Текст книги "Заклятые враги (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 88 страниц)

Лиара знала. Тьеррон – тот Тьеррон, которого она знала, – мог позволить отрубить себе голову, если б заслужил на это. Но он никому и ни за что не простил бы то, что натворила Тэзра.

Она могла бы продолжать пытать его, могла бы сжечь его на костре – плевать. Но если речь уж заходила о его государстве, а уж тем более о детях, Дарнаэл не остановится. И Лиаре иногда становилось страшно – каково оно, получить соперника в виде самого могущественного короля континента?

Можно было сотни лет превозносить матриархат, вот только это не отменяло факта, что огромная Элвьента с лёгкостью поглотила уже множество держав, и если б не магическая мощь Эрроки, была б уже единым независимым государством континента.

Лиара ещё раз попыталась укутаться в шаль и перевела взгляд за окно. Она знала, что не может убежать от своих обязанностей в тёмную ночь, но смотреть на звёзды и верить было куда проще, чем сражаться со здравым смыслом.

Дарнаэл, казалось, почти перестал её ненавидеть. Тонкая нить сопротивления всё ещё висела между ними, но когда мужчина положил руку на плечо Лиары, она успокоено выдохнула и откинулась назад, позволяя обнять себя. Это было единственное, чем он мог помочь – единственное, чего она и вправду от него хотела. Ведь насколько проще жить, когда знаешь, что тебе есть на кого опереться, нет разве?

Она зажмурилась. Совсем-совсем скоро это закончится, и они смогут нормально существовать. Уничтожат глупые предрассудки, расколотят на мелкие кусочки надоедливый старый мир, верно? Так она думала в юности, когда заместо родного дяди, которого ненавидела едва ли не сильнее, чем её оскорблённая матушка, узрела молодого незнакомца.

Человека, перевернувшего всю свою жизнь.

Лиара не знала, любила ли она его все эти двадцать три – или двадцать четыре? – года. Но что-то, будь то верность или любовь, или, может быть, банальная уверенность в том, что она не встретит никого лучше, заставляло её оставаться его и только его все эти годы. Вопреки тому, сколько они ругались, расходились, как сильно ненавидели друг друга.

Даже правя разными державами, оставаясь номинально врагами, они любили друг друга. И сейчас она через это не могла переступить.

И сколько б Лиара не касалась тем матриархата, сколько б ни говорила родному сыну о том, что с него никогда не получится ничего толкового, в глубине души она прекрасно знала, что врала. Сильная женщина тоже мечтает иметь человека, на которого она может опереться.

Королева не была исключением.

И именно потому сейчас, наверное, она не жалела о смерти Тэзры. Это была последняя цепь – она сковывала её по рукам и ногам, не позволяла не то чтобы жить как хочется – не позволяла спокойно и свободно дышать, принимать решения, которые хотела бы принять Лиара.

Любить – и этого тоже не позволяла, пусть и не могла никак помешать.

Лиара вывернулась из горячих – даже слишком, – рук Дарнаэла и подошла к огню поближе. Могильный холод того, что осталось от Антонио – это тоже творение его матери. И если королева просто не остановила свою советницу, то она же в свою очередь не думала ни о каких границах.

– Ты же понимаешь, – промолвил Дарнаэл, – что это не может так продолжаться. Наши страны в состоянии войны, достаточно кому-то повести армию на границу…

– И она расширится. Знаю.

– Откуда в твоей Тэзре столько сил даже после смерти?

Лиаре не хотелось объяснять. Дарнаэл был сильным воином и довольно могущественным магом, но он не учился этому. Колдовать тогда, когда придётся, использовать то, что получается – он не влезал в теорию, потому что всякий раз мог вытащить шпагу из ножен и перерезать своему противнику горло до того прекрасного мгновения, когда он дочитает длинную, даже порой бесконечную мантру.

Но она знала. Тэзра долгое время казалась странной, и Лиара списывала пятна на её платье на грязь только благодаря собственной слепоте, пусть зрение на деле у неё и было отменным. Кровавые жертвы – вот что это было. Кровавые жертвы, от которых нельзя отречься, от которых не избавишься просто так.

