Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 88 страниц)
Вопреки всему.
***
Обычно тьма наступала тут спокойно, плавно, мягко. Элвьента никогда не была страной слишком сильных холодов и слишком густого мрака. Но теперь, сквозь молочное зарево, просматривалась откровенная чернота. Ни единой звезды, ни единого лучика от мёртвой луны – всё утонуло в туманном холоде, окутавшем приграничье.
Кальтэн чувствовал, что что-то шло не так. В нём впервые за многие годы жизни и верной службы Дарнаэлу Второму появился настоящий раскол – и мужчина понятия не имел, откуда взялось само понятие сомнений. Неужели он может позволить себе оставить короля там, во вражеском логове?
И Дар не был для него просто Его Величеством. Кто, если не он, вытаскивал Фэза из его депрессии после того, как его прогнала Тэзра? Кто сделал тем, кем он был сейчас? Но Тьеррон умел бороться, а Кальтэн вот только сейчас осознал, что на самом деле означает понятие сражения. Это не так уж и просто, как можно было бы подумать раньше. Как только появляется два варианта, сразу начинаешь сомневаться – прежде Фэзу было так легко и просто, но сейчас, когда он понял, что придётся делать, когда доберётся до Дарнаэла, всё перевернулось с ног на голову.
…Юная Баррэ, так схожая со своей матушкой, и племянник короля задремали. Кальтэн покосился на них, будто б видел в образах стражников какую-то опасность для себя, бывалого уже воина. Кэор однажды бывал на войне, но давно и далеко не в первых рядах, кто ж его туда пустит? Сандриэтта видела только опасности границы, часто несоизмеримые с опасностью даже мелкого сражения, не говоря уже о серьёзной битве. Это её мать была готова броситься в каждую горячую точку, а её дочь ещё просто не осознаёт, где, в каком мире оказалось. Анри самонадеянна, Анри верна, но не более того. Она просто не может себе смоделировать ситуацию, в которой бы отказалась от загаданных идеалов, но разве стоит уточнять, что рано или поздно такое всё-таки случится?
Больше не холодало. Только волосы упрямо покрывались серебристой паутиной невидимого снега. Кальтэн не мог сейчас увидеть самого себя, неразличимыми были зимне-летние следы на белых волосах Анри, но дарниец, напротив, служил откровенным пособием для определения холода. Казалось, седина закралась в чёрные пряди, но Фэз понимал, что на самом деле Кэор просто умудрился где-то намочить волосы, может быть, сунулся в туман.
Завтра они, наверное, рванут вперёд. Потому что ни Анри, ни Кэор не станут ждать с моря погоды. Для них по ту сторону всё определено, и Фэз понимал, что нельзя тянуть и позволять им взять инициативу в свои руки. Да, там его король. Но тут сын, и он не мог потерять Антонио, которого только-только обрёл.
Антонио не спал. В его голове, вероятно, не роились и такие мысли, как были у Кэора или Анри – верность королю была для него пустым словосочетанием, и теперь Кальтэн даже не до конца понимал, зачем сын пошёл с ними. Для этого должны были быть причины. Антонио не слаб – ему хотелось в это верить, – но ведь он не горел местью проклятому королевству, в котором столько матриархата. Он к этому привык. Кальтэн помнил, как сам поддался Тэзре – она умела убеждать. А что ж говорить о парне, который провёл там всю свою жизнь, в государстве, в котором ему постоянно пытались впихнуть в голову мысль о собственной ничтожности?
– Ты сможешь открыть границу? – наконец-то спросил Кальтэн.
Он поднялся и отошёл подальше от Сандриэтты и от Кэора. Лучше б им ничего не слышать, даже если тут не будет сказано ни единого важного слова. В конце концов, они слишком молоды для того, чтобы понимать, почему Кальтэна одолевали сомнения.
Он видел в сыне своё собственное отражение. Конечно, сходство было не таким сильным, как у Шэйрана и Дарнаэла, но всё же, мужчина мог с уверенностью сказать, что это его ребёнок. И вряд ли кто-то другой поспорил бы, разве что с корыстных соображений.
