Текст книги "Заклятые враги (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 88 страниц)

========== Глава пятьдесят третья ==========

Он ударил его с той силой, на которую только был способен – грубо, резко, пытаясь лишить чувств или и вовсе жизни, лишь бы только выйти из этого маленького боя единственным победителем. Послышался тихий девичий вскрик, и Тэл выпрямился, собираясь гордо поднять взгляд к небесам над своим сверженным врагом.

Ответный удар не заставил себя ждать. Тэллавар от неожиданности рухнул на землю, болезненно ударился спиной о камни – и тут же вскочил, готовясь защищаться. Сбивчивое дыхание, рваное, будто бы одежда его противника, казалось, стремилось и вовсе оборваться.

– Прекратите! – Эрри встала между ними, пытаясь преградить дорогу, но это было невозможно. Разумеется, они не остановятся, пока кто-то один не умрёт. Да, эльфы редко рожают детей, да, может быть, они нарушают главный закон этого места – закон вечного мира, – но это не имело никакого значения.

– Предатель, – в глазах Дарнаэла – синих-синих, схожих с небесами, – пылала ненависть. Тэллавар прищурился. Ему так хотелось, чтобы проклятый эльф наконец-то замолчал, и желательно навсегда…

Эрри попыталась оттащить своего вечного спутника подальше, но что может хрупкая эльфийка? Она была сильна – не в пример собственному обманчивому внешнему виду, разумеется, – но этого недостаточно для того, чтобы преградить дорогу Дарнаэлу, да и тем более Тэллавару.

– Это кто ж говорит, – осклабился Тэллавар. – Жалкое подобие эльфа, решившего преступить через законы рода, да?

– О законах рода мне рассказывает существо, у которого нет ни одной нормы морали?

Дарнаэл тоже тяжело дышал. Было видно, что слова давались ему с трудом, а на губах клокотала кровь – и Тэллавару казалось, что он уже почти победил. Воспользоваться оружием было хорошей идеей, даже если они пришли на мирные переговоры.

Тот, кто победит, получает всё. Получает Эрри, получает силу её семьи. Тэллавар знал, что он достойнее. Он не пылал безумной и пустой любовью, как Дар, к этой чёртовой эльфийке, но он имеет полное право унаследовать единственное ценное на их маленьком островке, единственное в замкнутой системе – дар.

Всё это глупости, что он вынужден будет разделить его с женой пополам. Пусть подобные глупости останутся для такого, как Дарнаэл. Родители не просто так не передали силу своей дочери, чтобы сейчас разбрасываться ею направо и налево.

Тэллавару нужно было волшебство. Его родители не хотели делиться своею, чёрствые, самовлюблённые эльфы, решившие, что могут жить вечно! Они готовы отдать свой дар на благоволение Источника, лишь бы только сын не получил то, что ему причитается. А семья Эрри – это кладезь силы.

Дарнаэл не имеет ни единого права получать больше силы. Так велено по роду. Эльф, которому уже отвесили его частичку магии, должен разделить его с супругой без наследства. Не с Эрри, за плечами которой покоится целое кладбище волшебства. Не с той, которая должна передать силу другому, кого обделили в этой жизни.

Дар пошатнулся. Рана давала о себе знать – он зажимал свободной рукой живот, но кровь прорывалась сквозь пальцы и стекала по его ободранной после путешествия одежде. Они так мечтали пожениться, прямо-таки! Надо соблюдать очерёдность.

– Ты даже пошевелиться больше не сможешь, – холодно провозгласил Тэллавар. – И ты будешь смотреть на то, как мы с нею станем одним целым здесь. На твоих глазах.

Он дёрнул Эрри за запястье на себя. У неё ещё нет силы, она устала – и слишком переживает за своего драгоценного возлюбленного. А Дарнаэл может даже и выжить – главное, чтобы они разделили с Эрри ложе до захода солнца, в этот волшебный день, в который раз в год заключаются эльфийские браки. Единение, кровь невинной – тем, что согрешили, придётся, очевидно, себе руки резать, но ведь Эрри непорочна. На другую такие, как Дарнаэл, не посмотрели бы даже.

