Текст книги "Заклятые враги (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 88 страниц)

Она ощерилась, так и не ответив. Выгнулась, будто бы готовясь к трансформации, рванулась вперёд, стремясь укусить в шею это ничтожество – разве будет кто-то плакать за женщиной, что послужила развлечением на одну ночь, а после навеки покинула его мысли.

Мизель была ведьмой, конечно, но Грета знала – в своём истинном обличии она слишком быстра и ядовита, чтобы какая-то колдунья остановила её взмахом руки.

Но блондинка только вывернулась в её руках – а после тонкий кинжал пришпилил змеиное тело к земле. Крови не было – только какая-то странная жидкость.

Мизель облизнула губы, вынула нож и переступила через тающий небесной дымкой труп.

Ей никогда не нравились служительницы культа богини Эрри.

Она выскользнула из шатра и криво улыбнулась – все они помнят. Все пророчества на будущее и великие битвы прошлого. Тэллавар только отринул от своего знания, а значит, он больше не вечен. Молодое тело – это ещё не гарантия успеха.

Она смотрела, как безликая, бездумная армия рвалась вперёд, и подавляла смех, клокотавший в горле. Она не знала, победят они или проиграют – но предчувствовала, как вот-вот озеро чар превратится в пересохшее болото.

Грета могла его предупредить. Но ведь он не спрашивал, правда?

Разве она умела говорить без приказа?

***

Антонио устало, будто бы помертвело опустил голову. Ему, не магу и не воину, нечего было делать на великой войне.

Их всех оттуда прогнали. Он не мог колдовать, испитый до дна тем одним коротким заклинанием, на которое осмелился однажды, поднимая руку – или магию? – на родного отца. И сражаться тоже не мог, потому что Вархва сделала их жалкими существами, а не мужчинами.

Их никого на поле боя не выпускают – тех из-за страха, тех из-за чего-нибудь ещё…

И единственное задание – помочь доставить короля Галатье во дворец.

…Он тоже казался почти мёртвым. Правда, наверное, был к черте немного ближе, чем Антонио – но Карра хотелось сказать, что это вполне поправимо. Может быть, он просто переоценивает собственные силы, а вызываться помогать переносить короля, тащить на себе эту непосильную ношу было слишком глупо?

Магию с него, несомненно, следовало снять, но с этим смогла справиться только Моника. Не глупые сыновья правительниц Эрроки, хотя Шэйран, кажется, не до конца осознавал собственную беспомощность.

Он и появился как-то странно – прибыл в Кррэа, словно был готов к битве, был готов сражаться с Тэллаваром. И этот надменный синеглазый мужчина рядом с богоподобной воительницей; разумеется, Антонио видел их только издалека, но это не заставило его забыть о религии, о том, в чём его столько лет убеждали. Значит, Эрри существовала? Значит, мама говорила правду?

Никто их с ним не знакомил, и он всё так же чувствовал себя бесполезным и лишним – теперь, когда помог королю перебраться на широкое ложе, думал, как же странно – он вот-вот умрёт, а всё равно смотрит яснее, чем сам Карра в любое время дня и ночи.

Галатье бессильно протянул ладонь, пытаясь уцепиться сухими старыми пальцами в запястье Шэйрана, но не дотянулся, только мазнул по коже, заставляя парня остановиться.

– Вы победите, – прошептал он. – Армия Элвьенты могущественна…

Он закашлялся – кровью – и Рэй отступил на несколько шагов, словно опасался заразиться подчинением, смертельным проклятием.

Что сказала мать? Не сметь появляться на поле боя, ни ему, ни Эрле, не сметь выходить из дворца. Всё это началось потому, что однажды их отец посмел тронуть торресскую принцессу, будь она хоть сто раз предательница, значит, он сам должен платить за это.

– Позови Монику, – голос Рэя, даже такой хриплый, отдалённо схожий с голосом его отца, звучал, будто бы бесконечный приказ.

– Ты не имеешь права мне приказывать, – покачал головой Антонио.