– Ведь ей помогали, – промолвила Лиара. – Ты видел кого-то? Кто-то участвовал в том, чтобы… – она запнулась.

– Да говори уже, – отмахнулся Дарнаэл. – Я ж не двадцатилетняя барышня и не посол Торрессы, чтобы бояться правды. “Пытки”. Славное слово, правда?

Лиара промолчала. Ей не хотелось признаваться в собственном стыде, в своём глупом, дурацком поражении, что едва ли не стоило ему жизни.

– Я не помню, – продолжил Дарнаэл. – Представляешь, я был занят тем, что пытался вытолкать твою сумасшедшую ведьму из своей головы.

Он всё ещё мог смеяться над тем, что было. Лиара не знала, как на это реагировать – ведь Дар вышел победителем из их смертельного боя. Дар выстрелил в спину. Дар уничтожил ту, что держала в страхе добрую половину страны – даже против воли королевы, пусть Лиара столько лет и вправду разделяла идеалы своей советницы.

Ей никогда не удавалось относиться к чужой жизни так легко, и она не знала, как убийца может так просто смотреть в глаза ребёнку убиенного.

Но у Дара получалось.

У неё – нет. Вся семья становилась жертвой – либо никто. А Антонио не мог вызывать у него тёплые чувства – как его племянник Кэор, скажем, – с такой могильной аурой. Ведь Дарнаэл чувствовал. Знал. Но он всегда куда больше думал о человеке, чем о том, каким от него повеет ветром на следующий день.

– Ты ведь пытался связаться со своими, да? – она отчаянно желала изменить тему, но Дар только коротко кивнул.

Лиара всё ещё соблюдала дистанцию. Всё ещё ждала, когда он начнёт мстить или, может быть, попытается перевернуть её жизнь в очередной раз.

– Я не уверен, что хоть что-то сможет миновать твою дурацкую стену, – отмахнулся он. – Сначала надо разрушить границу, и ты это прекрасно понимаешь.

– Без границы возможна война, – возразила Лиара.

– А с границей она наступит ещё быстрее, – Дар зажмурился. – Отправь туда магов. Пусть они хотя бы что-то сделают, если это будет в их силах. В конце концов, там остались люди.

– Они мертвы.

Королева повернулась к нему, будто бы ища подтверждения собственных слов, но Дарнаэл только равнодушно покачал головой. Он не верил в то, что его друг, его племянник, девушка, которую он принимал почти за дочь – боги, сколько детей у этого человека вместо двух положенных?! – погибли. Он этого не чувствовал.

– Нет, и ты знаешь об этом. Магия Тэзры могла многое натворить, но я думаю, что с этим всё равно придётся разбираться.

– Мне нужен каждый опытный маг!

– Так отправь тех, кто тебе не нужен, – повёл плечами Дарнаэл. – Ты ведь можешь.

Она могла.

– Сокурсницы нашего сына подойдут, – продолжил он. – Вполне. Ты всё равно боишься посмотреть им в глаза. Сказала б ребёнку, что он жив, и успокоилась бы, совестливая ты моя.

– А если… – Лиара потянулась к кулону. – Не думаю, что дело в этом. Моника воспитана на правильных идеалах.

– Ай! – махнул рукой Дарнаэл. – Тебя вообще Далла растила во всей строгости.

– И я верна матриархату, – королева вновь повернулась к огню, будто бы ища в нём защиту посреди лета.

– Да-да, конечно, – хмыкнул Дар. – В следующий раз повторишь эту фразу при подписании очередного мирного договора, – он скривился. – Отправь девушек к границе, может, справятся. И скажи, что он жив.

И Дарнаэл прекрасно знал: второй пункт этого короткого уговора она никогда не исполнит.

========== Глава пятьдесят шестая ==========

Они смотрели на него, будто бы на безумца. Мастер – казалось бы, и вовсе безымянный, давно смешавший должность с собственным естеством, – широко распахнул глаза и тяжело дышал, будто бы пытался отрицать то, что видел. Но трудно игнорировать божество, когда оное стоит перед ними и смотрит строгим, уничижительным взглядом, осуждает за каждое действие, которое могло быть совершено в то или иное мгновение их существования.

