Текст книги ""Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Владимир Богомолов

Соавторы: Герман Матвеев,Леонид Платов,Владимир Михайлов,Богдан Сушинский,Георгий Тушкан,Януш Пшимановский,Владимир Михановский,Александр Косарев,Валерий Поволяев,Александр Щелоков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 314 (всего у книги 347 страниц)

25

Рассвет представал на удивление тихим, но подернутым легкой дымкой и налетом ночной сумеречности. Чудилось нечто таинственное в очертаниях прибрежных хижин и островков, в редких вскриках каких-то ночных птиц и в парующем водовороте, то и дело зарождавшемся в горловине просторного затона.

Морские пехотинцы сидели на причальном дебаркадере и на прозябавших на берегу, перевернутых вверх дном рыбачьих лодках; курили, вздыхали и мечтательно рассуждали, кто о рыбалке на родной речушке или на озерце, а кто – об оставленных где-то далеко, но незабытых женщинах.

Впрочем, женщина, чьи ласки все еще вспоминались Гродову, оставалась не столь уж далекой. Еще задолго до заката сформировав добровольческий штурмовой отряд десантников, Гродов тут же объявил для него отбой, попросив при этом священника посоветовать, как бы получше разместить бойцов в той части поселка, что подступала к причалу, поскольку в четыре утра они уже должны находиться на пирсе. Он бы воспользовался помощью жандарма, но, чтобы не представать потом перед сигуранцей в роли пособника врага, тот благоразумно ушел к урочищу вместе с капитаном Олтяну.

Так вот, услышав эту просьбу, священник лукаво ухмыльнулся в седые усы, набожно взглянул на небо, прощая самому себе все грехи, прошлые и будущие, и подселил самого «христиански великодушного господина капитана» к молодой вдове-рыбачке Терезии, муж которой не вернулся весной с лова – артель вела его далеко отсюда, в устье Дуная.

– По правде говоря, Терезия и при муже когда-никогда предавалась блуду телесному, – доверительно сообщил он капитану.

– Это уже по вашей части, отче. Я исповедей не принимаю, и после лукавых «проповедей» моих грехи лишь умножаются.

Выслушав это признание, священник вознес свой взор к небу, и, вспомнив о чем-то своем, далеко не безгрешном, набожно перекрестился.

– Зато телом Терезия чиста, капитан, – еще доверительнее выдохнул он, – и очень уж хороша собой.

По тому, с каким благоговением священник произнес это, коменданту нетрудно было определить, что сам батюшка тоже знал цену телам греховодниц, и даже засомневался: стоит ли принимать его предложение. Но… слаб в этом житейском деле мужчина, слаб; особенно на фронте, где продолжительность жизни определяется не голосами кукушек, а свистом пуль.

– Да ты иди, капитан, иди, – все с той же лукавинкой в голосе напутствовал его священник. – Душа солдата требует небесного облегчения, а тело – земного. И потом, я уже передал Терезии через матушку свою, чтобы грела воду и готовила тебе купель.

– Тогда я сначала осмотрю усадьбу вдовы, все ли там спокойно, – тут же предложил мичман Мищенко, который, находясь поблизости, невольно подслушал этот разговор. – А потом уж займусь расквартировкой самого десанта.

Мичман был назначен заместителем командира добровольческого штурмового отряда, и теперь неотступно следовал за комбатом, считая, что вместе подбирать моряков для десанта под Килию-Веке легче.

– Считай, что тебе снова «нэ судылося», мичман, – саркастически пресек капитан попытку заместителя составить ему компанию, – С усадьбой вдовы я разберусь сам, а ты занимайся поиском остальных «штурмовиков».

Тем временем старший лейтенант Владыка с оставшимися бойцами плацдарма должен был еще раз прочесать поселок и его окрестности и только после этого расквартировать их по домам, которые временно оставлены жителями. Завтрашний день для них объявлялся патрульным, с прочесыванием урочища и ближайших плавней.

…Ну а Терезия Атаманчук в самом деле представала в образе настоящей сельской красавицы, перенявшей смуглолицую красоту от матери-румынки и крепкое тело – от потомственного казака-украинца, чей предок объявился здесь с отрядом еще во времена разорения русскими войсками Запорожской Сечи.