Раньше – в Вархве – они были друзьями, сейчас, пожалуй, просто равными бессильными существами, которые не могли колдовать достаточно ярко, чтобы выйти на поле боя. Выйти, как вырвалась туда та хрупкая блондинка, Анри, как, сжимая в руках шпагу, направился Кэор, кажется, какой-то королевский родственник… Да и Моника, наверное, тоже воевала бы, если б не вынуждена была дожидаться Галатье.

– Я – наследный принц, – теперь Шэйран не был тем, что прежде, и не говорил так же привычно мягко, разумно и спокойно. В нём не осталось ни ребяческого бунта, ни глупой покорности прошлого. Антонио хотелось бы обладать таким тоном – но только в том случае, если бы он был подкреплён хоть каким-то даром. – И я имею право приказывать в этом государстве кому угодно. Приведи Монику. Немедленно.

Карра склонил голову. Повиноваться, во всём и всем – может быть, он и родовит, но уж не больше, чем Рэй. А бездарнее, чем он сам, человека отыскать в этом мире довольно трудно.

Он и воевать не хотел. Это Рэй, Эрла – они возмущались против приказов остаться в пределах дворца, ни за что не выходить наружу, не позволить врагу дотянуться до них своими грязными лапами и растерзать на мелкие кусочки.

Антонио видел, как холодно, зло смотрела Эрла – её светловолосый спутник, кем бы он ни был, выбирал оружие, чтобы выйти на поле боя.

И Рэй – имели ли их споры смысл?

***

Шэйран присел на кресло, устало глядя на Галатье. Сколько минут ему осталось до смерти, сколько ещё он сможет выдержать? Разумеется, его удерживали заклинания Мон – бедный мужчина едва-едва хватался за то, что ещё оставалось.

Галатье молил о смерти. Но магия, тянувшая силы из Лэгаррэ, сейчас не позволяла ему погибнуть – и не позволит, пока Мон не ослабнет.

– Вы победите, – прохрипел, как-то блаженно улыбаясь, король Торрессы. – Вы обязательно победите. Армия Дарнаэла непокорима…

Рэю хотелось согласиться. Хотелось сказать, что да – если б только их не оттесняли к городу.

Кррэа – не тот город, что способен долго выстоять на войне. Сколько магов пыталось осыпать своими чарами армию Тэллавара, и ни у одного не получилось отвоевать больше одного солдата. Они вырывали их крохами, раненных и уставших – воинов приходилось рубить на куски, чтобы их подчинённые сознания наконец-то умирали, затихали импульсы, приказывающие телу двигаться.

Тэллавар не мог руководить мёртвыми. Но пока они ещё дышали, пока могли держать в руках оружие – они шагали вперёд, пушечное мясо, с которым ничего не могла сделать могучая, но разбитая на части армия Элвьенты.

Будь здесь она вся, собранная, на той территории, что выбрал бы Дарнаэл Второй, наверное, победа всё же осталась за ними. Но плечом к плечу с эрроканцами, с народом, который они столько лет приучались презирать – нет.

Да и местность была неудобной – волнами накатывала Торресса, сминая армию во что-то странное и отвратительное, отчаянно пытаясь сбить её с толку, разрушить, под корень зарубить все попытки сопротивления.

Рэй прекрасно понимал, что тут помощников нет. Только верить в удачу – почему он не выходил в бой? Почему не сражался?

Не хотел умирать? Слушал собственную мать, как и бедная Эрла, опять попавшая под её бесконечно могущественное влияние?

Нет. Он просто не верил в то, что способен хоть на что-то толковое. Просто не умеющий держать в руках оружие мальчишка, у которого лишь однажды удалось воспользоваться своим даром.

Или дважды.

А может, он оправдывал себя тем, что пока что нужен здесь?

Распахнулась дверь – Моника не стучалась, её ведь ждали здесь. Без единого колебания склонилась над умирающим королём и сжала его руки, пытаясь выпить все остатки собственных заклинаний, дабы избавить наконец-то его от кошмарных страданий.

Он мягко улыбнулся, так нежно, что казалось, увидел тень.

