Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 88 страниц)
И, конечно же, она сумеет победить. Железная, стальная женщина, у которой отобрали двоих детей, которых она, вопреки всему, любила. У которой забрали её первого советника. У которой нет ни армии, ни народа, что любил бы её достаточно сильно.
– Лиара, – он обнял её за плечи и заглянул в глаза – такие же, как и в молодости, яркие, только уже не преисполненные той дикой уверенностью. – Послушай. Ты спросила меня, как скоро я бы выиграл эту войну. Я сказал. Но я воюю всю свою жизнь. Я, в конце концов, семь лет терпел тебя – это многого стоит. Я знаю Эрроку и Элвьенту, как свои пять пальцев. Я даже согнал свою возлюбленную мать с трона, не имея ни армии, ни стражи – только бунтующий народ. Да, мне бы хватило два месяца, может, больше, но немного. Мне – не тому, кто там правит.
– Неужели ты так сильно недооцениваешь человека, что сжёг твою жену? И ты, – Лиара едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть его, – не слишком походишь на человека, грустящего по своей благоверной.
– Ну, во-первых, если мои догадки верны, то ей костёр пойдёт только на пользу, – он закрыл на мгновение глаза. – А во-вторых… Милая, это же узурпатор. У него нет верности народа – поверь, не так уж и много верит в то, что я действительно оставил по себе такого наследничка. У него нет военного опыта – я знаю своего советника, он дальше длинного носа ничего и не видел! Но даже если он дойдёт до страны, в которой никогда не бывал, сплотит армию, которую ведёт король, даже если осмелится её возглавить… Ну, милая. Это ты не умеешь выстраивать войско и защищать родную страну. Я-то умею, – он весело подмигнул ей. – Как бы не горестно было мне это признавать, Лиара, мы сейчас играем на одной стороне. А что до наших детей, о которых ты нынче, я уверен, думаешь, то если уж они сумели вырваться из-под твоей опеки, то как-то переживут то, что творится в наших странах. Я в твоих тюрьмах был, знаю, о чём говорю.
========== Глава шестидесятая ==========
Анри остановилась – будто бы кто-то внезапно вынудил её замереть. Казалось, она блуждала между гранями неведомого кристалла, и то тут, то там сталкивалась с собственным отражением. Тут и трёх слов нельзя было проронить, чтобы не быть оглушённым дикой луной – и Сандриэтта чувствовала, что попала в жуткую ловушку.
У неё пропало ощущение времени и пространства, растворились в воздухе всякие понятия уверенности – будто бы настоящий мир поглотила абсолютная, бесконечная боль. И она могла только хвататься за какие-то осколки жуткой, безмерной боли – хвататься и мечтать о том, как однажды будет счастлива.
Сейчас тут был только холод. Холод предательства, холод одиночества, холод обыкновенный, зимний, и она видела изморозь на кристаллах. Видела чужие мысли и чувства – и почти окончательно потеряла собственные. Задыхалась, будто бы падала в воду и никак не могла выплыть на свободу.
Она зажмурилась, пытаясь вспомнить хоть что-то хорошее, что случалось с нею в жизни, но ответом оказалось лишь колючее, ненавистное прошлое, болезненное и отвратительное. И она не могла – действительно не могла уцепиться за что-то.
Король, усмехающийся почему-то – со своей прекрасной супругой под руку. Ненавистная Граница, у которой она провела столько дней. Мать, с которой не имела возможности даже поговорить – и до, и после её смерти. Светлые волосы, светлые глаза, бледная, алебастровая кожа – улыбка на губах, застывшая в вечной маске, глава стражи-однодневки, представительница лишнего ведомства.
Женщина там, где она не имела никакого права ею быть.
Анри опустилась на колени – голова кружилась, а ладони прижимались к скользкой, мёртвой поверхности. Вечная пленница, вечно потерянная, всегда в холоде и в боли. Где она? Кто она? Зачем она родилась на этот свет?
***
Она была такая красивая и такая молодая. Эти прекрасные волосы, чудные глаза и улыбка на милом лице. Эти вечные чары на кончиках пальцев и меч, который она сжимала в руках. Узкие плечи, взгляд, устремлённый в пустоту – и что всё это было?
