Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 88 страниц)
Ему дико хотелось повернуть время вспять и сделать всё так, как было бы правильно. Выступить только на одной стороне. Но он – полуэльф, не цельный человек, равно как и не цельный остроухий – это больно, постоянно существовать на грани, но ведь это и есть его природа. Сколько б ни старался Са побороть это, вряд ли у него действительно что-то получится.
Он попытался абстрагироваться от окружающего его маленького мирка, словно Ньевидд растворился в далёкой пустоте, и мыслями рванулся к прошлому. Мастер служил религии, но его методы осуждал сам Дарнаэл Первый – боги сходили с небес и смотрели на Тэравальда, разговаривали с ним один на один, а он пытался ещё выбирать между ними и своим наставником!
– Ты всё ещё полон сомнений, – женский голос показался ему подобным журчащим ручейкам. Тэравальд обернулся – Нэмиара застыла за его спиной, вся такая ровная и прекрасная, гибкая, переменчивая, но в тот же момент до ужаса стойкая и правильная.
Она улыбнулась ему – нежно, но совсем не открыто, – и Тэравальд поймал себя на мысли, что не сможет перейти на сторону, вражескую этой прекрасной эльфийке.
Он – лишь жалкий полукровка. Даже хуже. Человеческого в нём слишком много, да и уши наполовину острые, а не так, как у неё. Он – только позор своего рода, но что поделаешь? Он – столичное дитя, а она – чистокровная, отсюда родом, и Тэру было страшно даже представить, сколько сотен лет на самом деле провела на этом свете Нэмиара. Ведь пусть внешне она оставалась молодой, в её светлых глазах навеки затерялась странная, тихая грусть.
– Да, – кивнул Тэравальд. – Ведь Дарнаэл Первый, он…
– Он абсолютно лишён магии, – кивнула Нэмиара. – Я знаю. Я слышу Зов – впервые за долгие годы, за десятилетия, – вот только это не его голос. Моя магия льнёт туда, в пустоту, и я должна подчиниться и последовать туда, где меня ждут. А заместо этого стою тут и жду, пока мне прикажет мой бог, не способный даже разжечь костёр с помощью чар.
– Значит, это не он? И Мастер действительно должен был принести в жертву принца, чтобы всё сработало?
Тэравальд столько всего обещал! Дарнаэлу Второму – что убережёт его сына. Шэйрану – что откроет хоть какую-то дорогу в его жизни. Первому – что будет служить ему всю жизнь. Мастеру – что будет выполнять все его приказы. И не знал, на какой стороне должен оказаться.
Пожертвовать тремя обещаниями ради одного, одним ради трёх? Тэр знал, что совместить всё воедино не сможет. Он слишком слаб, слишком глуп для того, чтобы принять действительно мудрое решение – и Нэмиара могла открыть ему глаза.
– Ты не понимаешь, – покачала головой Нэмиара. – Его магия не у него. У кого-то другого. Но это не означает, что он – не наш бог.
– Но разве не у Шэйрана? Мы тогда должны были её вернуть и…
– Это всё глупости! У каждого человека свои чары, со своим привкусом. Ты не способен этого ощутить, потому что видел слишком мало волшебников. Ты не знаешь, как это – когда волшебство настолько сильное, что его вкус просто невозможно забыть. Я помню вкус сил Дарнаэла Первого. Это будто бы горный источник – такая чистая, бесконечная магия – немного болезненная. Она – то, из чего соткан наш мир. Шэйран унаследовал её, будто все сильные Тьерроны – синие глаза, будто каждый дарниец – смольные волосы! Да, эта магия похожа на ту, что была у Дарнаэла, но это не одно и то же. Он не воровал её. Он просто получил её при рождении. Неужели ты не понимаешь?
– Но чтобы получить, надо забрать у кого-то! – покачал головой Тэравальд. – Может быть, именно это и случилось с ним и Дарнаэлом Первым…
– Нет же, нет! – лицо её исказилось маской раздражения – эльфийка будто бы не понимала, как можно оставаться до такой степени глупым. – Всё, что ты говоришь, абсолютная ерунда! Когда дочь наследует у матери шелковистые светлые волосы, они не пропадают у одной из них! Они есть у обеих. Так и тут. Магия Шэйрана и магия Дарнаэла – я чувствую, я знаю! – могут сосуществовать одновременно. Но магию Дарнаэла кто-то забрал – и этот зов преследует меня.