Но всё же, в его сыне не было той жажды к свободе.
– Не думаю, – отозвался Антонио. – Я – никакой маг. Мужчины не бывают талантливы в волшебстве.
– Я сотни раз видел, как колдует Его Величество, – возразил Кальтэн. – К тому же, у меня был чародей-знакомый, ему поддавалась практически вся зелень.
– Мужчины не могут колдовать.
Фэзу захотелось схватиться за голову. Он ожидал чего угодно от родного сына – неповиновения, непризнания, сопротивления. Но он не понимал, как человек мог быть настолько равнодушным к своей собственной судьбе, как мог с лёгкостью игнорировать все зачатки здравого смысла, уступая пустой, ненужной религии.
– Нас учили, – отозвался вновь Антонио, – что ни один мужчина не способен овладеть достойной магической силой. волшебство отмирает. Все привилегии достаются женщинам. Мама говорила, что я должен быть благодарен ей за то, что получил хотя бы капли волшебства. Лээн был и того хуже, на экзаменах ему просто повезло, знаешь, что он попал с Рэем в одну группу.
– А Рэй? – не сдержался Кальтэн. – Послушай, я не воспитывал тебя все эти годы, но ведь могу вмешаться сейчас! Ты просто недооцениваешь собственные способности!
Антонио не смотрел на него. Он видел только молочно-белый туман впереди, который стелился по земле и рвался ввысь, словно пытаясь спрятать под собой все земли континента. Но получалось слишком плохо; постоянное сомнение застревало в душе так сильно, что способа оказаться на свободе не найти уж точно никогда.
Фэзу хотелось, чтобы его сын пылал волей к победе. Ведь это реально – по крайней мере, мужчина верил в это, – и он может достигнуть хотя бы чего-то в этой жизни, если постарается сражаться. Кальтэн не понимал, почему его родное дитя так легко отказывалось от всего, что было впереди. Почему подчинялось.
Он мало контактировал с людьми Эрроки, но он видел Шэйрана. Немного растерянного, но периодами вполне уверенного в своих то ли глупых, то ли абсолютно правильных действиях, способного действовать так, как ему самому хочется. Вопреки словам родителей.
И он верил в то, что встретит своего сына. Тоже рвущегося к победе. Тоже способного на какое-то сражение внутри себя. Но видел только полумёртвого, уставшего парня, из которого будто бы выкачали всю жизнь. Выкачала родная мать.
– Рэй… – махнул рукой Антонио. – Такой же, как и я.
Кальтэн не понимал, почему разговаривает с ним так. Куда делась капитанская бравада, куда делась верность королю? В чём он растворился, в жалости к своему ребёнку, которого до этого не видел целых двадцать лет? Фэз всегда был одинок. Он не понимал, как можно разговаривать с сыном. Он не видел живого примера; его отец пропадал на войнах, на войнах сгинул, но мать не была властной, мать не была примером. Но у него была королевская гвардия, а потом – Дарнаэл, всю жизнь задававший темп.
За Тьерроном надо было успевать. И Кальтэн как-то приноровился идти с ним в ногу, только на шаг поодаль, за спиной. Прямо, гордо, чеканя шаг, так, как говорил Дарнаэл, туда, куда говорил Дарнаэл. Второй после короля на битве, главный во дворцовой страже, уверенный в каждом своём шаге. А теперь, когда Дар оказался за стеной, а может уже и погиб, Кальтэн не знал, как ему быть. Не мог подобрать нужные слова. Живой пример растаял, а он никак не мог подобрать достаточно дружелюбный, шутливый тон, потому что память о Тьерроне оказалась не слишком яркой. Да и он же не признал как бы своего сына.
Но вот сын его признавал. И плевать, что Шэйран считался сиротой, а у Дарнаэла по документам, бесполезным и никому не нужным, не было детей. Потому что, так или иначе, они смотрели друг на друга, как родные люди. А Антонио – пусть даже сейчас они сидели плечом к плечу, – был так бесконечно далёк, словно между ними Тэзра проложила истинную пропасть.
