Текст книги ""Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Владимир Богомолов

Соавторы: Герман Матвеев,Леонид Платов,Владимир Михайлов,Богдан Сушинский,Георгий Тушкан,Януш Пшимановский,Владимир Михановский,Александр Косарев,Валерий Поволяев,Александр Щелоков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 343 (всего у книги 347 страниц)

27

Оказавшись на борту небольшой баржи, которую тянул тральщик, Евдокимка видела, как в плавнях, ложась все ближе к косе и причалу, рвутся снаряды, слышала, как на всем обозримом пространстве то вспыхивает, то угасает спонтанная перестрелка. Тральщик «Бесстрашный» и баржа за ним оставались теперь той последней надеждой, за какую бойцы, сумевшие добраться до причала, цеплялись в прямом смысле этого слова. Остальные суда уже приближались к выходу из лимана.

Тральщик отходил, когда на косе вдруг появился рослый худой всадник, на немыслимо тощей лошади. «Шкапа» эта все еще пребывала в хомуте, а по запавшим ребристым бокам ее свисали постромки.

– Нет, вы видели этого Дон Кихота?! – возликовал находившийся рядом с Евдокимкой, у кормового фальшборта, рядовой Аркашин. – Не получить мне двух медалей «За отвагу», если это не Виля Таргасов!

– Точно, он! – прокричало сразу несколько бойцов.

– Остановите корабль, его нужно подобрать! – постаралась перекричать всех их Гайдук.

Тем временем десантник загнал свою лошадку в лиман, заставил ее пробежать по мелководью наперерез «Бесстрашному» и, прыгнув в воду, поплыл к барже. Кто-то из матросов тут же бросил ему канат с петлей на конце, и, пока тральщик разворачивался, бойцы сумели втащить «Дон Кихота в тельняшке» на борт.

– То, шьо ты, Виля, – полный разгильдяй, это командованию давно ясно, – не упустил своей возможности позубоскалить Аркашин. – Но чтобы так по-хулигански опаздывать на круизный теплоход? В высшем свете Голой Пристани такого не прощают.

– Почему вы задержались у лабаза? – спросила Евдокимка, протискиваясь к Таргасову, на которого матрос баржи уже набросил сухой бушлат.

– Помогал отбивать атаку, а затем чудом прорвался в плавни. Если бы не эта лошадка, – он указал на песчаную отмель у южной оконечности косы. Все увидели, что спасительница десантника лежит на песчаном мелководье и, вытягивая морду, ржет, словно укоряет, что её бросают на погибель. – Если бы не она, не пить бы вам больше за здоровье Вили Таргасова.

– Зато какие королевские поминки мы бы устроили! – тут же вставил свои пять копеек Жорка.

– Разве у лабаза все еще оставались бойцы?

– Оставались, – услышала Евдокимка голос полковника, вышедшего из надстройки, где обычно ютился небольшой экипаж баржи. Рядом с надстройкой пролегал трап, ведший в просторный, но предельно заполненный бойцами трюм. – Несколько раненых и больных отказались быть обузой для отступающих товарищей и решили остаться, а вместе с ними – санитар и ездовые, прикрывающие наш отход. А также этот мужественный морской пехотинец, – кивнул он в сторону Таргасова, – со своим ручным пулеметом.

– Но, очевидно, нужно было…

– Это их солдатское право – прикрыть отходящих однополчан, – прервал Степную Воительницу полковник, – их фронтовая судьба. Напомню, что несколько минут назад вы тоже порывались остаться в группе прикрытия. И, если бы не этот, самим небом посланный старшина…

Кто-то из бойцов выстрелил в сторону коня, решив добить его, но промахнулся. Евдокимка тут же вскинула свой карабин и, судя по тому, как несчастная лошадка запрокинулась назад, попала ей прямо в лоб.

– Правильно поступили, ефрейтор, – полковник свято придерживался уговора не выдавать в ней «кавалерист-девицу». – В старой русской армии это именовалось…

– «Выстрелом милосердия». Знаю, – молвила Евдокимка.

