Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 88 страниц)
У них есть что-то большее, чем маленькая семья и двое детей. У них есть целый мир, за который отныне они ответственны.
Мир, у которого нет права на реинкарнацию.
========== Глава пятьдесят четвёртая ==========
Центровой линией философии Его Величества Галатье Торрэссы была одна простая фраза: народ сам повинен в характере короля. Да, он не виновен в министрах и послах, в глупых или разумных полководцах, но короля предопределяет поведение его прекрасного или не очень простора для правления.
Из тридцати двух лет, проведённых на троне, не было и дня, чтобы Галатье не припоминал эту фразу. Он умел говорить её по-разному: с гордостью, надменно, кивая на своих людей и усмехаясь так самодовольно, что становилось дурно; жестко и холодно, показывая место своему неудачливому правителю-собеседнику из соседнего государства; резко, мрачно, отвечая своему глупому и гадкому народу, оправдывая каждый маленький или большой проступок; лестно, с мерзкой улыбкой, косясь на королей, побеждающих раз за разом армии соперников.
Но это ни на мгновение не меняло её сути. Галатье Торрэсса оправдывался перед собой и своим народом за каждый сделанный шаг, достаточно умело, чтобы его терпели все эти дни, но всё же не настолько, чтобы почувствовать себя на троне хотя бы более-менее уместным.
Он чувствовал, как возраст падал на плечи. С каждым днём он всё ближе и ближе наклонялся к земле, пряча голову от камней и гнилых овощей, которые бросал в него народ. И каждый раз он становился всё слабее и слабее.
Но Торресский архипелаг вот уже тридцать два года не вёл войну. Их армия превратилась в толпу контрастов. Разжиревшие вельможи погоняли кнутами своих уставших, измученных подчинённых, а голодные селяне отмахивались от добровольных народов. Их армия была собрана из осколков, слеплена кое-как, чудом превращённая в единое целое и вновь разбитая, раздробленная, будто бы и сама территория. Разве это страна?
Это просто набор островов, и каждый из них предпочитает жить своей жизнью. Слишком много территории, чтобы ею можно было управлять.
…Галатье одёрнул свою мантию. Зелёная, бархатистая и тёплая – в замке всегда было довольно прохладно, и король приказал создать специальное заклинание, которое грело бы его во время пребывания в тронном зале.
Уникальная технология, которая едва ли не привела Дарнаэла Второго к ужасной смерти.
Но Галатье не понимал, на что они рассчитывали. Король давно не видел правителя-соседа, разговаривал с ним в последний раз на мирных переговорах три года назад, но того опыта было достаточно, чтобы понять: мантия не поможет.
Точнее, она бы сработала, повесь её кто-то на плечи Его Величества короля Торресского архипелага. Но, и все это прекрасно знали, ни одна цепь не удержит Дарнаэла Второго на месте и двух минут, не то что положенных пяти, и ждать, пока его раздавит и поджарит какая-то тряпка, мужчина уж точно не станет.
Галатье потянулся к тёплой ткани. Он постоянно мёрз – и сейчас тоже дрожал от холода, чувствуя, что летние ветра могут стоить ему нескольких неудобных дней, а то и месяцев. Нет, глупости какие – летом Торресский климат ещё вполне щадит его старые кости, вот только осень уж точно принесёт за собой слишком много неприятностей.
– Ты опять в этом!
Мужчина неохотно поднял голову и коснулся лба, отбрасывая седые волосы. Передвигаться было трудно; за последние года он достаточно погрузнел, чтобы постоянное сидение на месте стало привычным делом, и теперь не мог так просто и быстро взлететь по ступенькам от осы-супруги.
Они женаты уже больше двадцати лет, но леди Марисса ни на один миллиметр не приблизилась к званию королевы духовно. Ей нужен был кто-то другой – в крови у его жены навеки поселилась любовь к той глупой, аляповатой роскоши, которую она тащила в их дом. А ещё – её постоянные дети, дети, дети! Стране нужен наследник, стране нужно продолжение рода, подари право наследования моему сыну, подари право наследования нашей дочери…
Галатье её ненавидел, наверное. Но он не мог это признать. Он не мог продемонстрировать ей своё презрение, для того надо быть более сильным.