– Вы будете продолжать спорить? – мужчина бросил короткий взгляд на портрет. – Или уже провели оценку личности и наконец-то рухнете на колени и прочитаете молитву, или что там мой культ предполагает в качестве реакции на проявление бога?

– Бог никогда не сходил с небес на зов наш, – отвёл взгляд Мастер. – Сейчас же он спускается в бренный мир только лишь потому, что мы запутались в жертвоприношении? Так скорее враги Их пытаются остановить изменения к лучшему и лик свой прячут за волшебством.

Темноволосый эльф фыркнул.

– Будь я в чуточку худшем расположении духа, мой дорогой, – предполагаемое божество равнодушно повело плечами – кажется, одеяние братства было крайне неудобным, да и узковатым в плечах, – то сейчас бы наколдовал себе кнут и пробежался б за тобой по дороге, может эта стая несмышлёных остолопов… то бишь, дети мои, ведомые внутренним светом, разуют глаза и пойдут наконец-то за своим разумом, а не за постулатами пустой религии. Но я в хорошем настроении, тебе повезло, потому просто брысь отсюда, не мешай. Мне надо пообщаться с жертвой.

Шэйран поперхнулся. Если мгновение назад – даже вопреки внешнему сходству с портретом, – он считал этого мужчину просто похожем на бога эльфом, то сейчас сомнений не осталось. Рэй мало времени проводил с отцом в последние годы, но Дарнаэл Второй вёл себя точно так же.

Разве что ушей у него острых не было, но зато язык – более чем.

Мастер отчаянно пытался проронить хотя бы несколько слов, но божество продолжало наглеть. Оценив внимательным взглядом свой собственный портрет вместе с богиней Эрри, странно смахивающей на Сэю Тальмрэ, он хмыкнул и вновь обратил всё своё внимание на несчастного главу церкви.

– Вы ждёте мою дражайшую супругу? Её не будет. Она нынче занята, – хмыкнул мужчина. – Несколько месяцев назад, когда я в последний раз оценивал ситуацию, она как раз, позабыв о своём истинном обличии, старательно соблазняла моего внучка. Но вы обязательно с нею повидаетесь, потому что до добра эти глупые связи никого ещё не доводили. А нынче прошу покинуть нас и не смущать своим излишним присутствием.

– Я не… – Мастер запнулся. Будь это настоящий бог – он, наверное, колдовал бы уже направо и налево, а не стоял и смотрел таким язвительным взглядом.

– Ясно. Я как всегда должен делать всё сам, – прискорбно вздохнул мужчина. – Так… Молодой человек, за мной, – он легонько толкнул Шэйрана в плечо. – Пообщаемся за границами этих душных сводов, ибо… Тьфу! Проклятые пять столетий! О времена, о нравы – откуда у меня на языке это старьё? Чего стоишь, как столб, иди давай!

По правде говоря, Шэйран представлял себе Дарнаэла Первого как-нибудь иначе. Чем-то вроде несломимого лидера со строгим выражением лица, отсутствием чувства юмора и вечным стремлением к улучшению жизни в собственной стране и колдовству. Таким его показывали в книгах, на портретах изображали с суворым взглядом и чуть припорошенными сединой волосами – сорокапятилетним, когда Элвьента всё больше и больше разрасталась на просторах былых стран.

На деле от привычного, книжного образа не осталось ничего. Века и тысячелетия никак не повлияли ни на чёрные волосы, ни на не слишком склонный к пафосу характер, хотя Шэйран и не понимал, как этот эльф – острые ведь уши, – мог действительно принимать решения по созданию миров.

Дарнаэл шагал быстро, уверенно, не отходя от избранного заранее маршрута.

– Кхм, вам не кажется, Ваше… Божественное Величество, – Шэйран не мог гарантировать, что в его словах звучало уважение, а не некоторые оттенки издёвки, – что вы ведёте себя чуточку не по статусу и не по возрасту? Не как бог, существовавший с начала времён, а как… Хм, двадцатилетний мальчишка?