– Моя милая… Как ты на неё похожа…

***

Он видел дарнийские карие глаза. Те же черты лица – как нежно она ему улыбалась! Как прекрасна была в этом своём отчаянном желании сделать лучше, исправить мелкие ошибки, подтолкнуть его к истинному пути, к смелости и мощи…

Он, разумеется, недостоин её – считал, что может воспользоваться и убежать. А теперь эта девчонка, вылитая она – но разве она из Дарны родом? Разве имеет отношение к той сияющей, пылающей красотой, такой же, как и у таинственной ведьмачки, девушке?

Разве они – одно целое?

Он блаженно улыбнулся, когда глаза его закрывались.

– Как ты на неё похожа…

Она могла бы быть его внучкой. Если б тогда она родила… Если б только тогда у них было дитя – тогда перед ним могла сидеть его кровинушка, прекрасная юная ведьма родом из Дарны. Но разве бывают в мире чудеса?

Галатье радовался собственной жертве. Тому, что его отпускали на тот свет, наконец-то перестав так крепко сжимать руки и отчаянно тянуть на себя, пытаясь вернуть из кровавой бездны.

– Да прибудут с вами боги, – прошептал он, закрывая глаза, и кровавая, адская тьма наконец-то пропала.

Он шёл туда, где будет счастлив.

Туда, где его нет.

***

Тэравальд пришёл к нему слишком поздно. Да и что мог сделать Первый, кроме как теперь касаться ствола дерева ладонью?

– Я пойду воевать, – полуэльф отвёл взгляд. – Если б я был не так труслив, если б не так сильно её разочаровал, она бы доверила мне то, что она чувствует.

Первый нахмурился. Прекрасная берёза с серебристыми листьями – всё, что осталось от змеи, что хотя бы пыталась хранить ему верность. От одной мысли об этом, о том, что она фактически пожертвовала собой, становилось дурно. Но кто знает, что было бы, если б только Нэмиара не попыталась привести к ним Бонье?

– Сейчас, – Дарнаэл заставил себя подавить тонкую, торжествующую улыбку, – ты пойдёшь не на поле боя.

– Почему?

– Время быть смелым. Убедительным, – он покачал головой. – Найди принца. Скажи ему, что всё пропало. Скажи ему, что армия погибнет. Раскрой ему глаза – они не способны сражаться. Дарнаэл Второй не протянет и пары часов – магия и навала чужого войска слишком сильна.

Тэравальд содрогнулся. Ему казалось, что божество предложит выход – а он даже не отправился воевать. Он не позволил Эрри ступить и шагу на поле боя – она стояла чуть дальше, так и не касаясь этой берёзы, словно не хотела нарушить покой Нэмиары.

– Ступай, – Дарнаэл выпрямился. – Только скорее. Скажи ему об этом.

Тэравальд кивнул – он не мог противиться. Это было безумием – отказать тем, ради кого он предал всё, что осталось там, позади.

Стоило ему только скрыться во дворце, Эрри выступила из тени здания и подняла голову, глядя на небо, покрытое тучами. Солнце ещё вчера так мягко освещало горизонт, а теперь клубы серости, боли и жути собирались над их головами, и только сияние молний разрезало воздух.

Как символично.

Источник вступает в игру.

– Мы должны быть там, – покачала головой она. – Взяться за мечи, воспользоваться чарами – даже тем, до чего пока что не можем дотянуться. И сделать всё, чтобы армия Эрроки и Элвьенты победила.

– Это не наша война, – возразил Дарнаэл, – а их.

– Всего лишь дети…

Он зажмурился. Вот-вот пойдёт дождь – и ему хотелось, чтобы холодные капли упали на лицо, остудили мысли и позволили ему стать на мгновение свободнее.

– Ты не понимаешь, Эрри. Не мысли, как мать. Если ему дано такой дар, если в нём пылает такая магия, – он повернулся к богине, – разве у нас есть право им мешать?

– Мне казалось, ты любишь своих детей, – она на мгновение замолчала. – Внуков, правнуков. Это ведь твой род…

– Это и твой род тоже, Эрри, – возразил он. – И, признайся, ты всегда её ненавидела?

– Её?

Дарнаэл промолчал, но они оба знали, что призрак жены – не бога, но короля, – всегда будет стоять между ними. До той поры, пока от Тьерронов в этом мире не останется и пылинки, каждый день его богиня будет вспоминать о той прекрасной девушке – мягче, легче, нежнее.