– Я же тебе говорила! – она шипела, будто бы в очередной раз глотнула какой-то яд, что должен был сделать её моложе. – У нас в стране траур! Дарнаэл Второй убил нашу дочь!
– Твою.
Марисса быстро, поспешно оглянулась, будто бы проверяя, не смотрит ли кто, а потом ударила его по лицу – скорее для проформы, чем для того, чтобы привести в чувство и заставить уважать память о бедной погибшей девочке.
Она рванула на себя зелёную ткань мантии и швырнула её на пол, ступила каблуком, оттолкнула подальше.
– Ты должен принять наконец-то решение! – прошипела женщина. – Мы не можем больше тянуть. Надо отомстить! Показать ему его место!
Галатье не ответил. Он терпеливо ждал, пока Марисса вдоволь натопчется на его мантии, походит своими грязными ногами не только по ней, но и по его королевскому достоинству, повернётся спиной и двинется к выходу.
Обычно ему не хватало терпения высидеть с ровной спиной всю эту тираду, но сегодняшней волны равнодушия было достаточно. Вспыхнули светлые волосы – Марисса привычно резко умчалась от него и закрыла дверь, приставила стражу, сказала, вероятно, не выпускать короля из его же тронного зала, чтобы он подумал о своём поведении.
Она оставила его наедине с холодом и гордостью, но это давно уже было бесполезно. Галатье без единой секунды сомнения потянулся за зелёной мантией, стоило только дверям захлопнуться, и расслабленно устроился в кресле. Тёплая ткань грела плечи, полы были чисты, а несколько следов Мариссы на поверхности ничего не значили. Ему было абсолютно всё равно, что думают стражники.
Подданные сами виноваты в том, что ими правит такой король.
Он мысленно повторил про себя эту фразу несколько раз, а после вновь завернулся в тёплую мантию, добрался до перчаток, спрятанных в потайном кармане – теперь можно согреть и руки. Он не станет замерзать тут до смерти только потому, что Марисса понадеялась на его чувство собственного достоинства. Пусть дальше хватается за то, чего сто лет как нет.
…Воевать против Дарнаэла Второго, ишь чего удумала! Разве она забыла, что это за человек? О, отомстить за её – “их” – распрекрасную доченьку. Лучше б уж общим ребёнком она называла Бонье; послушный, нормальный мальчик, пусть и немного самонадеянный, он мог бы стать не таким уж и дурным королём. К тому же, Галатье знал его отца, мирного, разумного человека, павшего очередной жертвой Мариссы. Но нет, она выбрала Марту, потому что та родилась позже, и оставалось только предполагать, чья это была дочь.
Бороться с Дарнаэлом! О, это было ему не по силам. Вечно мёрзнущий старик – его шестьдесят пять лет дарили не опыт, а слабость.
И этот вечный взрыв энергии.
Он ведь помнил, как это было. Подписание мирного договора на три года, ах да! За неделю пребывания там Дарнаэл побывал в горах, в ущелье, на местных озёрах, объездил все острова, будто бы это его будущие владения, нашёл себе – последнее в условиях бесчестия Торрессы совсем не казалось сложным, – как минимум двух любовниц, и – а вот это уже было истинным подвигом, – умудрился отбиться от назойливого внимания Мариссы. Галатье до сих пор не знал, как королю Элвьенты удалось без особого скандала вытолкать полуголую правительницу из своей кровати, при этом не нарушив ни одного закона, но ему так хотелось уточнить у Тьеррона его способ! У Его Величества не получилось выставить жену даже за дверь совета, на котором она не должна находиться, а тут – привлекательная, исполненная дикого желания получить красивого мужчину с не менее красивой стеной, дама, и за дверью… Ещё и Марисса! Не стоило б смотреть сквозь пальцы на её измены, но Галатье аж три раза просил пересказать, как всё происходило, Дарнаэла, а потом даже записал эту премилую историю изгнания своей же супруги.
