Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 79 (всего у книги 88 страниц)
– Прощение, – Кэор ещё хватался за жизнь. – Ключ – в прощении…
– Рэй, – Моника вновь коснулась его плеча, когда тот в очередной раз буквально упал в дорожную пыль, сжимая запястья Анри и Кэора – людей, которых знал с самого-самого детства. Может быть, он просто был слишком невнимателен, когда говорил, что в его жизни не было ничего хорошего. – Рэй, ничего не выйдет. Раны слишком глубоки и опасны.
– А на кой мне сдалась эта магия, если я даже не могу помочь им? – раздражённо, грубо отозвался Шэйран. – Что с неё толку?
– Всесильных не бывает. Ты ведь не божество.
– Так ведь это мой выбор, – он отвернулся от неё. – Я всё-таки рассчитываю на маленькое чудо.
– Не в этом мире, – сухо отметила Эрри, подходя поближе, но Рэй будто бы не слышал. Мёртвых вернуть к жизни невозможно.
В живых вдохнуть силы – вполне.
Он никогда прежде не пытался использовать боль. Свою, чужую… Сила – в прощении; теперь он понимал, почему. Что может сделать тот, кто превращает боль и ненависть в свою магию? Кто может ему противостоять, кроме самого чистого человека на свете?
Его несбыточные надежды. Его усталость и ненависть. Холод в глазах матери, пусть даже поддельный, отец, годами не переступающий порог его дома. Самаранта, в лицо выдыхающая длинный перечень оскорблений, потому что так заведено. Все эти земли рыдали от тиранов и праведников, от войн и длительных перемирий, от войск и королевских налогов. Даже на этой дороге. Даже в этой самой точке.
И он потянул на себя невидимую, почерневшую от чужого горя нить, будто бы мысленно зашивая ею раны на груди. Прощение – так ведь они говорили?
Пора было простить самого себя.
Магия рванулась на свободу – океан, которого он прежде не видел. Океан не в его груди, не там, где были эти стандартные, жалкие капли, а снаружи. В его раздражении, в его сопротивлении. В Монике, что пыталась противиться чувствам ради правил. В Эрри, пылающей жестокостью войны. В Дарнаэле, застрявшем между божеством и королём, роль которого давно уже отыграл. В трусости Тэравальда, в вечном сопротивлении Эрлы, в жажде мести Эльма, стоявших чуть дальше, но всё равно несравненно близко.
Раны медленно затягивались, и колдовство сковывало их своими бесконечными путами; закашлялась Анри, Кэор широко распахнул глаза от боли, неожиданно сменившейся облегчением.
Рэй отпустил их руки и поднялся, стряхнул пыль с одежды.
Недоучка, отличница, два эльфа, принцесса, изгнанник и редкостный трус. Какая замечательная собралась компания – ещё два вернувшихся с того света стражника, пытающихся прийти в себя на пыльной дороге, соединяющей две огромные страны.
– Ну что, Первый, – он расправил плечи. – Я так понимаю, ты рассчитываешь на то, что времени на обучение тебе хватит, пока мы будем ехать отсюда к полю боя?
========== Глава семьдесят пятая ==========
Среди огромного моря раскинулся архипелаг. Мелкие островки – почти что камешки на фоне бескрайней морской глади, – прятались в густом тумане, и дворцовые шпили едва-едва выглядывали из-за него. Медленно ударяли о воду весла торгового корабля – так, лодчонки, если сравнивать с гигантами, прибывавшими в порты Элвьенты и Эрроки, да и Торрессы в её лучшие годы.
Но на такие маленькие кораблики никогда не обращают внимания стражники, ни там, ни там, они быстры и манёврены – отличный способ попасть куда-то, затесавшись среди купцов.
– Хэй! – капитан корабля с некоторым недовольством вдохнул отвратительный для него воздух суши. Множество шрамов выдавало в мужчине бывалого моряка, морской загар – то, что он слишком долго был в окружении одной только воды, а холод и волчий взгляд – бывшего пирата, может быть, захватчика, решившего заняться мирной торговлей. – Выгружаемся!
