Текст книги ""Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Владимир Богомолов

Соавторы: Герман Матвеев,Леонид Платов,Владимир Михайлов,Богдан Сушинский,Георгий Тушкан,Януш Пшимановский,Владимир Михановский,Александр Косарев,Валерий Поволяев,Александр Щелоков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 315 (всего у книги 347 страниц)

28

Несколько минут Гродов сидел напротив радиста, задумчиво глядя на приготовленный к работе аппарат. Ему было обидно, что об отводе стрелкового полка он узнает случайно. Как понимал и то, что просить у штаба флотилии подкрепления – так же бессмысленно, как и просить, чтобы ему с десантниками позволили вернуться на свой берег. У него вдруг появилось ощущение человека, которого в чужом краю бросают на произвол судьбы, на гибель. Причем на самом деле это был не страх обреченного, а обида коварно обманутого. Именно так, обманутого.

– Хорошо, что вы вышли на связь, Гродов – с тревогой проговорил Григорьев, не очень-то обрадовавшись на самом деле его появлению в эфире.

– Что, черт возьми, происходит в районе Килии-Веке, товарищ капитан второго ранга?

– А что там происходит? Мне доложили, что значительных румынских сил на подходе к городу нет.

– Пока еще нет. Но ведь вы же оголяете всю южную часть плацдарма.

– Ах, вы о передислокации стрелкового полка на восточный берег?! – притворно удивился начштаба.

– Ни фига себе – «передислокация»! Вы снимаете целый полк, удерживающий плацдарм на румынской территории! Губите единственный плацдарм на вражеской территории, само существование которого еще хоть как-то поддерживает престиж отступающей на всех фронтах армии.

– Положим, я озабочен этим не меньше, чем вы, капитан. Только что ситуацией на плацдарме интересовался сам командующий флотилией, – тут же заторопился Григорьев. – Кстати, сейчас вы получите возможность поговорить с ним.

Контр-адмирал, очевидно, находился рядом, потому что слегка сипловатый голос его возник мгновенно и как бы на вздохе начальника штаба.

– Слушайте меня внимательно, капитан. Мне понятно ваше состояние, но… По приказу командира корпуса известная вам воинская часть действительно перебрасывается туда, где она сейчас, по мнению комкора, крайне важна. Никаких подкреплений корпус не получил и, судя по обстановке, уже не получит. Флотилия – тем более. Но и приказом на отход нас тоже никто не «осчастливливал» и в ближайшие дни вряд ли «осчастливит». Что же касается общей ситуации на фронтах, то она вам, капитан береговой службы, ясна.

– Так точно. Яснее некуда. Каковы мои действия в этой ситуации, товарищ контр-адмирал?

– До сих пор, во всем, что касается плацдарма, вы проявляли неуемную инициативу. Неужто теперь выдохлись?

– Она бурлила до тех пор, пока я верил, что этот плацдарм необходим.

– Он и сейчас не лишний.

– Что он необходим не для докладов наверх, а для спасения флотилии и неприкосновенности береговой границы.

– Вы получили приказ и выполняете его. Какая еще аргументация нужна вам как офицеру?

– Я не хочу, чтобы мои моряки подозревали, что на том берегу все собираются драпать, а нас оставляют на произвол судьбы.

Командующий как-то возмущенно хмыкнул, давая понять, что не одобряет тона подчиненного. Тем неожиданнее оказалась его реакция на происходящее.

– До меня, Гродов, дошли слухи, что вы намеревались вести свое воинство на столицу Румынии, – если бы не эта усталость в голосе командующего, в нем наверняка проклюнулись бы иронические интонации.

– «Поход на столицу» – это пока что преувеличение. Но если бы та стрелковая часть, которую вы перебросили в район Килии-Веке, была придана мне, – портовую и насквозь военную Тульчу мы уже наверняка взяли бы. Причем взяли бы еще в день высадки полка – сразу, с ходу, на плечах вояк, панически бегущих из Сату-Ноу, при минимальных потерях.

Контр-адмирал мечтательно вздохнул.