Только женщина может править Эррокой. Только сильная, могущественная женщина. Та, что выковала свою страну из осколков. Та, что собрала мятежный народ под своей эгидой, сплотила их, превратила в единое целое. Установила справедливые законы и заставила на теренах этих мятежных территорий жить по правде и справедливости.
Она устало положила слишком тяжёлый для неё меч и закрыла глаза. Дышать казалось всё труднее – лёгкие её сжимало будто бы сплошным кольцом. Да, она королева, да, она всесильна в своём государстве – но не сильнее обыкновенной болезни.
В конце концов, сорок пять – не так уж и мало. Она прожила много лет на этом свете, если считать по делам, а не по дням. Она подняла свою державу. И вот-вот будет закончена столица, самая прекрасная на свете. Совсем скоро она засияет, лучше, чем Дарна, маленькое государство на берегу моря.
Она воспитала дочь. Пусть от человека, которого никогда не сможет полюбить. Пусть. Это не имело значения. В ней – слишком много памяти о том, кого тут не существует. В ней слишком много чужой, человеческой крови.
Завтра утром она встанет и первой толкнёт столичные врата. Доберётся до своего дворца, окажется в покоях и наконец-то позволит своей душе покинуть тело. Завтра или сегодня – это такой маленький срок. Она наконец-то будет свободна, и на её крыльях больше никогда не появятся эти жуткие кандалы.
– Доченька, – она улыбнулась, оборачиваясь на шаги. – Ты хотела что-то, моя дорогая?
– Мама, почему ты… – девушка посмотрела на неё. – У тебя кровь на губах. Всё так серьёзно, да?
Завтра, может быть, они просто внесут мёртвую королеву в город, что она выстроила. Эрри устала бороться. Устала от бесконечных лекарств, которые всё равно не помогут. Она смертельно больна, зачем притворяться?
– Моя милая, – она подошла поближе и сняла корону со своей головы. Королева-воин. Королева, на чьих руках кровь стольких людей. Вечно свободная, будто ветер – ни разу не замужняя. Может быть, они даже верят в то, что её любимая дочь – это дар… Кого?
У них нет богов. У них есть только королева.
– Моя милая, – повторила она. – Ты – моя единственная дочь. Ты – будущая королева. И ты должна править. В тебе божественная кровь, моя дорогая. Знай это. Знай и скажи всему этому народу. Если они столь благодарны… Ты умна. Ты сможешь повернуть это так, как тебе будет угодно. У меня никогда не было ни родителей, ни мужа – никого, кроме тебя. Скажи им, что я родилась со света, и тот же свет породил тебя. Это будет ложью, но это их удержит. Это поможет им остаться на месте, не предавать и не вырываться из твоих рук. Ты будешь умелой правительницей – но этим людям мало ума. Им надо показать силу.
Она знала, как это будет завтра. Она уже всё продумала. Сколько б не возражала её дочь.
Её Величество Эрри Первая никогда в своей жизни не была счастливой. Но она обязана оставить задел на будущее. Завтра, когда она введёт свой народ в столицу и встанет перед ними на центральной площади, она умрёт, широко раскинув руки, обратится в пучок света. Она всегда будет умирать именно так. Так надо.
Они будут благоговейно смотреть на то, как их великолепная королева растворяется в потоках воздуха, и кричать “браво”. Они будут смотреть на неё восторженно и испуганно в тот же миг, не понимая, что случилось.
Но богини не оставляют по себе праха. Она растворится в солнечных лучах, она смешается с закатом – не оставит и пылинки после себя. Это единственное правильное решение, которое она способна принять. И её дочь обязана с этим смириться.
И даже если нет – до определённого момента её будет держать волшебство матери. А потом уже и выбора не останется – ведь её дочь правильная и ответственная, она не позволит державе просто так взять и рухнуть.
– Так надо, – тяжело вздохнула королева, касаясь пальцами её лба. Девушка пошатнулась – и рухнула на мягкие ковры. Завтра она проснётся и ничего не будет помнить. Завтра она проснётся, руководимая своей матерью, и будет упрямо, уверенно шагать вперёд. Так надо.
