. – Я должен… – сопротивляться – вот что надо сделать. Бонье старался сжать губы покрепче, но маг смотрел на него так пристально и с такой надеждой.
Посол Торрессы закашлялся. Сейчас почти бесцветные, водянистые глаза оказались такими добрыми и мягкими… Он не мог подозревать этого мужчину в чём-то плохом, только не его. Хороший, приятный человек, который только и пытается принести себе маленький кусочек счастья.
И улыбка – солнечная и мягкая.
Бонье мотнул головой.
– Мне нужен союзник, – выпалил он прежде, чем сумел наконец-то замолчать. – Немедленно. Тот, кто сумеет уничтожить армию Элвьенты прежде, чем она разобьёт войско моей страны.
Тэллавар улыбнулся приветливо, мягко и по-доброму.
– Разумеется, мальчик мой, – кивнул он, и в голосе так и слышалась магия – волшебство убаюкивало и лишало всякой силы, воли к сопротивлению. Это не было чарами в обыкновенном их понимании, но разве так просто избавиться от преследующей кошмарной мысли, что его пытаются подставить и предать? Если даже родная мать давно уже позабыла о том, что у неё есть ещё один ребёнок, не только её распрекрасная Марта?..
– И вы…
Бонье запнулся. Как же глупо он поступал! Доверять кому-то подобному – пустое решение. Конечно же, старик не может помочь.
– Чего ты хочешь больше всего на свете? – спросил Тэллавар.
Бонье молчал. Желания рвались на свободу. Он мечтал, он жаждал, он стремился к чему-то далёкому и невидимому, и теперь божество, казалось, смотрело ему в душу. Больше не имело значения синее южное небо, тёплая погода и грязная вода в фонтане, был только Тэллавар, вопреки своему возрасту, тоже идеальный, добрый, мягкий и способный даровать счастье. Тэллавар, отступиться от которого оказалось бы самым великим преступлением в жизни Бонье Торрэсса.
– Ты жаждешь, – отозвался Тэллавар, – чтобы я помог тебе. И когда я это сделаю, согласишься ли ты отдать мне часть своих желаний? Умение стремиться? Умение мечтать?
Бонье мотнул головой. Туман прошёл, его отпустило, и напротив стоял просто старик, старик, которому хотелось забрать способность хотеть чего-то столь сильно. Будто бы ему не хватало собственного желания получить больше и больше власти, можно подумать!
Но это такая глупость – желания. Бонье мог привести его к матери, Высшего, могучего мага, а взамен получить её прощение и перспективу занять трон. Разумеется, оно того стоило.
– Разумеется, – кивнул он. – В политике всегда нужно чем-то жертвовать.
Это было так просто – выйти на улицу и столкнуться с тем, кого он искал! Бонье знал, что победит матушку в этом маленьком сражении за власть. Он ведь приведёт могучего мага, это даже лучше, чем огромная армия! И отдаст ему в случае победы всего лишь какую-то капельку своей силы, то, что не интересует ни одно живое существо на свете – жажду власти, жизни… Да разве у Бонье её так мало, что он не может позволить себе поделиться? Ну, право, что за глупости!
Хотелось хохотать: облегчённо и успокоено. Разумеется, Бонье не позволил себе подобную вольность, пусть смех почти уже сорвался с языка, ведь надо было оставаться осторожным и спокойным. Но всё это, право слово, было чистой воды глупостью, ведь он уже почти лидер, почти победитель.
Марта никогда не смогла бы сделать ничего подобного.
Она была бесполезной.
***
Самаранта выпрямилась. Здесь, в тронном зале, теперь не было глупых министров, только она и Марисса. Не было тех, кто мог бы видеть Высшую Ведьму Вархвы, однажды утерявшую свою молодость ради сомнительных чар.
Она бросила холодный взгляд на разбитый медальон на полу. Портрет богини уже давно не был для неё священен, не после всего того, что она видела своими глазами. Не после того ужаса, который отражался в её глазах при виде родной дочери, а ещё: когда она слышала её слова.
