Текст книги "Заклятые враги (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 80 (всего у книги 88 страниц)
Дворец уже весь спал. Казалось, и стража на рабочих местах тоже присутствовала только номинально; те опирались о стены спинами и, закрыв глаза, дремали, те стояли смирно, но смотрели опустевшим взглядом вперёд, не способные воспринимать реальность. Те и вовсе рухнули на каменные полы, уставшие или, может быть, пьяные.
Но чем ближе к королю, тем ровнее стоит стража. Тем крепче лежал руки на эфесах мечей, тем опасливее оглядываются они, реагируя на слабые шорохи.
Чувствуют? Знают? Притворяются сонными?
У двери к скрытому коридору – двое. На длинной лестнице, вьющейся вокруг башни – никого, только тени от факелов. Несколько ударов, смутное свечение, темнота и громоздкие тучи, шум дождя за могучими стенами, дождя, что никогда не смоет пролитую кровь.
Он вышел на площадку – последний шаг, и дверь к королю уже прямо перед ним. Дверь к тому, к кому он так рвался – может быть, желая умереть?
Тут был всего один стражник.
Бледный, похожий чем-то на матёрого волка – со шрамами на лице, бывавший в боях, холодный, высокий и статный, кремень – рассыплется после удара или нет?
Дарнаэл замер напротив него, всё ещё сжимая оружие в руках, не сомневаясь – этот узнает. Ключ у него на поясе, и с него станется перерубить или уничтожить – не вражеского короля, но единственный шанс проникнуть к цели.
– Ваше Величество, – он положил руку на эфес своего двуручника, тяжеленного, опасного оружия – кто знает, что толкало его пользоваться этим уже давно устаревшим, но всё ещё надёжным произведением смертельного искусства – вечной войны.
Дарнаэл коротко склонил голову в согласном кивке.
– Помнишь меня? – хриплый голос стражника звучал будто бы из прошлого.
– Есть люди, которых никогда не забывают, – отозвался он. – А ты? Ты помнишь?
– Короля, которому должен был отрубить голову? – он выпрямился и вновь потянулся к мечу. – По приказу его же матери? Разнеженного мальчишку, способного только пить литрами вино и утопать в травяном дурманящем дыму? Помню, – пальцы свободной руки скользнули по шраму, тянувшемуся от щеки и далеко вниз, до середины груди. – Только я его тут не вижу.
Он смотрел не на меч врага, а на прикреплённый к поясу кинжал, тот самый, что оставил несмываемую линию на теле бывшего дарнийца. Верный слуга его любимой матушки. Убийца.
Сколько было верных? Сколько предателей? Этот выжил. Тогда он уже почти вонзил меч в его сердце, занёс над головой будущего короля – изнеженного винами, дурманами и властью мальчишки. Тогда – получил по заслугам навечно отметину, за которую, может быть, ненавидел себя, а может, человека, что нанёс удар. Дарнаэл не знал; Дарнаэл не хотел вспоминать безумные глаза солдата, отступающего в темноту, единственного, кроме него и ещё двоих его друзей, кто помнил о предательстве королевы.
Сейчас их осталось двое. Больше никто не расскажет, никто не узнает; король давно вернулся на своё место, стражник – остановился у двери.
– Ты не можешь сказать, что ненавидишь меня за это, – продолжил мужчина. – Не можешь сказать, что хотел бы разрушить тот день и стереть из своей памяти. Это твой опыт. Это то, что сделало тебя таким.
– Это то, что могло меня убить, – отрицательно покачал головой Дарнаэл. – И если б не ты, может быть, не было бы этой войны.
– Если б не я, юный избалованный принц умер бы от яда… Или женился на какой-то вертихвостке вроде своей матушки. Ей ты – прощаешь? По крови? – он прищурился. – Или есть другие причины?
Дарнаэл усмехнулся.
– Ты последний, – наконец-то промолвил он. – Последний шаг к моей победе.
– А ты, король, уже не в дурманах, но всё ещё ищешь свою смерть.