Она смотрела на него так, словно была готова разорвать в клочья. Но сегодня даже Эрри вынуждена будет подчиниться. Она собиралась вступить сегодня в брак со своим предателем, нарушителем родовых законов, но этому не бывать. И Старейшины только возблагодарят Тэллавара за то, что он сделал.

Пальцы сжали тонкую ткань её платья, потянули на себя. Затрещали нити, Тэллавар почти с удовольствием поймал её тихий, испуганный вскрик, заглянул в глаза – красивые, туманные и полные страха и слёз.

А после вскрикнул от неожиданной боли.

Дарнаэл стоял с вытянутой рукой. На кончиках пальцев ещё полыхало яркое, синевато-алое пламя. Его магия срывалась с рук, но Тэллавар уже о том не думал.

На его груди красовалось алое кровавое пятно.

Дар воспользовался волшебством, чтобы защитить свою возлюбленную.

– Боюсь, – прохрипел он, оседая на колени, – тебе придётся подождать ещё год и отыскать себе кого-то третьего. Менее раненного и более законного.

Эрри не ответила. Её взгляд был устремлён куда-то вперёд, словно она увидела нечто страшное, настолько ужасное, что потеряла дар речи.

– Использование магии против брата своего, – проговорил чеканный, ледяной голос, будто бы вытесанный из кошмарного холода, – это нарушение законов и истин, в которые мы веруем.

На губах Дарнаэла появилась кривая, дикая улыбка. Он повернулся к ним – медленно, осторожно, мягко, будто бы тот кот, которого держала Эрри – любимое животное. Отнял руку. Кровь стекала на зелёную траву, ясно показывая, что не он первый начал.

Но это уже ничего не меняло.

***

Они были всё так же добры. Излучали уверенность в следующем дне. Предлагали исцелить физические и душевные раны, помочь с восстановлением после случившегося и, конечно же, обещали справедливость, если всё будет рассказано честно. Эльфийское правосудие – что может быть лучше?

Эльфийское правосудие – разве есть альтернативы?

Они исцелили. Залечили все раны, все до единой царапины. Дали каждому желаемое, позволили Тэллавару получить его магию, чтобы быть на равных со своим соперником. И, казалось, должны были разрешить дуэль, но ведь это правосудие. Это те, кто никогда не ошибается, вечные бессмертные эльфы, способны на многое, и в первую очередь – на принятие справедливых решений.

…Их провожали гордо. Каждый эльф, пожалуй, позавидовал бы этой чести, прекрасной возможности раствориться в кипучих водах океана, переполненного магией.

Ветер швырял волны на берег одинокого острова – единственного кусочка земли среди бескрайнего, неделимого океана. Вода пыталась растворить немое осуждение, но каждый раз наталкивалась на одинаково острые берега и слетала куда-то вниз.

До океана, казалось, можно было падать вечность.

Тэллавар, излеченный, весь в белом, смотрел вниз так, будто бы это не было его судьбой. С презрением, с оттенком ненависти, обиженный сын своих уставших от его выходок родителей. Опасный тем, что посмел нарушить закон; опасный тем, что волшебство в его руках может стать оружием в будущем. Способный на подлость.

Это не было справедливым приговором. Ни единого слова. Но они возвращались к равенству и давали каждому по заслугам.

Дарнаэл отказался от белого. Отказался от исцеления. Отказался от исповеди. Ветер с трудом дотягивался до него, трепал на воздухе чёрные волнистые волосы, словно издеваясь – открывая единственные раны, которые никто не сможет, да и не захочет исцелить.

Тэллавар согласился остановить кровь. Он согласился жить так. Жить с клеймом, которое останется на нём на веки вечные.

Эльфийские уши – последнее свидетельство принадлежности к высшей расе, к магии и к силе, к жизни после смерти, – стали обычными, круглыми, словно…

Словно у животных.

Дарнаэлу, казалось, было всё равно. Он ни разу не потянулся к ранам, скапывающая на плечи кровь – капельками, медленно-медленно, – ему совершенно не мешала. Он будто бы не чувствовал боли, а на фоне чёрной ткани нельзя было рассмотреть высохшие багровые капли.