– Вдруг это тоже какой-то наследник дара? – предположил Са.
Ему хотелось бы отвернуться от Нэмиары. Не следовало так пожирать её взглядом, всматриваться в каждую чёрточку лица, пытаться будто бы вытащить из неё ещё что-то, какие-то странные, непонятные сейчас для него мгновения. Она была настолько идеальной – в его глазах, – что и трава меркла, и небеса казались тусклыми.
– Грета хочет идти на зов, – её взгляд казался мутным, потерянным. – А я знаю, что это не наш бог, что это не наследие. Магия имеет свой привкус – и тут он такой же, но будто бы ещё и запятнанный. Словно кто-то испортил его! Это воровство, следы кражи. Такой вкус был у магии границы, когда она начала застаиваться. Ты никогда не поймёшь, ведь ты полуэльф…
Тэравальду так хотелось коснуться её руки, осторожно утереть единственную слезу, диамантом засверкавшую на щеке! Но от эльфов ему достался только дикий романтизм в воспевании женщины и умение влюбляться – на всю жизнь и множество раз.
– Не смотри на меня так, – разумеется, она заметила этот взгляд – только осталась всё такой же равнодушной, как и прежде. – Я надеюсь, что ты не сделаешь опять такую же глупость, как ранее с принцем. Тогда у тебя ещё было оправдание – никто ведь не знал, что Мастер может так сильно ошибаться. Но теперь у нас нет права на подобные просчёты, ведь ты понимаешь?
Он устало кивнул, будто бы устал что-либо отрицать, и всё ещё пристально смотрел на девушку, словно ждал от неё каких-нибудь ещё слов.
Но Нэмиара вновь замерла, будто бы та берёза, которой она провела столько времени. Взгляд её, теперь потерянный, отдалённый какой-то, и вовсе помутился – и Тэравальд был готов поклясться, что она его не слышит.
Он протянул руку и перехватил её за запястье, но эльфийка только дёрнулась.
…Столько лет Мастер ставил ему Нэмиару в пример, столько лет говорил, что она – истинный пример для подражания, что как только она и вправду оказалась такой, как думал Тэравальд, он не смог сдержать своё пылкое человеческое сердце, зараженное эльфийским идеализмом.
– Это не потому, что ты полукровка, – она вывернулась из его рук и вновь воззрилась на море, разбивавшееся о скалы. – Это потому, что ты трус.
***
Солнце всегда очень рано вставало над островом. Будто бы зная, как сильно его ждут эльфы, оно выбиралось из своего укрытия из туч и гор, поднималось высоко-высоко и замирало на несколько часов, ослепляя любого человека – но не эльфа.
Дарнаэл вдохнул родной – давно уже забытый, впрочем, – воздух и усмехнулся. Наверное, все эльфы, как бы мало их не осталось, любили свой родной дом, рвались к его берегам и стремились вновь ощутить касание морского бриза к своей коже. Но он – даже не Эрри и не Тэл, он один, – ненавидел это место, пожалуй, больше всего на свете.
Ему нравилось искреннее солнце Дарны, яркое и весёлое, освещающее тёплое, ласковое, иногда штормившее, но никогда не обманывавшее море. Ему нравилась мостовая Лэвье, он любил густые леса вокруг элвьентской столицы.
И люди ему тоже были по душе. Они казались открытее, проще; за короткие сорок, семьдесят, сто лет многого не успеешь, но они спешили, постоянно спешили. И только некоторые – те, в ком ещё слишком много осталось от того прошлого, от душ, вырвавшихся на свободу, – умудрялись находить свой покой. Дарнаэл любил слушать бойкую, мчащуюся вперёд дарнийскую музыку, часто останавливался, только-только заслышав грубое, хриплое пение военных – искреннее, с каплями тоски по дому и жажды победы.