– Нет, куда там! Как сорокалетний почтённый король! – воскликнул Дарнаэл, а после обернулся и хитро прищурился. – Знаешь, сын мой, – на его губах заиграла улыбка, – перед тем, как пытаться влиться в струю жизни, я должен был вникнуть в суть дела, да и посмотреть хотя бы, как себя ведут. Что может быть лучше, чем пример поведения моего тёзки и ближайшего родственника? Не помню, сколько надо использовать “пра”. А то, честное слово, официоз прошлого меня выводил из себя, благо, я тогда не помнил все свои прежние жизни. А там, за гранью, скучно быть равнодушным и чопорным.

– Пример? С моего папы? – усмехнулся Шэйран.

– Предположим, да.

– Ну, я ж говорил. Как двадцатилетний ребёнок, – передёрнул плечами Рэй. – Способный спорить со своими солдатами на золотой, по какой траектории будет убегать враг или сколько бутылок он сможет выпить за вечер…

Дарнаэл моргнул. Выглядел он абсолютно дезориентированным – прочем, если этот мужчина и вправду пять сотен лет провёл где-нибудь в безвременье, Шэйрана это не так уж и удивляло.

– Хм, – протянул он. – Значит, обычно короли себя так не ведут?

– Ну… – Рэй отвёл взгляд – чья б мычала, принц, называется! – Смотря какого короля брать за абсолют.

– Ай! – махнул рукой Дарнаэл. – Тогда меня всё устраивает! Нормальный король должен быть близким к народу! Вот я, к примеру… – он скосил взгляд. – Не стоит тебе этого знать, дурной пример заразителен…

– Вы к примеру что? – Шэйран, казалось, растерял хотя бы часть собственной холодности; сейчас, когда смерть не стояла за плечами, а дышать было легче, он почти унял дикое желание умереть.

– Это не имеет значения, – строго отозвался бог. – Имеет значение то, что кто-то отчаянно стремится попрощаться со своей жизнью, ну уж как минимум с инстинктом самосохранения…

Шэйран лишь раздражённо, будто бы отрицая всё только что сказанное, повёл плечами. Хорошее настроение, и до того далеко не абсолютное – скорее попытки скрыть собственную усталость и абсолютное равнодушие, – развеялось, будто б его и не было, и Рэй теперь смотрел на божество так, словно увидел ненавистного врага, а не своего родственника и, в конце концов, родоначальника династии.

– Сейчас уже ничего не имеет значения, – хмыкнул наконец-то Тьеррон, будто бы пытаясь подчеркнуть собственную бесполезность, даже с теми намёками на силу, которые были в его жизни. – В конце концов, теперь, когда боги сходят с небес, простые смертные ничем помочь не могут. Я так понимаю, моё активное участие в чём-либо, кроме собственной жизни, подошло к концу, не успев и начаться?

Дарнаэл передёрнул плечами, будто бы пытался сбросить что-то мешающее ему со спины, и зло посмотрел на юношу.

В них тоже наблюдалось некое сходство – в глазах, в чертах лица, в построении фигур, – но бог не мог вспомнить ни дня, когда он мог так легко сдаться на произвол судьбы.

Разве что тогда, когда чёртовы эльфы столкнули Эрри в пропасть и попрощались навеки с очередным источником конфликта – но после того столько всего успело случиться!

Источник вновь бушевал. Дарнаэл мог сколько угодно быть главным виновником в творении континента и земель вокруг, но магия была его частью – не рабом. И ежели Океан в очередной раз сорвётся с цепи, если вдруг сила окажется не в тех руках, проблем им не избежать.

Особенно если все долги прошлого придётся отдавать сейчас.

– Я не для того оживлял тебя, чтобы сейчас об этом слышать. У каждого есть своё предназначение, – Дарнаэл говорил холодно и зло, от доброжелательности в его тоне и жестах не осталось ни малейшего следа. Можно было подумать, будто бы мгновение назад не этот человек – да какой человек, эльф, – смеялся и шутил над собственным появлением в центре храма, посвящённого ему же самому.