Они никогда не встречались в равном бою. О Дарнаэле ходили красивые легенды – элвьентское солнце, Завоеватель – сразу после Первого лучший король в истории своей страны. Армия его непобедима, но одно дело драться с толпой за спиною, или за спиною у толпы, а другое – один на один, со своим прошлым кошмаром. А безымянного – он не мог вспомнить ни единой буквы из имени его, – Дар видел ещё в юности в бою.
Тогда, когда это случилось, стражнику, верному псу его матери, было не больше тридцати. Его лицо не изуродовала эта отвратительная полоса, будто бы у Рри, а на душе не оставило пятно гадкое предательство, но оно ведь уже было в планах, не так ли? Дарнаэл мог поклясться, что да.
Он когда-то ровнялся на него. Хотел быть таким же сильным в бою – а после, когда ненависть перегорела, чувствовал даже не презрение, а слой пыльного равнодушия поверх жажды мести, замершей где-то далеко в его сознании.
– Я пришёл за королём Галатье – и уйду с ним.
– Ты пришёл не уйти отсюда, – возразил мужчина. – Ты пришёл умереть, Даррэ, чтобы тяжесть больше не рухнула на твои плечи.
Если б только их было много! Если б он мог поддаться и почувствовать, как тяжёлое лезвие обрушивается на его голову, как разрубает на части враг… Даже будь они слабыми, если б только он не знал их – он позволил бы себе проиграть так честно, как это только возможно.
Но когда они скрестили мечи, Дар уже загодя знал, что не отступит.
Ему, может, когда-то не хотелось жить. Может быть, тому юнцу, не способному быть человеком, и нужно было забвение.
Но у него осталось слишком много всего в долгах, чтобы остановиться на самом последнем миге кровавой, вьющейся странными волнами дороги.
Стражник был силён. Дарнаэл знал – может, они даже не равны в умении, может быть, он вынужден будет отступить. Такие точёные, строгие, уверенные удары, не характерные для Дарны, в его руках – могучее оружие, бьющее тяжело, так, что немеют запястья.
И он, как тогда – к дереву, – отступающий к стене. Вот-вот оступится, вот-вот упадёт, и предательство тяжёлым крахом рухнет на его плечи. Некому защитить или поддержать законного принца. Некому выжить и порадовать королеву. Некому помешать её правлению.
Всё так легко повторялось. Он всё так же занёс меч, всё так же замкнул его в одном ударе – и тогда в руках юного Дарнаэла дрожало его оружие, и вот-вот должно было бы черкнуть шее, если б не спасительный кинжал.
– Ты одно не учёл только, – хрипло, будто едва удерживая натиск стали меча, проронил Дарнаэл.
– И что же? – в голосе его противника ни боли не было, ни жажды убийства, ни раскаянья.
– Ты дерёшься с мальчишкой из прошлого, – он криво усмехнулся, и сталь прижалась к его горлу. – С силой в руках и ветром в голове. Ты дерёшься с тенью.
– И тень отвечает мне теми же ударами. Кинжал там же, мой принц.
– Ты дерёшься с тенью, – голос Дара был едва-едва слышен. – С тенью принца. Но сражается с тобой не король и не венценосный, – он закрыл глаза, будто бы сдаваясь. – С тобой сражается воин.
Любую скалу разбить можно – не кинжалом изрезать.
И стражник, уже почти доставший своим мечом сквозь неудавшийся блок, с неожиданностью отшатнулся от сопротивления, почувствовал, как слабеют его собственные запястья.
Удар за ударом – ещё миг назад перед ним стоял принц из прошлого, но теперь – того Дарнаэла будто бы уже и не было. Остался Завоеватель, подчиняющий государство за государством, могучими ударами загоняющий врага своего в угол.
С громким звоном отлетел в сторону вражеский меч. Он замер – с лезвием у своего горла. Теперь – наоборот.
– Проведёшь мне другую кровавую линию?
– Ты жалеешь?
– Нет, – стражник криво усмехнулся. – Вторую линию. Я хочу вторую…
И голова его полетела с плеч.
…Дарнаэл склонился, краем плаща стражника вытер свой меч, снял ключи с пояса, и выпрямился.
Агонии не было.
За тяжёлой дверью на коленях в молитве замер старый король Элвьенты.