– Марисса.
Её голос звучал уже властно и уверенно, ибо Самаранта была уверена в своей победе. В конце концов, не так уж и трудно развалить армию без полководца, если умно и вовремя предложить им сдаться.
– Что? – королева подняла взгляд на свою былую подругу, с которой теперь, казалось, разговаривать почти что боялась. Может быть, сказывалась внешность, может, Марисса вновь заигралась в повелительницу, но настоящего ответа Самаранта всё равно узнать не могла.
Она оставалась равнодушной ко всему. Главное – получить желаемое, а всё остальное добавится потом. Самаранта умела ждать. Она часто стояла на грани безумия, но теперь, когда осталось сделать несколько шагов к власти, была готова затаиться и делать то, что от неё требовалось.
– Ты ведь знаешь, – холодно промолвила она, – что я не могу помогать тебе просто так, верно?
Королева поёжилась. Может быть, она уже сто раз пожалела о том, что позвала старую подругу помочь ей, вот только почему-то Самаранта не собиралась успокаивать её. Так или иначе, страх всегда даровал власть.
Тальмрэ не стала закрывать глаза. Она и так могла с лёгкостью вызвать образы и воспоминания, те испуганные взгляды учеников, особенно мужчин. То, как они на неё смотрели.
Может быть, всё это – просто глупые совпадения. А может, она не могла избавиться от их образов по той причине, что слишком многое оказалось завязанным на Вархве и на её псевдопризвании.
Много лет назад Тэллавар отобрал её красоту. Она осталась с волшебством, она стала Высшей Вархвы, но этого до такой степени мало, если сравнивать с тем, что получила королева Лиара или Тэзра!
Самаранта знала, что маги живут долго. Она не стара, она ещё может всё вернуть и сделать так, как ей будет угодно. Даже если весь мир встанет на её пути, но ведь они побоятся.
Она провела пальцами по щеке. Кожа была сухой, как и обычно, и иногда казалось, что она начнёт опадать клочьями, будто сожжённая бумага. Но Самаранта не была чумной, не болела, просто слишком просто отдала собственную красоту, а теперь не знала, как правильно вернуть её себе.
– Не можешь, – отозвалась Марисса. – Но я предпочитаю узнавать цены заранее. До того, как я соглашусь отдать тебе что-нибудь.
– Ты не будешь платить за это сама.
Самаранта сжала ладонь в кулак. Она смотрела, как натягивается кожа, как она пытается лопнуть – особенно там, где выпирают кости.
Да, они боятся её лица и её ладоней. Но они ещё не видели её без одежды – не видели выпирающих рёбер, вечно кровоточащих ран на руках. Не видели всего того ужаса, который Самаранта носила на себе вот уже столько лет. Они не слышали громкого вопля маленькой дочери, что увидела свою матушку в её новом, страшном виде.
Вот только её дочь – это не та, в чьи крики можно верить.
– Я жду, – всё же, Марисса не сдавалась. – И не собираюсь соглашаться, пока не услышу окончательный ответ, ты знаешь об этом, моя дорогая.
Она называла её так очень часто, даже слишком, в той далёкой молодости, о которой уже забыла Самаранта. Они тогда умудрялись отвечать без особых издевательских ноток, впрочем.
– Я слышу, – кивнула Самаранта. – Но ты принесёшь мне молодость.
Марисса усмехнулась. Ей хотелось отказаться и отрицательно покачать головой, но она кивнула как можно более спокойно и равнодушно – и именно в то мгновение, когда распахнулись двери.
Бонье стоял на пороге какой-то слишком уставший, перепуганный и забытый богами. Может быть, матери следовало уделять ему чуточку больше внимания – только сейчас Марисса об этом уже и не думала. Наверное, оказалось слишком поздно пробуждать уснувший вечным сном материнский инстинкт, который изредка пробуждался исключительно ради Марты, её драгоценной любимой дочурки.