– Я думаю, ради свободы, ради того, чтобы больше никого не загубили в этой стране, ты просто должен помочь, – наконец-то выдохнул Кальтэн с такой уверенностью во взгляде, будто б его сыну только полезности в жизни и не хватало. Но Антонио посмотрел на него до того дико, что Фэзу жутко хотелось отпрыгнуть от него – чтобы не заразиться сплошной слабостью. Но ведь это его ребёнок, в жизни которого он совсем не по своей вине не принимал участия, и теперь стоит сделать то, что в его силах.
– В этой стране никого не губят, – вздохнул наконец-то Антонио. – Когда Лээн погиб, я ещё думал, что это всё нечестно…
Он запнулся. Когда Лээн погиб, его мир на мгновение перевернулся. А после Антонио показалось, что во всём виновата его слабость – в том, что люди вокруг жертвуют собственными жизнями. Мужчины не должны брать на себя такую ответственность, раз уж у них не получается нормально колдовать или нормально управлять страной. Ведь стоит здраво оценивать собственные силы.
– Даже если б я мог, – продолжил он, не глядя на отца, – я б ни за что не позволил открыть эту границу. Потому что королева Лиара поступает как должно. Если она призвана уничтожить все зачатки слабости на чужом троне…
Антонио вздохнул. Прежде он так не думал. Да, не сражался яростно, как это делали другие, но всё же. Но теперь, когда в сердце зияла кровавая рана скорби то ли по Лээну, то ли по Лиррэ – и он не мог понять, о ком грустил больше, вопреки всему, – теперь, когда ему удалось продумать всё, он был готов поклясться: больше нельзя позволить никому поставить власть Королевы под сомнение. Она права. Она делает всё, чтобы спасти этот мир от несомненного краха, а окружающие её мужчины просто не могут заставить себя понять до конца высоту её мысли. Верно, ведь они не могут. Королева могущественна, она не просто так подчинила их себе. Она установила в Эрроке законы, которые приведут к процветанию, и если б Антонио не натворил огромное количество ошибок, если б следовал им неукоснительно, то, может быть, многого бы и не случилось. И это касалось не только его.
– К тому же, во имя богини Эрри, что такое ваша вера? – не удержался всё-таки парень. Он теперь выглядел удивительно упрямым и уверенным. – Ведь вы поклоняетесь даже не божеству, а какому-то очередному королю, кто ж так поступает?
Кальтэн промолчал. Это был не его сын – не его ребёнок. Настоящий Фэз – кто б его не воспитывал, – не позволил бы убить в себе всё от мужчины, что в нём только было. Но…
Поздно теперь считать проигранные битвы. Сколько б Кальтэн не придумывал, что его ребенок ещё появится откуда-то с небес, что сейчас всё исправится, а Антонио станет смелым и сильным – ничего от того не изменится. Он должен был принимать своё дитя таким, каким оно есть. Пусть его сыну уже двадцать с чем-то лет, пусть он едва-едва способен принимать самостоятельные решения и полностью подчиняется религии своего государства. Кальтэн даже собственной честью с готовностью пожертвовал бы ради того, чтобы быть рядом с сыном. Чтобы помочь ему.
– Я могу тебе помочь, – наконец-то проронил мужчина. – В конце концов, ты даже не представляешь, чему можно научить молодого волшебника.
Он всё ещё хорошо помнил, как зелень вилась под пальцами Шэйрана, как рвалась к небесам – и что случилось с теми, кто попытался зацепить королевского наследника, пусть даже и непризнанного. Если на это способен ребёнок Лиары и Дарнаэла, то чем хуже Антонио? Тэзра не слабее королевы, а Кальтэн…
А Кальтэн не выдавил бы из себя и одной искры, когда Дарнаэл при должном желании, пожалуй, мог бы сыпать ими направо и налево.
– Мне уже ничем не поможешь, – отозвался Антонио. – Всё, что было, уже растворилось. Прошло слишком много времени с той поры, когда я мог хоть что-то из себя выдавить.