– И вообще вся эта эпопея с уходом в море немного смахивает на исход остатков Белой гвардии из Крыма, – полковник вопросительно взглянул на Степную Воительницу.

Его мысль никто не поддержал, большинство бойцов попросту не придало ей значения. Однако Евдокимка все поняла, отдавая должное, что сказано это устами человека, который помнил свою родословную, являясь офицером бог весть в каком поколении.

– Я очень рада, что оказалась в отряде, пришедшем вам на помощь, товарищ полковник, – почти шепотом, стараясь проглатывать предательские «женские» окончания, произнесла Евдокимка. – Теперь я просто убеждена: все то, что сводит нас на этой войне, исходит из нашей общей судьбы; и в этом – некая высшая неизбежность.

– Мне тоже кажется, что в нашей встрече заложено нечто мистическое, – ответил он вполголоса, старательно процеживая слова сквозь неплотно сжатые зубы. – Впрочем, вся война – не что иное, как сплошная мистика.

Когда караван проходил мимо залива, где на небольшом плато высился лабаз, там все еще шел бой. Чтобы как-то поддержать бойцов, катера открыли заградительный огонь, стараясь проредить волну поднимающихся в атаку немцев. Однако внимание Евдокимки, как и всех прочих пассажиров тральщика и баржи, привлекли пятеро бойцов, плывших в их сторону поднимая руки и моля о помощи.

Командир тральщика прекрасно знал, как рискует, подставляясь бортами на траверзе[261]261
  Тра́верз (фр. traverse, от traverser, перебегать поперек) – направление, перпендикулярное курсу судна, самолета или его диаметральной плоскости. Соответствует курсовому углу 90°.


[Закрыть] этого рыбачьего хуторка, но тем не менее предельно сбавил ход. Возможно, там, в импровизированном лагере из руин лабаза и поставленных полукругом повозок, только потому бойцы и держались так стоически, что давали возможность спастись другим.

Пловцы все приближались и приближались, однако теперь они уже оставались вчетвером, затем – втроем… Вот один из двоих тоже на какое-то время ушел под воду, но товарищ нырнул и сумел вернуть его на поверхность. Выяснилось, что до сих пор сам он держался за обломок какой-то доски.

В тот момент, когда им бросили привязанный к канату спасательный круг, первая мина, с перелетом, взорвалась по правому борту баржи. Чтобы как можно скорее выйти из-под обстрела, тральщик резко прибавил ход, пытаясь спрятаться за высоким мысом, в то время как десятки рук подтягивали к его борту последних спасенных этого плацдарма.

Второй взрыв обдал султаном воды всех, кто оказался на корме баржи.

Евдокимка, инстинктивно, в страхе, ухватилась обеими руками за руку полковника и, по-женски взвизгнув, буквально повисла на ней. Сообразив, что произошло, она тут же отпрянула от Гребенина, насколько это возможно было в той немыслимой тесноте, которая образовалась на суденышке, и тут же настороженно осмотрелась. Разоблачения девушка испугалась значительно сильнее, нежели вытья третьей мины.

К ее душевному успокоению, никто не обратил внимания на странность поведения доселе бесстрашного ефрейтора, слишком уж все были озабочены судьбой последних спасенных пехотинцев. Однако Евдокимка поняла, что само присутствие рядом с ней Гребенина, этого сильного, волевого мужчины, заставляет ее вспомнить о своем женском естестве, расслабляет, а значит, делает слабее.

– Нам нельзя находиться вместе, полковник, – произнесла она, наблюдая, как последнего из бойцов сумели втянуть на борт баржи, после чего, под прикрытием мыса, тральщик стал удаляться от берега.

– А тебе никогда не приходило в голову, что нам нельзя столь долго оставаться порознь?