Это был справедливый суд.

Они – звери. Они посмели нарушить древние законы.

Но самое страшное – это не те, кто совершили грехи. Самое страшное – яблоко раздора; женщина, способная привести к такому сражению. К тому, что два разумных, могущественных эльфа посмели разрушить всё, что у них было.

Тэллавар смотрел на неё ровно, оскорблённо, холодно. Дарнаэлу жутко хотелось отвернуться, но это было своеобразным наказанием. Тэллавар умел хорошо лгать и притворяться, что причиной стала любовь, а не магия. Интересно только, гордость ли самое страшное, что могли задеть в нём?

Это эльфы. Предмет раздора за борт, будь то очередной драгоценный камешек на будущее или живой человек. Преступника в животное. Сколько их падало с этого обрыва?

Эрри не оборачивалась на Тэллавара. Она не хотела его знать.

Он должен был переступать через эту тонкую границу эльфийского королевства. Там, дальше, начинался океан – и бесконечная магия. Там, дальше, их ждал Источник.

За гранью пропасти начиналась пустота.

Эрри сделала последний шаг, и океан сомкнулся за её плечами.

***

Океан был черен, словно затянутое тучами ночное небо. Линия горизонта сливалась с облаками, спряталась за клубами мрака луна, и только слабое серебристое свечение очерчивало дорогу магии.

Океан боли. Океан чар. Океан, который с каждым днём становится всё темнее и темнее, океан, в глубинах которого таится всё волшебство на свете. Океан, в котором нет пределов для силы.

Океан, в котором невозможно её одержать.

Дарнаэл закрыл глаза. Ему было плевать на круглые уши, на магию, которая почти не отзывалась на зов. Всё, что было для него важно, осталось там – за проклятой пеленой чёрной воды. За тонкой полосой не-магии, поглотившей Эрри.

Он слышал мысли Тэллавара. Чувствовал его бесконечное торжество даже кожей – для того не надо было просить его поговорить. Но всё, что тот хотел высказать в лицо, уже практически не имело значения; оно затерялось в сплошной буре мыслей и глупых словосочетаний, издевательских пустых вспышек то ли разума, то ли бесконечного безумия.

Эльф зажмурился. Это была именно та ночь – её казнили, а океан не сомкнул ещё свои гладкие воды над её головой. Дарнаэлу казалось, что она ещё там, стоит совсем-совсем рядом, и магический источник тянет свои пальцы к ней, но ещё не может догнать.

– Для того, чтобы её отпустили, нужна жертва, знаешь? – скривился Тэллавар. – Ты ждёшь, что я тебя подтолкну? Я не против.

Чтобы её отпустили.

Не их вдвоём.

Но жертва нужна не для того. Жертва нужна, чтобы портал открылся вновь. Чтобы хоть в том безумии они смогли быть вместе. Чтобы увидеть её глаза в последний раз.

Дарнаэл знал, что надо источнику. Он питается болью. Ненавистью. Кровью. Нет ничего лучше, чем такие, как Тэллавар. Нет ничего вкуснее.

Если б только у Дара получалось всё настолько просто. Толкнуть в спину. Рассмеяться. Наблюдать за тем, как он медленно проваливается сквозь слои воды. Но ведь воды уже приняли свою жертву. Этим для них уже стала Эрри. Водам не нужна его ненависть. Водам нужна его жертвенность, которая позволит затребовать ещё немного энергии. Им нужна его боль.

Он коснулся заживающей уже раны на животе – пройдёт совсем скоро. Для Тэллавара это так стандартно – наслаждаться чужой беспомощностью, но лучше б он делал это чуточку дальше от вездесущего океана. От места, что втягивает в себя каждую капельку жути.

…Очевидно, он недооценил своего соперника.

Тэллавар ударил в спину. Болезненной волной магии, сильной, словно вынырнувшей из глубин океана. Природа чар – тьма, и он так хорошо ей соответствовал.

Но Дарнаэл собирался упасть туда, вниз. Он сделал это до того, как столб силы – единственного, что было в Тэллаваре кроме его бесконечной пустоты, – врезался в очередную волну и слился с нею, как со своим первоисточником.