И до скончания своих дней она будет знать, что, вопреки его безумной любви, проиграла бы ей в равной борьбе.

***

Король Галатье закрыл глаза – и отошёл в мир иной. Дух смерти всё ещё витал в комнате – казалось, он отражался в глазах Моники, отчего-то сегодня невообразимо грустной и уставшей. Она словно отчаянно пыталась вернуться в те остатки прошлого, когда ещё не было войн – но не могла.

– Всё это неправильно, – повернувшись к нему, промолвила девушка. – Ты знаешь, что Антонио увёл меня от Эрлы? Что она собиралась на войну? Я уверена, что она уже на поле боя, сколько бы твоя мать не пыталась запретить ей отправляться туда?

Рэй не ответил. Он подошёл к окну, положил руки на подоконник, словно пытаясь вдохнуть вместе с похолодевшим осенним воздухом какую-то уверенность. Ничего не оставалось, кроме как смотреть – на то, как гибнут родные.

– Ты так и останешься здесь? – спросила девушка.

– Рядом с мертвецом?

– Во дворце.

Рэй закрыл глаза.

– Я ведь ничего не могу.

– Ты думаешь, что ничего не можешь, – возразила Лэгаррэ. – Если, разумеется, у тебя ещё есть чем думать…

========== Глава восемьдесят вторая ==========

Обычно одного удара хватало. Они отступали, сжимались, пытались зажать свои раны. Но у его противника было уже как минимум две, и обе не совместимые с жизнью, особенно в сочетании с такой активностью, но он наступал.

Дарнаэл ненавидел себя за то, что с каждым ударом своего противника вынужден был отступать на шаг или на два. Ему казалось отвратительным даже то, что войско прижималось к стенам не родного, а тоже вражеского города. Пусть там, на стенах, были маги, пытающиеся их защитить, воины Элвьенты не могли позволить себе расслабиться под их прикрытием. Потому что если ты сражаешься против кого-то столько лет, ни за что не станешь с ним плечом к плечу.

Шпага резанула по чужому горлу, и голова торрессца запрокинулась назад, открывая кровавую, жуткую рану. Он повалился на спину и затих – маг, управлявший войском, мог заставлять их драться до последней капли жизни, но влить больше сил не мог. Или, может быть, просто пока что не хотел.

Но это был только один воин. В обыкновенной битве он положил бы таким количеством ударов троих или четверых – а что уж говорить о его воинах?

Где-то на первой линии пошатнулось знамя. Алые флаги Элвьенты пылали на фоне кровавых небес, светлая синева Эрроки будто бы излучала свет – но разве у них был шанс?

– Ваше Величество, сзади!

Он даже не знал, откуда донёсся этот голос, только обернулся – автоматически, так быстро, как только мог. Откуда здесь торрессцы? Как смогли прорвать строй?

Сколько б он не был хорошим полководцем, какие бы стратегии не выстраивал, это не помогло. Армия не подчинялась ему, слишком разрозненная, слишком несвободная, слишком чужая. Эрроканские маги действовали несинхронно с кавалерией и пешим войском, они все голодные, уставшие, измученные магией – и каждый боится на мгновение потерять контроль над собственным сознанием.

Дарнаэл с трудом отбил удар – казалось, торрессец вложил в него все силы, что были в нём. Но у этих воинов не подгибались ноги, они не падали на колени и не сдавались, лишаясь сил. Они были людьми, но всё человеческое спряталось в уголке сознания, неспособное вырваться на свободу.

Полыхнула магия. Он не стал поднимать голову – мог узнать её волшебство даже издалека.

Их окружали – но рассредоточиться означало погибнуть. Солдаты не справлялись – сколько б Дарнаэл ни отдавал команд, они один за другим переходили на вражескую сторону, теряя власть над собственными сознаниями.

И он ничего с этим поделать не мог.

С правого фланга вновь полился поток волшебства – и опять не соответствуя их атаке. Но у Дара больше не было времени думать об армии – бесполезно. Он знал, что ни один приказ не будет услышан, и вскоре они останутся просто единицами в толпе окутанных вражеской магией солдат.