– Когда при всеобщем отступлении мы стали расширять плацдарм на румынском берегу, меня тоже кое-кто пытался обвинять в излишнем «романтизме с налетом бонапартизма». Причем первыми это заподозрили в штабе 14-го стрелкового корпуса, где никто не желал отдавать под нашу с тобой «румынскую авантюру» ни одного взвода. Конечно, в принципе, штабистов корпуса можно понять. У них там сугубо степной фронт, притом что в резерве – ни одного танка, ни одного естественного рубежа, за который можно было бы зацепиться. Да и в штабе флота сейчас, кажется, того же мнения. Скажу больше: не исключено, что вскоре сухопутные части вообще уйдут из Придунавья. И скорее всего сразу за Днестр.

– А флотилия как же? Все-таки более сотни речных кораблей…

– В том-то и дело, что нам предоставят право самим выбираться отсюда как сумеем, насколько хватит ума и опыта.

Гродов не знал, как следует реагировать на это удручающее признание контр-адмирала, и поневоле наступила вынужденная пауза.

– Но плацдарм мы все-таки захватили и отстояли, товарищ контр-адмирал.

– Твои десантники, и сам ты, капитан… Вы сделали то, на что никто, по большому счету, и не рассчитывал. И, попомнишь мое слово, этот десант неминуемо останется в истории войны как самое мужественное исключение из ее трагического и бездарного – да простят меня все прочие командиры – начала.

– Но ведь действительно, какой мощный плацдарм! Да к тому же – на территории противника, на его земле. И вот уже которые сутки держимся.

– Не скрою, такое твое настроение мне нравится больше, комендант плацдарма. А потому слушай приказ. В Пардине оставь небольшой пост, который будет поддерживаться двумя бронекатерами. Не думаю, что румыны станут перебрасывать туда по болотам какие-то крупные силы. Всех остальных бойцов отводи на мыс Сату-Ноу и зарывайся там в землю. Если мы сейчас потеряем мыс, мы тут же поставим под удар Измаил, порт, флотилию. Впрочем, ты и сам все это знаешь.

– Увести корабли с этого участка границы сейчас вы тоже не имеете права, – напомнил ему Гродов.

– Потому и прошу: зарывайся в землю и держись. Я приказал проложить на мыс, к твоему штабу, прямую телефонную связь, по дну реки. Так будет надежнее, особенно, когда дело дойдет до вашей эвакуации.

– Особенно, когда дойдет… – как-то механически подтвердил Гродов.

– В одну из ночей наши бронекатера при поддержке двух мониторов выставили минное заграждение в районе Тульчи; еще одно заграждение – ниже по течению. Все попытки румынских мониторов вырваться из Галаца мы пресекаем артиллерийским огнем. На этом участке реки, от Рени до Килии-Веке, хозяева – все еще мы. Это я к тому, что при любом развитии событий береговой артиллерией и корабельными орудиями мы тебе поможем. Пару пулеметов и боеприпасов тоже подбросим, а вот помочь людьми… Извини.

– Сколько же еще суток нужно будет продержаться на мысе? Вот так, без какого-либо подкрепления.

– Этого я, честно говоря, не знаю.

– Но это первое, о чем меня спросят десантники, как только я вернусь на Сату-Ноу.

– Сколько надо будет, сколько сможете, сколько будет приказано. Но помни: если ты, капитан береговой службы, не сможешь удержаться на мысе, мы здесь, в городе, тоже не продержимся.

– Очень доходчиво вы все объяснили, товарищ контр-адмирал, – иронично заверил его комендант.

– Авиаразведка доложила, что противник накапливает пехоту в районе Тульчи. Отдельные подразделения его уже выдвигаются в направлении мыса Сату-Ноу. Не исключено, что первые атаки тебе придется выдерживать уже завтра.

– Наконец-то хоть одна приятная новость.

– Капитан Хромов рядом с тобой?

– Рядом, конечно.

– Пусть подтягивает своих бойцов к Пардине, сейчас туда подойдут два бронекатера и пограничный сторожевик; срочно перебрасываем вас на мыс.

– Но хотя бы этот батальон, Хромова, от меня не заберут? – спросил Гродов, наблюдая за тем, как комбат потянулся поближе к рации. Комендант прекрасно понимал, что оставаться на плацдарме оторванным от своих комбату не хотелось. Но понимал и то, что вольничать ему на плацдарме он тоже не позволит.