Если он не мог с нею бороться, то надо было получать хотя бы положительные эмоции от всего этого…
Галатье мотнул головой и устроился на троне поудобнее. Он подпёр щёку кулаком и зажмурился, совсем не по-королевски, но как уж вышло. В сознании творился самый настоящий бардак, и он никак не мог смириться с тем, что должен пересмотреть собственные идеалы и убеждения.
Марисса говорила, что он должен идти в бой. Его Марисса – его жена, в конце концов, и ему следовало бы стукнуть кулаком по столу и заставить её прекратить всё это, но король знал, что и слова поперёк не сумеет ей сказать.
Чем он думал, когда женился?
Ему тогда было сорок. Ещё не такой уж и старый, ещё не полный, довольно высокий, подтянутый, привлекательный мужчина. Галатье тогда не стеснялся смотреть на себя в зеркало; это сейчас на него оттуда поднимал взор туманно-болотистых взгляд кто-то толстый, обрюзгший и сгорбившийся. Он даже не знал, кто виноват в метаморфозах, жена или возраст.
Она не была дико красивой, но привлекательной – да. Молодая вдова одного из его полководцев, надо же, пережившего столько битв, но поперхнувшегося косточкой от вишни и погибшего от этого отвратительного предмета в расцвете сил – тридцать семь? Тридцать восемь?
Мариссе было двадцать четыре. Может, чуточку больше, потому что его супруга никогда не делилась информацией о собственном возрасте. Она была вдовой уже три месяца как, и тогда Галатье казалось, что он с ума сходит от пристальных, цепких, нескромных взглядов.
Он держался недолго. Да, её муж был его другом, одним из самых верных подданных, но тогда Марисса казалась важнее, чем память о прошлом. И, в конце концов, Галатье переступил через воспоминания с такой же лёгкостью, как и через стойкое осознание того, что она не столь уж идеальна, как ему кажется.
У неё уже был сын, похожий, как две капли воды, на своего отца. И пусть Марисса всю жизнь называла Марту их общей дочерью, он знал: когда он женился на ней, женщина уже была беременна Мартой. Девочкой, которая должна стать королевой.
Но не станет. Мёртвые редко восходят на престол.
Спустя год, когда он перегорел своей любовью, страстью и жаждой заполучить её, он открыл глаза. Марисса была развратной, испорченной женщиной, готовой отдать что угодно за очередной кусочек власти. Неплохая мать – единственное её достоинство, – и истинный тиран в семейной жизни.
Галатье за то время изменился. Поседел. Сгорбился. Успел немного полысеть. А сейчас обратился в жалкую тень самого себя, не в силах сопротивляться приказам той, что должна бы ему, королю, подчиняться. Но это не имело никакого значения, ведь он всё ещё пытался поймать отголоски любви к ней. Иначе подчиняться было труднее, а бороться он просто-таки не умел.
В дверь постучали.
Король не стал стягивать мантию со своих плеч – это не имело никакого значения, Марисса и так считает его давно уж падшим, сломленным и опустошённым, а подданные не станут судить своего короля. Но и открывать или говорить, что они могут войти, тоже не стал. Напротив, сжал губы, стараясь не выдать ни единым звуком своё присутствие, потому что знал, кто прятался за дверью.
Ему нравилось думать в этом зеленоватом, в тон флага, тронном зале. Нравилось дышать прохладным воздухом и вспоминать единственную женщину, которую он когда-либо любил в своей жизни.
Она потерялась. Осталась на просторах континента. Прекрасная, больше напоминающая вспышку, чем женщину, и самая мудрая, спокойная, одухотворённая.