Он рубанул, что было силы, ещё одного воина, что занёс над его головой оружие – с элвьентским знаменем на плече.

Пал последний рубеж.

Его солдаты больше не были его.

Он даже узнавал их – в лицо. Он знал, кто это – помнил имя, помнил семью. Разговаривал с ним, ел за одним столом. И должен был бы уступить, не убивать невинного человека. Но Дар знал, что в борьбе за жизнь никогда не позволяют себе ни минуты слабости или сомнений. Ошибка может быть фатальной.

Тьеррон отразил удар даже слишком легко – обманка, как понял спустя миг. Никогда ни одна битва не давалась ему до такой степени тяжело, никогда он не чувствовал себя настолько изнурённым – равно как и редко встречал бой без коня.

Сейчас это не имело значения.

Элвьентец был вооружён мечом. Один-два могучих удара – и оружие Дарнаэла превратилось бы просто в ненужные куски железа. В конце концов, он был непредусмотрителен, отправляясь на эту битву.

Словно кто-то давал ему шанс выбирать.

Его солдат походил на медведя, огромного и неповоротливого. Тьеррон ускользнул от опускавшегося на его голову меча, сумел парировать удар – и ударил по кисти.

Может быть, шпага не отрубила бы голову, ударь он с такой силой, но на запястье его хватило.

На мгновение мужчина замер, и в глазах мелькнуло узнавание. Он даже прошептал что-то – прежде чем его насквозь проткнул чужой меч, пронзая сердце.

За спиной у покойного стоял Кэор – поприветствовал коротким, знакомым кивком дядю и вновь растворился в вихре битвы.

Они все – здесь.

Дарнаэлу хотелось верить в то, что сына его здесь нет. И дочери – тоже. Что ведьмы не спустятся со своих укрытий, и у города останется хоть какая-то защита. Ведь он повторял им это сотни раз, прежде чем наконец-то началась битва – услышал ли его хоть кто-то?

***

Он видел, как ведьмы схлынули со стен. Магический град, и без того слабый, прекратился и вовсе, оставляя воинов наедине с их же друзьями, обратившими мечи друг против друга.

Битва, в которой лучники бессильны. В которой маги не могут сделать ничего против надвигающейся толпы, руководимой мудрым кукловодом. В которой человек не способен руководить собственным сознанием и распоряжаться своей жизнью.

Смертельная – последняя битва.

Эльм не знал, зачем сражается за них. Лиара никогда не позволит ему вернуть себе герцогство, никогда не даст того, о чём он мечтает – так зачем же проливать свою кровь? Ради её бессмысленного, глупого государства, ради рвения к победе?

Ради Эрлы.

Он бился не за кого-то – против этого потока рабов с бессмысленными взглядами. Никто не станет руководить подобной армией, кроме последнего сумасшедшего, заталкивающего всех в огромную пропасть своего личного безумия.

Ведьмы сдались.

Они пытались помочь, оказавшись внизу, в толпе, но магия затухала, ударяясь о безмерные щиты – и возвращалась, убивая их же самих.

– Сдавайтесь!

Громогласный голос заставил их всех остановиться на мгновение. Марсан крепче сжал свой меч – он знал, что после этого пойдёт следующая волна.

Хотелось сказать, что он рад не видеть здесь Эрлу. Рад, что его маленькая принцесса, в чувствах которой он вряд ли сумеет когда-то признаться, осталась там, во дворце.

– Сдавайтесь, и вы умрёте быстро!

Он поднял голову – и посмотрел в её глаза.

– Я никогда, – она шептала это едва слышно, но за громом, за молниями, рассекавшими небеса, он слышал каждое её слово, – никогда прежде не перечила матери.

– Так почему сегодня?

Она ничего не ответила.

Это больше не имело значения.

Эльм знал, что это их последняя битва. Никто отсюда не уйдёт живым – у них просто нет шансов. Всех, кого не сможет подчинить Тэллавар, просто сметёт толпа.

Но они не имели права сдаваться.

Это было бы концом всему.

***

Ему было просто смешно. Святая наивность – их войско, такое огромное, такое сильное, непобедимое… Не они ли сейчас были пешками в его игре.