Появление в доме Гродова этого крепкого, ладного мужчины вдова восприняла как Божье снисхождение. И никакой игры в загадочность женской души, никаких прихотей или плачей по поводу одиночества и вдовьей судьбы. Жизнь свою эта выросшая на великой реке женщина всегда воспринимала такой, каковой она есть на самом деле, а не такой, какой придумывала ее в девичьих грезах. И представала перед ней эта жизнь во всей своей непостижимой простоте и суровой безвозвратности.

Терезия сама омывала посланного ей Господом мужчину в большом, похожем на баркас, купельном корыте; сама молчаливо обтирала вышитым народными узорами полотенцем, покрывая при этом еще не обсохшее тело нетерпеливыми и в то же время ангельски трепетными поцелуями.

К нецелованным мальчишкам Гродов уже давно не относился, но даже предположить не мог, что женщины способны обхаживать пришлых мужчин с такой страстью и таким неподдельным, искренним раболепием. Восседая в парующей теплыни старого липового корыта, капитан чувствовал себя если не султаном, то уж, во всяком случае, татарским мурзой, яростным почитателем всех кочевых женщин.

Правда, в ответ Терезия требовала такой же яростной отдачи, а потому, используя все мыслимые способы и позы, лишала своего постельного пленника хоть какой-то возможности не то что поспать, а хотя бы передохнуть. Однако странная вещь: утомляла эта женщина только физически, ничуть не отталкивая его при этом чувственно. Она явно не принадлежала к тем «кочевым» женщинам, после близости с которыми хотелось как можно скорее оставить приютившие тебя и ложе, и дом.

– У тебя что, долго не было мужчины? – предался Дмитрий вопросу, который задавать Терезии не следовало даже после того, как почувствовал себя совершенно опустошенным.

– Теперь я понимаю, что у меня не было его никогда, – ошалело повертела она головой, все еще возлегая у него на груди. – Мало того, оказывается, я даже представления не имела, что это такое – быть в постели с мужчиной.

– Вот оно – женское коварство, – нежно провел ладонями по ее щекам Гродов; и волосы у Терезии были жесткими, густыми, пропахшими какими-то луговыми травами, – перед которым мы обычно пасуем и в сетях которого рано или поздно гибнем.

– Можешь считать это сетями, только не погибельными, а спасительными. Сам рассуди: вокруг война, смерть, а ты в постели со все еще молодой и все еще красивой…

– Мои командиры этого не одобрили бы.

– Твои командиры тебе позавидовали бы. И вообще, не дай тебе Бог, офицер, когда-либо вспомнить, скольких солдат, чужих и своих, ты погубил и еще погубишь на берегах этой реки…

– Постараюсь никогда об этом не вспоминать. – Чем нежнее он гладил неподатливые волосы женщины, тем они становились мягче, а сама женщина – увлеченнее и податливее.

– Зато женщину, которая омывала тебя от солдатского пота, ты вспоминать обязательно будешь. Причем вспоминать только с благодарностью за дарованные тебе минуты неземной благодати. Кто знает, офицер, может, когда-нибудь, на старости лет, ты даже гордиться будешь не тем, что покорял чужие земли, а тем, что сумел покорить ту, на всю жизнь запомнившуюся тебе, одну-единственную женщину. Все еще простительно молодую и все еще непростительно красивую.

… «Все еще простительно молодую и все еще непростительно красивую…». Как бы там ни было, а теперь, томясь в будке смотрителя причала, капитан вспоминал ласки Терезии с хмельной улыбкой мужчины, познавшего нечто такое, чего не способны познать все остальные мужчины мира. И уже сейчас – права была эта прекрасная дунайская жрица! – начинал гордиться этим.

– На связи капитан Хромов, – ворвался в его бредовые воспоминания голос радиста Воротова.

– Ему-то с какого перепуга не спится?

– Так ведь он воюет, товарищ капитан, – назидательно объяснил ему радист.

– А я, по-твоему, чем занимаюсь? – ворчливо огрызнулся Гродов. – Хотя ты прав, – тут же покаянно признал он, явно некстати возродив в своей памяти образ, но почему-то не Терезии, а Валерии Лозовской, – в последнее время действительно занимаюсь чорт-те чем.

– Докладываю, что только что мы зацепились за небольшой клочок земли на острове Большой Татару, комендант.

– Я ведь просил организовать захват плацдарма только после налета авиации.

– При чем тут я? Румыны опять первыми начали! – по-школярски оправдывался Хромов. – В первой волне до взвода шло.