Он двинулся неспешно по палубе корабля, высматривая купца, что нанял его судно. Тот как раз трясся над очередным дорогим товаром, отмахиваясь от матросов; туда-сюда носились рабочие с корабля и с суши. Купец был богат, а товар его ценен, и не так шелками, как тем, что таилось в глубинах тканей. Капитана никогда не волновало, впрочем, что именно пряталось в тюках его клиентов; он и сам был человеком не с самой хорошей славой.
Торговец приветливо улыбнулся капитану, словно намекая на то, что ему за удачную перевозку грозит большая благодарность, и покачал головой.
– Тяжелы нынче времена. Элвьента и Эррока в огне – едва вырвались.
– Да, однако, – криво усмехнулся бывший пират. – Странное место – континент.
– Вы коренной торрессец?
– Я оттуда, где не принято называть страну, – осклабился мужчина. – Пошевеливайтесь, управиться надо поскорее!
Взгляд капитана вновь скользнул по команде и остановился на мужчине, что равнодушно, уверенно, словно у себя дома, а не на его корабле, спускался по уже спущенному трапу без груза. Одет он был не как моряк – и оков рабства тоже не чувствовалось на плечах. За годы путешествий пират был способен отличить многих людей, но в незнакомце – и что тот позабыл на его судне? – не мог определить ни богатого, но ленивого купца, ни сурового адмирала или генерала с суши, ни какого-нибудь простака.
Он был слишком статен, как на торговца, и в тот же миг слишком свеж для того, чтобы провести всю жизнь глаз к глазу со смертью, и странную, кошачью ловкость капитан видел даже с расстояния.
– Хэй, ты! – окликнул он мужчину. – Хм, – он повернулся к купцу. – Ваш ли? Однако, мы ж говорили, что живой товар нынче не котируется. Да и, – капитан не брезговал работорговлей, конечно, но для Торрессы и континента это было нехарактерно, – вряд ли для этих целей продают кого-то за тридцать. Логичнее было бы по моему кораблю прогуляться стайке юношей.
– Простите, конечно, но я не знаю этого мужчину, – пожал плечами купец. – Всё время был уверен в том, что это кто-то из ваших. Даже не знал, пират ли, или, может быть, и вправду живой товар.
– Поди сюда! – вновь окликнул незнакомца капитан. – Да что такое… Сгодится, конечно, странная порода – но мы не в Халлайнии, чтобы так открыто.
– Я ведь говорю, не мои это. Да и, – купец отступил на шаг, – сажать дарнийца на цепь опасно.
– Однако, в Империи я видел парочку в качестве слуг Его Величества. Не король же отдал своих подданных императору в рабы. Их Завоеватель, конечно, странный правитель, но торговлей людьми вряд ли мается. Иначе мы уж точно были бы знакомы, – пират расправил плечи. – Давно он с нами на корабле?
– С самой Элвьенты, – вместо купца отозвался незнакомец. – Всё ждал, когда меня спросят, чей я буду.
– А ты, небось, гордо ответишь, что свой собственный? – скривился пират.
– Какая банальность, – покачал головой мужчина. – Ну, кому-то же я на этом корабле принадлежу, раз никто не одёрнул меня за те несколько дней, что мы плыли, верно, капитан?
Его синие глаза смотрели с прищуром, раздражённым и в тот же момент преисполненным смехом.
– Для тебя было бы логичнее нестись со всех ног, когда я только-только тебя окликнул, а не подходить поближе, – пожал плечами пират. – Не понимаю, зачем лишний раз искушать судьбу. Лишь бы покрасоваться? Всё равно, равно или поздно, станешь чьим-то слугой или рабом.
– Все мы слуги и рабы. Только у одних есть выбор, кому служить, а вторые вынуждены поддаваться по умолчанию. Естественный отбор, – усмехнулся незнакомец. – Но сколько не сажай дикого кота на цепь и сколько не надевай намордник, у него всё равно ещё будут когти, верно?
– Против всей моей команды? – расхохотался пират.
– А знаешь, что такое вся моя команда? – мужчина с любопытством склонил голову. – Пусть даже они там, по ту сторону моря.