Эрри повернулась к каменной раме, предназначенной непонятно для чего. Алтарь божествам казался ей насмешкой судьбы.
Она надрезала руку, и алая кровь замерла на каменной поверхности. Она будто бы в один миг стала прозрачной и такой прекрасной – куда уж там родникам!
Эрри склонилась над лужей собственной крови и улыбнулась отразившимся там синим глазам.
– Скоро мы будем вместе, родной мой, – прошептала она. – Совсем скоро. Надеюсь, ты простишь меня. Ведь ты знаешь, что у меня не было выбора.
***
Анри лежала на земле – такая безмерно холодная, что будто бы вот-вот превратится в некую глыбу льда.
– Ты меня слышишь? Эй! Баррэ! – Кэор с силой встряхнул её, приводя в чувство, и заглянул в глаза девушки, словно пытаясь понять, что она такое удумала. – Что это за отчаянные попытки покончить жизнь самоубийством посреди неведомого мира?
Сандриэтта содрогнулась. В голосе королевского племянника всё ещё чувствовалась печаль – он не мог забыть о покойной супруге вот так просто и быстро, за несколько часов иди дней, – но всё же, она не могла игнорировать и громкий призыв к действию, требование идти дальше.
– Я её видела, – прошептала Сандриэтта. – Эрроканскую королеву.
– Лиару? – удивлённо переспросил парень, усаживаясь рядом с нею. Кристалл казался таким маленьким – она не знала, как могла не заметить его до этого. Она устроилась у противоположной стены – вокруг одни только зеркала, отражающие отрывки прошлого.
– Нет, – покачала головой Сандра. – Эрри. Первую Королеву. Как она… Как она умирала. Как отдавала свою жизнь за королевство. За свою дочь. Чтобы власть могла утвердиться, – она содрогнулась. – Это так жутко. Наверное, нет более несчастной женщины на этом свете. И ещё она… Она так была похожа…
– На нынешних королев, само собой, – вздохнул Кэор. Казалось, стоило только вспомнить о венценосных, его мысли вновь бросились к его же принцессе, покойной, казнённой из-за того, что она пыталась убить его же дядю. Короля, так или иначе. И Кэор знал, что они все поступили правильно, когда стреляли в неё, когда соглашались её убить. Тем не менее, Марта всё ещё сияла в его памяти ясной звездой, будь она хоть сотню раз падшей.
– Нет, – возразила Анри. Она коснулась своих светлых волос, намотала прядь на палец и сильно дёрнула, словно вновь пытаясь отделить реальность от сна. – Это была не Лиара. Не Эрла. Это была Сэя, та женщина, на которой женился наш Дарнаэл.
Кэор ничего не ответил. Он всё ещё смотрел в пустоту, будто бы перед его глазами всё ещё разворачивались бесконечные баталии.
***
Народ смотрел на него взглядом, полным обожания – фикция, выдумка. Его нарекут богом, его любят, но он просто пользуется этим, возможно. И, как бы ни старался Кэрнисс, не чувствует себя вором, укравшем трон у тех, кто и вправду на него заслуживал.
Дарнаэл Первый вновь искренне – почти, – улыбнулся своему народу. В нём уже не было молодости и красоты былых лет, и правил уже тоже не он, а его дети, потому что в таком возрасте можно разве что только махать рукой с балкона.
Всё ещё высокий, но с седыми, будто бы снежными волосами. Ему всё равно достаточно только коснуться перилл и попытаться дотянуться до них. Схватить их боль, их ужас, их желание поднять мятеж – и вывернуть так, как ему будет удобно.
Король, обречённый на вечную любовь. Король, которого невозможно предать. Король, которого будут любить всегда, когда этого он пожелает – бессмертный, всемогущий, идеальный король.
Дарнаэл Первый – звучит уже почти как божество. Сколько ещё лет пройдёт, прежде чем его потомки осмелеют достаточно, чтобы назвать его именем своего сына? Сколько лет пройдёт, прежде чем мощь Элвьенты станет слабее?