– Что, пытались переправиться, чтобы создать плацдарм на материке? – недоверчиво поинтересовался Гродов.

– Или, может, просто попартизанить в нашем тылу решили. Поди знай! Это же румыны. Но пока одни мои, как вы их называете, полевые стрелки расправлялись с румынскими десантниками, другие сели в три лодки и переправились на остров. Добро, что пролив Татару в этом месте очень узкий, считай, на пять взмахов весла. Правда, больше двухсот метров продвинуться они не смогли, были блокированы, тем не менее какой-никакой плацдарм образовался.

– В таком случае совет может быть один. Во время бомбардировки и артобстрела твои орлы пусть отойдут к самому берегу и пересидят в плавнях, у кромки воды. Иначе попадут под свои же бомбы и снаряды.

Перед батальоном полевых стрелков, которые по-прежнему занимали оборону по рукаву Татару, стояла задача: захватить северную часть острова Большой Татару, буквально подступавшего к стенам Килии-Веке. Но комбат явно торопился, наверное, рассчитывал войти в городок своими силами, чтобы добыть себе славы, да только ничего не вышло.

Судя по данным разведки, которыми с Гродовым поделился начальник штаба флотилии, осуществить это силами одного батальона было невозможно. И вчера комендант уведомил об этом Хромова, напомнив к тому же что его бойцы нужны здесь, на северном плацдарме. Но, оставив Гродову право самому разбираться с гарнизоном Пардины, комбат полевых стрелков, закусив удила, устремился на юг.

26

Едва комендант завершил разговор с Хромовым, как из-за Кислицкого острова, на десятки километров протянувшегося по течению реки вдоль одноименного рукава, послышался гул авиационных моторов. Командование флота свое слово сдержало, на западный берег Дуная была брошена чуть ли не вся имевшаяся в юго-западной части Украины морская авиация. Как только она отбомбится, должна была вступить в действие корабельная артиллерия флотилии и орудия береговых батарей.

К тому времени отряд десантных судов уже должен будет приближаться к Кили-Веке, которую румыны теперь, после нескольких собственных неудачных десантов, в спешном порядке пытались превратить в самостоятельный укрепрайон. Вот только с идеей этой они слишком запаздывали.

Мониторы, бронекатера и пограничные «морские охотники» кильватерной колонной подошли к рейду речной гавани Партины и остановились ровно на столько, насколько понадобилось, чтобы головной пограничный катер и ассистировавший ему бронекатер приняли на борт тридцать два морских пехотинца под командованием коменданта плацдарма.

– Поместятся все мои десантники, командир? – встревоженно спросил Дмитрий, увидев, что на борту пограничного катера уже имеются бойцы. И в ответ услышал нечто очень знакомое:

– Если приказано, значит, разместим, даже если придется развешивать твою пихтуру по реям и рассаживать по якорям.

– Э, да это опять вы, капитан-лейтенант Клименко, и опять в роли начальника конвоя?!

– А я, как только услышал о коменданте плацдарма, так сразу подумал: «Уж не тот ли это капитан-артиллерист, которого я снимал с какого-то секретного причала из-под Одессы?!». Оказывается, тот самый!

Пока они приближались к Килие-Веке, артиллеристы наносили удары то по северным, то по южным окраинам этого городка; а то вдруг одновременно обрушивались на порт и на все, что могло находиться в нем на воде и на суше. Одной частью своей городок пролегал вдоль устья рукава Татару, другой, сразу же за впадением притока в Дунай, уходил по нему правым берегом Килийского гирла.

Попросив командира катера подойти к берегу на мысе, соединяющем эти две части, Гродов скомандовал: «В бой, десантники, в бой!» и по сброшенному на отмель трапу ринулся к берегу. Вслед за ним, кто по трапу, а кто, спрыгивая с борта прямо в воду, ринулись к берегу бойцы его штурмового отряда. Артиллеристы все еще обрабатывали берег противника хаотичной какой-то пальбой, однако морские пехотинцы попросту не обращали на это внимание, словно от осколков «своих» снарядов они были заговорены.

Зажав винтовку с примкнутым штыком под левой под мышкой, словно копье, капитан выстрелами из пистолета прокладывал себе путь между небольшими портовыми пристройками. Встретив острием штыка выскочившего из-за угла румына, он добил его рукоятью пистолета в висок, а затем, сунув пистолет за ремень, метнул гранату в П-образно охваченный строениями двор, похожий на гостиничный, но наполненный суетившимися солдатами, которые готовились уйти отсюда вместе с погруженным на подводы армейским имуществом.