– Думаю, в Халлайнии тебе быстро подрежут язык, – капитан недовольно нахмурился, раздражаясь от явственной наглости мужчины. – И, может быть, что-то другое тоже.
– А я думаю, у императора Халлайнии память получше, чем у жалкого пирата, – передёрнул плечами тот. – Но, боюсь, у меня есть дела во дворце.
– Я тебя ещё не отпустил.
– Дорогуша, – мужчина скривился, – есть рабы статусом выше твоего.
– И кто ж ты?
Синие глаза взблеснули, и незнакомец тряхнул головой, сдувая падающую на глаза прядь со лба.
– Да здравствует наместник Первого на земле, чью б территорию не освятило его присутствие, – фыркнул он, отступая на шаг. Капитану хотелось приказать, чтобы наглеца поймали – но он только внимательно следил за тем, как взблеснул в воздухе кинжал, и недовольно поёжился.
– К какому ж королю ты направляешься, если наш сидит в своих дворцах, запертый в башне под десятью замками по приказу Её Величества?
Темноволосый, всё так же вальяжно и спокойно шагая, спустился по трапу, отвесил то ли шутливый, то ли уважительный поклон, а после уверенно и быстро направился в сторону дворца. Капитан только тихо зарычал.
Когда он узнает, по чьей вине этот мужчина попал на их корабль, он обязательно оторвёт виновнику голову своими руками. Но синеокий дарниец – слишком мелкая птица, чтобы марать о него руки, или слишком высокого летает, чтобы показаться таковой. Пират знал, что верность на суше и гроша ломанного не стоит; зачем рисковать? В море ему было бы не уйти; в море он назвал бы своё имя. В море не сверкал бы сапфировым взглядом, аки редкая драгоценность, потому что один из пучины не выберешься, даже если ты бог. А на суше, когда в руках кинжал, а в голове гуляет ветер, и одним ножом можно переложить половину команды – зачем привязывать к кораблю то, что его ж и погубит?
***
Как миновать вражескую охрану в окружении отряда, под защитой волшебников и с лучшими специалистами по маскировке на местности?
Никак.
Но пройти сквозь вражеский лагерь, как обыкновенный человек, тихо, в сумраке, но не в холодной темноте, то никто и не заметит. Да, даже королей не узнают в лицо абсолютно все, особенно если речь идёт о чужой армии, о войске страны, в которой и правитель-то посторонний бывает раз в двадцать лет и не ступает дальше столицы и местного дворца.
И слепые моряки, глупые моря, всё это – за спиной горами забытых мыслей и событий. Так пишется история – тихими шагами, не оставляющими по себе ни единого следа.
Лишнее слово, случайное упоминание о том, где нынче король, о том, как к нему пробраться – неприступная крепость это, в конце концов, всего лишь крепость. Но когда воюешь один, они берут тебя измором, а не ты их.
…Врезался в низкие тучи высокий – и единственный, – шпиль дворца. Где-то там, на цепи, с палачами у двери, доживал последние дни один старый, уставший от жизни мужчина, и его голову жгла забытая пламенная корона маленького морского государства.
Истинный правитель – последнее, что может им помочь. Остановить обезумевшую армию на пороге войны, ведомую страшными чарами и чужой местью.
***
Подъездные пути ко дворцу не блокировались. Стражи в городе и вовсе было мало – да и откуда ей взяться, если королева и её сын-посол уплыли с большей частью армии куда-то за моря, чтобы разрушить соседнее государство и отомстить за смерть молодой принцессы.
Столица гудела от возмущения; на каждом углу можно было встретить по десятку недовольных и по сотне молчавших, но не отмахивающихся, а внимательно слушающих совершенно непатриотичные речи. То тут, то там королевские стражники, в одиночку жавшиеся к стенам, выкрикивали приказы, но тут же затихали и стремились скрыться в очередной нише в стене, дабы только их никто не затоптал, не вынудил выйти на площадь и выступить уже оттуда с пламенной речью, в которой вряд ли отыщется хоть капля правды.