Тэллавар выпрямился. О, какую удобную позицию занимал Галатье – он и сам теперь стоял на этом холме, раскинув руки. Его голос громом распространялся над огромной толпой, и он знал, что не было человека, который мог бы его остановить. Не было существа, способного его убить.

Он чувствовал, как бились их сердца. В унисон, наплевав на личный ритм, и этот пульс грохотом отражался в небесах.

Всё меньше и меньше сопротивляющихся. Так много крови – настоящая война, о которой он мечтал столько лет, наконец-то свершилась. И он – её истинный предводитель, тот, кто сумел толкнуть всех мелких, ненавистных людишек под стенами Кррэа на бой.

– Сдавайтесь!

Ему хотелось расхохотаться. Тэллавар запрокинул голову назад, чувствуя, как падают на его кожу первые капельки дождя, и тело обожгло холодом.

Сила срывалась с кончиков пальцев, куполом накрывая сражающихся людей. Он видел, как стекленеют их глаза, как мечи сами по себе поднимаются против того, кому они были так верны. Зачем нужны короли, если есть повелитель, способный одним только тихим шёпотом остановить их и заставить сделать то, что ему нужно?

Разве все они способны хотя бы сопротивляться, сейчас, когда всё вокруг потемнело и обратилось просто грохотом толпы?

– Сдавайтесь, и вы умрёте быстро! – эта фраза будто бы доставляла ему ещё больше удовольствия. Он широко распахнул глаза – и позволил счастью ворваться в свою грудь.

Больше ничего не было. И спасать их тоже некому – только смерти.

***

Моника, наверное, хотела присоединиться к ведьмам – но на стене больше никого не было. Только внизу кипела битва, и неравные силы, схлестнувшиеся в последний раз, били потоками крови.

Она замерла, так и не дойдя до края, и громогласное “сдавайся” звенело в ушах.

– Это конец, – Лэгаррэ зажмурилась, а после рванулась к ступенькам. – Надо вниз… Надо помочь им…

Рэй только коротко покачал головой. Он знал, что ничего уже не будет.

– Ты не сможешь, – тихо ответил он. – Никто не сможет. Мы проиграли.

Ему не хотелось смотреть на всё то, что кипело внизу. Смысл? Он слаб – если он позволил себе остаться во дворце, позволил не выйти вместе с остальными и не сражаться там, плечом к плечу со своим отцом, своей сестрой, друзьями, которых он знал с раннего детства.

– А вдруг я смогу там что-то сделать? – Моника замерла, обернулась через плечо. – Нельзя ведь сдаваться.

В её голосе не было мольбы. Лэгаррэ вообще никогда ни о чём не молила, она только смотрела уверенно и гордо, надеясь, что он сможет что-то придумать. Она не наводила аргументов, лишь оставалась тонким силуэтом на фоне грозового неба.

Рэю казалось, что он видит Тэллавара отсюда. Одинокого на высоком холме, раскинувшего руки к небу – и дождь медленно, тяжёлыми каплями, падал на них свысока.

– Там достаточно ведьм, чтобы показать, что вы бессильны, – Шэйран зажмурился. – Не ходи. Проживи на несколько часов дольше, Мон.

– И ты просто так сдашься?

– Он всесилен.

Моника отступила от лестницы, вернулась к нему, сжала плечи – словно пыталась вернуть какую-то веру.

Его синие глаза светились безнадёгой – холодом и болью. Рэй не думал, что у него есть хоть какой-то шанс; он вообще не принимал себя в расчёт. Будто бы давно уже записал в разряд тех, кто сражаться не способен – тех, кто только и умеет, что опустить голову, руки, позабыть о своей силе.

– Знаешь, сколько раз мне повторяли, какое я ничтожество? – хрипло рассмеялся он, вторя безумному воплю Тэллавара там, по ту сторону поля боя.

– И сколько раз ты соглашался?

Ему хотелось сказать, что как раз наступило время. Что те вспышки – один стражник, несколько воинов, проткнутых зеленью, – были просто случайностью. Тем самым мгновением, когда у него в кои веки получилось что-нибудь сотворить. А сейчас – нет, сейчас силы не было.