Его улыбка вымученная и уставшая, как у любого пожилого человека. Его хода тяжёлая. Совсем скоро – осталось только совершить последний рывок, – он умрёт.
Он мог бы прожить дольше. У него сильная магия, он мог бы пытаться ею, будто бы бессмертные эльфы, не вечность, но близко к тому. Двести, триста лет.
Но та, которую он любил в этом мире, уже умерла от старости. А та, что занимала его мысли вечность, не могла явиться сейчас к нему. Они навеки разделены временем и пространством. Он вспомнил о ней потому, что уже стоял слишком близко к грани.
А завтра он забудет. Забудет, потому что его миссия в этой жизни ещё не завершилась, а у него больше нет сил терпеть этот мир. Так или иначе, ей осталось подождать его там всего несколько лет. У них нет выбора.
Он должен дотерпеть.
***
– Как же он её любит, – выдохнула Анри. Она тоже видела – перед её глазами, может быть, пробегали те же секунды, те же сцены, те же чувства – Кэор не знал. Он только думал о том, как же это грустно – всегда любить человека и не иметь шанса даже увидеть его. Когда эта любовь бьётся где-то глубоко под кожей.
Они смотрели на это и видели свои разбитые судьбы. Видели, как боль будет их захлёстывать всё время – не надо быть богами, чтобы чувствовать несчастную любовь. Не надо быть вечными, чтобы познать всё самое страшное на свете.
Надо быть всего лишь способными любить людьми.
***
Она бросилась к нему в объятия, стоило ему только появиться рядом – вечному, бессмертному, такому далёкому.
Там, в мире под ногами, они живые. Они могут любить, могут жениться и выходить замуж. Там у них дети, жизнь, и тонкий след королевских поколений доселе тянется. Вот только там они не могут встретиться – ни на одну минуту. Ни на мгновение. Ни на секунду. Там они – никогда не одновременно. Разбитые, перерезанные одной длинной, равнодушной полосой, до боли холодной и безумной.
– Я тебя ждала, – улыбнулась Эрри. – Ждала. Но почему-то мне казалось, что ты можешь остаться там навсегда.
Он только покачал головой. Синие глаза сияли болью и усталостью – он соскучился по ней, он мог сколько угодно целовать её здесь, в этом мире, но это не было полноценной жизнью. Они лишь духи, они чувствуют то, что придумают сами.
Они знают, как должны реагировать на прикосновения друг друга. Знаю, что следует шептать в полумраке возлюбленным, лёжа рядом на всё такой же полупрозрачной постели. Но это лишь игра двух призраков, двух несчастных существ, которые никогда не сойдутся в что-то единое и правильное. Это безумие, сплошное и безграничное.
Они не смогут быть вместе. Они не смогут быть отдельно друг от друга. Вечные пленники собственных чувств, запертые в тюрьме вечности.
***
Анри почувствовала, как по щекам катятся слёзы. Ведь они и обнять друг друга по-настоящему не могли. Только представлять, как чувствуют касания друг друга, как поцелуи касаются возлюбленного, а не пустоты впереди. Всё это так глупо, так странно.
Она обернулась – но Кэора больше нигде не было. Он словно растворился за новой кристальной гранью – в этом мире всё менялось до того быстро, что Анри уже и перестала следить за порядком вещей.
Сандриэтта тяжело вздохнула. Она больше не могла мириться с собственной бесконечной болью. Не могла больше ждать. Она устала видеть облик Дарнаэла Второго – человека, которого она любила, но который никогда не принял бы её даже за девушку. Зачем? Ведь она для него – просто подобие тени, нечто такое удивительное и поразительно далёкое, что и не описать. Она ему попросту не нужна.
Девушка сжалась в комок на полу, чувствуя, как ледяные иголки постоянно колют её. Отсюда надо выбираться. Но она уже и не хотела найти выход – ведь постоянные видения без конца одолевали её в этом бесконечном лабиринте прошлого.