========== Глава семьдесят шестая ==========
Тэллавар никогда не был так близок к цели и никогда не опасался так сильно провала. Может быть, виной этому была армия, готовая к бою, может – то, что силы ещё не полноценно пылали в его жилах. Что-то ещё оставалось за завесой, дивное, таинственное умение, то, что ему всегда хотелось получить.
Жажда Бонье, торресского посла – ему не доставало этого. Смешать всё полученное в одном флаконе, и тогда он станет непобедим – разве не мечта каждого, кто хочет восстановить справедливость и сосредоточить в своих руках безграничную власть хотя бы над одним континентом?
Вот только быть божеством было так разочаровывающе… И змеи не подчинялись ему до конца, всё ещё позволяя себе увиливать от обязательств, и ведьмы не склоняли колени – где ж их прославленная вера в Богиню, наместник которой занял своё место рядом с карающей предателей веры армией?
Армией, в которой и шепотка не было о богах там, высоко-высоко, о богах, ненавидимых Тэллаваром, но и ни слова о нём самом, справедливом или, может быть, их жестоком повелителе. Нет, они словно не знали, существовал ли он и вовсе, или просто был где-то там, на задворках их потерявшихся в пустоте воспоминаний. Все эти люди прежде казались Гартро бесполезным фоном, а теперь мрачными красками своей глупости давили на него и заставляли испытывать неимоверное раздражение от одного их существования.
– Змеи мои, – он закрыл глаза, опустился в мягкое кресло, наколдованное секундой ранее, и протянул руку. Прохлада чешуи обвилась вокруг запястья – верные его подданные, единственные, кто не мог воспротивиться божественной силе.
Пусть она пока что была Гартро чужой, но мужчина знал – рано или поздно сможет обуздать всё то, чем когда-то владел Первый. Сумеет приручить и использовать в своих целях, каковы бы они не были, и не существовало в этом мире никого, кто посмел бы его остановить.
Это мог бы сделать мальчишка – глупец, что погиб от собственной доверчивости. Сколько в нём было этой устаревшей, умершей почти магии, магии с могильным привкусом ненависти и посторонней боли. Смог ли бы он справиться с этой мощью? Впитать в себя границу, пожертвовать людьми ради того, чтобы теперь пылать бесконечным волшебством? Когда искры сыплются с пальцев, когда дышишь чистой магией, и ничего вокруг больше нет.
Змеи сползли на подлокотники его кресла и теперь тянулись к его шее – чтобы провести прохладными раздвоенными языками по коже, прямо у артерии, чтобы попытаться прокусить грубую от возраста кожу, морщинистую, старую…
Он заслуживал чего-то лучшего. Почему со смертью мальчишки в него перетекли только его чары? Почему не бесконечная синева глаз, не юные черты лица и смольные волосы? Где потерялась молодость покойного? Зачем отдавать жестокому миру ту жизнь, что пылала в нём… Ведь разве одного удара кинжалом хватило, чтобы сломать в юном принце всю его мощь, всё то, что подарило бы ему в будущем ещё сотню счастливых лет?
Тэллавару тоже хотелось привлекать молодых хорошеньких женщин, вызывать ласковой улыбкой восторг. Может быть, ему в юности и выделяли на это время, но зачем? Тогда Гартро ничего не хотел, ему нужна была сила. Он шёл к ней столько веков, что уже, наверное, не раз заслужил властвование в молодом, здоровом теле, без бесконечных морщин, без костей, что крошатся от ударов средней силы, без вспухших ног и болей в голове, без желания присесть вместо того, чтобы быстро и уверенно идти вперёд.
Но это у него ещё будет.
Змеи взвились по широким подлокотникам кресла, прильнули к нему – и холодная змеиная кожа сменилась тёплыми женскими телами, нежными, с бархатной кожей и ласковыми улыбками на губах.
Он склонил голову набок, всматриваясь в глаза Греты, верной его вечной змеи – и презрительно скривился, отворачиваясь.