– Честно говоря, тоже хотели забрать, но у меня состоялся принципиальный разговор сначала с начальником штаба корпуса, а затем и с его командиром. Как видишь, пока что батальон в твоем распоряжении.

– И на том спасибо генералу.

Командующий опять сипловато вздохнул. Всякий раз, когда он таким образом вдыхал воздух, Гродову казалось, будто он только что вынырнул из воды.

– Видно, так уж тебе по жизни выпало, капитан береговой службы, что и по судьбе и по войне берега родные оборонять суждено.

Когда катера уже были на подходе к поселку, Дмитрий зашел к Терезии попрощаться.

– Может, тебе, украинке, лучше перебраться туда, на украинский берег? – спросил он после того, как была отдана дань сдержанным прощальным объятиям. – Я слышал, что здесь у многих есть родственники по обе стороны реки, ведь до недавнего времени вы жили в одном государстве.

– У меня они тоже есть и в Измаиле, и в Килие. Я знаю, почему ты заговорил об этом: опасаешься, как бы сигуранца не арестовала меня за связь с советским офицером.

– Считаешь, что такого не может произойти?

– Нет, просто я настолько глупая баба, что за две ночи с таким мужчиной, как ты, готова терпеть муки всю оставшуюся жизнь. И говорю это искренне. А еще запомни, что всю оставшуюся жизнь я буду надеяться… хотя бы издали увидеть тебя.

29

Контр-адмирал оказался прав: уже на следующий день, ближе к обеду, румынская артиллерия осуществила мощный артналет на плацдарм Сату-Ноу. Но по опыту предыдущих обстрелов десантники знали, что цели у артиллеристов пристреляны в основном в центральной, холмистой части этого, довольно обширного, крутым изгибом реки образованного мыса, да еще – на северо-восточной части его, самой близкой к Измаилу. Поэтому после первых же взрывов основная масса бойцов окопами уходила к небольшим щелям, пещерным методом отрытым, или же выдолбленным, по береговой, в некоторых местах скальной, линии, чтобы отсидеться там, никаких особых потерь не неся.

Когда же две пехотные роты противника бросилась на штурм передовых позиций десанта, организованных в виде опорных пунктов, с дотами в центре, к горловине мыса тут же устремились монитор и четыре бронекатера. Неуязвимые для стрелкового оружия, они своим перекрестным орудийно-пулеметным огнем основательно проредили волну румынской пехоты. А те, кому удалось прорваться сквозь их огонь, тут же попадали под очереди трофейных пулеметов.

В тот день артиллерийские атаки трижды сменялись пехотными, и трижды бронекатера, уходившие на время из-под батарейного огня, возвращались затем к изгибам реки у мыса, в то время как дальнобойные береговые батареи прощупывали румынские тылы, вплоть до причалов Тульчи и Галаца.

В течение четырех последующих дней румыны лишь дважды пытались идти в атаку, но это скорее напоминало разведку боем, нежели серьезное стремление прорвать оборону десантников. На рассвете четвертого дня они попытались на шлюпке и двух плотах подойти к мысу с южной стороны, чтобы закрепиться там и создать свой собственный плацдарм буквально в двадцати метрах от штаба плацдарма. Однако одна из патрульных групп морских пехотинцев, которые постоянно рейдировали вдоль побережья, подпустила их к берегу, а затем забросала гранатами и накрыла ружейным огнем. Последних десантников Гродов, который подоспел на помощь вместе с тремя морскими пехотинцами, сбрасывал в воду в яростной штыковой контратаке.

– Вас к телефону, товарищ капитан, – позвал Гродова связист, который дежурил в одной из оборудованных под штаб пещер. Командующий свое слово сдержал: кабель по дну реки был проложен, и теперь у коменданта плацдарма существовала телефонная связь не только с четырьмя наблюдательными пунктами, расположенными в разных концах мыса, но и с подземным флагманским командным пунктом флотилии.

– Как обстоят дела на плацдарме? – поинтересовался адъютант командующего Щедров.

– Держимся. Если бы не июльская жара и тучи комаров, жизнь вообще показалась бы райской.