И ей уже хотелось вновь вернуться туда, откуда она только что появилась. Увидеть, что же было с ними дальше, хоть одним глазком посмотреть на то, как люди умудрялись пережить собственное горе. Это ведь до такой степени трудно – оказаться в старом, непонятном, неведомом мире и выжить.
Они, наверное, очень сильные, те, кого она там видела. Или их греет любовь. Но Баррэ уже не была сильной. Ей в жизни не везло с любовью.
Они мечтали вернуться к своим призракам. Но хотя бы в таких полупрозрачных ипостасях они взаимно любили друг друга, чем же это было плохо?
У неё даже этого не осталось. Одна только пустота, бесконечный жуткий холод. Она могла сколько угодно мечтать о Дарнаэле Втором, вот только обнимать и целовать его, её детскую мечту, будет какая-то другая женщина. Лиара, Сэя, очередная любовница – разве это имеет значение?
У людей есть любовь к детям. Любовь к родителям. И тепло от мамы и папы. Но она никогда в жизни не видела собственного отца, а мать… Лучше б она не видела и мать – такую бесконечно холодную, раздражённую, занятую своей карьерой.
Её мать не хотела её любить. Это было лишним. Это утомляло. И Анри так устала вырисовывать идеальные картины…
***
Её мать смотрела на неё с гордостью. Такая же светловолосая, как и её дочь, улыбчивая и на первый взгляд бесконечно счастливая. Может быть, это и было напускным, но она никогда не видела мать такой. Такой доброй, такой отзывчивой, такой улыбчивой.
– Моя королева, – улыбнулась женщина. – Моя милая Сандра. Я наконец-то увижу тебя с короной на голове.
Она обняла мать в ответ. Белоснежное платье – не ведьминское, символ бракосочетания, – пенными волнами ложилось вокруг неё.
…Дорога к алтарю была устлана белыми лепестками роз. Он смотрел на неё так восторженно и влюблённо, как она и мечтать никогда не могла. В это мгновение не появилось и минутного сомнения в том, что он действительно её любит. Не может не любить – иначе ни за что не смотрел бы вот так, так влюблённо, так мягко, так нежно.
Она улыбалась ему тоже. Сандриэтта не знала, прекрасный ли это сон или, может быть, реальность. Ей просто хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось.
Он обнимал её, целовал её щёки, шею, губы. Прижимал к себе, будто бы самое драгоценное сокровище в его жизни.
И вдруг прекрасное солнце закрыли тучи. Она чувствовала, как кровью обливаются лепестки роз под ногами. Чувствовала, как всё вокруг меняется.
Он обнимал её – так страстно. И мать гордо смотрела на неё, только не её мать – а какая-то другая, чужая ей женщина.
– Не надо, – шептала она. – Не надо. Верните…
Но он всё так же любил её. Её мать была горда ею. Она целовала её в лоб перед уходом. Моя дорогая – вторила она. Моя милая королева.
А потом она подняла взгляд и посмотрела в зеркало.
– Нет, – она отпрянула, вскочила – её тёмные, каштановые волосы – до плеч, коротко подстриженные. Её сердце, окаменевшее от бесконечной боли, ведь она не способна любить. Её лицо, несомненно, прекрасное – чуть бледноватое, сохранившее след от Эрроки – так надо.
Она пыталась оттолкнуть от себя свой же образ. Пыталась прекратить смотреть в зеркало. Но и тело большее её не слушалось.
Её мать – самая отвратительная женщина из всех, что удавалось встретить. Худая, больше похожая на жердь, с бледной до зелёного кожей, покрытой какими-то жуткими струпьями, с пустыми глазами. Такая холодная, такая волшебная, и пальцы длинные, с загибающимися, будто когти, чёрными ногтями.
– Не надо! – кричала она, но губы шептали только короткое “я тебя люблю”. И она обвивала руками его шею, впивалась в его губы страстными поцелуями, в которых не было ни единой капли чувств. Она тонула в его страсти, чувствовала, как он сжимал её всё крепче и крепче, и всё растворялась, растворялась, растворялась.