– Что ты думаешь обо мне, милая? – прошептал он, касаясь её подбородка, словно пытаясь добиться ответа. Тонкое платье её, того цвета, что и змеиная кожа, теперь серебрилось на теле, обвивало его полосами ткани, скользило по коже, делая девушку привлекательнее в сто крат, но он всё не мог отвести взгляд от её опустевших, глубоких, но не наполненных смыслом глаз.
Сколько лет существовали боги, столько и она влачилась по этому миру. Сколько раз они возрождались, столько она приходила в немом служении. Снимала свою память, будто змеиную кожу, раз за разом, будто чистый лист, на котором надо оставить свои знаки. И сейчас, обновлённая, Первая Змея позабыла о верности Дарнаэлу и Эрри и льнула к старой силе, такой знакомой, будто бы единственный оплот в её шатком мире.
– Разве я смею думать о своём Боге? – выдохнула она. – Приказывай, повелитель…
Большой палец скользнул по её губам, тонким, будто нитка, и иллюзия потрясающей красоты рассыпалась. Какая покорность, какая бесконечная верность, пока в его жилах течёт могущество Первого. Какая переменчивость – она лишь вернётся в змеиную кожу, сбросит старую оболочку, Старейшая, переменит тело и воскреснет рядом с новым, будь он истинный хозяин силы или обыкновенный вор.
Она следовала шаг за шагом за Шэйраном Тьерроном, потому что дело её – не позволить силе погибнуть раньше срока. Или она жила у границы, может быть, впитывая мощь своего повелителя?
Змеями становились разные женщины. Змеи погибали, отходили в мир иной, когда просили, чтобы их отпустили… Они все менялись, те – приходили из реального мира, те – оставались верными на долгие сотни лет, пока не устанут. Одни помнили свои долгие или короткие жизни, другие каждый день открывали глаза, чтобы взглянуть на незнакомые миры. Но ни одна из них не была с Богами с самого начала.
Грета скользила след в след, слепая, ориентируясь по силе. Её звали, наверное, иначе, но всё, что могла она – веровать. Веровать и подчиняться приказам.
Он разочарованно вздохнул. Ни капли жажды. Ни капли мести. Только одна слепая верность искрам, что сыплются с его рук, блеску чар, что окружает его видимым змеям ореолом. Старейшая – сколько в ней было пустоты от той вечности, что успела проскользнуть мимо неё, едва заметной ниткой сплетаясь с волосами, выплетая ткани этого платья и серебристой шали на узких плечах.
Его взгляд переместился на вторую Змею – молодую, свежую, пришедшую на его зов неохотно. Её посвятили, будто бы пытаясь отомстить, и в глазах он не видел ни капли сожаления, ни капли желания, ни капли верности. Дикая – дикая роза или просто сорняк? Гибкое, страстное тело, ни капли невинности и чести. Любовница – он мог сказать, с кем она была, но не хотел думать об этом. Какая разница, сколько мужчин возлегло с его новой змеёй? Ему сейчас не нужны были девичьи тела, да и змеи – последние, о ком можно думать, будто об обыкновенных девицах.
Нет, она большее сейчас. Она важнее, чем просто девица, она большее, чем его слуга. Она – материал, податливая глина, из которой так удобно лепить то, что ему нужно.
Тэллавар сейчас не хотел войны, не хотел победы или поражения. Его интересовало только одно – вдохнуть этот поразительный запах юности, молодости, силы, воспылать желанием действовать, вершить что-то, править. Он не мог больше заставлять себя стоять на месте, просто так наблюдать за армией, что рвалась вперёд, ведомая чужим желанием. У него и жажды не хватало…
Как же ярко в ней горела война! Тэллавар чувствовал это, видел, как она дышала пламенем. Своим ли, чужим – кто вдохнул в неё это адское сияние боли, жажды, уверенности? От кого она сумела вспыхнуть желанием действовать, рваться вперёд, ни на мгновение не останавливаясь?
Гартро не думал об этом. Грубым взмахом руки он столкнул Грету с её подлокотника – та осела на землю, всё такая же верная, и замерла, стоя на коленях и подобострастно глядя на неё.