Засев между подводами, Гродов и еще трое десантников несколько минут держали в блокаде оба выхода из здания, время от времени охлаждая пыл противника гранатами, пока наконец из дома не донесся голос мичмана Мищенко: «Не стрелять, живодеры, здесь уже десант!». Как оказалось, его группа ворвалась в здание с тыльной стороны, через окна первого этажа одного из флигелей. А пока штурмовая группа очищала и расширяла свой плацдарм, к нему уже подходили катера с полевыми стрелками.

Все участники десанта понимали, что на сей раз фактор внезапности явно не сработал. Румыны ожидали нападения, а потому открыли огонь по кораблям флотилии еще на их подходе, и сопротивление оказывали довольно яростное. Но и здесь солдаты противника были поражены действиями десантников, которые смело навязывали им рукопашные бои, умело орудуя штыками, прикладами, саперными лопатками и просто ножами.

Поскольку десантные группы высаживались в различных частях города, да к тому же с севера широким фронтом наступали роты капитана Хромова, а прибрежье «прореживали» пулеметным огнем десятки пограничных катеров и судов флотилии, то у румын создавалось впечатление, будто русские везде. Что их огромное количество, а посему нет иного выхода, кроме как бросать оружие и сдаваться в плен.

Ворвавшись на расположенную в глубине плато и окруженную небольшим земляным валом шестиорудийную батарею, Гродов, Мищенко и еще четверо десантников гранатами и пулеметным огнем выкосили большую часть артиллеристов, которые не успели бежать с позиций. Оставшихся же Гродов приказал согнать к трем пушкам, чтобы развернуть их в сторону дороги, по которой на юго-запад, в сторону холмистой гряды, бежали конные и пешие защитники городка.

Заупрямившегося румынского сержанта, отказывавшегося выполнять его приказ, Гродов буквально вспорол штыком на глазах у сослуживцев, а затем, установив на орудийных механизмах дальность стрельбы, по-румынски приказал: «Цель – дорога! Прямой наводкой. Заряжай! Залпом пли!». Выяснив, что получается у артиллеристов неплохо, он приказал вести беглый огонь по дороге, а сам подошел к сидевшему у блиндажа раненому офицеру.

– Мне известно, что где-то на окраине города действует еще одна батарея. Где она? – протянул он пленному карту.

– Не знаю, – решительно повел подбородком лейтенант.

– Еще раз спрашиваю: – поднес ему штык к горлу комбат, – где она?

Все еще пребывая под впечатлением гибели сержанта, офицер ткнул пальцем на окраину урочища Антипоу. И тут же уточнил:

– Вот здесь, между домиком лесника и пилорамой.

– Сколько орудий? Только правду, иначе тебя ждет судьба сержанта.

– Это четырехорудийная батарея.

После трех снарядов на ствол, посланных на дорогу, капитан распорядился зарядить все шесть орудий и, зачислив в обслугу десантников, приказал ударить залпом. Потом еще и еще раз. Одно из орудий попыталось вступить с батареей в дуэль, но выпущенный им снаряд улетел метров на сто в сторону. А когда после еще двух залпов оно тоже умолкло, Гродов вновь перевел стволы на дорогу, пытаясь обстреливать ее и видневшуюся вдали гряду уже не залпами, а врассыпную, веером.

Опасаясь, что слишком засиделся здесь, он передал орудия и пленных подоспевшей группе полевых стрелков во главе с младшим лейтенантом, а сам с десантниками подключился к прочесыванию улицы, ведущей вдоль рукава Татару. Дойдя до предместья и захватив в плен еще около двух десятков парализованных страхом румынских солдат, переправлявшихся через узкий рукав с острова Большой Татару, он выяснил, что вслед им движутся подразделения батальона Хромова. И действительно, буквально через десять минут по ту сторону рукава появилось несколько всадников, довольно умело держащихся на неоседланных лошадях. Как оказалось, это был конный разъезд пехотного батальона.

– Передайте приказ комбату, – прокричал им Гродов: – «Через рукав не переходить! В городе не появляться! Еще раз прочесать остров и ждать моего появления! Скорее всего остров Большой Татару возьмет под контроль стрелковый полк. За нами остаются мыс Сату-Ноу и район Пардины!».