Он тогда был таким глупцом! Мирный визит в соседнюю страну в годы, когда молодой король только-только занял престол. Тогда, пожалуй, нынешнего правителя Элвьенты и в помине не было, но – какая разница? Зато была она: живая, страстная, обыкновенная служанка с глазами истинной ведьмы.
Она осталась в Дарне. Он, пустозвон, двадцатилетний глупец-принц, спрятался в своём государстве, женился на отвратительной женщине, которая так и не пережила первые роды… Он – навеки одинок и навеки без наследников. Оставит свою страну чужим детям, и хорошо бы детям, в которых течёт хоть капелька благородства! Но нет.
Марта не была его дочерью. Разумеется, нет. Галатье знал, что она похожа не так на мать, как на одного из тогдашних стражников. Но всё равно баловал её, позволял расти принцессой, той, что займёт трон совсем-совсем скоро после его смерти. он знал, что будет вести себя так же, как и её мать, и закрывал глаза на все собственные преступления, которые совершал под действием глупого и жуткого равнодушия. Он ужасный человек, нет разве?
Но подданные сами виноваты в том, что у них такой король. Он не стремился на эту должность, но Торресса с её вольными нравами не заслуживает ни на что большее.
…Иногда в своих мечтах Галатье представлял, как в его жизни вновь появляется она. Но он сбежал, и… Нет, разумеется, у них не было детей. Конечно, она слишком горда, а он хорошо скрывал свою личность, и она никогда не смогла бы сообщить ему о том, что беременна, но – то не имело значения. Шансов нет, и его жизнь замкнулась на Марте и Бонье. На мальчишке, которому чуточку не хватает культуры и здравого смысла, и девочке, что запуталась в своей порочности уже в семнадцать лет.
В дверь постучали настойчивее, и Галатье представил себе, как поступил бы настоящий король. Пожалуй, поднялся бы и властно приказал бы им войти. А после заставил бы стражу швырнуть его супругу в темницу за всё, что она натворила. За каждую попытку унизить его. Он бы гордо вскинул голову и приказал немедленно собирать армию.
А после отправился бы в Элвьенту и уничтожил каждого, кто встанет на его пути.
Но Галатье не мог. Он уже видел тысячи тысяч – войско Дарнаэла Тьеррона. Видел уверенный взгляд синих глаза их короля. Прямую спину. Уверенность. Силу в каждом движении. И знал, чем это закончится. Никто в здравом уме не станет бороться против Элвьенты. Страна слишком огромна, слишком сильна, слишком могуча. И даже если они сто раз повторили, что объявляют им войну, никогда этого не сделают.
– Открыто, – наконец-то, вжимаясь в спинку трона, выдохнул он.
Видение так и не растаяло. Он всё ещё видел Дарнаэла, упрямого и способного вести свою страну в бой, напротив. Видел, как тот криво усмехается, вскидывает руку, отдавая один короткий приказ, и Галатье казалось, будто бы он слышит его слова.
“Разбить”.
Он зажмурился. Часто заморгал. От этого видение перед глазами поблекло, передёрнулось какой-то тонкой, почти бессмысленной дымкой, а потом и вовсе растворилось – и король уже было обрадовался тому, что освободился от преследующего его образа.
Он должен был ненавидеть Дарнаэла Тьеррона. Тот, в конце концов, приказал казнить его дочь – пусть и приёмную. Но на самом деле Галатье никак не мог избавиться от одной мысли: король Элвьенты сделал слишком большую услугу Торрессе и её правителю. И: он боролся. Все эти годы он провёл в сражении и ни на мгновение не позволил поставить себя на колени. Это стоило уважения хотя бы потому, что Галатье так не смог.
Перед ним вновь стояли его советники и министры, сами по себе – совершенно бесполезная масса, которой руководила Марисса. Конечно, он мог бы взять правление в свои руки, ну, или верил, что мог, но притворяться больным и разбитым горем человеком очень просто, особенно если ты таков и есть, а сражаться – почти невозможно, особенно если не уметь делать это по-настоящему. Галатье ни за что не решился бы ни на одно действие, если б не знал, что оно точно способно принести ему победу.