Она потерялась. Даже маленький огонёк на пальцах принца не вспыхнул бы, попытайся он направить на это всю свою силу воли.

Ничего не было.

– Ты не имеешь права жить, ничего не сделав, – Мон, если могла бы, встряхнула б его, что есть сил, но сама будто бы окаменела.

Она казалась такой несчастной под бесконечными потоками дождя, омывавшими её тело, превратившими белое платье в жалкую тряпку. И всё ещё была самой лучшей девушкой на земле – может быть, единственной, кто верил в него безвозмездно.

– Лэгаррэ, – он хрипло рассмеялся, – я всё-таки тебя совершенно недостоин.

Она не ответила – не успела. Шэйран наклонился к девушке и нежно, будто прощаясь, коснулся её губ, наверное, первым их настоящим поцелуем.

Он и вправду навсегда уходил от неё.

Что может быть легче, чем прыгнуть с крепостной стены?

…Моника стояла, будто бы каменная – не знала, зачем он приблизился к кромке, зачем ступил на возвышение, за которым когда-то давно, много веков назад, прятались солдаты. Не раскинул руки в стороны, как Тэллавар, не запрокинул голову и не стал бормотать невероятные фразы.

Он просто прыгнет – и всё закончится. Раз и навсегда.

***

Тэллавар попытался сконцентрировать свой взгляд на пятне, мелькнувшем на крепостной стене. Теперь там не было ведьм – только стройная чужая фигура.

– Обманула, дрянь, – прошипел он.

Он не мог выжить. Гартро видел, как молодой принц лежал, окровавленный, на полу усыпальницы Дарнаэла Первого. Своими глазами – своими руками он убил его. Сломал позвонки, лишил дыхания, вонзил кинжал в его плоть. Разве есть хоть кто-то, кто может после такого выжить, разве существует живое создание, способное пережить самые сильные и самые страшные проклятия? Смерть?

Но это уже не имело значения. Сколько бы молодая оболочка Шэйрана не бродила по этому свету, что ему сделает юнец на противоположном краю долины? Что он может, когда почти все уже под контролем Тэллавара, когда войско Элвьенты и Эрроки почти пало к его ногам?

Теперь в его крови текут силы этого юнца. Он – повелитель всего того, за что столько поколений сражались люди. И не отдаст своего ни за что на свете, сколько б его ни пытались принудить, потому что он заслужил – ещё пять веков назад.

***

Он мог прыгнуть и упасть на чужие мечи – и высоты хватило бы для того, чтобы этот прыжок закончился для него смертью.

Шэйрану так хотелось сначала сдаться, не позволить взгляду Моники, тревожному, но преисполненному надежды, быть оправданным. Так хотелось, чтобы она больше не обращалась к нему с укором – хранить тепло её губ до последнего мига в своей жизни.

Он уже почти отпустил.

О чём мечтал столько лет? О том, как однажды – такое ведь могло случиться? – родители его признают. Как все поймут, что зря называли бездарью столько лет. Как внезапно Лэгаррэ посмотрит на него другими глазами, его прекрасная дарнийская фея. Как она вспыхнет к нему любовью – или, может быть, на мгновение лишь станет менее требовательной.

И ненависть в её взгляде хоть на несколько секунд сменится помилованием. Могла же она быть к нему хотя бы милосердна, за столько-то лет знакомства?

За столько лет своего бессмысленного увлечения самой великолепной девушкой в этом мире?

Он почти ступил – обернулся бы и прыгнул с крепостной стены.

Но это было бы так глупо – не попытаться в последний раз.

Он поднял голову, расправил плечи – казалось, смотрел Тэллавару в глаза, сколько бы не разделяло их. Он видел, как мутные, желтовато-зелёные очи врага ясно сияют довольством. Он удивляется? Нет, победитель всегда один – Тэллавар Гартро не способен отдавать собственное преимущество кому-либо другому.

Он хочет победить. Хочет, чтобы всё это стало его, раз и навсегда, чтобы он смог поставить на колени весь мир – и он сделает это.