Он в последний раз посмотрел на неё, такую тусклую и выгоревшую, словно ждал, когда она исправится, попытается быть лучше хотя бы ради своего божества. Но нет – личности в змее не осталось и вовсе. Следуя за магией, отобранной чужаком, она и божественное благословение на вечность потеряла, пожалуй, но оставалась всё такой же оболочкой без собственных желаний. Непревзойдённо покорная, как же хорошо в реальном мире она играла свою роль!
Тэллавар прежде и не заподозрил бы, что она столь безжизненна и пуста. В прошлой жизни – помнила ли её Паррия? – она была такой смешливой, быстрой, весёлой девушкой… В ней что-то дышало, сердце её билось – всё это даровала ей магия границы, магия богов, всегда стоявших рядом со Старейшей. Она же стала почти что частью их семьи, а теперь не смогла отличить тех, кто её сотворил, от врагов их…
– Как тебя зовут? – он провёл рукой по спине змеи.
– Зэльда.
Она так и не добавила это бесконечно оправдывающее её “мой господин”. Может быть, не освоилась ещё – может, просто не знала, что делать. Тэллавар даже сейчас, до ритуала, чувствовал себя рядом с нею каким-то юнцом, жалким, неоперившимся, пылающим желанием получить лучшую женщину на свете.
Но она всё ещё была куклой. Тэллавар прожил достаточно, чтобы отличать настоящих от таких, как эта – и пламя в ней было чужим. Даже не женским.
То, что ему надо.
Он подался вперёд, впиваясь своими сухими, старческими губами в её молодые, пухлые, выпивая всю жизнь одним могучим, сильным глотком. Она ответила на поцелуй по привычке, отдавая всю себя на прихоть мужчины напротив, и пелена, упавшая на глаза, даже не давала ей шанса понять – это не тот, кого она так желала. Не тот, от кого заразилась этим вечным рвением.
Какими же прекрасными были её чувства. Каким же сильным – сердцебиение чужого человека, отражавшегося в ней. Кто умудрился так утопить эту девчонку в себе, если она даже не любила никогда и никого? Тэллавару хотелось бы занять его место – но позже, не сейчас. Сейчас он только делал глоток за глотком, не в силах остановиться хоть на секундочку, тяжело вдыхал воздух, жмурился, не позволяя чему-то новому, невероятному оказаться достаточно далеко, чтобы выскользнуть из его рук.
Она позволила это сделать. Отпустила свой мир на самотёк, и теперь в ней не осталось ничего от того неведомого, далёкого солнца. Тэллавар чувствовал, как тело её обмякает, а губы становятся холодными, ледяными, бесчувственными.
Она тоже сползла на пол, рядом с Гретой рухнула на колени, живая оболочка той, что прежде была человеком. А Тэллавар шумно вдохнул воздух, пытаясь позволить силе раствориться в себе. Как же ему этого не хватало!
Слабеющие пальцы выхватили из воздуха флакончик. Он едва откупорил его – старое сердце билось с невообразимой быстротой. Чью же жажду жизни он испил из Зэльды, если сейчас в нём столько войны?
Сейчас он выбрал бы другую красоту. Сейчас он пил бы не ту любовь. Сейчас он ухватился бы пальцами в горло покойного Шэйрана Тьеррона и огромными глотками испил бы его жизнь, его страсть, его любовь, до дна – силу молодого привлекательного тела, острый ум и сияние в сапфировых очах. Он вытолкнул бы его из его оболочки и стал бы им – заполнил бы каждую клеточку нового, а не пытался бы вернуть старое к жизни.
Но у него не было юного принца. Была только очаровательность, любовь, красота двух женщин, которую он заглатывал, поглощал, впитывал. Сколько лет они ждали этого часа – и он тоже.
А теперь всё закончилось.
Тэллавар запрокинул голову – и закричал, громко, пронзительно, так, чтобы весь мир услышал о его поразительном торжестве, о его победе. Змеи его стояли на коленях, низко опустив головы, но он уже и не смотрел на них, чувствуя, как чужое пламя воскрешает в нём то, что сам уже утерял.
Сердце билось мощнее. В руках появлялась сила, и ноги уже больше не дрожали. Он пылал могуществом своим, пылал уверенностью и силой, в нём было всё, о чём он столько лет мечтал.