А он всё-таки не знал.
Они выстроились в ряд вокруг стола – Галатье привык игнорировать советы, но сегодня сбегать было некуда. Прыткие слуги успели было разложить на поверхности карту Эрроки и Элвьенты, и король понимал, о чём пойдёт речь. Понимал и никак не мог этому воспрепятствовать.
Он видел и Бонье, сжавшегося в углу – всё такого же серого, как и обычно, такого же трусливого мальчишку, самоуверенного только тогда, когда речь идёт о его на самом деле не такой уж и огромной красоте. Но – попробуй возрази!
Единственное, что умела Марисса – это восхвалять своих детей и плести интриги, но зато и первое, и второе у неё получалось просто-таки идеально.
Советники казались пристыженными. Они смотрели на свою королеву, будто бы маленькие испуганные дети, и только самоуверенный взгляд короля мог бы поставить их на место, унять, успокоить. Но Галатье не был способен выдавить из себя даже улыбку.
– Мы объявляем войну, – строго, равнодушно проронила Марисса. – И сейчас все присутствующие попытаются придумать более-менее пристойный план для того, чтобы победить…
Галатье поёжился. Его даже не спрашивали. Ему показалось, что тронный зал просто использовали, как самое большое помещение в замке.
Он посмотрел на своих советников, на министров, на жену, и осознал, что даже не знает, как принято говорить в таких случаях. Закричать? Потребовать, чтобы все они немедленно покинули помещение? Но Галатье не знал, как это правильно делается, и поэтому даже не рискнул проронить несколько слов.
Советники зашумели. Галатье стало не по себе – он осознавал, что ещё несколько минут, и он превратится в и вовсе бесполезное существо, которое можно запросто вытолкать за границы родного королевства. Война… война?
Карта Элвьенты казалась чем-то таким понятным и знакомым. Он смотрел на одну точку на ней – Дарна. Там он оставил своё сердце очень-очень давно, пообещал вернуться и забрать, а потом запутался в длинных переходах своего королевского правления и так и не пришёл. Не заглянул к ней на порог. Может быть, она вышла замуж за кого-то, может, осталась одинокой до скончания дней, но Галатье казалось, что когда-то он увидит её детей или, может быть, внуков, и узнает их – таких, как она, но с какой-то одной его чертой.
Его внуков.
Может быть. Но это нереально, всего несколько ночей – и пустота на сердце. Но эта женщина заставила бы его подняться и сказать, чтобы они убирались.
Советники даже не заметили, когда он поднялся. Только Марисса удивлённо распахнула глаза, а её сынок даже не оторвал взгляда от пола. Галатье выпрямился и посмотрел на неё так самоуверенно, что даже сам не понимал, как… Как он смог? Но хватит вдохновляться королём, на двадцать лет моложе, чем он. Галатье Торрэсса тоже способен на настоящие действия.
– Войны не будет, – голос его впервые за последние годы был лишён старческой дрожи. Галатье сжал пальцами зелёный бархат мантии и смотрел на пассивных советников.
Марисса тоже выпрямилась. Она сейчас больше всего напоминала змею – только почему-то выцветшую, потерявшую свою маскировку в качестве цветастой чешуи. Она даже перестала быть достаточно красивой – вероятно, плакала не одну ночь по своей дочери, но Галатье знал, что её грусть недостаточна, чтобы отказаться от амбиций. Ведь есть ещё сын, разве ж нет?
– Все вон, – проронила она.
Галатье ждал, что советники загудят так в ответ на его слова – одобрительно, послушно, встанут на колени, как стадо овец. Он даже расправил плечи и стал куда выше, чем в последние дни.
– Нет, останьтесь, – упрямо возразил Галатье. – Они должны всё слышать.
Советники сейчас должны были встать на колени перед ним или хотя бы послушно замереть там, где стояли. Да, он не ждал этого от Бонье – но тот выскользнул первым скорее из страха перед своей матушкой. Ему позволительно, он всего лишь ребёнок, пусть и в свои двадцать три или двадцать четыре.