Он подошёл поближе к молочной пелене и обернулся. Кальтэну показалось, что отчаянье, мелькнувшее во взгляде Антонио, было окончательным приговором – но не их отцовско-сыновьим отношениям, а самой его жизни, которая теперь только-только получила свой первый шанс на восстановление.
Карра протянул руку. Решительности в его движениях и в выражении его лица не было и вовсе, но он всё равно тянулся к этой молочной перегородке – чтобы только оказаться на свободе от собственного тела. Может быть, там ему будет легче. Никаких упрёков, никакой ненависти, ничего.
Кальтэн знал, что он в первую очередь должен думать о короле. Но ведь разве Дарнаэл выбирал между сыном и державой последнее? На самом деле, Фэз не знал. Ему просто показалось, что это единственное, что он может сделать для своего ребёнка.
И прежде чем Антонио окончательно растворился в молочной пелене, он рванулся туда за ним – без оглядки, бездумно и слишком бессмысленно.
***
Анри открыла глаза с огромным трудом. Казалось, холод сковал её с ног до головы и превратил в какую-то жуткую льдинку. Тем не менее, Кэор всё ещё был рядом, такой же равнодушный и такой же замёрзший, и Анри показалось, что ей стало как-то спокойнее от его присутствия.
Если уж он решился уничтожить Марту – пусть Сандриэтта сделала бы это с огромнейшим удовольствием, – то действительно заслуживает на доверие. К тому же, и это девушка повторяла про себя сотни раз, он верен королю, он единственный, кроме неё, кто не преследует другие интересы в этом путешествии. Он может заставить волшебника открыть путь.
Кэор шевельнулся и придвинулся к ней чуть ближе. Сандре хотелось понять, куда делись Кальтэн и маг, но она не могла обернуться, потому что, казалось, примёрзла к своему месту.
Молочный туман протянул свои щупальца и осторожно, будто бы прощупывая почву, мазнул по щеке. Анри была уверена, что она просто спит: странный дурман сковал её по рукам и ногам и, казалось, отчаянно пытался проникнуть в дыхательные пути, сжать лёгкие и превратить их в нечто использованное и испорченное.
Сандриэтта смогла лишь немного сдвинуть руку и с силой, которую лишь была способна добыть из собственных тонких пальцев, сжать ладонь Кэора. Тот лишь успел вновь шевельнуться, потянуться к ней, перед тем, как на них обрушилась странная, бесконечная вьюга.
От снега и белых ледяных крупинок рябило перед глазами. Сандриэтта была не из пугливых, но сердце дико заколотилось от мысли о том, что она так и не сможет ничем помочь королю, если внезапно погибнет, ещё и от такой глупости, как снежная буря.
Но как же поздно о чём-либо жалеть или размышлять! Как только первые льдинки коснулись кожи, Анри внезапно осознала, что ничего уже не изменить. Холод железными кандалами оплёл руки и ноги, прорвался к сердцу, заставляя его биться медленнее, чем следует, а после и вовсе остановиться. Всё поплыло, запрыгало в непонятной последовательности, вспыхнуло – сначала коротко, а потом быстро, словно пытаясь заставить Сандриэтту ещё больше запутаться в собственных непринятых решениях.
На мгновение лёд разбило тепло – но после растворилось в пустоте. Анри показалось, что она куда-то падает – единственным вариантом оказалось держаться за Кэора, и он что-то прокричал ей, но до того тихо – или это так громко гудело в ушах? – что Сандра даже не смогла ответить или расслышать. Она просто падала и падала, хваталась замёрзшими, ледяными пальцами за пустоту и отчаянно теряла собственные ориентиры, которые так удачно выставила в далёком прошлом.
Они не спасут короля.
И это она понимала слишком чётко.
…Поляна пустовала. Посреди неё замер снежный вихрь, будто бы волшебством остановленный ровно по центру. Оттуда не доносилось ни единого звука – только молчаливая снежная воронка рвалась к небесам и таяла среди серых зимних туч, застрявших на летнем небе.