Воды океана подались вперёд – и впервые волна схлынула бесконечным потоком на берег, поглощая всё, что только попадалось под её жалкие капельки воды.

Дарнаэл видел, как смыкалась гладь над его головой. Слышал страшный, жуткий крик – и почти не жалел, когда Тэллавар провалился в бесконечные глубины тьмы.

Их ждала разная дорога.

За ним тянулась бесконечная магия. Дарнаэл же видел только сияющие страхом глаза Эрри, потерявшейся во мраке чар.

***

Этот мир состоял из пересечения синих пятен. Отблески вод и тонкие осколки холодных, равнодушно-мёртвых душ погибших смешивались в сплошную пелену перед глазами, поражая разнообразием собственных форм и представлений. От светлого, почти белого, до сине-чёрного: контрасты сливались между собой, нагромождались огромными стенами и тянулись к невидимым небесам высокими скалами, пронизывали шпилями пустоту.

После смерти, говорили, самоубийцы не увидят ничего. После казни каждый эльф будет лишён вечности. Упавшие в океан растворяются в нём навсегда.

Но они были тут. Каждая частичка – холодные и жаркие мысли, добро и зло, смешавшиеся воедино в скалах чужих грехов и благодеяний.

Тут всё дышало магией.

И Дарнаэл не знал, осталась ли у него оболочка – или это тоже выдумка больного ума, пытающаяся вытеснить страшные картины смерти. Но он не боялся умирать; он лишь искал свою Эрри, а всё остальное – и все остальные, – не имели значения.

В скалах были заточены призраки. Он видел невидимые руки, пальцы, волосы и глаза, вспыхивающие то тут, то там, видел, как чужие силы смешивались в одну сплошную пучину.

Эльфам говорили, что их мир ещё молод. Что надо верить в чистоту душ, и этот мир станет самым прекрасным изо всех, что когда-либо были созданы природой магии. Здесь нет ничего статичного. Океан поглощает и сотворяет, раз за разом, когда существа доходят до предела своей греховности, и дело бессмертных эльфов блюсти законы и не отклоняться от тонкой линии собственной вечности.

Но их мир был безумно стар. Безумно переполнен переменами. Сколько существ успело погибнуть, чтобы сформировать бесконечные скальные стены?

Дарнаэлу казалось, что он не сможет сдвинуться с места. Разум сковала неведомая сила; магия тут была всюду, наводняла каждую клеточку тела, но оставалась всё такой же чужой и далёкой, как и прежде. Ни один эльф никогда не ощущал единения со своим даром. Это только благословление свыше, попытка дать им шанс исправиться. И – то, чему завидуют, то, чего страстно желают, то, ради чего создавали законы и ради чего их разрушали.

Ему было всё равно. Дикое равнодушие схлынуло вместе с осознанием того, что старый мир остался там, далеко, за спиной или над головой – это не имело значения. Он был один среди этих скал – и не знал, сколько вечностей прошло и сколько судеб разрушилось, пока он не очнулся.

Эльфы – древний народ. Но нет ничего старее океана.

И нет ничего более непостоянного, чем их вечность.

Он закрыл глаза. Эрри не было. Всё оказалось напрасным – и Тэллавар, и его жуткие притворства и грехи; всё это смылось, смешалось, стёрлось. Дарнаэл мог прятаться от себя самого сколько угодно, но в лабиринте кристаллов далеко не уйдёшь.

Он вслепую протянул руку. Идти. Это было не его потребностью – океана вокруг тоже не оказалось, их божество растворилось, оставив на пороге нового мира лишь высохшую соль.

Идти.

Ему шептали заключённые в камнях души, тянули к нему свои тонкие пальцы, пытались коснуться волос, плеч, спины.

Он всё ещё живой. В этом жутком лабиринте, среди скал, что тянутся к небесам, среди монолитов смерти, он ещё мог дышать.

Ран больше не было. Тоски по острым ушам – тоже.

Ему не хотелось ничего возвращать. Ему нужна была только Эрри; если он сумел выжить в бесконечном лабиринте душ, то где-то там, за очередной тонкой заслонкой из пустоты и равнодушия, стоит та, из-за кого всё это началось.