И она не могла больше его любить. Он был её – перед богами и перед народом, – а она и насладиться не могла его любовью. Потому что сердце её, мёртвое, каменное, перестало биться в груди ещё в то страшное мгновение, когда она вдруг решила пересечь невидимую для себя, но такую понятную для мира черту.
Как же ей было больно! Как дурно, как гадко и как страшно! Наверное, ни одни слова на свете не могли описать это чувство, но она больше и не нуждалась в пустых описаниях.
Ей было просто глухо и больно. Она билась в невидимую границу в своей голове, но не могла вырваться из плена этого чужого, страшного тела.
Как же она хотела свободы! Как же она хотела вновь оказаться в своём прежнем состоянии! Но что-то утягивало её, и она не могла больше удержаться, больше не могла вынырнуть на свободу. Её самой не было – её тело растворилось в кислоте, а душа – в зависти, в отчаянном желании занять чужое место.
***
Он чувствовал жар дарнийского солнца. Отвратительные грани кристалла смыкались над его головой, будто бы купол мироздания, и дышать было не так уж и просто, а он всё никак не мог понять, где именно находится. Всё это было как-то странно и подозрительно – он давно уже не оказывался в подобном замкнутом пространстве, давно не бился так о стены.
А потом свобода показалась Кэору лишней. Конечно, он мог продолжать бороться, но да только ради чего? Всё, что он когда-либо прежде любил, растворилось в пустоте и стало для него осколками глупого, невообразимого прошлого. Иногда, конечно же, хотелось туда вернуться, но он знал, что не сможет и попросту не успеет. Оставалось только отталкиваться от сплошной, дикой боли.
Он мотнул головой. Что за кошмар?
Кэор выпрямился. Там, за кристальной стеной, он слышал чьи-то приглушённые крики, но не мог заставить себя его разбить. Его Марта тоже звала на помощь. Его Марта тоже мечтала о свободе. Разве он дал ей это? Разве он хоть пальцем шевельнул?
Он сам убил её. Пусть его стрела была не единственной, это не имело никакого значения. Он убил, пронзил её насквозь – и видел чёрное оперение.
Всё это больше не имело значения. Его Марта могла быть сколько угодно отвратительным человеком, от того он ни на минуту не переставал её любить. Даже если ему запрещали, даже если хотели посадить его на цепь – он умел бороться, отталкивать от себя все преграды и правильно смотреть в лицо опасности.
Он тоже лёг на кристальный пол – будто бы пытаясь повторить то, что делала невидимая фигура по ту сторону. Закрыл глаза, избавляясь от вспышек размытых пятен, и запрокинул голову назад, шумно вдыхая воздух. Всё будет хорошо. Ещё минута, и всё будет хорошо.
Перед глазами всё расходилось сплошными волнами-кругами. Он зажмурился крепко-крепко и попытался представить Марту. Кэору было не так уж и трудно восстановить воспоминания о её пепельных волосах, о странной, чуточку надменной улыбкой, которая так часто появлялась на тонких губах.
***
Его прекрасная Марта Торрэсса не была идеальной с точки зрения классической красоты. Разумеется, что-то в ней вообще радикально отходило от образа той великолепной женщины, от которой не отказался бы ни один мужчина.
Её волосы никогда не имели должного объёма, да и цвет казался каким-то странным, будто бы жжёным. Но Кэор любил её волосы за мягкость. Сейчас он перебирал их, осторожно касался отдельных прядей, сверкающих другими цветами, и на губах его бесконечно расцветала улыбка.
А ещё её губы не были такими уж пухлыми – но ему всё равно нравилось целовать её, осторожно и нежно, будто бы оставляя незаметные следы на коже.
Бледной, алебастровой коже.
Ему хотелось быть единственным мужчиной в её жизни. Единственным, кто имел полное право касаться её, целовать и обнимать. Но сколько б он ни пытался верить в это, отрицать правду было практически невозможно.
Да, его Марта не была его когда-то. Но теперь-то она никуда не денется, не растворится в пустоте, не исчезнет, будто бы дым! Теперь она принадлежала именно ему.
– Как ты ошибаешься, дорогой, – улыбнулась она, протягивая свою руку. Солнце, казалось бы, прорезало её насквозь – и его Марта не оставляла ни единой капельки тени. – Ведь ты убил меня. Как я могу быть твоя?