– Главное, что держитесь, и это – закоренелый факт, который удивляет не только румын, но и командование флота. Кстати, вы знаете, что после отвода стрелкового полка на восточный берег и переброски его на северный степной участок фронта контр-адмирал запросил подкрепления у Севастополя, у Военного совета флота?

– Подобные сведения я могу получить только от вас.

– Так вот, пришел ответ, который мне, со всевозможными извинениями, поручено зачитать вам, капитан.

– Окажите любезность, старший лейтенант, – иронично попросил Гродов, не сомневаясь в том, что ответ будет лаконичным, что-то в роде того, что, мол, свободной живой силой флот не располагает. Однако то, что он услышал на самом деле, буквально сразило капитана.

– Зачитываю, – произнес Щедров, но с условием, что комментировать этот ответ штаба флота не стану, поскольку не уполномочен. Вот текст шифрограммы: «На вашу просьбу о посылке подкрепления отвечаем. Можем послать из Севастополя до тысячи краснофлотцев, если найдете чем вооружить. Штаб флота»[228]228
  Исторический факт. Здесь дословно цитируется шифрограмма из Севастополя. На просьбу контр-адмирала Абрамова о посылке подкрепления, которое можно было бы использовать на «румынском плацдарме», штаб Черноморского флота ответил, что может перебросить в распоряжение командования Дунайской флотилии до тысячи краснофлотцев, если там в состоянии будут хотя бы элементарно вооружить их! Оказывается, в начале войны в распоряжении командования флота не было даже элементарного – винтовок, которыми оно могло бы вооружать своих «спешенных» краснофлотцев.


[Закрыть].

– И это все? – как-то не сразу уловил комендант подноготную флотских штабистов.

– Наш начштаба Григорьев специально связался со штабом флота, чтобы уточнить, о каком именно вооружении идет речь. И узнал от заместителя начштаба, что о самом обыкновенном – хотя бы о винтовках, не говоря уж о гранатах, пулеметах и всем прочем.

Не дослушав его последних слов, Гродов расхохотался так, что привел адъютанта командующего в полнейшую растерянность. Тот несколько раз пытался угомонить капитана, однако всякий раз наталкивался на естественность его реакции.

– Ответьте командующему флота, что я пришлю ему в подарок две трофейные румынские винтовки, которые лично добыл сегодня утром в штыковом бою.

– Но-но, капитан… – примирительно пробормотал Щедров. – Не надо лишних эмоций. Мы все понимаем, что служба у вас нервная, но, как говорит один наш командир минного тральщика, «со словами следует обращаться так же трогательно, как и с минами». И в нашей действительности это закоренелый факт.

– Это уже не эмоции. Передайте контр-адмиралу, что я действительно готов послать в Севастополь с оказией две румынские винтовки, а заодно поинтересоваться у штаба флота, каким же образом они готовились к возможной войне, если просят, чтобы тысячу краснофлотцев, из Севастополя присланных, мы вооружали на «румынском плацдарме» за счет трофейных румынских «дробовиков»? К слову, после двух десантов мы действительно переправили на левый берег около десяти сотен трофейных винтовок. Может, стоит выяснить, где они?

– Никаких выяснений не понадобится. Все пошли на вооружение местных новобранцев стрелкового корпуса и городских народных ополченцев.

Гродов вновь грустно рассмеялся.

– Полковник Матвеев с текстом этой шифрограммы ознакомлен.

– С какой стати? И вообще, при чем здесь полковник Матвеев?

– Просто он назвал бы все это «штабной дикостью» и впервые за все время нашего знакомства оказался бы прав. А если серьезно… Ответьте штабу флота, пусть все-таки присылают тысячу своих краснофлотцев. Я по частям, отдельными подразделениями стану вооружать их винтовками своих десантников, поскольку трофейных у меня маловато, и водить в контратаки, дабы добывали себе трофейное оружие в бою.

Щедров дипломатично помолчал, а затем со свойственной ему адъютантской мудростью объявил:

– Зато сегодня, комендант, вам подбросят боеприпасов и продовольствия. Вплоть до командирских «НЗ» спирта. Лично позабочусь, чтобы снабженцы наши не поскупились.

– Что касается меня, то я могу не «поскупиться» разве что на шестерых раненых и тела двух убитых. Их надо срочно переправить на ваш берег.