Пальцы натолкнулись на стену. Души протянули свои руки, и Дарнаэл вдохнул воздух, будто бы в последний раз. Они должны были забрать его с собой или отпустить. Оставить или швырнуть в глубокую чёрную воронку.

И варианты не имели совершенно никакого значения.

Открыть глаза.

Он знал, что увидит мёртвых. Призраков эльфов, которых больше нет. Там, наверху, или, может быть, просто далеко-далеко от него, прячется ключ от всей вселенной; маленький островок среди тысяч и тысяч других, окружённых водой.

Открыть глаза.

…Он смотрел на водную гладь тонкой, странной карты – будто бы живой. Точка с подписью – их родной остров, – и ничего более на тысячи тысяч лет.

На карте вспыхивали призраки. Старые миры, которым суждено было родиться и умереть, и десятки разрушенных судеб. Опустевшие песочные часы…

И несколько крупинок там, где находился его мир.

Им остались считанные минуты. Океан вот-вот поднимется гигантской волной, и где-то взрастёт новый остров с новыми жителями. И так будет длиться столько, сколько угодно волшебству.

Волшебству, потерявшему руководителя.

Главной мощью всего этого был хаос. Хаос, который однажды породили – и так и не успели угасить. Хаос, что поглотит каждое существо, которое и породит, пока его силы не будут направлены в нужное русло.

И ему больше не надо было отрывать взгляд от синих вод, чтобы знать, кто стоял напротив.

Их больше не разделяли стены. Тут не было толпы равнодушных, спокойно смотревших на казнь эльфов. Не было никаких мечей над ушами – всё такие же острые, всё такие же не имеющие значения. А ещё тут не было волшебства – оно раскололось на сотни маленьких осколков и разлетелось по всему этому миру. Тут всё было из магии. Скалы, океан, остров. Только эльфы казались лишними.

Потому что они пришли не отсюда. Им тут не место; они излишни.

И они растают сегодня, завтра, через много веков – но растают, если волшебство всего этого мира будет продолжать бушевать в бездне кошмаров.

Эрри не поменялась. Она была всё такой же, как он помнил её до казни – с мягкой улыбкой и нежным взглядом.

Она не сделала шаг вперёд, но Дарнаэл тоже не сдвинулся с места. Тэллавар напротив – как обычно, всегда третий, – стоял, будто бы его превратили в одну стойкую, нерушимую статую.

Они не могли сдвинуться с места.

Тонкое стекло превратилось в воды. Они тянулись к маленькому островку посреди всего этого ада и пытались коснуться его своими страшными волнами земли. Ещё несколько минут… Ещё несколько мгновений, и их мира не будет.

Останутся только трое.

Обречённых. Проклятых. Одарённых.

Дарнаэл знал – он не услышит, что они ответят. Ни Эрри, ни Тэллавар. Это были их вопросы. Это были их миры. Это был их хаос.

Но он знал, чего хочет сам.

Ему не нужна была власть.

Он хотел остаться с нею.

***

Хаос никогда не был справедливым. Разумным, честным, способным даровать счастье, в конце концов. Этот мир питался чужим горем, болью, грехами – и Дарнаэл понял, насколько большую глупость допустил, уже в то мгновение, когда менять решение оказалось слишком поздно. Мир не рушился, конечно же. Песочные часы никто не перевернёт – но они не имели к нему самому совершенно никакого отношения. Он потерял куда больше, чем просто прошлое.

Океан бился о невидимые стены. Это был вечный плен; вечная камера на троих.

Они могли слышать голос хаоса. Слышать, что он предлагал. Видеть, как сквозь пальцы, будто бы песок, утекает всё, что каждый любил или ненавидел. Все мысли, все чувства, всё, что связано с любовью. Магия вытягивала ненависть. Магия вытягивала жизнь. В напоминание всему этому осталась только глубокая, бессмертная пустота, растянувшаяся на весь мир.

Это было слишком жестоко.

Шанс вернуться. Вырастить своих детей. Прожить свою персональную вечность плечом к плечу с любимым человеком.