Эта эльфийская идеальность его раздражала. Ни одно солнце не кажется красивым, когда тучи не пытаются его скрыть; ни один дождь не приносит облегчения, если он каждый раз одинаковый, такой прямой и тёплый – только чтобы земля могла напитаться влагой. В эльфийском государстве не было и капли честности – тут всё вылизанное, правильное, прекрасное. Если шторм – то без единой капельки солнца на небесах, если радуга – так уж без туч и без дождя, даже если это физически невозможно. Во всём этом не было ни капли искренности – даже привычное любование природой вызывало безмерное раздражение. И все эти острые уши, тонкие черты лиц – они казались Дарнаэлу до горького одинаковыми. Эльфам не хватало уродства – ни того, что будет вызывать отторжение, ни того, что заставит замечать красоту. Впрочем, что ж, он ошибался в этом – у них было много отвратительного и непривлекательного, просто древняя раса умудрилась отобрать это у своей внешности и полным букетом посеять в душах. Браво – лучшего шага от эльфов ждать и не следовало! Пусть лучше на клумбах растут сорняки, а под прекрасным храмом льются потоки холодного, осеннего дождя, чем на идеальных лужайках прогуливаются скрытые предатели – вот только почему-то во многом они, такие чудесные и высокоморальные, были со своим божеством несогласны.
И, признаться, он был рад, что эльфы существовали и до него. Рад, что во всех потоках своих воскрешений он рождался человеком, а не возвращался к своему истинному подобию. Потому что сейчас для Дарнаэла не было ничего противнее, чем вернуться в эльфийскую шкуру.
Он подошёл к краю ущелья – когда-то тут тоже плескалось море, но чары сделали своё дело – и вознесли ещё одну тонкую полосу земли. Сюда прыгали самоубийцы – не эльфийские, разумеется, обыкновенные, если их пускали на Ньевидд, сюда сбрасывали кости умерших недостойных эльфов; достойных, напротив, торжественно обращали пеплом над морем.
Что-то подсказывало Дарнаэлу, что недостойных эта лживая земля вот уж сколько лет не видела.
– Ущелье – замечательное место, чтобы прыгнуть, – послышался за спиной холодный раздражённый голос. – Вот уж не думал, что на рассвете встречу тут своего замечательного предка.
Дарнаэл обернулся, только сейчас заметив, что подошёл уже к самому-самому краю. Ему-то ничего бы не случилось, наверное, бессмертный так просто не погибнет, но одно только присутствие Шэйрана на скале, откуда так часто прыгают всевозможные самоубийцы, совершенно его не радовало.
– Я тут встретил свою любовь и тут умер, – проронил Дар. – В конце концов, имею право пройтись по местам былой славы. Меня куда больше смущает твоё присутствие тут.
– Ну, – хмыкнул Шэйран, – тут родилась моя магия. Судя по тому, как весь этот мир мечтает о скорой моей смерти, возможно, она отчаянно желает тут и умереть.
Он бросил холодный, злой взгляд на ущелье.
– Можно подойти и прыгнуть, – продолжил он. – И надеяться, что я умру быстрее, чем мои кости начнут собираться в кучу. Но, в конце концов, меня не затопили эти твои божественные кровавые рубины. Право слово, для опыта было бы куда полезнее хоть раз и вправду умереть. Да хоть от того меча.
Дарнаэл хмыкнул.
– Ущелье не позволит тебе исцелиться, – протянул он. – Это ведь придумали для убийства и одарённых эльфов тоже. Я просто перерожусь вскоре, но не хочется тратить уникальный шанс научить наследника своего замечательного дара.
– Я не хочу учиться.
– Что за глупость? – фыркнул Дарнаэл. – В тебе плещется такая магия! Ты просто обязан всему этому миру развивать её и становиться сильнее. И что ты сейчас мне заявляешь? Что не желаешь учиться?
– Моя мать ясно продемонстрировала мне, что толку от меня как от волшебника никогда не будет. А ещё, если судить по всему, что я видел, по тому, во что чары обратили Тэллавара, я как-то и не хочу.
– Тебе дарована небесами власть, – Дарнаэл сложил руки на груди. Дарована она была отнюдь не небесами, и он отлично об этом знал, но никогда и не думал, принимая решение насчёт наследования дара, что его драгоценнейший приемник будет так плохо относиться к своим же возможностям. – Воспользуйся ею. В конце концов, ты знаешь, что творится в твоей стране?