– Убитых-то зачем переправлять? До сих пор вы хоронили их на плацдармах.

– Чтобы живые знали, что в случае чего хоронить их станут на своей родной земле, а не на чужбине.

– Тоже верно, – тяжело вздохнул адъютант. – В своей родной земле – оно как-то по-людски. Хоть мы и партийно-безбожные, а все-таки… христиане.

В последующие дни румынские батареи, сменяя друг друга, обстреливали мыс Сату-Ноу с таким остервенением, словно артиллеристы получили приказ стереть его с лица земли как памятник национального позора. И лишь девятого июля утром наступило некое орудийное затишье, во время которого Гродов мог наблюдать в бинокль, как к северо-западу от мыса, у селения Чаталкьой, и к юго-востоку, по линии плавней, накапливается пехота противника.

Но как раз во время этого затишья последовал «удар в спину» со стороны своих же. Как только связистам удалось обнаружить в прибрежных камышах и срастить концы разорванного снарядом кабеля, на связь тут же вышел начальник штаба флотилии Григорьев.

– Мы отслеживаем обстановку в районе и мыса Сату-Ноу и Тульчи, – произнес он, даже не поздоровавшись и явно давая понять, что доклада от коменданта плацдарма не требуется. – Так вот, слушайте меня внимательно, капитан Гродов. Полчаса назад со мной связался начальник штаба стрелкового корпуса полковник Рыбальченко. Он официально уведомил командование флотилии, что все остававшиеся на дунайском рубеже сухопутные части отходят, ставя, таким образом, нашу флотилию перед необходимостью удерживать этот рубеж собственными силами. Все стрелковые подразделения направляются на «степной» фронт, чтобы прикрывать приморскую часть по линии Рени – Болград – берег Днестровского лимана.

– Это какими такими «собственными силами» нам велено держаться? – вновь сорвался комбат. – Силами полка морской пехоты, который пока что не только не перебросили сюда из Севастополя, но даже не вооружили?

Начштаба выдержал небольшую паузу, покряхтел так, словно копировал дипломатическое кряхтение своего патрона-командующего, и как можно спокойнее произнес:

– Командование флотилии понимает сложность вашего положения, комбат. Но положение на Южном фронте таково, что командир стрелкового корпуса всерьез опасается, как бы его части не оказались в окружении, отрезанными от своих.

– Пусть перебрасывает их к Дунаю. Будем контролировать оба берега, поддерживая связь со своими через устье реки. Причем предлагаю это без какой-либо иронии. Рени пришлось бы при этом оставить, чтобы уменьшить протяженность фронта, а реку, ниже по течению, основательно заминировать. Имея поддержку бронекатеров и береговых батарей, мы способны держаться здесь до глубокой осени.

– Я знаю, что о твоем авантюрном безумстве, Гродов, уже ходят легенды. Однако оно далеко не всем понятно, а главное, не всем доступно.

– Это не безумство, а жесткий командирский расчет. В нашем распоряжении резервы нескольких городов и сел, река и более сотни боевых плавсредств – с их орудиями, пулеметами и автономностью существования. Разве в степях, где приходится окапываться в эти дни полевым стрелкам, условия для обороны более приемлемы? Так почему бы нам не создать здесь некий дунайский укрепрайон?

Логика комбата вновь заставила Григорьева задуматься. А ведь десантник прав: достаточно удерживать линию фронта хотя бы в пределах трех-пяти километров от реки и можно сковывать значительные силы противника, отвлекая их от натиска на Одессу и Николаев.

– Жаль, что мы не позаботились о создании подобного укрепрайона раньше, – вздохнул он.

– Но что мешает создать его сейчас? Позиции у нас все еще прочные; авиаподдержкой и поддержкой корабельной артиллерии нас можно обеспечить…

– Хватит фронтовых грез, капитан. Правда жизни слишком сурова, чтобы предаваться им. Не исключено, что в ближайшие дни части корпуса вообще отойдут к Днестру. Во всяком случае, мы уже получили упреждающий приказ прикрывать отход сухопутных частей на всем протяжении дунайского участка границы.

Капитан второго ранга многозначительно умолк, предоставляя коменданту возможность осмыслить услышанное.