Расположившись в какой-то богатой, огражденной почти крепостной каменной оградой усадьбе, комбат приказал радисту связаться со штабом флотилии.

– Килию-Веке мы взяли, – доложил он подошедшему к рации адъютанту командующего. – Когда командующий усомнился в том, удастся ли вам взять этот город с первого десанта, я так и сказал: «Прикажите Гродову взять Бухарест, и он его возьмет».

– Ну, Килию-Веке – еще далеко не столица, да и брал ее штурмом целый полк.

– Однако первым высадились на вражескую землю все-таки вы. И это уж закоренелый факт. Сужу по сообщению командира флагманского катера.

– Как-никак командую штурмовой десантной группой.

– Потому и говорю командующему: придайте его десантному отряду два пехотных полка, и через два дня он будет в Бухаресте. Что там у вас еще, товарищ капитан?

– Ничего особенного. Разве что наш десант соединился с десантниками северного плацдарма, пришедшими из района Сату-Ноу.

– И это тоже закоренелый факт.

– О потерях и трофеях сообщим чуть позже, как только свяжусь со штабом полка.

– Только сделайте это как можно скорее, командующий всегда с нетерпением ждет сообщений с западного берега, душой на них отдыхает.

В конце того же дня начальник штаба флотилии положил на стол контр-адмиралу донесение, которое, после его визы следовало отправить в Севастополь, в штаб Черноморского флота.

«В результате десанта, произведенного, как уже докладывал раньше, силами 23-го полка 25-й Чапаевской стрелковой дивизии 14-го стрелкового корпуса, а также силами штурмового десантного отряда морской пехоты капитана Гродова, в районе румынского города Килия-Веке захвачен плацдарм протяженностью в двенадцать километров.

С учетом того, что бойцы южного десанта соединились с бойцами десанта, пришедшего из захваченного ранее плацдарма на мысе Сату-Ноу и в районе поселка Пардина, общая протяженность территории Румынии, находящейся под контролем советских войск, составляет 75 километров при глубине до 5 километров. Потери румынской стороны во время десанта на Килия-Веке: более 200 солдат и офицеров убиты, 720 – сдались в плен. Захвачены трофеи: 30 пулеметов, восемь 75-мм орудий, около тысячи винтовок. Наши потери: три бронекатера получили повреждения, пять бойцов убито, семь ранено.

Особый героизм проявил рулевой бронекатера БК-112 старшина 2-й статьи Федор Щербаха. В результате прямого попадания снаряда в рубку командир катера был тяжело ранен, а рулевому оторвало осколком ступню.

Скрыв этот факт, Щербаха сумел приткнуть катер к берегу, дождался высадки десанта, вывел судно из-под обстрела и, лишь укрыв его за ближайшим островком, объявил: «Все, больше управлять не могу!» и тут же осел на палубу. Во время транспортировки в лазарет старшина умер от потери крови.

Список и представления к наградам всех отличившихся будут направлены завтра.

Командующий флотилией контр-адмирал Абрамов, начальник штаба флотилии капитан 2-го ранга Григорьев».

27

Эту ночь он снова провел в доме Терезии. Внешне никакой радости эта красавица вроде бы не проявляла, но в поведении ее, в словах, в ласках было столько нежности, заботы и домашнего тепла, что в какие-то мгновения Гродову казалось, будто он вернулся в родной дом, которого на самом деле у него вот уже столько лет не было.

Капитан честно признался, что прибыл сюда по просьбе коменданта поселка мичмана Мищенко. Тот почувствовал опасность и попросил хоть какого-то подкрепления. Однако женщина попросту не придала значения его словам. Она верила только тому, чему хотела верить, а отношения с капитаном-украинцем она, считавшая себя украинкой, воспринимала так, как ей хотелось воспринимать. И вообще, она принадлежала к тем людям, которые живут сегодняшним днем, бесконечно радуясь тому, что… все еще живут. Дмитрию казалось, что она владеет каким-то особым видением мира, особым восприятием жизни; какой-то особой ее философией…

Терезия опять купала его, и это купание уже превращалось в ритуал омовения; и ласкала его с такой самоотдачей, словно желала срастись с ним, раствориться в теле мужчины. Впрочем, постепенно Гродов начал проникаться тем же восприятием и ощущением. А главное, теперь, после удачного рейда в урочище, впереди его ждала спокойная ночь, проведенная в объятиях женщины, и прекрасное утро победителя.