Он мотнул головой.
– Это неправда, – возразил он. – Ты жива. Мёртвые не разговаривают.
– Поцелуй меня, если я живая. Поцелуй меня, мой любимый.
Он склонился к её бледным губам – и всмотрелся в зеркальные почему-то глаза. Он отражался в них – она смеялась и обнимала его руками за плечи.
Но она видела не Кэора. Перед её глазами мелькали десятки стражников, ещё каких-то людей, которых никогда в жизни племянник короля и не видел.
Он вскочил на ноги – но вокруг были одни только зеркала. Он целовал её и смотрел в на отражение. Но там её прижимал к себе совершенно иной мужчина – кто угодно, только не сам Кэор. Её обступали целыми стаями, обнимали, их руки скользили по её телу, и она хохотала, так весело и безумно.
Его не было.
Нигде.
***
Стены рухнули. Теперь они стояли в этом мире не одни, разумеется – вдвоём. Теперь видели друг друга, могли смотреть в глаза.
– Это всё неправильно, – мотнул головой Кэор. – Он лжёт, этот источник. Может быть, тут надо вести себя как-нибудь иначе, не знаю…
Сандриэтта промолчала. Ей хотелось оказаться в его руках – пусть даже с каменным сердцем. Лучше видения, чем реальность, лучше забвение, чем то, что она считала жизнью.
Источник овевал их ветрами воспоминаний, увлекая всё дальше и дальше, в мир, в котором жить-то невозможно. Что он, что она – они давно уже потеряли те нити, что привязывали их к нормальной, обыкновенной жизни, потеряли, но всё ещё не пытались обрести ничего взамен. Зачем? Это было бессмысленной, длительной игрой, в которой каждый желал победить.
Впереди – Анри видела, – сияли огромные врата. Кэор тоже смотрел на них, будто бы желая упасть туда, стать частью бесконечных возвышений, окружавших их.
Сталагмиты и сталактиты рыдали невидимыми слезами. Вниз и вверх. Парень вспоминал о своей Марте – там, за гранью, он её увидит.
Сандриэтта поймала его за запястье и двинулась вперёд. Тут, в скалах, они всю жизнь будут видеть видения, всю жизнь смогут наблюдать за противоположными гранями кристалла. Они смогут видеть этот мир таким, каким бы он был, не случись какого-то одного безумного события в их жизнях. Может быть, это и правильно – то, каким они этот мир встретят. Что покинут его совсем-совсем скоро, уже и не задумываясь о прошлом или о будущем.
Они, не сговариваясь, шагнули к вратам, стоя на каких-то невидимых, одному Источнику известных точках – и мир пошатнулся.
Врата вспыхнули – казалось, иномирье было готов принять их прямо сейчас, а тут внезапно рухнуло и осыпалось осколками, стало банальным пересечением пустых, бездумных линий.
Она хваталась за пустоту и холод там, вдалеке, он – за жар дарнийского солнца.
Но врат больше не было. Только один сплошной лабиринт и треугольник у них под ногами, осталось только осознать, кто стоит там.
По ту сторону от них.
…Они обернулись почти одновременно, но узнала женщину Анри. Кэор никогда в своей жизни её не видел – ему попросту повезло не лицезреть эту отвратительную особу прежде.
Её глаза были бесцветными угольками, будто бы прожигали насквозь. Её руки походили на когтистые лапы, а кожа, прежде просто землистая, нынче обратилась в какие-то струпья. Она улыбалась – но губ практически не было. Её волосы, прожжённые наполовину, обрамляли голову каким-то странным тусклым ореолом – Анри даже не могла сказать, какого они были цвета.
И по треугольнику медленно тянулись тонкие линии, собираясь в центре, будто бы силы должны были окончательно покинуть их и влиться в источник.
***
Самаранта не знала, что это за мир. Не знала, куда подевался Тэллавар. Но она чувствовала его волшебство на кончиках собственных пальцев, и это не позволяло отыскать его так же просто, как и кого-либо другого.