Больно уколола мысль, что в двадцать семь Дарнаэл Второй сверг свою матушку с трона, силой вернул престол и рванул на затяжную Трёхлетнюю войну, вернувшую Элвьенту в границы, существовавшие при самом Первом.
Но не остался никто. Марисса даже не повернула голову, чтобы проследить за их уходом – все сделали это добровольно, без единой попытки возразить, вышли быстро, поспешно, переступили через порог и, очевидно, сказали что-то страже, потому что те поспешили закрыть дверь.
Внутри осталась только личная охрана Мариссы. За толпой министров их трудно было рассмотреть, но теперь Галатье понимал, что ничего сегодня с рук ему не сойдёт. Это была непозволительная вольность – он сыграл на том, чего нельзя было трогать.
– Войны не будет, – тем не менее, уверенно повторил король. – И ты вынуждена мне подчиниться. В конце концов, это моя – и только моя страна.
Марисса вздохнула. Она не обернулась на своих стражников, но было видно – рассчитывает на их присутствие тут. На то, что в любое мгновение её смогут защитить.
– Марта – твоя дочь, – выдохнула она. – Её убил этот ничтожный человек. Мы должны разрушить его страну. Воспользоваться его слабостью.
Она объясняла это, будто бы маленькому ребёнку. Галатье не понимал, почему – да и не осознавал до этого мгновения, что у Дарнаэла вообще могут быть какие-то слабости. В конце концов, король никогда не сдавался перед трудностями; он боролся и побеждал в любой из своих битв.
– Мы не будем нападать на Элвьенту. Это рискованно.
– Сейчас нет. Страна в глупом положении. Дарнаэл застрял у Лиары Первой, вероятно, в плену, – Марисса вновь терпеливо улыбнулась и подошла ближе. Впервые Галатье увидел в её глазах что-то настолько мягкое – наверное, она действительно пыталась заручиться его поддержкой.
– Значит, надо ему помочь!
Галатье выкрикнул это, не успев остановиться. Марисса замерла – с распахнутыми глазами, со взглядом, который из мягкого за несколько мгновений превратился в острый, ядовитый и злой.
А после она ударила его по лицу – во второй раз за сегодня, но на сей раз грубо, наотмашь, потому, что не смогла сдержаться, а не потому, что так было нужно в воспитательных целях. Галатье было отшатнулся в сторону трона и привычно схватился за ткань мантии, чтобы не дать ей упасть, когда Марисса попытается её отобрать, но запоздало осознал, что сейчас жалкая зелёная тряпка не станет единственным, что она у него отберёт.
– Этот человек убил её. Мою Марту, – повторила она надсадно, и в голосе почувствовалось что-то вроде искренней ненависти. – И ты пытаешься оправдать его. Более того, ты надеешься ему помочь. Ты – жалкий человек, Галатье. Стража!
Она повернулась к нему спиной и отошла быстрее, чем король успел что-либо спросить. Но это было лишним, всё случилось прежде, чем он успел сдвинуться с места.
Стражники – особо верные, очевидно, схватили его за руки и куда-то потащили.
– Король болен, – так и не обернувшись, проронила она. – Ему надо будет отрезветь и отойти от своего страшного временного помутнения.
Галатье закричал. Впервые за долгое время ему стало действительно настолько страшно, но ничего уже нельзя было изменить – вопль сорвался с уст сам по себе и потонул в тронном зале. Никто ему не поможет. Он знал это. Знал, что ни один подданный не пошевелит пальцем, дабы его спасти.
И теперь мужчина осознал – слишком ярко и слишком поздно, – что это король определяет своих подданных, а не подданные короля.
***
Марисса бросила на карту лишь короткий, беглый взгляд. Пустота – в мыслях или в действиях, – давно уже не давала ей покоя. Каким бы никчёмным ни был её муж, всё равно он умел думать головой, даже если делал это не так уж и часто. Армия Торрессы малочисленна, много кто откажется воевать и дезертирует при первой же попытке королевы повести их в бой.