Рэй запрокинул голову, всматриваясь в небеса, словно спрашивая, зачем они вообще подарили ему эту силу. Он о ней не просил; в конце концов, с его родителями было бы куда спокойнее прожить безо всякого волшебства – просто не лезть на рожон и не желать устроиться на троне.
Дарнаэл Второй достаточно силён, чтобы править ещё лет сорок, а потом… а потом как уж сложится, Шэйран так далеко предпочитал не загадывать.
– Мне всё это не нужно. Единственное, чему ты можешь меня научить – как избавиться от дара и выжить. Вот и всё.
– Что за глупость! – возмутился Первый. – Что переменилось за одну короткую дорогу от моей гробницы до Ньевы, что ты уже ничего не хочешь?!
– О, – Рэй устроился на траве, свесил ноги в ущелье, будто бы собирался вот-вот оттолкнуться от поверхности и туда же свалится. – Ну, я, например, чуть не умер из-за того, что кто-то очень хотел получить мой дар. Ты ж бог! Лиши меня этих чар, лиши их Тэллавара, и пусть всё будет тихо и мирно!
– Я не могу.
Это прозвучало так серьёзно, что Шэйран аж повернулся к своему прадеду – или в каком колене бог приходился ему родственником?
– Не можешь? Ты ж создал этот мир! – фыркнул он. – Ты можешь всё!
– То во мне, – Дарнаэл скрестил руки на груди, – что создало этот мир, осталось там, наверху. В океане, в конце концов. Когда я возрождаюсь, я могу быть и всемогущим, но сейчас я просто лишённый чар, но не опыта эльф. И так повезло. Я редко обретаю свою истинную физическую форму, да ещё и со всей памятью, но, очевидно, пришло время. И пока ты – а больше этого сделать просто некому, – не вернёшь то, что украл Тэллавар, власти у меня не больше, чем в котах совести.
Шэйран только равнодушно передёрнул плечами и отвернулся вновь.
– А если я прыгну, – поинтересовался он абсолютно равнодушно, – то мои чары тебе перейдут? Так всё и исправишь.
Дарнаэл закрыл глаза. Ему тогда не следовало тянуть и ждать, пока уйдёт Тэллавар – переступая порог знакомого мира, он первые минут пять был и вправду очень силён. Он мог бы остановить чёртова мага, наверное, сам, а самое главное, не продемонстрировал бы Шэйрану того, что находится за гранью. Не дал бы опустить руки и вот так спокойно говорить о собственной смерти.
Разумеется, на фоне неестественно синего неба, сидя на такой же изумрудной траве, он думал, будто оживёт вновь. Будто бы смерть – это просто игрушка, с которой можно загадывать шарады и откровенно веселиться. Спокойно жить себе дальше так, как будет удобно, не тратя собственное время ни на что – особенно на определённую борьбу. Но не придётся в жизни всегда уходить, когда что-то не нравится. Он должен бороться. Хоть как-то. Должен проявить волю. А этого – ну ни капельки, будто бы на деле парень просто остался тут физически, а морально давно уже покинул родной мир. Бывает же!
Дарнаэл потянулся за шпагой, наскоро прицепленной к поясу сегодня на рассвете – без оружия, пусть человеческого и совершенно недосконального, бороться было бы куда труднее. В конце концов, он не должен забывать о том, что не все верят в него – не все спокойно отнесутся к тому, что запредельно далёкое божество оказалось тут, так близко, блуждает по Ньевидду и всеми командует. Да и не создавал он эльфов, сам выходец отсюда, так что, они равные – а равные друг другу не подчиняются.
Он мог хоть сто раз без магии воскреснуть, но от того бессильным и неспособным бороться не становился ни на мгновение.
Шпага выскользнула из ножен предельно легко, и Дарнаэл ещё раз скептически осмотрел Шэйрана, убеждаясь в том, что у того и вправду из оружия только собственная магия. Этого больше чем достаточно, конечно, но ведь юноша должен по-настоящему выбирать между жизнью и смертью. Показать, что его слова о самоубийстве – пустой – или нет, – звон.