Шэйран бросил на него короткий, равнодушный, абсолютно убитый взгляд.

– Во власти божеств возвращать мертвецов с того света? Надо было оставить меня там.

Дарнаэл Первый только расправил плечи. Дурацкая ряса служителя Религии словно сама по себе сползла с его плеч и рухнула к ногам бессмысленной серой тряпкой, открывая взгляду и сапоги с грязными пятнами, словно он только-только с дороги, и шпагу – почти как у Дарнаэла Второго, разве что немного старомоднее.

– Во власти божеств залечивать старые раны, – проронил он. – И мотивировать наследников их дара хотя бы иногда маяться делами мира сего. Твоему дару ещё предстоит послужить на пользу этого погрязшего в собственных грехах материка.

– А твой дар идти к этой благой цели не может?

Рэй не верил. Это было видно. На фоне красот эльфийского острова он казался тёмным мрачным пятном, давно уже утерявшим охоту к собственному существованию. Не положено в двадцать три года вести себя, будто столетний старик, уставший от всего, что его окружает.

Дарнаэл перевёл взгляд на буйствующую зелень за его спиной. Ньевидд – это всего лишь временный остров, который должен был рухнуть при творении всего остального, и они сделали большую ошибку, хватаясь за давно знакомое, будто бы за крепкую и понятную основу. Сейчас, спустя много-много тысяч лет, он, наверное, поступил бы иначе, но только после того, как увидел всю жизнь человеческую своими глазами. А тогда для молодого эльфа, мечтающего остаться с любимой, это оказалось слишком тяжёлым испытанием – бросить его в бесконечно глубокий мир бессмертия и вынудить умирать или творить что-то новое.

Источник никогда не выбирал, кому отдавать силу. Единственное, что Дарнаэл тогда знал о магии, так это то, что она творится с человеческой – эльфийской, – ненависти, и формирует замкнутую систему.

А сейчас, когда прошло уже столько лет, он понимал: маг с неограниченным резервом не больше чем человек, способный слишком быстро конвертировать чужую боль.

Вот только кому-то это дано, а кому-то – не совсем.

А ещё – и это было проверено многими сотнями лет, – он отлично понимал, что есть люди, способные воспринимать волшебство, и люди, которые не могут дотянуться до нитей. У Шэйрана был огромный простор, и если б ему нормального наставника и лет десять долгих трудов и учёбы, он смог бы одним щелчком пальцев обратить ненависть человеческую в абсолютное подчинение, обратить все чувства, до которых сможет дотянуться, в огромную бурю, способную разнести весь их мирок.

И именно по этой причине Дарнаэл знал, что никогда не будет рассказывать Рэю о том, в чём таится настоящий их дар. Пусть он считает это внутренним резервом, который слишком быстро пополняется, пусть.

Но это не значит, что ему можно оставаться на нынешнем уровне – магия ведь никуда не денется. Рано или поздно его способность вытягивать силу на себя разорвёт его самого и всех окружающих на мелкие кусочки, и Дарнаэл будет первым, кого следует в этом винить.

Он протянул руку, пытаясь призвать силу, таившуюся в источнике. Магия перерождалась много-много раз; это тогда, в том далёком прошлом, они тянули свежую силу. Вся тьма волшебника теперь пряталась в его душе, множество погубленных поколений – чем больше, тем лучше.

Не хотелось даже предполагать, почему обыкновенный мальчишка родился с этим кладезем мрака, но его это ломало. Не позволяло поднять голову и бросить вызов самому себе. Не позволяло бороться.

Ничего не было. Дарнаэл знал, почему: потому что у него иная магия. Он творил этот мир, он не может питаться тем, что от него осталось.

Его жилу силы нельзя перерезать, но перехватить – можно.

– Видишь? – даже слабый огонёк пламени, такого привычного и родного, не вспыхнул на кончиках пальцев. – Видишь, Шэйран, как я могу колдовать?

Дарнаэл мог только чувствовать. И видеть – распахнутые широко невидимые врата, что пропускали силу в сознание молодого мага, что стоял напротив него. Вот только если он не научится этим управлять, то сойдёт с ума совсем-совсем скоро.