– Порой мне кажется, что только этим голова моя и забита, – едва заметно улыбнулась Евдокимка. – Хотя трудно представить себе, как бы мне удалось преодолеть тот барьер, который…

– Считай, что мы его уже преодолели. Благодаря этому десанту. Когда же ты увидишь меня без мундира, в домашнем халате и в кресле-качалке…

– Вот этого-то я и боюсь больше всего… Слишком уж я сжилась с вашим образом «истинно русского офицера».

– Эт-то уже опасно, – с улыбкой на лице покачал Гребенин своим широким, на удивление выбритым подбородком. – Впрочем, до смертного часа своего я буду помнить, что к спасению моему причастна некая «флотская богиня».

28

На причале их прощание было коротким и предельно сдержанным.

– Я мог бы попытаться перевести тебя в свой полк, – сказал Гребенин, поднимаясь вместе с Евдокимкой неширокой тропой, ведущей к крайнему корпусу бывшей базы отдыха. – Тем более что теперь его явно отправят на переформирование.

– Только не это, – резко отреагировала Евдокимка.

Они старались не обращать внимания ни на поднимавшихся вместе с ними бойцов, ни на моросящий осенний дождь.

– Понимаю: поменять десантную бригаду морской пехоты на обычный стрелковый полк…

– Да ни за что! – озорно воскликнула Евдокимка. – Не решайтесь впредь предлагать мне нечто подобное, – затем она негромко примирительно уточнила: – Хотя дело, как вы понимаете, товарищ полковник, не только в этом…

– А в чем же еще?

– Боюсь, что привычка командовать мной окажется потом неизлечимой.

Гребенин снисходительно рассмеялся, но возле них в облепленной болотной тиной шинели возник какой-то капитан.

– Прикажете строить полк, товарищ полковник?

– Вы, Родионов? Рад видеть вас, комбат, в завидном здравии.

– Это уж как велит служба, – попытался молодцевато подтянуться капитан, да только согбенная «канцелярская» спина никак не позволяла этого.

– Что с батальоном?

– Думаю, что и сорока штыков не наберется. Доложу, как только уточню поименно.

– Из всего батальона – не более сорока?

– Если бы не морячки, – признательно взглянул тот на Евдокимку, – к этому часу ровно столько же штыков осталось бы от всего полка.

Гребенин поминально помолчал, критически осмотрел внешний вид комбата, но затем прошелся взглядом по своей собственной шинели, по бушлату Евдокимки и дипломатично прокашлялся:

– Внешний вид, само собой…

– Это уж как велит служба, – простуженным голосом просипел капитан.

– Построить поротно, вон на той спортивной площадке, – обвел Гребенин взглядом бойцов, стихийно скапливающихся на небольшой лужайке вокруг них. – Провести перекличку и доложить. Кроме вас офицеры в полку еще остались?

– Лейтенант Зенин. С легким ранением, но в строю.

– И все?

– Как оказалось, – пожал плечами капитан. – Зато бойцы еще есть, и полковое знамя мы сохранили, это уж как велит служба, – кивнул он на усача с объемистым вещмешком за плечами, стоявшего в трех шагах от них.

– Впредь отвечаете лично, головой.

– Это уж как велит служба.

Они, все трое, посмотрели в сторону крытой машины и двух повозок с крестами на брезентовых шатрах. Там грузили раненых.

– Я уже распорядился, – понял значение его взгляда капитан. – Санинструктор Козырев составляет список раненых.

– Это очень важно: показать, что полк все еще существует. Да, кто-то из бойцов по-прежнему в строю, кто-то ранен, однако расформировывать его не стоит.

– Не должны. Мы вон как держались…

– Да, только в окружение попали. И начальник особого отдела, как назло, куда-то исчез – не исключено, что в плену. Впрочем, с этим разбируться без нас. А пока что назначаю вас, Родионов, начальником штаба. К обязанностям приступить немедленно!

– Есть приступить к обязанностям! – расплылся в счастливой улыбке сорокалетний капитан, который, очевидно, и мечтать перестал о повышении в должности и чине.

– Командирами батальонов и рот назначьте по старшинству звания и подготовьте приказ.