Вот только значение имел не её сын. Не этот слабый, уставший юноша, который согласился помочь отомстить только потому, что пытался дотянуться до чего-то не своего, но до сих пор не мог придумать, как именно правильно будет это совершить. Нет, она не могла оторвать взгляд от мужчины, что стоял рядом с ним.
Самаранта же тоже больше не смотрела на Мариссу. Подруга – бывшая или нынешняя, – пообещала то, что было нужно, вот только даже она не могла предотвратить явление этого жуткого, отвратительного существа, в далёком и отвратительном прошлом развалившего всё, что так любила или ненавидела Тальмрэ. Это он виноват в том, что она родила на свет чудовище, и не имеет значения, кто именно был отцом ребёнка. В этом замешан исключительно Тэллавар. Он преследовало её каждый день её жизни, даже до их знакомства, и нашёл самую красивую девушку Вархвы не просто так – уже тогда зная, что именно ему будет от неё нужно.
Он был таким гордым, таким равнодушным, таким спокойным и добрым на вид. Но Самаранта часто видела, как Тэллавар предлагал свою помощь, как говорил, что сможет избавить от всех горестей на свете, и именно сейчас вновь наступило это мгновение. Разумеется, ему нельзя было верить, и женщина ждала того мгновения, когда Бонье скажет то, что она и так знала.
– Тэллавар согласился помочь нам, – выдохнул он зачарованно. – За ничтожную цену.
Самаранта ждала продолжения. Она не хотела спрашивать, не хотела замечать эту радостную улыбку на лице своей глупой подруги Мариссы. Им всем нужна власть, они все хотят получить Элвьенту, а уж у кого это получится на самом деле – дело десятое, трудно понять прямо сейчас, надо выжидать некоторое время. Но рано или поздно великая держава окажется в их руках.
Уничтожить Мариссу и Бонье будет очень просто. Но Самаранта предвкушала, как разорвёт на мелкие клочки Тэллавара, как отберёт у него то, что он однажды заполучил.
– Змеи мои, черти мои, – улыбнулся Тэллавар, – я призываю вас. Торресса должна победить!
Но Самаранта не могла думать о богине. Ведь много-много лет назад она клялась ей в верности, а потом увидела чудовище в доме своём. И Богиня даже пальцем не пошевелила, чтобы помочь своей верной рабыне
========== Глава пятьдесят пятая ==========
Лиара казалась непривычно спокойной и мирной на фоне стандартных декораций; она даже ни разу не посмотрела в окно на толпу, что так и не разбрелась до конца ещё со вчерашнего дня. Дарнаэл не мог до конца понять, почему их так притягивал к себе замок – но, может быть, казнь была куда более забавным зрелищем, чем ему тогда казалось.
Он опёрся ладонями о подоконник и шумно выдохнул воздух, будто бы пытаясь призвать самого себя к спокойствию. Лиара на троне восседала всё так же царственно, разве что позволила больше не вытягиваться, будто та струна, при каждом постороннем звуке, как вчера, после казни, но Тьеррон не был дома, не был в родной стране и в собственном замке. Трудно расслабиться, если тебя ещё вчера пытались сжечь на кострище.
Там, за окном, вновь шумел народ. Ему жутко хотелось вызвать собственную армию или хотя бы несколько подразделений и прогнать их оттуда, но всё же, трудно совершить это, если ты, по логике вещей, просто пленный мужчина в стране, в которой процветает матриархат.
Толпа пестрила слабостью. Дарнаэл смотрел на них через окно едва ли не с откровенным презрением: нельзя ведь так просто, так быстро сдаваться на волю невидимых божеств и королев. Не так уж и странно, что тут никто не сопротивлялся правлению Лиары и её чокнутой Высшей, если сейчас то тут, то там вспыхивают дикие, бессмысленные драки, а они всё ещё ждут того момента, когда можно будет бросаться друг на друга и казнить каждого неугодного.