– Тэллавар думал, что забирает твой дар, – проронил он, сжимая ладонь – невидимый пепел так и не осыпался своими тонкими хлопьями на землю, не коснулся сочной зелёной травы, которую они так нагло топтали своими ногами вопреки всем эльфийским заповедям, – но это ему не под силу. Нынешняя магия крайне похожа на глупый суррогат; каждому с рождения выделяется несколько капелек силы, и они пополняют её с окружающей… – хотелось сказать о ненависти, но Дарнаэл попросту проглотил конец предложения. – У тебя всё иначе. Ты сам как источник; ты пользуешься своим даром, но глубина его таится не в тебе, а в источнике, врата к которому всегда открыты. Ментальные, я имею в виду. Можно отобрать то, что таится в глубине, но нельзя отобрать то, что привязано к твоим мыслям.

– Это не оправдывает наличие у Тэллавара силы.

– О, – Дарнаэл усмехнулся. – Я влил в границу всё, что мог тогда, в последний день собственной очередной жизни.

– Не первой?

– Даже не десятой, – он поднял голову и долго-долго смотрел на ясное небо, словно пытался отыскать в нём хотя бы одну знакомую черту, но так и не смог. Взгляд его был отчаянно разочарованным, будто бы мужчина окончательно потерялся в том, что должно было стать частью его собственной жизни. – Ведь я должен был оставить где-то ключ к границе, верно? Он был в усыпальнице. Это дало Тэллавару весь тот безграничный запас, который я влил в эту бесполезную зелёную стенку.

– Тем не менее, это никак не объясняет тот факт, почему я пережил перелом позвоночника и сейчас стою на ногах, – вздохнул Шэйран.

Небеса – такого же цвета, как и его грустные, холодные глаза, – заботили его куда меньше. Он, казалось, мог смотреть только на траву, а Дарнаэлу, чувствующему его гнев, хотелось посоветовать поступить наоборот. Не то чтобы облака могли избавлять от всей тяжести, которая накопилась у человека на душе, но, по крайней мере, от кипящего в крови наследника престола Элвьенты волшебства они не начинали множиться и тянуться куда-то вверх.

Трава уже доходила до колена, пусть и была аккуратно подстрижена всего несколько дней назад, и Дарнаэл не хотел даже представлять себе, что будет, если не унять его силу как можно быстрее.

– Это не объясняет и тот факт, почему ты до сих пор дышишь и говоришь с перерезанным горлом, – повёл плечами Дарнаэл. – Тем не менее, когда у меня отобрали последнюю нить старой жизни, я смог возродиться в новой – мог по первому желанию, и пожелал, как только у меня появился такой шанс. Теперь это не зависело от желания источника.

Он мог ещё добавить, что теперь это не зависело и от того, жива ли его Эрри в сие мгновение. И теперь он не терял память, потому что Тэллавар взломал старые печати своего же проклятия.

– И ты вернулся.

– Вернулся и исцелил тебя тем, с чем пришёл, – отозвался он. – У меня был выбор, впрочем, уйти с этой ограниченной магией и неограниченными воспоминаниями, либо заживить твои раны, устроить волшебную вспышку, до полусмерти напугать несчастного эльфа и вернуться таким, как есть. Эльфом без силы. Пустым внутри. Всё, на что я способен – это разве что болтать и наставлять тебя на путь истинный. Ну, и фехтовать немного, ежели будет нужно.

Рэй вздохнул. Это всё казалось настолько же правдивым, насколько и невероятным, но он не хотел ничего слышать. Усталость переходила через всякие границы, и он едва-едва подавлял раздражение, кипевшее в нём, будто бы лава в вулкане.

Парень знал, что не должен так просто уходить, но, тем не менее, так и не нашёл ничего лучше, кроме как повернуться спиной к Дарнаэлу и медленно двинуться по траве куда-то в сторону моря.

– Стой!