Евдокимка уже поняла, что в штабной кутерьме полупогибшего полка она лишняя, а потому выбирала момент, чтобы оставить стрелков вместе с их проблемами. Как раз в ту минуту, когда она решилась, раздался зычный бас старшины Климентия:

– Ефрейтор Гайдук, в казарму, на построение!

– Идите, идите, ефрейтор, – тут же спохватился полковник, понимая, что не имеет права задерживать десантницу. – От имени командования полка выражаю благодарность за геройскую службу, – козырнул он в ответ на честь, отданную Гайдук.

На какое-то мгновение они сцепились взглядами, мысленно припадая друг к другу.

– Кстати, благодарность постараемся выразить письменно, на имя командира бригады, – уточнил новоиспеченный начальник штаба, демонстрируя, что к обязанностям своим уже приступил.

«Наверняка решил, что я прихожусь командиру полка каким-то родственником», – подумала Евдокимка, пытаясь простить капитану его вторжение в их прощальную минуту.

У входа в казарму она наткнулась на группку солдат во главе с сержантом Ворожкиным.

– Почему с вами только трое? – на минутку задержалась возле них Евдокимка. – Насчитывалось, помню…

– Двоих потеряли, – молвил сержант. Левая рука его была обмотана какой-то тряпкой вместо бинта. – Что обидно, уже при отходе. Немцы вдоль речушки прорвались…

– Помню. А почему здесь прозябаете? Бесхозными остались? Могу попросить командира полка Гребенина, чтобы…

– Мы еще там, в деревне, ничейными были. Наш отдельный автомобильный батальон почти весь погиб. Может, кто и выжил, да только где сейчас? А командиров точно нет. Словом, ваш капитан Корягин тебя уважает, поговори с ним, пусть и нас тоже в морские пехотинцы запишет. Воевали-то вместе.

– Таких гвардейцев – и не зачислить в морскую пехоту?! – уже на ходу обронила Евдокимка. – Непорядок!..

– Опять разгильдяйничаем, ефрейтор Гайдук? – упрекнул ее комбат, стоя перед поредевшим строем десантной группы. Он был явно чем-то взволнован. – Лично накажу!

– Ефрейтор Гайдук был задержан командиром стрелкового полка полковником Гребениным, – сообщил старшина Климентий, очевидно, расспросив об этом кого-то из бойцов. – Полковник благодарил сержанта за его снайперскую службу.

– К себе небось переманивал, – проворчал Корягин. – Скажи ему, что зря якорь травит! – и тут же подал команду: – Смирно, равнение направо!

Причина его волнения стала понятна, когда из «Красного уголка» вышел командир бригады полковник Савчук.

– Бойцы, морские пехотинцы, десантники! Любые потери, это – потери… – мрачно произнес комбриг, после того как Корягин зачитал перед строем списки погибших и попавших в госпиталь. Их десантная группа потеряла пятерых бойцов убитыми и шестерых – ранеными. – Однако командование корпуса и армии признало, что та сложнейшая задача, которая была поставлена перед вашей группой, выполнена. Причем блестяще, с минимальными для подобных операций потерями, – резко повысил он голос, как будто полемизировал с кем-то. Грузными шагами властного, но предельно уставшего человека, полковник дважды промерил длину шеренги десантников. Сейчас ему хотелось сказать очень многое из того, о чем он передумал за время, пока группа находилась в рейде. – Капитан Корягин, сегодня же, к вечеру, подать списки бойцов для поощрения! Кстати, вы с восхищением говорили мне о своем снайпере…

– Так точно. Ефрейтор Гайдук, выйти из строя. Вот он. Все время на острие, на самых опасных участках. Вывел из строя не менее взвода и вообще держал противника в страхе.

Полковник приблизился, взглянул в голубые глаза юного бойца, показавшегося ему совсем еще мальчишкой…

– Спасибо за службу, сынок. Ты – настоящий солдат… Представить к ордену Красной Звезды и к званию младшего сержанта!