Яркие лучи били из старого, измождённого тела, обращая его в новое, могучее, сильное, расщепляя на кристаллики боли его сознание.
…Тэллавар Гартро распахнул глаза, провёл пальцами по щеке – ни одной морщины. Волосы его теперь были пепельными – не седыми, – улыбка казалась юной и прекрасной, и тело вновь вернуло прежнюю мощь. Он сел, выпрямился в кресле, поманил пальцем змей – теперь он был тем привлекательным, молодым мужчиной, что и много лет назад.
И в груди его, будто солнце, пылало пламя войны.
Не его войны.
Войны Дарнаэла Тьеррона.
========== Глава семьдесят седьмая ==========
Кони, казалось, чувствовали усталость своих хозяев, тоже едва-едва перебирая копытами. Ночи становились холоднее, солнце садилось раньше, чем прежде. Постепенно Элвьенту и Эрроку окутывала осень, столь незаметная в лесу и такая откровенная здесь, около человеческих селений, городов, деревень.
На них иногда оборачивались, словно ждали чего-то, потом отворачивались, всё так же равнодушно, будто бы и вправду опасаясь гнева неизвестных путников. Некоторые жители деревни по привычке, только завидев белое платье ведьмы, выходили, чтобы посмотреть на благодетельницу, но тут же возвращались обратно в дома. Не бывает такого народа, что не ощущал бы все страхи войны – почему же Эррока должна была стать каким-либо исключением?
Но вскоре тонкая полоса жилых деревень закончилась, вновь сменяясь лесом. Они купили лошадей для Анри и Кэора – те понемногу отходили от случившегося, теряли с каждым шагом свою отрешённость, словно возвращались к жизни, – сменили своих. Злато Элвьенты ценилось в Эрроке слабо, но сейчас, на пороге войны, люди принимали любое – лучше отказаться от лошади за низкую цену, чем отдать её за просто так.
Мужчины провожали Первого и Шэйрана, возглавлявших процессию, грустными взглядами, преисполненными зависти. Смотрели в спины замыкающих отряд Эльма и Кэора, словно спрашивая, за что им такая честь – и как-то снисходительно улыбались Тэравальду, пусть острые уши его и вызывали ассоциацию с эльфами. Может быть, им тоже хотелось занять своё место в этой компании, может быть, хотелось указывать ведьмам, куда поворачивать и что делать – но разве была сейчас разница, о чём они мечтали и к чему стремились?
Стоило только стене деревьев сомкнуться за их спинами, завистливым взглядам угаснуть за спиной, казалось, пропало напряжение, вызываемое посторонними. Но внутреннее, этот отвратительный холодок… Никуда от него не деться.
Эрри, богиня с их икон, такая ровная и прямая – будто бы пример для своих недостойных последовательниц. Эрла, принцесса – или кто? Нарушившая материнский завет – закон этого мира, слово королевы, – посмевшая убежать куда-то, покинуть родной дом. Герцог Ламады – изгнанник, которому не место в современной Эрроке. Ведьма, полюбившая мужчину – имела разве на то право? Потерявшийся эльф, заблудившийся в нитях собственного страха и повиновения. Молодой принц соседнего государства – по плечу ли компания? И божество без волшебства, шепчущий на ухо своему ученику новые, запретные заклинания.
…Медленно, холодной тенью стекали по ещё зелёным листьям дождевые капли. Становилось холоднее, близилось время к ночи – но останавливаться они не могли. Казалось, совсем близко цель, город, место, где они были кому-то нужны и полезны.
Шэйран запрокинул голову, позволяя упасть на лицо тяжёлому граду свежей воды, будто бы она могла вернуть ему здравый смысл, хоть какую-то свободу в сознание. Долгий путь не давал свободно, полноценно понять, что именно втолковывал ему Первый – и Рэй то и дело путался в глупых определениях, выслушивая, что и как нужно сделать.
Он немного придержал коня, позволяя Дарнаэлу выехать вперёд, и дождался Эрлу.
– Как общение с богиней? – в голосе его не чувствовалось раздражения, но, может быть, всё это было просто делом выдержки. На самом деле Рэю иногда до ужаса хотелось избавиться от Эрри – может быть, он просто узнавал в ней мамину надменность, самоуверенность, воинственность излишнюю для женщины.