Дарнаэл кричал не потому, что им надо было продолжать разговор – просто его совершенно не радовало, как вытягивалась и рвалась к небесам трава там, где ступал Шэйран. Если магия выходит из-под контроля так просто, значит, он уже пресыщен и едва-едва сдерживает своё волшебство, чтобы не выпустить его на свободу. Болезненный, отчаянно неприятный процесс, с которым надо как-то бороться – но он на самом деле не знал, как заставить парня слушаться.

Бог оглянулся на храм, посмотрел на него с неожиданным раздражением, будто бы мечтал, чтобы вся эта махина немедленно рухнула, обратилась в элементарную пыль, да и всё тут. Казалось, храм был самым настоящим средоточием ненависти; пустой, бессмысленный, никому не нужный.

Древний и обновлённый, он всё равно так и не научился выполнять свои настоящие функции.

– Остановись, кому говорю! – Дар всё так же стоял на месте, зная, что не стоит на хрупком, едва держащемся в мире острове слишком злить подобный источник волшебства – во избежание взрыва, в конце концов. – Твою магию надо научиться контролировать и использовать, а не спускать всё на самотёк, ты слышишь?

Шэйран обернулся. Казалось, только сейчас он увидел огромную траву – ровно по его следам, – и только сейчас осознал, насколько это всё может быть опасным.

– Тебе не хочется вернуть всё на круги своя? – недовольно продолжил Дарнаэл. – В конце концов, отобрать у Тэллавара то, что он получил незаконным путём… Есть же у тебя родители, родственники… Та милая черноволосая девица.

Шэйран только плотнее сжал губы. Казалось, Дарнаэл и вправду попал в точку – недовольство, отчаянное раздражение так и читалось в чертах лица Рэя. Он отчаянно хотел забыть и о родителях, и о сестрице, и о той, которая умудрилась запасть ему в сердце. Будто бы ведьма – какой бы она ни была, – способна обратить внимание на даже самого всесильного мужчину на свете.

– Мне хочется избавиться от этого. Всё равно магия не приносит никакой пользы в моей жизни, так пусть она будет у кого-то другого.

Дарнаэл покачал головой. Он знал, откуда это всё. Знал, что чары мёртвых тянут к смерти – и понятия не имел, как убедить слишком потерявшегося, слишком необученного внука, что надо стремиться к свершениям, научиться колдовать и, в конце концов, вернуть всё на круги своя.

– Ты не можешь от этого избавиться. Ты можешь только обуздать это, – покачал головой Первый. – И выбора у тебя нет.

Рэй усмехнулся.

– А если я не хочу?

– Мы в любом случае вернёмся к этому завтра, – голос звучал почти обречённо. – И обязательно поговорим насчёт того, что делать с твоими чарами, я обещаю. Но постарайся, пожалуйста, найти где-то место, где можно лечь спать, а не влезать в неприятности.

– Обещаю, – Шэйран усмехнулся. – Тэра найду, в конце концов.

Он всё равно говорил устало и равнодушно, и Дарнаэл Первый знал, что ничего с этим не поделает. Но, так или иначе, кроме расстроенного, ступившего одной ногой за границу смерти Шэйрана Тьеррона у него было ещё множество проблем.

Мастер, к примеру, как излишне рьяный служитель Религии.

***

Он был всё таким же синеглазым и темноволосым, когда покидал храм, и растворился в ночи без единой капельки волшебства. Он был всё таким же богом с давно известной картинки, но разве внешность определяет божество? Разве можно быть уверенным в том, что это – бог, только по одной простой причине – именно он изображён на предательской фреске?

Мастер никогда не верил этому. Он знал, что и взор человеческий бывает обманчив, и эльфы иногда ошибаются. Они могли изобразить красивого мужчину, пришедшего к ним во снах, аки бога, но это не делало его тем, кто сотворил континенты и среди Океана сотворил нынешние земли. Люди не были доскональными, конечно, но всё же, и они не казались настолько несовершенными, чтобы быть творением рук обыкновенного, не одарённого чарами эльфа.