– Служу трудовому народу, – негромко, срывающимся голосом проговорила Евдокимка.

– Во, братцы! Я же говорил, что Гайдук наш в маршалы метит, – не удержался Аркашин.

– Моли бога, чтобы он взял тебя, тараньку голопристанскую, в денщики, – вполголоса парировал Климентий.

29

Командир бригады пообещал всем участникам десанта сутки отдыха, а всему батальону – еще двухнедельную десантно-диверсионную подготовку.

Казалось, ничто не способно было помешать выполнению этого обещания, однако на рассвете следующего дня всю бригаду подняли по тревоге и бросили на километровую брешь, образовавшуяся после вечернего прорыва немецких войск. Никакой другой боеспособной части в такой близости от этой бреши попросту не оказалось.

Транспорта, чтобы спешно перекинуть к прорыву хотя бы один батальон в полном составе, тоже не нашлось. Поэтому капитану Корягину было велено посадить на уцелевшие машины и тракторный прицеп одну из своих рот, усилив ее бойцами из диверсионной группы, освобождавшей генералов, и отправить все это воинство на создание очагов сопротивления. Сдерживать противника требовалось до подхода основных сил.

Немецкая разведка, очевидно, донесла командованию, что впереди у русских никаких войск нет. Но, поскольку брешь оказалась неширокой, а фланговый огонь противника сильным, оно решило не развивать успех на главном направлении, а ударить по флангам. Этим-то моряки роты старшего лейтенанта Качина и воспользовались.

На подступах к бреши, в широкой долине, располагалось село Озерное. С одной стороны оно прикрывалось изгибом болотистой речушки, а с другой – серповидным озером. Село разделялось на три хутора, по два-три десятка домов в каждом; причем так, что основная часть его, с церквушкой в центре, находилась на возвышенности, господствовавшей над всеми окрестностями.

Кто-то из бойцов роты оказался родом отсюда. Поэтому еще в утренней дымке он помог расположить в каждой части села по усиленному взводу морских пехотинцев.

– Младший сержант Гайдук, – комроты взялся определить участие в этом бою Евдокимки. Они стояли у пристройки к руинам храма, который местный колхоз использовал в роли склада. Теперь же Качин решил приспособить его под свой командный пункт, предварительно заслав на колокольню наблюдателя. – Берете с собой рядового Крюкова, он из местных, из аборигенов, а также Таргасова, с его ручным пулеметом, Аркашина и Сожина. С этой группой выдвигаетесь на правый фланг, к окраине деревни, как можно ближе к полуразрушенному мосту, а значит, и к броду.

– Есть, выдвигаться! – охотно приняла задание Евдокимка.

– Скорее всего, немцы попытаются прорваться на этом участке. Поскольку вы уже прославились как снайпер, постарайтесь прореживать их еще на подходе к реке и во время переправы. Но, если враг прорвется основными силами, – тут же отходите. Место для засады поможет определить Крюков. Взвод старшины Климентия займет оборону по окраине деревни, то есть метрах в двадцати от вас.

– Есть там одно местечко, – тут же заверил «абориген» Крюков, приземистый увалень, в чьей фигуре никак не просматривались ни шея, ни, тем более, талия. Да и лицо его напоминало заготовку для маски, сварганенную нерадивым учеником бездарного плотника. – Там, у реки, стоит старый каменный барак. До недавнего времени он был общежитием животноводов. Теперь в нем уже вряд ли кто обитает, тем более что половину крыши разворотило осколком. Зато от общаги этой отходят два оврага: один, небольшой, – в сторону реки; другой, значительно длиннее, – в сторону села. Это – на случай отхода. Словом, держаться на такой точке можно. Нам бы еще парочку бойцов, потому как маловато нас…

– Маловато, говоришь? – как всегда медлительно реагировал комроты. – Младший сержант, возьмите еще двоих бойцов, на свой выбор. И получите у старшины роты два вещмешка – с патронами и гранатами. Сухой паек у вас имеется.