***
Молочный туман рассеялся. Казалось, Антонио только-только нырнул в его гущу, как всё растворилось в воздухе – не осталось ни противных холодных касаний вязкого киселя, ни трудности в дыхании. Он оказался дома, в по-летнему тёплой Эрроке, и теперь мог ощутить вкус родных земель – истинный, такой, каким он был.
Антонио обернулся, чтобы попрощаться с границей, и замер. Он ждал увидеть такую же стену или Кальтэна, но теперь взгляд скользил по ледяной статуе. На зелёной траве стоял Кальтэн – те же черты лица, те же цвета, только приглушённые чуть снегом и инеем. Ледяные глаза ничего не отражали, стали стеклянно-светлыми, будто бы у мертвеца. Он тянулся к парню одной рукой, будто бы пытался коснуться плеча, но не успел – и теперь обратился в это жуткое марево, в страшную статую, сотканную из снега, льда и когда-то живого человека.
Он не дышал, не был тёплым, и Антонио отступил на шаг назад. На фоне синего неба, зелёных трав и деревьев, которые рвались к солнцу, молочный туман превратился в какую-то страшилку прошлого, но Кальтэн не спешил обращаться в живого человека. Его отец остался всё таким же слабым, как и каждый мужчина; его отец обратился в глыбу льда, стоило ему только ступить на территорию Эрроки.
Антонио был дома. Он смог пройти. Он смог оказаться тем, где ему, возможно, когда-то будут рады. Но, тем не менее, в сердце всё равно засела странная и предельно страшная мысль: а если его не удастся вернуть? Если мама не сможет, если королева прикажет уничтожить… Если это окажется им не по силам?
Он оглянулся. Дорога вела к столице, и статуя отца теперь всё так же отвратительно притягивала взгляд. Молочный туман вновь поглощал его, прятал от взгляда Антонио, но того не покидала мысль: капитан Кальтэн Фэз оставался там, немым укором его безвольному ребёнку, который не был готов ни на что в этом роде, который не рискнул бы собственной шкурой ради чего бы то ни было – даже если б на кону стояло всё королевство.
Может быть, это не все мужчины жалки? Может, только Антонио, а мама просто перепутала, определяя общую тенденцию?
Он не знал, что делать. Но одно мог сказать точно: сам он ничем помочь отцу не может. Потому что более бездарного мага ещё не видел свет.
========== Глава пятьдесят вторая ==========
Обычно Рри предпочитал никому не доверять. Добиваться успеха самостоятельно было куда легче и удобнее, к тому же, ни с кем не приходилось делиться. Он упрямо не понимал каждого из этих манерных, надменных королей, что переступали через себя ради подписания очередного жалкого, непотребного договора, который, скорее всего, никогда в жизни им бы не пригодился. Что можно делать с бумажкой? Лучше завоевать граничащие государства и получить бесконечную власть, сосредоточить её в своих руках и никогда ни с кем не делиться.
А ещё он не осознавал, зачем нужна свита. Дарнаэл Второй ведь сам вырыл себе могилу, сам усадил Вирра – каким бы ни было его настоящее имя, – на трон, подпустив врага так близко, что оставалось только протянуть руку и отобрать у короля всё. Жизнь, славу, власть, всё, что он только сможет отдать.
Кэрнисс думал, что это очень просто – вот так владеть страной и приказывать народу. Что ему будет достаточно только встать на помост, чтобы люди пали на колени и подчинились каждому приказу, что лишь слетит с его уст. Зачем нужны бумаги? Зачем нужно подтверждение?
Но сейчас так не получалось. Разумеется, только временно, пока он не закрепится на своём месте, но всё же, хотелось сделать что-то для того, чтобы люди подчинялись больше, чтобы поддавались его влиянию, а не действовали так, как только им будет удобно.