Шэйрану никогда не хотелось такой власти. Уважения, может быть, даже шанса править своим государством – по праву, по крови, – это да. Но никогда – боли и страха в глазах каждого из этих людей, несчастных, бедных, измученных.

Он попытается.

…Он едва справлялся с одним.

Он не мог удержать никого на своей цепи, слишком глупый, безо всякого обучения, слабый и несчастный. С опустевшими мыслями, лишёнными всяких шансов.

Он не мог победить.

Но их ненависть клокотала вокруг. Она билась такой заметной, такой видимой жилой, так отчётливо и так ясно…

За него уже сплели нить. В них было столько боли, столько сопротивления за этой пеленой стеклянных глаз и попыток подчинить их себе.

Они кричали от ран.

У кого-то не хватало руки, кого-то проткнули насквозь кинжалом, а они вынуждены были бороться дальше. Их тела вопили от боли, в сознаниях повторялись одни и те же мысли, и жажда убивать, жажда крови поднялась на свободу, вспыхнула, расцвела, распустила лепестки, будто бы красивый, но неимоверно кровавый цветок, распускающийся особенно быстро и ярко.

А ещё они хотели убивать. Они пускали чужую кровь с удовольствием и радостью, которой никогда не мелькало в их глазах прежде.

Кто-то корил себя за то, что предал. Ненавидел слабость своего естества.

Шэйран видел каждого из них, будто бы на ладони. Цеплялся за мелкие эмоции, за радости и боль из прошлого и нынешнюю.

Только если тысячи святых с мечами выстроятся против его войска… Только если человек со светлыми помыслами…

Только над ним нет у него власти.

Он схватился за их страх. За ужас.

За то, что толкало их сражаться, убивать, властвовать над другими, разрушать чужие судьбы. Заставляло улыбаться детским слезам и с облегчением смотреть на покойных врагов.

Молнии утихали. Сильный ветер порывами дёргал тучи, не позволяя дождю успокаивающим холодом пролиться на плечи и смыть пятна крови.

Как же им всем было сейчас плохо!

Шэйран впитывал это.

Он выплетал нить – одну, цельную, единую. Нить, в которой кипела их боль. Нить, в которой отражался страх их битвы – ужас и повиновение.

Их ненависть была повсюду.

…Так просто.

Так легко.

Во всём этом не было ни капельки света. Только сплошной кошмар – он выплёскивал на них собственную усталость, впитывая страдания посторонних людей. Делая их своими – будто бы лишая людей права собственности, права повелевать всем этим.

Вывернул. Сплёл воедино.

Никаких трудностей – они все были так просты. Так элементарны. Они состояли только из зла – видимого, откровенного, чёрного.

В узел.

На себя.

Шэйран закрыл глаза – ничего не хотелось видеть. Позволил нити в его руках загореться – и, возведя на миг ладони к небесам, рванул вниз свои цепи.

…Его ослепила молния – а когда он опустил голову, когда позволил себе увидеть армию, кровавую битву, то эта пульсирующая нить всё ещё вилась в его руках.

Битвы больше не было.

Бесшумно, без единого вскрика, без мгновенного сопротивления многотысячное войско сначала замерло, потом – забыло о своей цели пребывания здесь, и оружие с грохотом упало на землю.

– Подчинитесь, – прошептал он, уверенный в том, что никто его не услышит, разве что Мон, замершая за спиной.

…Воины без единого слова сопротивления опустились на колени, склоняя головы пред тем, кому безоговорочно подчинялись.

Пред тем, кто был повелителем их мыслей, их тел и их душ.

========== Глава восемьдесят третья ==========

Ещё мгновение назад вокруг кипела битва, но сейчас всё вдруг стихло. Не было больше оглушающих криков, преследующего их звона мечей, только мертвенная тишина.

Дождя больше не было, и Тэллавару казалось, что он вот-вот ослепнет – какой-то луч, случайный, неуверенный и слабый, скользнул по лицу, не позволяя распахнуть полноценно глаза. Он заморгал, опустил свой взор на подчинённую толпу, до конца не понимая, что произошло. Его силы всё ещё пылали в его руках, и магии, наверное, хватило бы на то, чтобы весь этот мир превратить в пепелище – и толпа стояла на коленях.