Его спокойствие нарушил тихий шелест. Эльфы – даже этот неведомый, бог он или человек, – всегда ходили бесшумно. Змеи – черти богов, – пусть и казались могучими, всё равно не могли передвигаться так же, как и их прародители. Шипение, шелест одежд выдавал их с головой, и Мастеру не пришлось и оборачиваться для того, чтобы понять, кто стоит за его спиной.

– Я слышу зов, – промолвила Грета, тряхнув головой. Её волосы – странного, тускловато-рыжего цвета, – рассыпались по плечам, наконец-то свободные от глупых причёсок, и она запрокинула голову, всматриваясь во мрак ночного неба. – Сильный зов.

– Боги?

– Да, – кивнула она. – Я не из древних, и не видела Богов своими глазами, но помню, что когда рождалась – ощущала это. Слышала, как меня зовут, как меня утягивает куда-то в неведомую даль, будто бы чары всюду, где только можно достать рукой. Потрясающее чувство, просто невероятное, будто бы ты рождён для того, чтобы служить Им, и наконец-то это стало реальностью.

– Неужто правда? – Мастер закрыл на мгновение глаза. – Жертва, значит, не нужна, и они не желают принимать её. Им не нужно… Но если тебя так тянет к Богам, значит, у них есть для тебя задание. Почему ж ты находишься тут, а не рядом со своими повелителями, не ждёшь, пока наконец-то они огласят тебе, чего желают?

Грета молчала. Казалось, в ночной тишине не слышалось ни единого звука, даже для эльфийских ушей. Притихли травы, ветер – всё!

– Всё это очень странно. Нэмиара уверена, что это не такой зов. Говорит, что, как эльфийка, она сильнее в плане определения Силы, и что это – косвенное и порочное. Но я уверена в том, что зов не может быль лживым. Тот, кто может призвать к себе Змей, и является нашим творцом.

Мастер кивнул. Этому змей всегда учили в храме – пусть вот уж десятки тысяч лет прошло от сотворения мира, они должны повиноваться своим Богам и не отступать ни на миг от их вечных правил. И если Боги призывают, надо идти. Ведь змеи созданы только для служения, для того, чтобы выполнять приказы, эти вечные спутницы Бессмертных!

– Нэмиара слишком много времени провела вдалеке от родной земли. Верь своей душе, Грета, – покачал головой эльф. – Столько лет я служу религии – и уверен в том, что этот человек, будь он хоть сто раз похожим на фрески на стене, представься хоть миллион раз божеством, может оказаться просто эльфом с преступными намерениями, чьё имя созвучно с нынешним королём Элвьенты. Ведь он даже не продемонстрировал ни разу нам свои могучие чары, а они должны у него быть!

– Он и вправду похож на нынешнего элвьентского короля, – протянула Грета. – И на одарённого тоже. Говорят, короли Элвьенты произошли от нашего божества, и его портреты развешаны по всему дворцу – правда, с круглыми ушами.

– Он может оказаться просто достаточно древним эльфом, однажды соблазнённым человеческой женщиной. Или наоборот… Кто знает. В любом случае, это лишь жалкая уловка, призванная сбить нас с истинного пути. Если тебя призывает бог, ты должна подчиниться ему. И остальных призвать к истинному служению.

Грета коротко кивнула. Она и не думала спорить с Мастером, вот только Нэмиара и этот жалкий полуэльф Тэр – все они были ослеплены схожестью новоявленного Дарнаэла Первого с фреской на стене. Будто бы его отсутствие чар не открыло им глаза на правду! Разве ж можно быть до такой степени слепыми, чтобы не замечать очевидных вещей?!

***

Тэравальду хотелось скрыться. Сейчас – и это было почти правдой, – он чувствовал себя отвратительным предателем, правда, никак не мог понять, кого именно предал – принца или свою собственную веру, прежде такую значимую, такую абсолютную, такую единственную и неповторимую для него самого.

Здесь, на острове, всё было таким понятным и логичным, таким прозрачным – он не мог сомневаться в том, что сделал, он ясно видел все мотивы и понимал свои ошибки. Но то, что приносило эльфам счастье, эта бесконечная ясность и точность, ему, наполовину человеку, доставляло лишь дополнительные страдания. Будто бы существование в вечной муке!