– Тогда не совсем понятно, какими это силами ваша флотилия, лишенная пехотной поддержки, способна удерживать сотни километров речного и сухопутного рубежей?

– Этим вопросом мы как раз и задавались только что с командующим.

– И получается, что для вас этот приказ командира стрелкового корпуса означает…

– …Что сегодня вечером мы должны незаметно снять с мыса стрелковый батальон капитана Хромова. На мысе остаются только твой батальон и отдельная рота морской пехоты Кощеева.

– Вернее, то, что осталось от моего десантного батальона и роты морских пехотинцев, – жестко уточнил Гродов.

– Однако снимать весь десант мы не имеем права, – Дмитрий почувствовал, как голос начальника штаба дрогнул, и, чтобы восстановить его сухость, тому пришлось артистично кряхтеть и прокашливаться. Причем в кряхтении своем Григорьев явно, хотя и невольно, не замечая этого, подражал контр-адмиралу. – Если бы мы решились на это, мы уже не смогли бы увести суда не только из ренийского порта, но и отсюда, из основной базы. Противник просто не позволил бы нам уйти без серьезных потерь.

– Оно и понятно, – посочувствовал начальнику штаба Гродов, забывая, что его оставляют на чужой земле в ипостаси смертника. Или жертвенного барана – это уж кому как. И все же… Не хотел бы он оказаться сейчас на месте этого капитана второго ранга – с его штабной картой и с его грузом ответственности.

– Тем более что у селения Переправа, неподалеку от Вилково, румыны и так уже ждут нас с мощной восьмиорудийной батареей. И что в озере Кагул нам уже пришлось затопить два сильно поврежденных тральщика и такой же бронекатер из ренийской группы судов. Пусть полежат там до лучших времен.

Гродов мельком взглянул на лежавшую рядом с керосинкой карту. Он знал, что на Кагуле, как и на прочих больших, соединенных с рекой проливами, придунайских озерах – Кугурлуй, Ялпуг и Котлабух, катера флотилии не базировались. Но мысль припрятать на дне поврежденные суда капитану понравилась. Не исключено, что в них придется затапливать и остальные катера флотилии, если ей окончательно перекроют выход в море.

– Однако приказа на отход флотилии пока не было?

– Еще два дня назад штаб флота предупредил нас о возможности ухода флотилии с Дуная и потребовал провести все необходимые мероприятия, не ослабляя при этом боевых действий по защите наших рубежей. А как их ослабишь, если разведка доносит, что в районе Тульчи уже сосредоточено до шести тысяч вражеских штыков, части которых перебрасывают теперь на левый берег Тульчинского гирла[229]229
  Необходимое напоминание. Измаил расположен на левом, пограничном берегу Килийского гирла (рукава) Дуная, а румынский город Тульча (Тулча) – на правом берегу Тульчинского гирла, приблизительно в восемнадцати-двадцати километрах (по прямой) от Измаила.


[Закрыть], в район поселка Тудор-Владимиреску?

– И нацелены все эти штыки, прежде всего, на мыс Сату-Ноу, – уточнил Гродов.

– Поскольку так географически складывается. Но огневую поддержку твоему плацдарму бронекатеров и береговой батареи штаб флотилии гарантирует.

А спустя час после этого разговора на связь вышел начальник крохотного гарнизона поселка Пардина мичман Мищенко.

– В поселок ворвалось около роты румын, – взволнованно прокричал он в радиомикрофон. – Ведем бой в районе пристани. На подходе два бронекатера. Мои потери: один убит, трое раненых. Вместе со мной в строю семь человек при двух пулеметах. Гранат нет. Патроны на исходе. Принимаю решение перебазироваться на мыс Сату-Ноу. Жду приказа.

– Приказываю перебазироваться! Благодарю за службу, мичман. Твою личную и всех твоих десантников.

– Так ведь старались же! – пробубнил Мищенко, вместо положенного в таких случаях уставного ответа. И тут же воскликнул: – Вижу катера! Они открыли огонь по поднимающимся в атаку румынам!

– Подтверждаю. Приказываю: ввиду сложившейся обстановки совершить посадку на катера и прибыть на мыс в мое распоряжение. Сейчас здесь каждый штык – на особом счету.

– Есть совершить посадку и прибыть. Вот только противника еще раз остужу.