Садилось солнце, оставляя алые отблески на дворцовых стенах. И тучи – вот-вот грянет дождь, – уже бордовыми клубами наступали на город. Торресса затихла в ожидании молний и грома, и только дворцовый шпиль сверкал в угасающих кровавых лучах.
Постепенно утихала на улицах толчея, люди, только-только увидев первые мокрые пятна на мостовой, стремились разойтись по домам, что бы их не застала гроза. Страха, конечно, в них не было, но никому не захочется простудиться под ледяным дождём, первым для ещё не наступившей осени.
Кто-то задел плечом застывшего посреди дороги мужчину – тот отшатнулся, а после, бросив только кривой взгляд на крестьянина, уже собиравшегося ругаться или, может быть, рассыпаться в извинениях, двинулся вперёд.
– Не стой посреди дороги! – вполне благодушно окликнул его стражник, что стоял у врат во дворцовый сад. – Сейчас поедут кареты, ещё собьют, потом отскребать тебя от мостовой…
– Абы не ваше дворянство, – фыркнул тот, отступая, впрочем, в сторону. – И не драгоценного короля в тюремной повозке.
Стражник помрачнел, но больше не отвечал. Привычка народа – задирать привратников, – давно уже ему надоела, но ничего поделать с наглецами они не могли.
Когда к ним мчалась толпа, было, конечно, страшно, но ведь в столице бунта нет, да и не будет, без короля-то и армии – кому возмущаться против кого? А один путник, особенно невооружённый, ничего не мог сделать против вооружённой стражи.
Ни меча, ни арбалета он у мужчины не заметил. Под накидкой тоже вряд ли что-то пряталось, да и выглядел незнакомец довольно просто. В нём можно было заметить какие-то знакомые черты, но парень лишь покрепче сжал копьё в руках, отказываясь всматриваться в черты лица человека, посмевшего нарушить покой стражи. Может быть, если б он сбросил с головы капюшон своего тонкого плаща, было бы понятнее, но и просить человека сделать это без видимой причины вряд ли можно.
Стражник вздохнул и положил руку на эфес шпаги. Незнакомец вроде бы ушёл, и он успокоился, но отвратительное предчувствие всё равно билось в груди. Сердце тоже сжималось – а ведь сколько раз он тут дежурил, что ж может быть страшного в обыкновенном прохожем, которого и след простыл.
– Надо было проверить, – наконец-то поделился он своим мнением с напарником. Тот, постарше, опытнее, лишь покачал головой.
– Да если их всех проверять, то жизни не станет. Он тебя не трогал даже.
– Закрывать лицо… – торрессец недовольно покачал головой. – И акцент…
Темнело стремительно, быстро. Сгущались тучи, и пора было зажигать факелы, но стражник не смел сдвинуться с места. Почему-то конвой всегда казался ему слишком большой ответственностью, чтобы отвлекаться и отступать от привычного статута. Разумеется, возможно всё, вот только парень привык честно добиваться повышения и премий от начальства примерным поведением, поэтому и пальцем не шевельнул, чтобы подойти к факелам.
Его напарник, может быть, и решился бы зажечь факелы вместо заспавших по привычке дворцовых слуг, но сегодня был слишком сердит и опасался, что на него сделают и второе донесение. Поэтому стоял, вытянувшись и незаметно опираясь спиной о стену, и внимательным, злым взглядом осматривал улицы.
Люди уже давно разошлись по домам, и первый предвестник бури – ветер, – уже собрал над столицей все тучи, что только, наверное, были в окрестности. Зашелестел мягко дождь; пока что капли падали редко, будто крадучись, но тишина ночной улицы наполнилась звуками. Стражники прижались к стенам, пытаясь укрыться под козырьком – повезёт ещё, если не в лицо польёт. А уж если обойдётся обыкновенным, лёгким дождиком, то вообще их счастье!
– А что акцент? – пожал плечами мужчина. – Это ж Торресса, а не какая-нибудь маленькая страна со своим говорком в глубинах континента. Тут все говорят одинаково.