Надо же – он столько лет прожил в Эрроке, а от того, что девушке место дома, а не на войне, от этого вечного стереотипа никак избавиться не мог.
– Замечательно, – сестра отвернулась, словно пыталась что-то скрыть. – Ты наконец-то разговариваешь со мной, как с нормальным человеком, а не винишь в каждом зле, свершённом в этом мире, или мне, глупой, просто показалось?
– Как знаешь, – пожал плечами Рэй. – В конце концов, ты натворила не так уж и много глупостей, теперь, когда всё закончилось.
– Не будь глупым. Ещё ничего не закончилось, – возразила она. – Да и ведь должен ты исполнить своё пророчество, в котором говорилось что-то там о высшем предназначении.
Она умолкла. Шэйран ничего не ответил – он и сам не знал, права ли была мать, говорил ли о том, о чём он думал, Дарнаэл Первый, рассказывая о Воине и Высшей на древнем языке звёзд. Высокое предназначение, затерявшееся в пустоте темнеющих над головой небес, постепенно становилось какой-то пошлостью, излишеством, попыткой заставить человека быть ответственным за то, чего он на самом деле никогда в жизни не совершал.
– Какой с меня человек из пророчества, – раздражённо повёл плечами Шэйран, – если я банальную формулу запомнить не смогу?
За спиной – он был в этом почти уверен, – фыркнула раздражённо Эрри. Для неё он и вправду лишь какое-то пятно на тле всеобщего мира, будто бы и Тэравальд, что всё плёлся бесцельно за ними, пытаясь не потеряться. Как и всякий мужчина – тот же Эльм, не отводивший от Эрлы пристального взгляда, Кэор, потерянный, далёкий после всего того, что с ними случилось. Ни у него, ни у Анри не осталось воспоминаний о том, что происходило там, между границами реальностей, но они могли в один голос заверить, что случившееся там не пожелали бы пережить и злейшему своему врагу.
– Ты пробовал колдовать? – поинтересовалась наконец-то сестра. – Использовать те чары, о которых вещал Дарнаэл? Ведь он раз за разом повторяет – поймать нить ненависти, попытаться вывернуть её, сделать петлю…
– Ага, будто бы я должен не колдовать, а вязать шаль, – раздражённо ответил Рэй. – Ничего у меня не получится.
– Тебе нужно на ком-то потренироваться.
Парень насмешливо фыркнул – будто бы здесь, среди тех, кому он пытался доверять, можно было отыскать человека, который бы его ненавидел. Дарнаэл говорил, что всё это поразительно просто – вытягивать нить за нитью боль, ужас, скопившийся на дне сердца.
Он повернулся к тем, кто следовал за ним. Улыбнулся ободряюще Монике – словно её взгляд был единственной целью этого жеста.
– Ты думаешь, из них кто-то тебя ненавидит? – фыркнула Эрла. – Ведь Дарнаэл говорил, что на этом основывается твоя сила?
– Он сказал – можно выковать боль из чего угодно, если кузнец довольно мудр. Но у меня ни опыта, ни умений, – покачал головой Шэйран. – Но, впрочем, может, он ошибается – во мне, наверное, и вовсе ни капли силы нет.
– А кто кричал “научите меня” несколько дней назад?
Дождь усиливался. Шэйран запрокинул голову вновь, пытаясь впитать себя целебные капли, но нет – легче не становилось, только всё холоднее и холоднее.
Он с лёгкостью вызывал пламя на пальцах, но не мог заставить ни воздух, ни воду повиноваться себе. Растения, руководимые его силой, вились вокруг пальцев, но ни зверя, ни человека он не мог направить в нужное ему русло. Зачем такая сила? Разве армии можно остановить потоком зелёных листьев? Или, может быть, он устроит им представление с использованием пламени – так его надолго не хватит!