– Это что ж надо было делать с народом, чтобы они сейчас вели себя, будто бы загнанная стая, которая жаждет развлечений? – прошипел король, отлично зная, что его всё-таки услышат. Лиара, разумеется, обидится, но ей давно уже пора привыкнуть к тому, что он лгать на пустом месте не может и не умеет.
– Прекрати, – королева выпрямилась, будто бы пытаясь убедить себя в том, что нет смысла дерзить мужчине, которого она сама же не позволила казнить. – Ведь ты знаешь, что мой народ довольно странно ведёт себя – и вёл всегда. Пусть будет так, как есть.
– Словно непонятно, что их странность обусловлена твоим режимом!
Лиара поднялась на ноги. Очевидно, ей сейчас хотелось как минимум схватить мужчину за горло или ударить по лицу, но – приходилось сдерживаться. Они выступали как союзники; королева так привыкла к своей постоянной советнице, что без неё, в гордом одиночестве, не могла справиться с навалившимися государственными делами.
– Это был не только мой режим, – она подошла поближе. Рыжие волосы, непричёсанные – непривычно для королевы, – и закрывавшие половину лица, казалось, впервые радовали её своим хаосом, ведь можно было не смотреть Дарнаэлу в глаза. Лиаре не хотелось признавать это, но она упрямо чувствовала себя виноватой, ещё и до такой степени, что желание убежать усиливалось ежесекундно.
Дарнаэл не думал, что простить её будет настолько трудно. Вчера – когда она переступила через покойную Тэзру, когда обняла его сама, впервые за столько лет, да и ночью, может быть, потому, что поверила в новость, будто их сын всё-таки жив, – Лиара казалась чем-то само собой разумеющимся, привычным и понятным. Она была в его жизни не первый год и не первое десятилетие, и всегда привычно гордая, дерзкая и самоуверенная. Вчера было слишком больно, слишком просто и слишком кроваво; вчера что ей, что ему требовался кто-то, кто мог бы помочь зализать душевные раны. Перед кем не надо было скрывать добрую половину страниц собственной жизни за масками ледяных короля и королевы.
Сегодня, когда он вновь научился думать головой, а Лиара вспомнила о том, что осталась одна, без сумасшедшей советницы и точно такой же матери, всё это превратилось в слишком массивные стены. Дарнаэл знал, что отпустить её очередные преступления, большие и маленькие, будет для него слишком трудно – не просто дело времени, как казалось в далёком и не слишком прошлом.
Даже если речь шла о влиянии Тэзры на неё, Лиара очень часто делала сознательный и самостоятельный выбор, да и отнюдь не в его пользу. И то, что она сейчас нуждалась в нём – это только очередная временная мера.
Лиара хотела сказать что-то ещё – её губы уже распахнулись, кажется, в предвкушении очередной капельки яда, возможно, смертельного для осколков, которые остались от их отношений, – но снаружи что-то слишком громко взорвалось, громыхнуло, будто бы развалилось на кусочки.
Дарнаэл автоматически, по привычке уже потянулся к поясу и одёрнул руку, будто обжёгся – шпаги не было.
Конечно, не осталось и кандалов, которые обычно так сильно сжимали запястья, но ему от того ни на секунду не стало легче. Лиара умела правильно, незаметно отбирать оружие, а сейчас он никак не мог подавить отчаянное, дикое раздражение, вспыхнувшее в груди.
У неё не было прямого выхода из тронного зала на площадь, как в Лэвье, но Дарнаэл устоять так и не смог. Лиара почти дотянулась до его плеча, но он привычно резко, будто бы отмахиваясь от чего-то ядовитого, оттолкнул её пальцы и рванулся к балкону этажом ниже.
Наверное, не следовало этого делать, раз он уж и мог наблюдать за площадью через окно: там бы и оставался.
…Толпа всколыхнулась в очередной раз, когда он распахнул дверь и вылетел, разъярённый, на балкон. Это – не его королевство, но осознание пришло запоздало, когда отступать было уже трусостью.