Операция в самом деле оказалась удачной. Гарнизон Пардины состоял всего лишь из двадцати морских десантников и отделения полевых стрелков, и этих сил явно было недостаточно, чтобы противостоять угрозе, которая нависла над поселком. Это и вынудило Мищенко сообщить по рации коменданту плацдарма, что задержан румынский лазутчик, который прибыл из урочища Костину-Маре. Как оказалось, там собралось несколько десятков румынских солдат, в основном из тех, которые в свое время ушли из острова Большой Татару и из Кили-Веке. Дабы как-то реабилитироваться в глазах командования, офицер, который оказался среди них, решил разведать обстановку в поселке, чтобы напасть и выбить оттуда гарнизон.

– Хочешь сказать, что этими гайдуками командует капитан Олтяну, которого я отпустил из пардинского храма? – тут же поинтересовался комендант.

– Такой же вопрос я задал лазутчику, но он ответил, что капитан Штефан Олтяну со своими солдатами ушел в сторону гряды Стипок, чтобы оттуда, плавнями, добраться до Сулинского гирла. Несмотря на просьбу второго офицера, старшего лейтенанта, он не захотел оставаться в урочище, чтобы вести диверсионно-партизанскую войну против русских, и увел своих солдат, тем более что они остались без оружия.

– А жителей поселка в этом урочище много?

– Лазутчик утверждает, что вообще нет. Как только они поняли, что мы не грабим, не сжигаем дома и не расстреливаем заложников, а также тех, кто сотрудничал с румынской властью, – почти все вернулись в поселок. За исключением трех-четырех семей, которые отошли еще дальше, к урочищу Сархан, чтобы переждать тяжелые времена на каком-то лесном хуторе.

– Тогда в чем дело? У тебя на причале остались два орудия.

– Но не осталось ни одного артиллериста, – заметил Мищенко. – И вообще, завтра эти пушки должны переправить на наш берег, в район Измаила.

– Поздно, теперь не отдадим. Сколько при этих орудиях снарядов?

– По десять штук на ствол.

– Вот видишь, выражаешься ты уже по-артиллеристски. Так вот, перетащи орудия и снаряды на окраину поселка, в район храма. У мыса стоит пограничный катер. Попрошу командира, чтобы перебросил меня в поселок вместе с десятью бойцами. Постараемся организовать совместный рейд. Лазутчик указал место, в котором находится лагерь этих партизан?

– Указал. Я заверил его, что мы отправимся в рейд, и если окажется, что он соврал, пусть пеняет на себя. Но похоже на правду, поскольку румын уверяет, что они расположились в заброшенном здании лесничества. Я отметил его на трофейной румынской карте. Оно расположено всего в километре от восточного края урочища.

Высадившись в поселке, Гродов тут же послал по лесничеству семь снарядов, и еще пять было выпущено комендорами пограничного катера. Причем моряки обстреливали партизан уже в то время, когда Гродов на четырех подводах и при пяти всадниках, подбирался к урочищу, имея на одной из подвод проводника-лазутчика.

Рейд морских пехотинцев оказался для румын еще большей неожиданностью, чем орудийный обстрел. Ни одного дозора моряки не встретили. А к полуразрушенному, горящему лесничеству подошли скрытно, по звериной тропе, и как раз в то время, когда уцелевшие, разбежавшиеся кто куда партизаны стали подтягиваться к нему. Устроив засаду на трех холмах, десантники взяли их под перекрестный огонь двух ручных пулеметов и трех десяток винтовок, а затем уложили еще нескольких лесных бродяг во время прочесывания урочища.

Назад они возвращались, имея в виде трофеев еще одну подводу, нагруженную солдатскими консервами, и двух оседланных лошадей, а также пулемет и несколько десятков винтовок. Ни одного своего бойца Гродов не потерял. Помня обо всем этом, комендант северного плацдарма мог позволить себе в течение всей ночи предаваться любовным ласкам и семейным иллюзиям.

Утром он наслаждался настоящим домашним украинским борщом, по которому давно соскучился, когда к усадьбе приблизилась трофейная тачанка. В ней важно восседали командир батальона «перекопцев» Хромов и его начальник штаба, а вслед за тачанкой в виде эскорта двигалось отделение полевых стрелков, перевоплотившихся в кавалеристов.