– Ну что ж, – Дарнаэл взвесил оружие в руке, а после направил его на Рэя. – Если ты так уж и жаждешь смерти, то пожалуйста.
Рэй обернулся как-то лениво и неохотно и уставился на острие шпаги, будто бы не ожидал увидеть что-то подобное в собственной жизни.
Страха во взгляде Дарнаэл не заметил – принц поднялся как-то медленно и недовольно, вероятно, подобные методы на нём уже активно использовал отец.
Но, в отличие от своего тёзки, Первый отлично знал, каковы границы волшебства у Шэйрана.
– Ты серьёзно желаешь меня убить? – хмыкнул Рэй. – Ты ж сам сказал, что чары, скорее всего, к тебе не вернутся. Мог и не воскрешать тогда.
– Ну, они бы пропали, – пожал плечами Дар. – А что ж такую прекрасную силу на ветер выбрасывать.
Он сделал первый выпад без предупреждения, прерывая этим резким, рваным движением разговор, и Шэйран едва-едва успел отскочить в сторону. Шпага описала странную фигуру в воздухе – будто бы невидимая, непонятная петля, – а после рванулась к груди словно сама собой.
Рэй инстинктивно вскинул руки – чары вспыхнули на кончиках пальцев, укладываясь в ровную волшебную стену, но Дарнаэл лишь хмыкнул и покачал головой, перерезая слабую защиту совершенно лишённым магии оружием.
Чары могут быть сколько угодно сильны, но если не пользоваться ими так, как следует, то и толку будет поразительно мало.
Дарнаэл больше не тратил время на пустые разговоры. Лезвие мелькнуло серебристой тенью – идеально круглое яркое солнце светило с небес, очевидно, достаточно сильно, чтобы обычный человек видел плохо, а глаза слезились, – и вновь устремилось к горлу.
Чары на сей раз отреагировали куда быстрее, чем прежде. Шэйрану не пришлось уже размахивать руками и кричать эти презренные заклинания, чтобы магия, защищая его жизнь, встретила шпагу будто бы сплошной щит.
Срикошетило – соскользнув, острие резануло по плечу, располосовав рубашку и оставив тонкую царапину на правом предплечье.
Шэйран отступил – отскочил даже скорее в сторону, и на пальцах наконец-то вспыхнул короткий огонёк неосознанного пламени, призванного выполнять вполне логичные цели – защищать своего владельца.
Следующий удар оказался для него неожиданным – интуитивная защита уже не сработала, и Дарнаэл не потрудился остановить шпагу – рана на груди была неглубокой, но кровоточила довольно сильно.
Шэйран лишь опустил на мгновение взгляд, будто бы проверяя, действительно ли он ещё жив – а после Дар ощутил, как сильно чем-то неведомым обожгло пальцы.
Шпага лужицей стекла к его ногам.
Рэй тяжело дышал – последнее заклинание он, разумеется, не знал, и магия вновь сработала хаотично, забирая сил больше, чем следовало.
Дарнаэлу хотелось сказать, что, будь Шэйран всего лишь обыкновенным волшебником низшего уровня, то он сейчас бы просто рухнул без сил – не все высшие решались влиять непосредственно на материю, а оплавить металл изнутри куда труднее, чем сделать это с помощью внешнего огня, – но не успел. За спиной раздалось вполне знакомое короткое покашливание – эльфийка, только у них это удаётся до такой степени элегантно.
– Почему я не удивлена? – протянула незнакомка. – Ведь вы, мужчины, только лишь бы броситься в бой. Неужели непонятно, что силу надо развивать постепенно, а не этими резкими безумными рывками? Но кому я рассказываю, впрочем, только испортили хорошую шпагу…
Её мягкий, звенящий смех уже почти не оставил никаких сомнений, но Дар всё никак не мог вынудить себя обернуться.
– Сэя? – Шэйран непроизвольно зажал рану ладонью. – Что ты тут делаешь? И почему…
– Почему у неё острые уши? – Дарнаэл даже не посмотрел на женщину. – Потому что это не Сэя. И, Рэй, не позорься, заживляй свою рану, не хватало ещё только слечь от потери крови.