“Кровь, – шептали ей на ухо. – Кровь. Дай Источнику кровь, и ты победишь”.
Она двинулась вперёд из границ треугольника, словно разрывая какую-то неизвестную линию боли и страха. Казалось, всё на мгновение погасло – но она всё ещё ждала того мгновения, когда зрение восстановится.
Ей хотелось крови. Чужой, больше, так, чтобы всё вокруг пылало от тонких полос и маленьких капелек. Чтобы мир буквально кричал от боли, чтобы кто-то поднимал руки к небесам, отчаянно желая свободы и счастья. Она, наверное, могла бы это обеспечить – только вот не знала, как именно.
Это место хотело, чтобы она сеяла всюду боль. Хотело, чтобы она разливала больше крови, чтобы толкала людей на убийства. Чтобы эти двое, замершие перед нею, тоже стали очередными жертвами неведомой, далёкой пустоты.
Она запрокинула голову. Здесь, в источнике, заблудилось столько людей! Но она найдёт выход. Её врата вот-вот раскроются.
Она представляла, как убивает. Видела, как мелкие алые капельки стекают по пальцам.
Чужая кровь была всюду. Она заливала весь мир, она не позволяла дышать, и Самаранта почти смогла подчинить себе этот поток.
Она вновь бросилась на ту самую точку треугольника, чувствуя, как это будет правильно, но они уже сошли оттуда. Трусы! Они так хотели сберечь собственные жизни? Но ведь почти ступили во врата.
Или они – это Тэллавар? Точно! Он отобрал у неё красоту, он отобрал у неё право мести, а теперь наказан. Он тут, только надо решить, кто именно, девчонка или парень. Но ничего. Ничего. Его сила всё ещё дышит в её крови, да и место соответствующее.
– Не переживай, милый, – прошептала она. – Я ещё сумею тебя догнать. Не переживай. Я обязательно до тебя дотянусь, ты не думай…
Она запрокинула голову назад и рассмеялась. Парень или девушка? Или он вселился и в неё, и в него? Значит, убить надо обоих, чтобы наверняка.
Это место жаждет крови. Им всё равно, чья именно прольётся – алая жидкость должна оросить каменные плиты для того, чтобы жертва была принята.
Она смотрела на грани кристалла. Видела в них собственную молодость, видела то, как шептал ей на ухо Тэллавар тихо-тихо, как надо поступить. Как надо сделать, чтобы получить больше, больше, больше силы. Она соскучилась по ней, забыла о том, какое это приятное ощущение, когда мощь бьётся в крови и так отчаянно рвётся вперёд. Она всё забыла!
Как так могло случиться?
Самаранта больше не будет ошибаться. Тут она для того, чтобы победить. Для того, чтобы её сила разрушила их жизни.
– Вы где? – обернулась она, но вокруг был только мрак. Она коснулась глаз – но чувствовала лишь только пустые, выколотые глазницы. – Не играйте со мной! Не играйте со мной. Вы где? Ау! Где вы?
Она шагнула вперёд, вытянув руки, пытаясь наощупь поймать их и сжать когтистые пальцы на их шеях. Выдрать их глаза и вставить себе.
– Ау! Ау! Ау! – она вертелась вокруг собственной оси и громко хохотала, путаясь ещё больше. Перед глазами то белело, то темнело, то всё шло яркими пятнами.
– Я знаю, что вы тут! – кричала Самаранта. – Отзовитесь! Ау! Ау! Ау!
Она содрогнулась и ступила вперёд, уверенно и упрямо. Теперь вокруг были только бесконечные кристаллы, сколько хватало взгляда, а она устала и больше не могла идти.
– Я вас найду! – рассмеялась она, падая на спину, и магия клубилась вокруг неё. – Я вас обязательно найду!
…Она не знала, сколько времени лежала и хохотала. Но знала, что отпустила их непозволительно далеко, а значит, упущенное надо немедленно наверстать. Надо догнать их, найти и убить. Источник привёл её сюда именно для того, чтобы она расправилась с ними, а не для того, чтобы продолжала сходить с ума в своё удовольствие.