– Вижу, вы уже начали обживаться на этой земле, капитан! – улыбнулся Гродов, встречая командира полевых стрелков на крыльце своей «резиденции». – Тачанка, кавалькада всадников…

– Сам понимаю, что со стороны смахиваем на разбитую банду батьки Махно, – согласился Хромов, буквально вываливаясь из тачанки. – Но ведь без транспорта на таких территориях да расстояниях не очень покомандуешь.

– Хорошо хоть время от времени катера выручают, – согласился с этим доводом Дмитрий. – А теперь говори, что тебя привело ко мне.

Прежде чем ответить, Хромов заинтересованно осмотрел небольшой каменный дом, с крыльцом и флигелем в виде летней кухни, и поинтересовался, не лучше ли им поговорить в комнате.

– Я не приглашаю в дома, в которых не являюсь хозяином. Говори о деле.

– Если действительно о деле, то… беда, комендант, – проговорил Хромов, прохаживаясь на лужайке у крыльца. – Все, чего мы здесь навоевали, развеивается прахом.

– Большое наступление румын на Килию-Веке? – встревожился Гродов, на ходу надевая поданные Терезией морской китель и фуражку.

– Наоборот, большое отступление наших, – грустно улыбнулся комбат полевых стрелков, плотоядно впиваясь взглядом в широкие бедра хозяйки усадьбы.

Так и не поняв причину тревоги комбата, Гродов предложил офицерам зайти в один из соседних домов, во флигеле которого жили старики-украинцы и в котором комендант поселка Мищенко расположил свою штаб-квартиру. Здесь же обитали сейчас и оба радиста – тот, что работал с Мищенко, и тот, что прибыл с Гродовым. И только после этого потребовал:

– А теперь – подробнее и внятнее, капитан. Что, собственно, произошло?

– Приказ из штаба корпуса. Сегодня до двенадцати ноль-ноль генерал Егоров снимает высадившийся у Килии-Веке полк.

– Не может такого быть! – изумился этой вести комендант плацдарма. – Почему нас никто об этом не уведомил? В частности, меня? Понимаю, что это вопрос не к тебе, капитан, тем не менее. Только сегодня утром я просил начальника штаба флотилии подбросить еще хотя бы батальон подкрепления, поскольку удерживать такую территорию имеющимися силами невозможно. Подкреплений, правда, не обещали, но ведь об отходе целого полка тоже никто не заикнулся. Словом, откуда эта весть?

– Сообщил командир бронекатера, который поддерживал мой пост на южном фланге, у рукава Татару. Его суденышко включили в состав отряда, которому надлежит заниматься эвакуацией. Снимать полевых стрелков контр-адмирал намерен за пределами города, чтобы это событие осталось незамеченным. В городе же пойдут слухи о том, что солдаты отправились на прочесывание плавней.

– И когда генерал собирается перебросить сюда хоть какую-то замену?..

– Не будет замены, комендант, – мрачно поведал Хромов. – Румыны не желают терять людей, возвращая себе эти болота, потому что вместе с германскими и венгерскими их дивизии наступают по всей Молдавии, а главное, нацелились на Кишинев, который падет со дня на день.

– Но твой-то батальон, надеюсь, не снимают?

– Правильно, относительно моего батальона приказа пока что не было.

– Ну, вот, выходит, еще повоюем.

– Я так понимаю, что ликвидируется только южный плацдарм, где остается всего лишь неполный взвод моряков и два отделения полевых стрелков, которые, конечно же, долго не продержатся.

– Значит, перебросим эти подразделения сюда, к Пардине, превратив поселок в южный форпост плацдарма Сату-Ноу.

– Да не о том ты думаешь сейчас, комендант! – холодно вскипел Хромов. – Мой тебе совет: немедленно свяжись со штабом флотилии, переговори с командующим. Пусть оставят полк на его позициях или перебросят к мысу. Тогда, по крайней мере, мы получим небольшой, зато надежный плацдарм у Измаила.

– Но решение о переброске полка принимал не контр-адмирал, а командующий стрелковым корпусом, который командующему флотилией не подчиняется. Мне даже кажется, что генерал Егоров вообще принял это решение, не согласовав его с контр-адмиралом Абрамовым.

– Так, может, им вообще не нужен наш плацдарм?! Тогда пусть так и скажут. Пусть отдают приказ о его ликвидации и возвращают весь гарнизон мыса на восточный берег. А то ведь перестреляют нас здесь, на болотах, как перепелов во время королевской охоты.