========== Глава пятьдесят седьмая ==========
Моника ещё никогда не видела, чтобы вокруг настолько сильно бушевали чары. Разумеется, она и впервые в своей жизни оказалась действительно в горячей точке – но тут волшебство не просто пылало или сияло. Нет, оно будто бы окончательно вырвалось из-под контроля и отчаянно жаждало сжечь всё живое, до чего только могло дотянуться своими грязными, противными лапами.
Никогда не думала Лэгаррэ, что волшебство могло вызывать у неё отвращение. Ведь магия была чем-то до такой степени прекрасным, идеальным, правильным – она любила свою силу, она обожала пользоваться ею и мечтала когда-то дойти до уровня Высшей! Но сейчас чары оказались не просто свободными и необузданными, нет, они ещё и практически окончательно потеряли свой собственный смысл. Магия должна приносить какую-то пользую – а не метаться со стороны в сторону.
…Веяло холодом. Казалось, стоило только переступить какую-то тоненькую черту, как они оказывались в пелене зимы. Ещё мгновение назад тёплый летний воздух касался плеч, осторожно обнимал молодых ведьм, будто бы их оберегая, а что теперь? Это была лишь дикая, необузданная стихия, которую никто в здравом уме и не попытается остановить.
Она бросила взгляд на Мизель, и блондинка лишь отрицательно покачала головой. Кредэуа могла быть сколько угодно странной и нарушать все правила их государства, но в этом плане ей Моника действительно доверяла.
– Может быть, – предположила Реза, – если мы попытаемся тут всё отогреть, то добьёмся хоть какого-то успеха?
– Нет, – отозвалась Моника. – Это невозможно.
– Но почему?
Мизель только коротко хохотнула. Ятли была не самой старательной ученицей Вархвской академии, соответственно, и знать многое она не могла. Проспав лекцию по магическим ограничителям и чёрным дырам, она понятия не имела, что подобное явление скорее затянет их всех троих за черту, чем позволит себя ликвидировать.
– Потому что сил слишком много уйдёт, – сухо промолвила Лэгаррэ. – Надо искать, где-то тут есть врата, которые позволят нам пройти к Источнику.
– Может, по ту сторону черты?
Это казалось логичным. Моника была почти что уверена, что эпицентр совсем-совсем близко – и притронулась к на вид такой цельной границе.
Ладонь проходила совершенно свободно, будто бы граница – лишь зрительная иллюзия, и Мон неуверенно улыбнулась, шагнув вперёд. Казалось, перед нею черта становилась прозрачной, пропускала на свободу – по ту сторону гремела всё та же странная буря, но Моника знала, что способна пройти сквозь неё.
– Тут всё так же! – отозвалась она, не решившись до конца пересечь черту и вернувшись обратно. – Я не знаю, так ли с другой стороны, но…
Реза даже не дождалась продолжения рассказа своей сокурсницы. Она упрямо рванулась вперёд, будто бы тот же снежный вихрь, мгновение назад рассыпавший и собравший границу из мелких кусочков вновь, руки даже не протянула, заметив, как легко проходила сквозь стену Моника…
И ударилась лицом в преграду, чуть округлую – будто бы куполом без вершины окутывая Эрроканскую границу.
Она отшатнулась, потирая нос, и возмущённо уставилась на Лэгаррэ. Мон хотелось смеяться – столь обвиняющий взгляд она, разумеется, ни на минутку не заслужила, но Реза всегда была такой.
– Я не могу! – возмутилась она. – Это ты тут ходишь туда-сюда, а я не могу!
– Может быть, – язвительно отметила Мизель, смерив Резу издевательским взглядом, – всё дело в том, что у Мон выше уровень? У нас с нею почти одинаковый, но ты-то…
Кредэуа подошла и сама, куда более осторожно, зная, что её гипотеза может быть ошибочной, и попыталась коснуться черты. Пальцы почти сразу натолкнулись на что-то твёрдое, и Мизель одёрнула руку – она всё ещё чувствовала покалывание волшебства на собственных пальцах.
– Нет, – вздохнула она. – Не в том дело.
– Да кто ж пропустит что-то настолько надменное! – скривилась Ятли. – Ну, гений наш, какие ещё будут гипотезы?