– Ну не скажи! Есть ведь наречия. Торресское более грубо звучит, в Эрроке всё звучит плавно, язык совершенствовался заклинаниями, всё-таки, у них очень много магов среди интеллигенции. А в Элвьенте отвечают быстро, иногда слишком резко – военизированное общество. В деревнях и вовсе от старых языков осталось, – он мечтательно прикрыл глаза, представляя себя то ли на континенте, то ли с профессорской шляпой где-нибудь в королевских библиотеках. Лучше б он занимался наречиями, чем сейчас торчал тут, караулил бесполезную улицу.
– И что не так с языком этого мужика? Ты вообще что мог понять по паре фраз?
– Не мужика, – парень повернулся к своему собеседнику. – Мужик на мою грубость что сказал бы?
– Послал, и правильно сделал бы. Или со страхом отскочил, если ещё не в конец обнаглел, – равнодушно отозвался тот. – Ну а этот? Огрызнулся, вот и всё.
– Да как же! – он всплеснул руками, будто бы пытаясь показать, что напарник не замечает очевидного. – Любой селянин или просто рабочий в общем случае ответит если дерзко, то грубо. Это будет скорее оскорблением и открытым хамством. Если ж испугается, то помолчит, и уходить будет не так. А прятать лицо – последнее дело. И ткани дорогие, издалека видно, что далеко не рубище.
– Нечего мне делать – рассматривать наряды каких-то жалких прохожих, – скривился мужчина.
– А вдруг это какой-нибудь дворянин? Нас проверяет, скажем? И всё же, акцент был, – он вновь коснулся эфеса своей шпаги, словно проверяя, оставалась ли она на месте. – Ни открытого оружия, ни чего-нибудь ещё, а ведь чужестранец, я уверена. И речь, речь будто… Рычащее “р”, чёткий слог, мягкие гласные… Знакомый способ выражаться, но это всё глубоко укрыто, может, за особенностями профессии и привычной культурой речи. Человек высокого сословия? Может быть, но не похоже – нет классической дворянской высокопарности. Я бы сказал, что военный, но для военного слишком много изысков – тот бы тоже был грубее. Может, дипломат – но те не дерзят на улицах страже… И всё же, страна, страна! Откуда он? Не так плавно, как в Эрроке, но мягче, чем в Элвьенте…
– Дарна.
– Дарна! – воскликнул довольно парень. – Точно!
И только тогда заметил то самое рычащее “р” и странное смешение акцентов, за которым пряталось солнце южного полуострова и кошачьи взгляды жителей Дарны. Вот только за всю свою жизнь стражник узнал только об одном дарнийце, к которому могли бы прицепиться свойства речи и военного, и дворянина – и как же ему сейчас хотелось ошибиться!
Бесшумно осел на землю его напарник, и серая тень теперь стояла напротив парня.
Было темно, не горели факелы, но даже так, во мраке, стражник мог различить черты лица того, кто показался ему прежде незнакомым.
Мужчина прижал палец к губам, призывая к молчанию, и парень сумел лишь послушно кивнуть. Шпага словно сама по себе выскользнула из ножен, оказываясь в руках у незваного гостя, и он шагнул в сторону ворот, перешагивая через недвижимого стражника.
– Что с ним? – только и успел выдохнуть парень.
– Спит, – усмехнулся мужчина. – Тише, языковед. Тебе ещё трудиться в королевской библиотеке.
Парень не успел и вскрикнуть, как невидимое растение толстым стеблем окутало его горло, сдавливая. Уплывало от недостатка воздуха сознание, но он не успел даже захрипеть и не смог воспротивиться – рухнул без чувств на землю рядом со своим напарником, и тут же следы волшебства обратились пылью.
***
Врата вели прямо в широкий, с высокими потолками коридор – тут, пожалуй, смело могла бы проехать лошадь. Дарнаэл подозревал о том, что в прошлом, когда дворец окружали высоченные каменные стены, а не витая ограда, пожалуй, в этом был толк. Он и сам бы воспользовался скорее забором, чем оставлял двух стражников за спиной, но отсюда попасть во дворец было куда проще.
Если б в торресском замке Дар бывал хоть чуточку чаще, чем раз в десять лет, и то по крайней необходимости, несомненно, ему было бы куда легче отыскать подходящую дорогу. Но пришлось пользоваться той, которой его в тот раз водили.