Климентий не только выделил двух бойцов, Чумака и Косташа, но и сам решил побывать на избранной позиции, предварительно послав туда на разведку Аркашина и Крюкова.

Короткая перестрелка, возникшая неожиданно у барака, насторожила всю группу, но вскоре, после коротких переговоров, все прояснилось. В одной из комнат разведчики наткнулись на пятерых мужичков, один из которых оказался ранен в ногу. Переправившись на рассвете через речку, они теперь сидели, сгрудившись в уголке, на кучке сена, мокрые, и пытались хоть как-то согреться. Из сочувствия, Абориген тут же развел для них небольшой костерчик.

– А собрались здесь, как я понял, дезертиры? – угрожающе, во всем величии своего громадного роста, навис над ними Климентий.

– Почему же сразу – «дезертиры»? – мрачно возмутился один, представившийся ефрейтором Корзюковым. Он – единственный, кто не поленился раздеться донага, и теперь завершал выжимать свое обмундирование, развешивая его на останках сетчатой кровати. На себя же боец напялил найденное в одной из комнат рваное женское платье. – Слово такое «окруженцы» слышать приходилось? Ночью нас прорывалось около трех десятков, а на этот берег, как видишь, дошло только пятеро, к тому же один ранен. И все кроме раненого при оружии.

– Как тебя, безкальсонного, послушать, – осклабился Аркашин, – так получается, что весь фронт только на ваших мокрых задницах и держится.

– Моли бога, служивый, что немцы с ходу речушку эту не форсировали. Ты бы тоже подштанники свои сушил, только по другому поводу. Но фрицы сначала на том берегу решили подчистить, прорыв закрепить. Обстоятельность проявляют, сволочи…

– А по моим бойцам вы почему стреляли? – сурово спросил старшина.

– Ты бы по фрицам так целился, голозадый, – встрял Аркашин, не простивший ефрейтору перестрелки. – Бушлат, вон, на рукаве прострелил. По акту взыщу!

– Так ведь мы поначалу решили, что фрицы нас снова обошли.

– Почему же тогда дальше в тыл не бежали? – некстати язвил Аркашин.

– Потому что с линии фронта мы тоже не бежали, а прорывались из окружения. А еще потому, что по дальним тылам немало таких умников, как ты, рыщет. Нас тут же за дезертиров бы приняли. А мы ждали: вдруг еще кто-то из сослуживцев наших прорвется?

Климентий недовольно покряхтел, но промолчал. Евдокимка ощутила, что старшина недоволен и действиями этих вояк, и тем, как они держатся. Однако по-житейски, по-фронтовому ефрейтор во всех своих доводах был прав.

– Большой костер развести в этом здании не получится, – тут же вступилась за них Евдокимка (к чему приводит на передовой клеймо «дезертира», она уже знала). – Раздеваться всем до кальсон – тоже не ко времени. Отправьте их, старшина, в деревню, как бойцов, которым мы помогли переправиться через речку. Пока немцы не попрут, они подсушатся и пополнят взвод. Взамен можете пожертвовать еще тремя своими бойцами, для усиления гарнизона.

– Что ты торгуешься, как цыган на конской ярмарке? – проворчал Климентий, явно недовольный тем, что Евдокимка вмешалась в его разговор с окруженцами.

– Ради немцев стараюсь. Чтобы не обиделись, что у меня мало штыков, а значит, недостойно встречаем.

– Но не с ротой же почетного караула! – огрызнулся командир взвода. – Ты всех своих бойцов знаешь? – поинтересовался он на всякий случай у ефрейтора Корзюкова.

– Всех. Чужаков нет, – хриплым, хронически простуженным голосом заверил его ефрейтор. – То, что интересуешься, – правильно. Перед наступлением немцев радиомашина ихняя вдоль фронта суетилась, на чистом русском орала, разве что без мата; чтобы сдавались, дескать, уговаривала. Но здесь со мной – все наши, проверенные.