Они ещё помнили Дарнаэла. Знали о том, что он может быть жив, а этот мужчина для них только временная станция. И Рри, касаясь своих светлых волос, каждый раз думал о том, что они приняли бы его куда лучше, окажись он в облике, скажем, Шэйрана Тьеррона. У этого глупого народа есть свои странные королевские штампы, и они способы навесить их даже на самого лучшего и самого властного правителя на свете. Увы, но он не имел сейчас времени с этим бороться.
Слуги, слуги, бесконечные слуги…
Рри нравилось, когда ему поклонялись. В такие моменты он позволял себе скупую, грустную улыбку, будто бы подтверждая собственную скорбь. И хотя хотелось содрать с себя эти жуткие тряпки, которые навевали на него только сплошь грустные мысли, а после броситься в сумасшедший радостный пляс, Рри сдерживался. Он давно уже потерял собственную способность чувствовать что-то к людям, если речь шла не о нём самом, а сейчас вспоминал о тех глупых попытках странного равнодушия. Власть опьяняла.
Но сейчас ему нужны были пешки в руках. Те, кем он будет помыкать, те, кому будет показывать, что надо делать, как надо реагировать, куда идти.
Ему нужны те, на чьих руках останется кровь. Враги или союзники, не имеет значения: люди, которые смогут выполнить грязную работу, поддержать, придумать что-то или пойти за него в бой. Конечно, короли слабые, им нужна моральная опора. Рри сильный, но теперь он тоже король и обязан играть по правилам, которые придумали задолго до его рождения. Даже если после удастся перекроить всё и подчинить бездумную, пустую человеческую массу себе, то для этого понадобится очень много времени.
Но теперь было некого переманивать. Для хорошей политической игры Дарнаэл должен был держаться на троне благодаря собственной паутине интриг. Но он всегда был странным человеком – божественная природа королевской власти казалась основой всего, но почему-то Рри иногда казалось, что Тьеррон умудряется отыскать ещё какие-то рычаги управления, чтобы его люди только и могли, что подчиняться его приказам. Это было довольно разумно – держать всё в своих руках.
Кэрнисс вздохнул. Если б Дарнаэл Второй не мешал ему так сильно, если б Тьерроны не отобрали у его предка трон, то, пожалуй, были бы прекрасными советниками. С такими, как Дарнаэл, бывает полезно иметь дело, Рри об этом знал. Но много лет назад его предок не получил трон именно из-за того, кого сейчас в стране все величают божеством.
Он мотнул головой. У каждого есть свои ненавистные короли. У каждого, кто только пытался когда-то бороться или получить в свои руки власть, обязательно начинаются с ними проблемы. Хорошо, что ему посчастливилось бороться с Дарнаэлом, у него хотя бы не было дурной привычки убивать направо и налево, он делал это прицельно, хотя и попадал в точку чаще, чем Лиара Первая. Но королеве всё равно, сколько людей она уничтожит по дороге, она с лёгкостью расправлялась с деревнями и городами, даже не думая о последствиях. Её многие ненавидят; Дарнаэла же не уничтожить внутренним сопротивлением, ведь его обожает почти вся страна.
Обожает. И готова отдать жизнь за то, чтобы отомстить жуткому существу, посмевшему снести королю голову с плеч, даже если для этого придётся сравнять с землёй всю Эрроку и отправиться на другой конец континента.
– Ваше Величество.
Рри поднял голову – резко, так, что даже послышался громкий щелчок – соскочили шейные позвонки, и спину пронизало сильной болью. Мужчина поморщился – вероятно, он однажды простыл в своей второй ипостаси, а теперь следы старости передавались и на эту. Всё-таки, нельзя всю жизнь оставаться тридцатилетним, даже если тянуть энергию со своего старого образа.
Слуга смотрел как-то странно. Рри знал их всех поимённо, разумеется, но он не мог вспомнить, кто видел перерождение Вирра. Может быть, этот человек тогда был где-то рядом, может, о нём рассказывали – но теперь, когда большая часть придворных выступила на стороне Кэрнисса, бояться нечего. Он знает, что делает. Он сумеет найти правильный выход из ситуации.
Но местным доверять нельзя, даже если они отчаянно пытаются втереться в доверие. Это может оказаться слишком удачной ложью, и тогда Рри свободно может забывать о том, как жил и что делал в своём далёком прошлом.