Чистое безумие – прорваться сквозь огромную армию под покровом вечера, но не ночи, равнодушно пересечь море на борту пиратского, точнее, уже торгового судна, и почти безоружным блуждать по вражеской столице и нападать на стражу.
Дар не любил пользоваться волшебством; это его изнуряло. Может быть, окажись на его пути враги, мужчина перерезал бы им горло в темноте, переступил бы через покойников и пошёл дальше. Но паренёк так талантливо рассуждал об акцентах жителей континента и архипелага, что Тьеррон не мог подозревать его в каких-либо преступлениях, а убивать одного, чтобы оставить в живых другого – глупость.
Стража дала ему пройти, стража позволила отобрать у них оружие, и им, собственно, вряд ли грозило что-то страшнее выговора.
Удивительно, их ему было даже жаль.
…Но разве это его цель? Истинный правитель остановит армию; истинный правитель – где он? В высоком торресском замке, где шпили рвутся к небесам и прорезают тучи насквозь, у темницы, в которой прячется не красна девица, а пожилой король, всегда много стражи. С кровью на руках или невинными взглядами. Дети или убийцы. Какая разница, кто умрёт первым, а кто – последним?
Он пришёл сюда за этим. За кровью, за болью, за отмщением. За тем, чтобы умереть по пути – и забрать с собой столько врагов, сколько он сможет.
Когда в последний раз Дарнаэл шёл на верную смерть? Когда брал в руки оружие для того, чтобы погибнуть? Когда ему хотелось сложить голову на поле битвы или с глазу на глаз со своим противником, лишь бы не вернуться в своё государство живым?
Лиара много раз пыталась отрубить крылья, которых нет, или перерезать горло кинжалом. Может быть, рано или поздно, ей удалось бы это. Может быть, уже удалось.
Почему он решил, что должен идти сюда? Чарующие речи и очи эльфов – и мёртвый взгляд лучшего друга? Холодное разочарование с оттенком смерти – или тень прошлого в зеркале, даже не его собственного. Вечно в игре. Когда он привозил из Халлайнии шахматы, единственный успех той поездки, то ненавидел короля за его слабость. Но разве королю не положено быть слабым? Могучие ферзи – его прелестная Лиара, – одним шагом пересекают всю доску, убивая всех на своём пути; правитель – главная фигура, он прячется за спинами, и главная цель всего этого – уберечь его жизнь.
Дарнаэл, наверное, всё время делал что-то не так, когда выходил вперёд, пытаясь повести свою армию в бой. Он и сейчас сдавался; вместо воевать там, рядом с ними, плечом к плечу, шагал длинными холодными коридорами дворца во вражеской стране, чтобы освободить человека, не способного обидеть и муху. Не доброго, но бесконечно слабого и не готового рисковать. Был ли в этом толк, помимо его разочарования и шанса умереть за последнее правое дело?
Страна анархии. Страна боли. Страна пошлости и подчинения старым правилам. Страна без веры и власти. Честь невидимой империи, не присоединившаяся к ней только потому, что моря слишком глубоки, а океаны безбрежны.
Он взвесил в руке кинжал и уверенно зашагал вперёд, уже зная, куда следует повернуть. Короли и королевы не ходят тайными путями, иначе он бы взбирался по стенам с кинжалом в зубах и сорвался бы в розовые кусты, будто любовник-неудачник, не сумевший пробраться к хорошенькой принцессе, или наёмный убийца, недостаточно умелый, чтобы проскользнуть тайно в покои своей жертвы.
Дар даже не крался, хотя мог, наверное. Сквозь окна прорывалась во дворец темнота, пылали огненными островками и короткими вспышками факелы на стенах, и шаги эхом раздавались в каменном коридоре. Становилось всё холоднее; вот-вот он окажется у главного входа.
Стража ощетинилась оружием, когда он подошёл вплотную – не тот мальчишка, мечтающий изучать языки, не его уставший напарник, но и не вечные воители.