И власть. Бесконечная, безмерная сила чужой боли. Пока существует ненависть и боль, пока существует соперничество – а оно будет вечно, пока мир не развалится на мелкие кусочки, – сила не угаснет. Сила, способная тянуться из глубины мира.

Сила, которую ни он, ни Эрри никогда не смогут передать.

Дарнаэлу не надо было спрашивать, что она выбрала. Уже её взгляд, её холодные, будто бы кусочки льда, пальцы, её дрожащие губы – всё указывало на то, что она проронила только одно слово.

Она не выбирала эту силу.

Сила сама выбрала их.

Рано или поздно они разорвутся на мелкие кусочки в этом жутком одиночестве. Тэллавар возродится в новом мирке и просуществует в нём столько, сколько ему отведёт океан. Его ограниченная вечность будет наводнена детским смехом и мягкими касаниями возлюбленной.

Если он сумеет её найти.

Но обречь на вечность в одиночестве, на вечность среди океана, когда магия бушует в крови…

Они не могут вернуться. Они – часть этого. Они и так дома. Навеки вместе, навеки одни, навеки.

Тэллавар получил силу. Его сила – это бессмертие. Бессмертие его будущей долгой, счастливой жизни, его детей и внуков, тех, кого он породит на этот свет.

Дарнаэл хотел только быть рядом с нею.

Вместе. Вечно.

Здесь.

Среди бескрайнего океана, где любить – преступление, где ненависть – суть волшебства. Среди безмерной пустоты, когда шаг вправо, шаг влево – чужие грехи и души, души, души. В мире, где нет постоянства, где будут только они, в вечном плену.

Магический источник сделал свой выбор. Ему надо было вылить свою боль. Отдать ненависть. Просыпать ненавистное, кошмарное волшебство. Волшебство без границ. И Дарнаэл знал, что никто этого не заслуживает. Даже Тэллавар, что так мечтает оказаться на их месте. Даже самое отвратительное существо на свете.

Они могут быть здесь. Вдвоём. Но это миф, а не реальность. Это мир осколков, мир, в котором никогда нельзя быть счастливым.

Мир боли.

Мир, в котором нет места для любви.

Самое страшное, что могла придумать для них реальность, вылилось здесь, в пустоте иллюзий и чужих грехов.

Старая реальность рассыпалась по кусочкам. Ей остался день, два, вечность. Последняя песчинка находилась на полпути.

– Ну же, – Дарнаэл поднял взгляд на Тэллавара. Он должен быть счастлив. Должен радоваться. Должен понимать, что хаос миновал его. Пощадил за неизвестные заслуги.

Но в его глазах было только одно.

***

Догорала вечность. Ещё одна минута, ещё одна секунда, и им будет некуда возвращаться. Не останется острова эльфов посреди океана, не останется старых убеждений и глупых, странных законов. Только бесконечные души. Хаос слепит новые тела, впихнёт в них старую ненависть и вытолкнет на клочок земли. Неважно, зачем. Неважно, что в том нет смысла.

Тэллавар может жить всюду. Они не могут остаться нигде.

Падала последняя песчинка.

– Иди, – равнодушно, холодно, будто бы изо льда, прошептала Эрри. Эрри, которая мечтала стать матерью. Бабушкой. Прожить долгую счастливую жизнь в кругу семьи.

Ненависть плескалась на кончиках пальцев. Магия. Война. Боль. Им прожить миллионы и миллионы лет, сойти с ума в этой клетке с безмерными просторами, возле ненавистной карты, что сребристыми водами касается пальцев.

Никогда не выпить воды. Не улыбнуться солнцу. Не коснуться друг друга.

Это фантомы. Они держались за руки, потому что привыкли к этому, потому что Эрри знала, как её ладонь ложилась в его. Но они всё равно не были живыми. Два давно уже погибших человека, две жертвы бесконечности.

Два сосуда с магией, призванных быть тут до тех пор, пока по дикому стечению обстоятельств в этом мире не появится новая подходящая кандидатура.

День. Год. Тысячелетие. Вечность.