Подданные определяют своего короля. Подданные виноваты в том, что над ними стоит кто-то до такой степени слабый и глупый.
Она подняла взгляд на министров. Король определяет тех, кто окружает его. Король выбирает эту стаю глупых существ, которые не дали ей ни единого толкового прогноза за прошедший час. Что за управленческий аппарат, который позволил увести венценосного под конвоем в тюрьму, даже не увести, а уволочь?
Марисса и решилась на всё это только потому, что знала: сопротивления не будет и быть не может, они слабы и бессмысленны.
– Покиньте меня. Королеве нужно подумать, – она выпрямилась и одёрнула полы чёрного, как смола, платья. Кожа казалась мертвенно бледной, а волосы и вовсе обесцвеченными, но траур был важнее её красоты; Марисса отказалась даже от всяческих попыток украсить себе и вернуть былые краски. Она позабыла о днях, когда её глаза сияли – пусть и не так, как флаги Торрессы. Она была хороша, соблазнительна и привлекательна, но даже тогда, когда все эти фразы были правдой, а не лестью, казалась недостаточно красивой для многих мужчин.
Бонье – отражение своего отца; она иногда ненавидела сына за то, что он был так сильно похож на него. На мужчину, толкнувшего её в эту бесконечную пропасть.
– Сын мой, останься.
Она опустилась на трон и скосила взгляд. На полу возле потайной двери остался кусок зелёной бархатистой мантии – Галатье так хватался за неё, что содрать жалкую тряпку так и не удалось, но этот маленький лоскут всё же свидетельствовал о том, что и королям приходится поддаваться.
Марисса откинулась на спинку удобного, довольно мягкого трона, сжала подлокотники, но обивка не позволяла острым углам дерева впиться в её ладони. Ей не хотелось сейчас смотреть на Бонье, потому что это было больно, будто б он не её плоть и кровь.
Она властным жестом излишне худого запястья указала ему на стул, оставленный одним из министров. Ведь они не могли планировать военные битвы стоя, верно, им обязательно надо усаживаться, чтобы стать ещё полнее.
Женщина закрыла глаза. Её сын тоже побледнел, и теперь был ещё больше его копией; вероятно, за это его ненавидел Дарнаэл Второй, и Марисса тут его мысли прежде вполне разделяла. Она могла мечтать уничтожить короля Элвьенты столько, сколько ей будет угодно, но одно в нём навеки было привлекательным: он бы живьём выдрал сердце из груди её покойного мужа, если б она не сделала это первой.
– Матушка?
Бонье обычно так не говорил. Но теперь, когда правила она, внезапно пропало фамильярное “мама” и прочие глупости, к которым она так успела привыкнуть за долгие годы. В конце концов, это её родной сын. И он заслужил на то, чтобы занять место своей покойной сестры, даже если Марту она любила куда больше.
Сейчас её мужа в живых не было. Остался только жалкий правитель, запертый в стенах собственной тюрьмы и полутень напротив, сын, которого она любила через силу – пыталась сделать вид, что он столь ценен для неё и натыкалась на отражение покойника в невидимом зеркале природы.
Но Марисса уже давным-давно отошла от мести. Она знала, что только власть сможет сделать её счастливой, и в этой затянувшейся игре в королеву не было ни единого миллиметра для ошибки. Не было и времени для того, чтобы вот так просто, легко, глупо сдаться и перестать сражаться за последнюю капельку злата и потока силы.
В Элвьенте этого хватало. А теперь, когда там не было и короля, когда они находились почти что в состоянии войны, Марисса знала, что обязана рискнуть.
– Ты же понимаешь, – вздохнула она, глядя на своего сына, – что твоя сестра погибла от рук этих жутких людей для того, чтобы мы боролись сейчас. Ведь понимаешь, сын мой, правда?