…Дарнаэл знал – пока первая капля крови не упала на землю, войны не будет. Он не нападёт первым. Будет хитрить и выбирать обманные пути, лишь бы ускользнуть от необходимости выстрелить, ударить, перерезать горло. Он же не хочет убивать, верно?
Этого жаждет что-то другое. Ненасытный, кровавый монстр; почему король ведёт свою армию, кроме как для вдохновения? Кроме как заставить их сражаться яростнее?
Он никогда не любил убивать – если на него не нападали первым, если это не было поле боя. Но ведь как кличут его в стране?
Дарнаэл Завоеватель – сам себе армия, и не имеет значения, сколько туманных войск невидимыми шеренгами выстроились у него за спинами.
– Кто ты? – стражник взвесил в руке свой меч. – И почему рвёшься в замок на ночь глядя?
– Я ведь уже в замке.
– Тогда покажи лицо, путник. Чужакам во дворце не место.
Дарнаэл коснулся кончиками пальцев ткани своего плаща – даже не думал, что вновь набросил его, пока шагал по этим коридорам. Или ещё на улице, может быть, пытаясь тенью проскользнуть мимо стражи?
Скользнул по застёжке – и тонкая ткань, для крестьянина стоившая бы целое состояние, равно как и для стражи, стоявшей перед ним, тоже, медленно сползла с его плеч.
Шпага сверкала странными пламенными языками при свете факелов. Стражники сначала покосились на неё, словно считая, что основная опасность – в оружии, ещё не орошенном кровью, – и только после посмотрели ему в глаза.
Наверное, ему было бы уместно заколдовать их. Обратить в камень или пепел, заставить равнодушно отступить или, может быть, просто, неожиданно сделать выпад и перерезать горло, безо всяких чар. Но так не умирают, так подло пробираются к своей цели; Дарнаэлу не хотелось играть в выживание. Он привык выступать чёрными фигурами за жизнь. Всё – или ничего; когда-то королю Элвьенты везло.
Может быть, наступила чёрная полоса.
Он шагнул им навстречу, и стражники не смогли заставить себя спокойно сомкнуть мечи пред ним. Боялись? Не бросились в рассыпную, но осторожно отступили, словно от неизвестного, боясь растаять. Трусость – это ведь Торресса! Кого он жалеет! Жалкий народ, утонувший в собственных желаниях? Он имел бы право перерезать весь этот дворец за то, что они посмели на него напасть. Но воин – не убийца. Воин – это благородное оправдание.
Дверь распахнулась от одного короткого толчка, и только тогда они одумались. Дворец без засовов, ненадёжный, напасть – и осыплется пеплом от одного только удара вражеской армии. Армии, которой у него сейчас не было.
Удивительное совпадение.
– Он один! – будто оживление в чужом голосе, и Дарнаэл не остановился, упрямо шагая вперёд. – Да чего же ты стоишь! Он один! Без армии!
Он обернулся – стражник стоял с луком – где только успел взять? Или у него он был? Целился – прямо в сердце, ведь противник без щита, без защиты, без доспехов.
– А сразиться? – Дарнаэл отбросил шпагу в сторону, раскинул руки, словно ожидая выстрела. – Страшно?
– Какой ненормальный сразится с элвьентским монстром? – руки его дрожали. Не юный, не добрый, трусость – вот она, Торресса. Будто бы в Элвьенте не так.
– Стреляй, – с мягкой улыбкой ответил Дарнаэл. – С каждым моим словом ты думаешь, что уже пора, верно? Что если я вдруг начну давить тебе на жалость, – он опустил руки, – то ты посмеешь оступиться и пропустить выпад монстра. Правда? Ты боишься, что проиграешь в честном бою, что вас – десять на одного, и то мало. А ещё, – он улыбнулся широко-широко, – ты знаешь, что в этом коридоре за дверью ещё пятеро или шестеро, и они успеют перерезать мне горло до того, как я сделаю хотя бы шаг, верно?
Лучник не ответил. Королям вообще не отвечают, их режут – будто бы свиней. Но короткая вспышка, будто бы взрыв – и лук раскололся на две части, а плечо обожгло болью и кровью.