Даты не имели для них особого значения. Тут не было времени. Они могли вечность наблюдать за тем, как падала одна маленькая, хрупкая песчинка. Последние секунды жизни, в которой они могли ещё что-то менять. Последние минуты, пока существовала их любовь.

Они все – без исключения, – знали, что будет, когда она упадёт.

Тэллавар вступит на новый круг своей жизни. Забудет свою бесконечность. Забудет о том, что происходило тут. Растворится в прошлом и будущем, для того, чтобы без единой тени страха пройти по новой линии жизни и подарить новую ненависть. Чем больше, тем лучше. Хаос отпускал его, потому что знал, что там от него будет больше толку.

А они потеряют свою любовь. Она почти выгорела, почти растворилась; то, для чего они выбирали вечность вместе, рассыплется на мелкие кусочки, на песчинки новых песочных часов.

Они не будут счастливы. Они никогда не будут думать о том, что могли бы получить нормальную, полноценную жизнь.

И всё же, этой магии было слишком много. Слишком много для того, чтобы смотреть на огромную морскую гладь спокойно, без раздражения.

За мгновение до того, как упала песчинка, как они с Эрри потеряли способность что-либо чувствовать, пальцы скользнули по поверхности стекла.

Песочные часы разлетелись среди моря.

***

Крик Тэллавара всё ещё эхом отражался от их сознаний.

Пальцы Эрри вновь были тёплыми, как и прежде. И стеклянные песочные часы изрезали и её, и его ладони.

Песок всё ещё был в их руках. Достаточно только отпустить пальцы друг друга и забыть о вечности. Позволить крови стечь вниз, в воды бессмертного океана, над вечным островом, которого для них больше никогда не будет.

Но каждый делает свой выбор.

Голос Тэллавара эхом отражался в ушах. Он хотел новый мир. Не для счастья. Просто хаос знал, где будет больше боли. Где будет больше ненависти до той поры, пока он не насытится вновь. Где никогда не будет гармонии.

Когда Тэллавар сойдёт на землю, что он сделает первым? Кем себя провозгласит? Зачем он будет рождён?

Как только он ступит на твёрдую поверхность и вдохнёт новый воздух, Тэллавар назовёт себя божеством. Творцом. Он разрушит то, что никогда не строил, и будет счастлив – или всё так же преисполнен боли и зависти. Всегда найдётся то, чего он будет жаждать слишком сильно. И всегда он будет наталкиваться на преграды, которые нельзя будет преодолеть.

А они реальны только для старого мира. Мира, в котором и Тэллавар никогда не будет вечен. Мир, в котором вот-вот растворятся сотни и тысячи законсервированных, вмёрзших в невидимые скалы душ. Мир, в котором магия предопределяет жизнь.

Магия бесконечна. Магия без границ.

Настоящая магия, у которой никогда не будет ограничений, пополняется только чужой болью. Кровью. Ненавистью. Всё остальное – фикция. Дар небес. Осколок чего-то такого же естественного, как и природа.

Но кто знает, когда в мире появится кто-то, способный выдержать всю мощь бесконечной, болезненной тьмы. Кто сможет пронести это в себе в смертной оболочке.

И уж точно не на маленьком, похожем на жалкий огрызок земли, островке, где только и умеют, что учить новой жизни.

Эльфы сотканы из ненависти. Эльфы созданы из хаоса.

А очищенные, пустые, свободные души, призраки тех, кто способен жить, а не ждать своей вечности – все они падали с огромных скал в океаны, все они застывали в невидимых скалах. Все они умели любить.

Кровь сияла. Песок мерно, вместе с алыми капельками, ссыпался на водную гладь.

– Как только вы отпустите руки друг друга, – мстительно прошипел Тэллавар, – всё закончится. Вы забыли, чем вы теперь стали? – он подался вперёд. – Вы – ненависть. Вы не можете ничего сотворить.

Его глаза сияли болью и завистью. Тем, чего так жаждал этот мир.

Им незачем было держаться за руки в новом мире. Они не знали друг друга. Они были очередными ёмкостями для очередной силы; чем больше душа, тем больше в ней может появиться пустота.