– Знаешь, – протянул парень, – пророчества часто ошибаются. Может быть, у меня и потенциал этот магический только для того, чтобы передать его дальше. Чрезмерная сила – это очень плохо. Тебе повезло, что на тебя не смотрят с желанием увидеть могучего мага. А в тебе этого нет – только обыкновенный человек, нормальный, который хочет того же счастья и спокойствия, что и все остальные.
Эрла вздохнула.
– Я была в таком положении до того, как всё это началось. Может быть, ты и не поверишь, но мне тоже совершенно не нравилось то, как смотрела на меня мама и как шептали это гадское “избранная” в спину.
– Верю.
Шэйран умолк. Казалось, короткая пауза его была совершенно непроизвольной, словно он наконец-то решился ответить, а слов было слишком мало для того, чтобы окончательно сформировать мысль. Может быть, следовало изменить что-то, может, он перепутал этот короткий ответ, может быть – но нет, менять что-либо было поздно.
За шелестом дождя прятался мрак. Рэю казалось, он уже слишком близко, может быть, наступает на пяты. Холодные, тёплые сгустки боли и зла.
Он так долго пытался уловить их. Так долго искал тех, в ком могла бы вспыхнуть его сила. Но кто он? Для врага, к которому они идут – мертвец, мальчишка, которого обмануть оказалось так легко.
– Ты, Эрла, когда собираешься замуж? – пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, спросил Шэйран.
– А что, есть за кого? – неестественно рассмеялась она.
Он сжал губы. Боль совсем рядом, дикая, могучая, преисполненная жажды. Кровь. Он чувствовал эту кровь, вдыхал её медный запах, смешавшийся с дождём.
– Ну как же? А твой ламадец? Ты ради него от матушки сбежала.
– Он меня украл.
– Это не имеет значения. Всё равно сбежала – и, к тому же, вы составили бы прекрасную партию. Если мать вернёт ему титул, то станешь герцогиней Ламады. Знаешь, почти королева – но так, как ты всегда хотела. Без этой надоедливой короны.
– А ты?
Он усмехнулся. Хотелось сказать, что мечтой его была корона, что он каждый раз, когда говорил о нежелании подчиняться матери, мечтал о том, что взойдёт на трон. А может, воспользоваться пафосным “корона мне не нужна”, что обычно так яростно ценится в дурацких книгах, разбросанных по отцовскому дворцу, тех самых, что предпочитают служанки, влюблённые тайно в незнакомого красавца-принца, что явится к ним на белом коне и заберёт из рабов очередного каменного зверя.
– А я думаю о том, что всё-таки сбегать от обязанностей не так уж и хорошо, правда, сестричка? Корона оставляет кровавые шрамы.
– Не больше, чем любовь на сердце.
– Не могу сказать, что согласен.
Они обернулись одновременно – на молчаливого, бледного Эльма, на цветущую на родной земле Монику. Шэйран вздохнул – он вновь не мог ни слова промолвить, не мог сказать ничего, что описало бы его чувства – ведь те были, но какие?
– У нас с ним ничего не выйдет, – наконец-то вздохнула Эрла, чуть пришпоривая лошадь, чтобы быть дальше. – Он слишком сильно ненавидит мою мать, чтобы видеть во мне большее, чем просто дочь Лиары Первой.
– Не будь глупой. Ты ведь знаешь человека, который больше всего на свете ненавидит Лиару Первую, правда?
Эрла усмехнулась.
– И кто ж это?
– Угадай с одного раза. У нас на континенте не так уж и много самоуверенных королей, способных сражаться с этой редкостно преданной поклонницей матриархата.
– Ты и вправду думаешь – ненавидит? – как-то неуверенно переспросила Эрла. – Папа? Маму? Но ведь они столько лет уже…
– Воюют, как короли, вместе, как мужчина и женщина? Сомневаюсь, что это в корне способно измениться. Ну, а с тёщей воевать – и вовсе классика, правда? Так почему это должно тебе мешать?
Разговор казался таким простым, таким быстрым и ничего не значащим, что Шэйрану от себя самого становилось тошно. Он позволил своей лошади ускорить темп, чтобы оставить Эрлу наедине – на мгновение, прежде чем её наконец-то догонят, – и тяжело вздохнул. Может быть, всё это было глупостью, может быть, и предрассудки – ерунда.