Трон показался неудобным. Прежде, когда Дарнаэл недовольно ворчал, что лучше б этого строения в его зале не существовало, Вирр не понимал, почему так. Но Рри оценил отчаянное недовольство Его Величества практически сразу.
Он сжал подлокотники до того сильно, что пальцы побелели. Стиснул зубы, чтобы не прошипеть все слова ненависти, что только приходили в голову – если б он тут управлял, то трон был бы куда удобнее.
– Почему здесь такая прямая спинка? – не сдержавшись, спросил он, ударив кулаком по подлокотнику.
– Чтобы долго не засиживаться, – равнодушно отозвался слуга, словно кто-то выпил из него все эмоции перед тем, как допустить до короля. – Его Величество Дарнаэл Второй считал, что если поставить тут мягкое удобное кресло, то король больше времени будет проводить в тронном зале, а не там, где ему полагается быть. Отдыхать положено тогда, когда твоё место занимает кто-то другой.
– Все государственные дела положено вершить на троне, – сухо ответил ему Рри, пытаясь подавить вновь вспыхнувшее раздражение, такое сильное, что сердце попросту не успевало догнать его дыхание. Боль в груди, колющая, резкая, тоже пришла как-то неожиданно. Старческие болячки! Эх, знал бы он, что Вирр окажет на него такое серьёзное влияние – постарался бы немного чаще возвращаться в нормальное тело. Но ведь ему так не хотелось меняться…
– Его Величество вершил государственные дела в других государствах и на войнах. Ежели он оказывался в Лэвье и задерживался тут довольно надолго, то никогда не сидел на месте.
Мужчина выпрямился. Тёмные волосы – дарниец, – холодные, льдистые глаза, абсолютно равнодушный взгляд. Рри хотелось швырнуть в него чем-то, чтобы больше никогда не видеть этого надменного выражения, которое столь нагло вгрызалось в память. Он не понимал, откуда взялось такое отчаянное желание порвать на мелкие кусочки каждого, кто посмеет оказаться рядом, но оно не отступало ни на одно мгновение, пока Рри пытался восстановить собственное дыхание и успокоиться.
– Посему, – продолжил слуга, будто бы он был тут по меньшей мере дворянином, – он не беспокоился об удобствах трона. И, возможно, считал, что так в его отсутствие на нём не будут особо устраиваться.
Рри протянул руку за бокалом, который стоял на пододвинутом маленьком столике. Тот огромный, переговорный, на котором Дарнаэл стоял, протирая люстры, давно уже убрали, потому что Кэрнисс не хотел ни единого дурного воспоминания о том, как правил в этих стенах Тьеррон. Но всё же, стойкая пелена воспоминаний не давала ему окончательно обо всём забыть. Он разучился любить, разучился жалеть о том, что совершил, но зато постоянно ненавидел. Это вытесняло все остальные чувства, и Рри никогда не думал, что от ненависти может быть вред.
Он сжал стакан в руке и посмотрел на неумолимого, будто бы палач, слугу. Тот смотрел на него, не мигая, и в льдистых глазах, казалось, отражался божественный лик.
Кэрнисс почувствовал, как что-то странное подходит к горлу. Воздуха не хватало – и он с громким, нечеловеческим воплем швырнул в слугу стакан.
Громкий звон разорвал реальность. Рри зажмурился – а когда открыл глаза, рядом уже никого не оказалось. В приоткрытую дверь испуганно заглядывал какой-то очередной прислужник, но дарнийца с льдом вместо глаз не было. Только стеклянная крупа рассыпалась по всему залу, а ровно по центру красовалась большая лужа.
Рри посмотрел на свою руку. Она дрожала так сильно, что он не смог бы даже подписать какой-либо важный документ, не удержал бы и меч, напади на него кто-то.
– Вы что-то говорили, Ваше Величество? – заискивающе поинтересовались из-за двери.