– Прекратите, – Мон подняла руки вверх, будто бы сдаваясь на милость победителей. Реза умела устраивать скандалы на пустом месте, но они с нею обычно были дружны, так что осаждать девушку не приходилось. А вот Мизель никогда Ятли не нравилась; впрочем, разве можно было спокойно переносить её издевательства по поводу пышных форм сокурсницы? Да, в отличие от Кредэуа, она не была такой уж худенькой, да и на фоне всех остальных казалась весьма массивной, но Лэгаррэ была уверена, что кому-то нравятся и такие, как Реза, живые, вечно преисполненные энергии – одно слово, кровь с молоком!
– Тут, наверное, всё зависит от того, кто где родился, – вздохнула Мизель. – Моника ведь у нас дарнийка, конечно, её пропустит на родину. Это мы, чистокровные эрроканки, не можем пересечь черту…
Манерность в её голосе практически пропала, но Мон едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Кредэуа умела поминать её происхождение таким тоном, будто бы девушка нарушала все правила на свете. Ну, что поделать – Моника стыдилась того, что была родом с Дарны, стыдилась, ибо оказалась верной Эрроке всем своим сердцем, а её сокурсница любила бить по больным местам.
Впрочем, всё уже давно прошло – Моника перестала показывать, что ей эти упоминания неприятны, а сейчас, в силу того, что она могла пересечь границу, даже порадовалась этой особенности.
– Я могу пойти туда и посмотреть, – протянула она, – но не уверена, что сумею вернуться обратно. Я ведь не истинная эрроканка, как ты, Мизель.
– Сюда б полукровку, – хмыкнула девушка. – Хоть того же Рэя. Но с того света он к нам, впрочем, не придёт…
Мон содрогнулась. На сей раз фраза прозвучала и вправду грустно, без единого желания задеть чьи-то чувства, но Кредэуа могла даже так ранить – непроизвольно, автоматически. Лэгаррэ так старалась забыть о проклятом Шэйране, что почти заставила себя улыбаться в ответ на ссоры Резы и Мизель – но как же недолго её хватило! Конечно, она должна была стыдиться своей реакции – думать о ничтожном мужчине, – но в мире всё было далеко не так однозначно, как королевская религия.
Моника упрямо мотнула головой и двинулась вдоль огромной сияющей стены. Казалось, страшный купол никогда не закончится – граница причудливо изгибалась и старательно вела её всё дальше и дальше.
– Если смотреть по карте, тут и то рельеф ровнее, – мрачно пробормотала за её спиной Мизель, будто бы не замечая того, как Лэгаррэ моментально переменилась, помрачнела и затихла. Или, может быть, она просто не хотела придавать этому большого значения, отлично зная, что бередить старые раны – тем более раны, что возникли из-за привязанности к мужчинам, – в Эрроке не принято, а то и вовсе запрещено.
– Я не могу! – Моника оторвала пальцы от прозрачной стены. – Я ничего не чувствую! Для меня тут магически попросту ничего нет, хоть стой, хоть бегай!
Она повернулась к Резе и Мизель и только устало развела руками. Почему-то представилось, как подол белого платья задевал бы эту стену и буквально проваливался в неё, но ни Моника, ни её спутницы не были настолько глупы, чтобы подписаться в принадлежности к ведьмам широким росчерком пера. Конечно, магия ценилась в Эрроке, но в столь смутное время лучше не демонстрировать столь ярко собственное превосходство, как, может быть, им хотелось бы это сделать.
– Я тоже ничего не чувствую, – хмыкнула Реза. – Пожалуй, это невозможно – ощутить этот отвратительный источник. Может быть, он по ту сторону…
– А может, ты просто крайне нечувствительна к волшебству? – скривилась Мизель. Она осторожно, будто бы драгоценность, поправила прядь собственных белых волос, подошла к стене на расстояние вытянутой руки и двинулась вперёд, скользя кончиками пальцев по поверхности границы.
По правде, она хотела то же самое сказать и о Монике, но теперь, когда она осознала, что только Лэгаррэ и может пересечь проклятую границу, предпочла прикусить язык.