Тэллавар с силой, с тихим рыком, почти превратившись внешне в зверя – и не из-за отсутствия острых ушей, – ударил по их запястьям своей рукой.

Кровь пятнами – большими, маслянистыми, – разлилась по океанской глади.

В новом мире не было ничего, кроме пустоты.

Но песчинка не успела упасть. Остров не рухнул. Они все ещё могли любить. Они всё ещё хотели подарить жизнь чему-то большему, чем просто очередная однодневка длиною в вечность.

Можно остаться сосудом для магии.

А можно стать её повелителем.

Каждый выбирает для себя.

…Тэллавар смотрел ошалело. Он не понимал, что случилось. Не знал, как такое может быть реальным. Он будто бы забыл, как это – правильно дышать, – и теперь хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на океанский берег.

Он почти стал зверем, и виной тому были не круглые уши. Его судьба не была предопределена. Каждый сам ковал то, что получал в итоге. Даже хаос – это просто сила. Сила, которую никто никогда не мог унять. Сила, которую трудно познать и ещё тяжелее подчинить себе.

Кровь смешалась с песком. Растворялись океанские волны, уступая место новым землям, материкам, что ползли по поверхности воды, будто бы какое-то пролитое масло. Дробились на мелкие кусочки, рвано разлетались на части и сливались воедино. Поднимались вихрями гор и падали вниз пропастями.

Океан отдавал свою силу. Опустошался. Он оставлял пространство для магии, но магия сосредоточилась в другом. Не было никого, кто приносил бы в этот мир ненависть. Не было никого, кто дарил бы ему любовь.

Не было песочных часов, которые бы отсчитывали его последние минуты.

Тэллавар рассмеялся – громко, надрывно, издевательски. Они не могли колдовать тут. Не могли разорвать его на части. Не могли отправить его туда, потому что хаос приказал ему быть счастливым. А нельзя стать кузнецом собственного счастья, когда ты – один на всех землях.

– Вы от меня, – прошипел он довольно, так, будто бы внутренняя боль, ради которой его и избрали, наконец-то стала свободной, – никогда не избавитесь. Даже вы, кем бы вы сейчас ни были, не сможете вытолкать меня в мир, в котором я никогда не буду счастлив.

Дарнаэл смотрел на него, словно на прокажённого – вроде бы и жаль, но так противно прикоснуться.

С пальцев всё ещё стекали капельки крови. Творилась новая земля.

– Вы не сможете сотворить эльфов, – хохотнул он. – Они не отсюда. У вас нет столько силы. Вы не можете… У вас есть только… – он обвёл руками пустоту, – это. Земли безо всякого смысла. Вы никогда – никогда! – не сойдётесь там вместе.

И души.

Эльфы не отсюда. Но ни Дарнаэл, ни Эрри не заставили бы себя сотворить эльфов, даже если бы были на это способны.

Кровь растекалась по всему океану. Трещали многовековые заслонки, рушились миры прошлого.

Души рвались на свободу.

Отторжённые. Отброшенные в сторону. Те, кого признали ниже эльфов – но ещё не звери. Десятки. Сотни. Тысячи. Преисполненные боли и любви, грешники и праведники.

– Иди, – равнодушно проронил Дарнаэл. – Тебе предстоит когда-то родиться там. Среди них.

– Среди безухих?! – прошипел Тэллавар.

– Среди людей.

Он содрогнулся. Слово ударило его в грудь, будто бы молнией – с силой, способной разрушить миры.

Оболочка раскололась, и он обратился в пыль, чтобы когда-то занять своё место среди новой жизни. Среди мира, который не будет разрушен бесконечным течением хаоса.

Эрри подошла ближе, зажмурилась и уткнулась носом в плечо Дарнаэла. Он только осторожно обнял её, одной рукой, будто бы боясь разбить хрупкую – даже слишком, – иллюзию любви.

Это была их вечность.

Может быть, там, внизу, в череде воскрешений, они будут появляться, чтобы принести магию. Может быть, чтобы вернуть всё на свои места. И пусть они никогда не встретятся там. Пусть, пока кровь не сольется воедино вновь – кровь, создавшая этот мир из морской воды, – они не смогут быть вместе…