Он зашипел. Нет. Нет, он ничего не говорил! Он король, которых прежде не знал этот мир, и пусть только кто-то посмеет возразить! Это даже не соперники. Дарнаэл Второй давно уже сгорел где-нибудь на костре королевы Лиары, и о его тени можно забыть раз и навсегда.
Шрам болел впервые за последние годы. Впрочем, Рри раньше не замечал этого, потому что был в другом теле, но теперь не мог избавиться от впечатления, что его лицо горит. Словно кто-то вновь разрезал старые раны и насыпал в них соли. Будто бы в них действительно могло быть что-то мистическое!
Какая глупость – проклятье несостоявшегося Рри Первого! Он получил это ранение в бою, а не в качестве кары богов. Просто плохая погода, на неё иногда ноют старые раны – а что остался шрам, хотя обещали, что не будет и следа, так мало ли что скажут врачи во время битв и сражений. Целители – ненадёжный народ.
И слуга – это просто слуга. Успел отскочить, спрятаться, пока Рри сидел с закрытыми глазами, мало ли, вдруг он потерял счёт секундам? Ерунда какая! Всяко бывает, разумеется, и он, король, не будет портить себе нервы ради такой вот маленькой, практически незначительной глупости.
– Что вам? – он строго посмотрел на слугу, что так отчаянно прятался за дверью, проявляя даже самой позой крайнее неуважение к королю. Но Рри не стал акцентировать на этом особое внимание – он понимал, что не должен сейчас проявлять собственные наклонности в полной мере. Это довольно опасно, нет разве? И можно серьёзно пострадать, если творить много глупостей и не задумываться об их последствиях.
– Вы говорили привести пленника, – проронил паренёк.
Рри вновь сжал деревянные подлокотники, пытаясь унять гнев. На сей раз совладать с приступом удалось куда легче, и он шумно выдохнул воздух, натянул на лицо довольно мягкую улыбку, которую, впрочем, так сильно портил его шрам.
– Я же повторял уже много раз, – промолвил он, – что это не пленник, а наш гость, если мы правильно идентифицировали его личность. Вы должны понимать, что таких ценных союзников нельзя терять, особенно из-за неаккуратных фраз, да? Проведите его сюда. Немедленно.
Приходилось говорить громко. Зал был огромен, а слуга так отчаянно боялся показаться ему на глаза, что Рри даже порывался подняться сам и втащить его сюда, схватив за волосы. Но он не имел права. Король вершит свои дела на троне. А он будет самым лучшим королём, которого только знала эта держава.
Наконец-то дверь широко распахнулась, и светловолосый мужчина переступил порог тронного зала. Кто-то попытался толкнуть его в спину, но его моментально схватили руки невидимых слуг, затягивая обратно за створки. Послышался грохот – дверь закрыли обратно, едва ли не запечатали на замки.
Рри скривился. Когда он был один, то предпочитал не приглашать стражу в комнату, но кто ж знает, как поведёт себя этот парень!
Эльм Марсан. Так он представился, когда его схватили.
Кэрнисс почти заявил, что весь род Марсанов, герцогов Ламады, давно уже вымер, но что-то его остановило. То ли холодный, ледяной взгляд светлых глаз, то ли характерные для рода Марсанов черты лица, то ли просто чувство самосохранения. Он тут на правах короля, да, и абсолютно честно, но не имеет значения, с кем сотрудничать. Самозванцы Тьерроны просидели на престоле пять сотен лет, и ничего – никто даже не попытался согнать их оттуда, пока не появился Рри.
Рри Первый Кэрнисс. Рри Вызволитель. Рри Справедливый.
Как же гордо звучит!
– Итак, – Рри попытался принять расслабленную, дружескую позу. Даже в лохмотьях, в которые превратилась одежда мужчины после долгих скитаний, даже следы царапин и ранений на лице не сумели уничтожить в нём что-то по-дворянски гордое и упрямое, уверенное, – вы – последний наследник рода Марсанов? Рода, который практически под корень, как и… – он запнулся, – как и нашего достопочтенного короля, уничтожила проклятая Лиара Первая?