Дарнаэл обернулся, с неожиданной яростью одним взмахом перерезая противнику горло; брызнула кровь, растекаясь тонким слоем по лезвию кинжала, и он вдохнул привычно медный запах, с невообразимым равнодушием принимая очередное убийство, на которое не должен был бы идти.
Ему не надо было смотреть, чтобы знать: тот, за его спиной, опускается медленно на колени, зажимая больную руку. Касается окровавленной в неверии шеи. Не понимает, что случилось, почему так жжёт – ни лезвия нигде, ничего.
Иногда так хорошо, когда страны не слишком развиты, правда, король?
Это не было честным боем. Они нападали со спины и пытались убить, Дарнаэл оказался слишком сильным для тех четверых, что осталось. Для тех троих. Двоих. Одного.
Он не помнил – как и когда, только видел кинжал, по лезвию которого стекала кровь, видел чужой меч – в своих руках, удивительно, верно? И вдыхал тяжёлый воздух, пропитанный кровью, зная об испуганном взгляде за спиной, об опущенном оружии и сломленных луках. О том, что, прежде чем они догадаются, как лечить, один из стражников истечёт кровью. Как близко к сердцу левая рука, державшая лук! Как испуган второй, что бросает оружие и тоже падает на колени, глядит на него, будто бы прося помилование!
Дарнаэл и взгляда на них не бросил. Он просто чувствовал; рождённый для боя знает, что происходит с его противниками. Как давно они мертвы или как скоро отправятся к своим богам – к Первому, к Эрри, да хоть в самую бездну!
Последний отшатнулся. Рухнул на спину – и тоже застыл с молящим, смешанным с дикой ненавистью, взглядом. За спиной – звериная покорность, впереди – человеческая подлость, спрятавшаяся в глубине расширившегося зрачка.
– Я безору… – он не договорил – Дарнаэл с силой вогнал меч в сердце, будто перехватывая последний глоток его жизни. – С-собака…
– Царская, – мужчина вырвал своё оружие и наконец-то посмотрел на того, что прежде стоял у второй двери, дрожащего, не способного и лук взять в руки. – Похоронишь.
От синевы его глаз не осталось и капли моря.
***
В бесконечном лабиринте коридоров было тихо. Слуги, изредка пробегавшие мимо, не обращали внимания на силуэт в тени – мало ли, сколько десятков, сотен, тысяч жалких людишек может блуждать по королевскому замку? Меч в ножнах – ножнах, снятых с мертвеца, – уже не отливал кровью. Он был вполне нормальным, если не присматриваться, и даже какая-то девочка улыбнулась лучезарно, пробегая мимо с подносом.
Дар протянул руку, останавливая её, и она содрогнулась; дворянин или военный, если судить по дорогим тканям и выправке, мало ли, чего он может возжелать, что девица и отказать не вправе? И сколько потом предложит за молчание – златом, женитьбой, кинжалом в сердце?
– Где король? – голос Дарнаэла звучал хрипло, и все дарнийские, эрроканские, элвьентские нотки, слышимые чуткому уху, смешались воедино.
– В Элвьенте, Ваша Милость… Королева с сыном…
– Где король Галатье? – оборвал он её.
– В башне…
– Это я знаю, – она отпрянула, не в силах выдержать взгляд. – Мне нужно знать, как туда добраться.
– Так ведь… – она запнулась. – Не знаю, могу ли я говорить, – она и пожалела, что запнулась, дожидаясь не мешка с деньгами у ногах, а ножа у горла, но мужчина не шевельнулся и не ослабил хватку. – Можно прямо, но там много переходов, а можно как стража ходит – сначала дойти до входа в башню, а там уж просто, в сторону завернуть, маленькая дверца, и ступеньки будут вести вверх, по кругу, пока не выйдут на единственную площадку – там один только выход, к королевской камере. А вы палач, Ваша Милость?
– Можно и так сказать, – он отпустил наконец-то девушку. – Иди.
Можно было добавить, чтобы она помалкивала об этой встрече, но Дарнаэл так ничего и не уточнил, не оборачиваясь, быстро и уверенно зашагал по незнакомым коридорам, зная, что чем меньше сомнений, тем легче ему будет отыскать путь.