Он поднял на неё взгляд – перепуганный, серый-серый. В Бонье не хватало цвета, зато было достаточно девичьего, несвойственного нормальному мужчине бахвальства. Это он получил от Галатье, от его бесконечных самолюбований.
В Марте не было столько всего отвратительного. Она была её, Мариссы, дочерью, кровь невидимого, потерявшегося в пустоте отца давно потеряла своё значение. Но в Бонье она ещё била ключом и иногда прорывалась сквозь маску подлости, нацепленной матерью.
Бонье не был сильным.
Бонье не был достаточно мужчиной, чтобы суметь противостоять матери.
И он верил. Верил в то, что Марта может стать символом борьбы, сражения, повести за собой, за своей мёртвой тенью армию.
Она закрыла глаза. Представлять себе кровь врагов, видеть, как пули пронзают их насквозь – равно как и тело её маленькой девочки, – было приятнее всего. Она уже видела, как их кровь, такая же, как и у остальных, не голубая-дворянская, а красная, превращающаяся в отвратительные сгустки и стекающая по их одеждам, будь то тряпки или дорогие камзолы.
Месть двигала ею только в последнее время. Марисса знала, что её уверенности хватит не так уж и надолго; каждый раз она угасала и замыкалась на том, что у неё оставалось. Мести недостаточно для того, чтобы победить всех, кого она ненавидит.
Она едва сумела выдавить из себя достаточно боли, чтобы уничтожить мужа. Но теперь, когда Галатье был за тюремной решёткой, когда страна подчинилась ей с такой лёгкостью, без настоящей борьбы, Мариссе стало так скучно, что она была почти готова отказаться от своих целей.
Женщина пыталась представить мёртвую Марту. Но её дочь навеки осталась маленьким ребёнком в памяти своей матери, не больше и не меньше.
Она поднимала взгляд на Бонье, но даже грубых, кровавых воспоминаний о том, что было и что будет, оказалось недостаточно для того, чтобы воспылать достаточной ненавистью, выместить столько боли на чужую страну, сколько только позволит безграничная душа оскорблённой женщины. Это всё было мифом, что она способна мстить и уничтожать.
Где там!
Но Марисса позволила себе коснуться приятных воспоминаний. Она знала, сколько всего сумеет получить от Элвьенты.
Не так приятно получить отрубленную голову Дарнаэла Тьеррона и его родственников, не так приятно окунуться в его кровь, как искупаться в потоке золота и бриллиантов, которых в безграничной Элвьенте хватает с головой.
– Знаешь, – обратилась она к сыну, – королева Лиара была права, когда перевернула своё государство и его правила с ног на голову. Когда Элвьента станет нашей, я поступлю точно так же.
Бонье, в последнее время и так слишком угасший, настороженно посмотрел на мать. В его серых глазах не было ни капельки интереса, зато страх она чувствовала сильный, пусть и не безграничный. Казалось, глупо пугать своего собственного сына, вот только Марисса давно перестала считать его реальной силой.
– Разве у нас есть сила, которая позволит завоевать Элвьенту? – проронил он. – И… Как же я, мама?
Ей хотелось сорваться и сказать, что Марта ни за что не задала бы настолько глупый вопрос, но это было излишне. Марисса знала, что кричать на сына бессмысленно, так или иначе, он всё равно продолжит творить глупости и совершать нечто бессмысленное. Бесполезный, беспомощный, не такой, как его отец – и это единственное, что её радовало. Она не хотела видеть в своём сыне то чудовище, человека, который пытался контролировать всё и вся.
Но и его слабость тоже изматывала. Это было слишком – женщина устала биться о сплошную стену его бахвальства и самолюбования.
Слишком много от женщины.
Не той, которую ставят в пример всем в Эрроке.
– Знаешь, мой дорогой, если ты желаешь заслужить своё место под солнцем, – она подалась вперёд, – тебе придётся сделать так, чтобы у нас были силы. И чтобы эти силы оказались значительнее, чем то, что уже нашла я.