Кто-то вопил, кричал, и Дарнаэл знал, что над причиной очередной отвратительной ссоры между гражданами Эрроки долго думать не придётся. Матриархат, конечно же. Интересно, кого они сейчас пытаются порвать на кусочки?
Там, внизу, они вновь кипели – обычная пустая человеческая масса, позабывшая о том, каковы настоящие правила нормального, людского поведения. Дарнаэл ненавидел бунты, крики под дворцом и демонстрации, обычно разгонял их спустя две минуты после того, как начиналось что-то подобное, но ведь в его государстве можно было прийти к королю и рассказать ему о том, что о нём действительно думают. Поведать длинную или не очень историю о том, что не устроило в правлении.
Но это была страна Лиары. Страна, в которой так просто никогда не бывает ничего. Страна, в которой порядки давно уже уничтожили самые благие намерения королевы, а теперь продолжают тянуть весь мир вниз.
Он не вникал в суть спора. Не знал, выйдет ли Лиара, или, как и в прошлый раз, останется на своём троне и пошлёт Тэзру, которой больше нет. Но Дарнаэл понимал, что, будь его королева плохой или хорошей, она никогда в жизни не сможет справиться с этой толпой одна. Она устала, забыла, как это на самом деле происходит, а самое главное, запуталась в бесконечных правилах несуществующего волшебства.
– Молчать!
Дарнаэлу часто приходилось говорить с армией – при всех её размерах, – и выкрикнуть это действительно громко оказалось не так уж и громко. Но он, наверное, забыл о том, как это – когда на тебя, будто бы на сумасшедшего, смотрит вся эта толпа.
Его народ поднимал на короля совершенно другие взгляды. Нельзя сказать, что всегда покорные, но они знали, что этот человек умеет ими править.
Прошло вот уже пятнадцать, кажется, лет с того момента, как он столкнулся с непонимающей, затихнувшей от неожиданности, бездумной человеческой массой. С тех пор, как недисциплинированная, потерянная в собственном эгоизме толпа соизволила поднять на него свои взгляды и ответить на его слова.
Эти были точно такими же. С дрожащими от раздражения руками, с плотно сжатыми руками – море возомнивших себя властительницами женщин, – и десятки среди сотен королев, десятки слабых, загнанных кроликов-мужчин, которых окружили всё тигрицы и тигрицы.
Домашние коты в рыжих пятнистых шкурах.
Они не послушаются, разумеется. Кто он такой, чтобы руководить этой толпой: ведь именно так сейчас думает каждый из тех, что стоят там, внизу, и ещё и всё так же отчаянно пытаются сделать вид, будто бы они властны и способны на многое.
Тут должна была стоять Лиара. Дарнаэл знал, что выпусти он её перед своим войском, результат был бы таким же.
Людям всегда нужно что-то доказывать.
Не тянуться за шпагой. Не пытаться нащупать отсутствующий револьвер. Он вышел сюда с пустыми руками, но как победитель – и должен выдержать линию.
Он, в конце концов, король огромного государства, и завоевал бы и это, дай ему кто ещё несколько свободных лет и чуть меньше проблем с любимой женщиной и детьми.
Дарнаэл сделал ещё один шаг вперёд, почти что подступая к краю балкона, и сжал ладонями перила, будто бы тот подоконник, о который опирался всего минут десять назад.
Взгляды – пустые или преисполненные ненависти, – говорили о многом. Ему не надо было слишком стараться, чтобы прочесть это. Да, сейчас его запястья не сковывали браслеты, сдерживающие магию. Да, он мог колдовать – если б умел делать это так, как надо, а не разве что растил иногда вазоны в любимом дворце или во время сражения. Но это не отменяло реакции народа, его пустой, слепой ненависти к нему или, может быть, ко всему мужскому роду.
Женщины – потому что им хотелось быть такими, как их королева. А мужчины… Всего лишь, наверное, потому, что им хотелось доказательства, будто ничего не могло сложиться иначе. Они ведь сделали так, как надо, так, как позволяли обстоятельства, тогда почему кто-то смеет повышать на них голос?