Может быть, у неё тоже ещё будет шанс скрыться за проклятой стеной и оказаться далеко-далеко от надвигающейся кары? Мизель чувствовала, что ничего хорошего ей в Эрроке не светит, равно как, впрочем, и в Элвьенте, когда туда вернётся король Дарнаэл, и предпочитала уходить заранее, пока ещё можно было удаляться, гордо вскинув голову, а не бежать со всех ног.
Но сейчас, на глазах у Резы, она всё равно ничего сделать не может, только подчиняется судьбе, будто бы ведьма-недоучка. Судьбе и Монике Лэгаррэ, признанной главной даже безо всякого голосования, потому что госпожа Лиара не была дурой и понимала, что тут каждая может выбрать только себя. Кроме распрекрасной Моники, разумеется!
Королеве ведьма, наверное, себя и напоминала. Мизель же больше по душе была гордая, уверенная в своих действиях Тэзра, вот только она погибла, да и виновата в этом самолично, а Кредэуа предпочитала не повторять грустную судьбу своей коварной начальницы.
Она попыталась сосредоточиться на рельефе стены под своими пальцами, ощущала, как покалывало волшебство – и вправду, Реза должна быть дико нечувствительной, если единственное, что убедило её в существовании границы, это собственный разбитый нос. Наивная, глупая девица!
– Ой! – Мизель содрогнулась от неожиданности. Под руками аура стала будто плотнее, и она от неожиданности широко распахнула глаза, забыв выключить истинное зрение.
Волшебство буквально обожгло её глаза. Кредэуа заморгала, отчаянно пытаясь избавиться от дикого жжения, зажмурилась и отступила, даже для надёжности прикрыла глаза рукавом.
– Оно, – выдохнула девушка. – Вот тут. Мон, ты чувствуешь? Точка пересечения. Сюда надо бить – не прогадаем. Мон?
Лэгаррэ тоже взглянула, очевидно, истинным зрением, но очень быстро отвернулась и недовольно выдохнула воздух.
– Да, чувствую, – подтвердила она. – Но оно для меня будто прозрачное, как и всё остальное. Такое, знаешь… Хочешь – проходи.
На Резу они даже не посмотрели. И так было понятно, что чары шли отсюда, но Мизель чувствовала себя до ужаса чужеродной даже просто рядом со стеной.
Она достаточно много провела времени с Тэзрой, потому и вкус её волшебства распознавала очень легко. Но то, как оно пылало под руками, девушке совершенно не нравилось. Поправить это могла только сама ведьма, максимум – ближайшие родственники.
– Как думаешь, Её Величеству под силу это исправить? – поинтересовалась Мизель у Моники. – Например, объединив с кем-то чары?
– Если только внезапно она получила всё могущество дара Богини, – вздохнула Лэгаррэ. Ей пришлось прикусить язык, дабы случайно не упомянуть Дарнаэла Первого. В него в Эрроке не верили, а то её короткое времяпровождение в Элвьенте оставило слишком заметный след. Особенно если говорить о Мизель – она ведь заметит и обязательно донесёт. – Нет, это под силу только Тэзре либо кому-то очень близкому к ней по энергетике.
– Так может, Антонио?
Обе лучшие выпускницы Академии – что первая в рейтинге, что вторая, – одновременно презрительно фыркнули и посмотрели на Резу.
– Антонио? – скривилась Кредэуа, справедливо решив, что право язвить всегда принадлежало именно ей. – Ты совсем одурела? Ведь он не способен и маленький огонёк на пальцах зажечь, даже форточку открыть дистанционно, какой эпицентр!
– Родственные чары, – хмыкнула Моника, – могут дать результат. Если через него подключится Её Величество или кто-то другой достаточно могущественный, конечно. Не иначе. Антонио и вправду слаб.
– Как и все мужчины, – кивнула Мизель. – Но идея достойна внимания. Не твоя, разумеется, Реза, – она вновь покосилась на Мон, будто бы дожидаясь одобрения, но та, повернувшись уже спиной к однокурсницам, внимательно рассматривала дымчатую синюю стену. – Да и всё это не имеет совершенно никакого значения, я думаю. Мы его с собой не взяли, да и оставлять это место… Мало ли, вдруг кто полезет? Я не знаю, видима ли эта стена для нашего мужичья.
