Текст книги ""Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Владимир Богомолов

Соавторы: Герман Матвеев,Леонид Платов,Владимир Михайлов,Богдан Сушинский,Георгий Тушкан,Януш Пшимановский,Владимир Михановский,Александр Косарев,Валерий Поволяев,Александр Щелоков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 118 (всего у книги 347 страниц)

18. Письмо

Прошло три дня. В Мишиной памяти эти дни слились в один. Они походили друг на друга и не содержали чего-нибудь запоминающегося. Обычные обстрелы, воздушные тревоги, однообразная, хотя и трудная, работа на «Волхове», столовая, баня, а по вечерам малоинтересные встречи с ворами. Никаких предложений они не делали, и ничего, кроме ругани да воровских словечек, он от них не слышал.

По совету Буракова, Миша установил с Брюнетом хорошие отношения.

Каждый день мальчик собирался съездить к сестре и порадовать девочку новой одеждой, но дела не пускали.

Приятелей своих Миша не видел. Бураков сообщил, что они устроены на работу.

Один раз он заходил к Лене, но не застал. По словам сторожихи, ее послали на склад за материалом для мастерской, Миша попросил старуху передать девочке сверток с хлебом, рыбой, морковью со своей грядки и ушел. Сначала его огорчила эта неудача, но, подумав, он решил, что это даже лучше. Ему очень хотелось повидать девочку, но он боялся быть назойливым.

На четвертый день события начались с утра. Как и в предыдущие дни, его вызвали в каюту старшего механика. Там ждал Бураков. Он внимательно выслушал сообщение юного разведчика и предупредил:

– Миша, сегодня будь начеку. Положение может проясниться.

– А что? – насторожился Миша.

– Какой ты любопытный! В свое время узнаешь. Все остается по-прежнему, и для тебя ничего не меняется. Сейчас иди на работу.

Шагая по набережной, Миша раздумывал над словами Буракова, но, как ни ломал голову, ничего придумать не мог.

«Что может проясниться? Какое положение?» Он чувствовал, что это предупреждение сделано не случайно.

Миша был прав. Военная разведка сообщала, что немцы готовят удар. Нужно было торопиться. В числе прочих дел Иван Васильевич вчера вечером обсуждал с Бураковым застой в Мишиных делах и решил ему помочь.

Судя по рассказам юного разведчика, воры ему доверяли, и отношения между ними сложились благоприятные. Было установлено, что Брюнет играл главную роль, но и он начал относиться к Мише дружелюбно, стараясь втянуть его в свою шайку. В чем же дело?

– А может быть, между ними все роли уже распределены? – сказал майор.

– Очень может быть, – согласился Бураков.

– Так надо спутать им карты… Брюнета трогать пока нельзя. Кренделя тоже. Значит, этих… Ваню Ляпу и Перца убрать.

– Есть убрать!

Так родилось решение, и оно должно было изменить положение Мишиных дел.

В тот момент, когда Миша залез по колено в воду и громадным ключом захватил железную трубу, а Сысоев начал навинчивать на нее «рубашку», Ленька Перец в прекрасном настроении вышел на улицу. У разломанного ларька, на перекрестке, его поджидал Ваня Ляпа. Перекинувшись двумя-тремя фразами и закурив, они отравились в большой магазин. Отоваривание продовольственных карточек к этому времени было организовано прекрасно, и небольшие очереди бывали только в первый день очередной выдачи. Именно сегодня была объявлена выдача продуктов, и могло случиться так, что в магазине образуется очередь.

Как воры и предполагали, народу в магазине было больше, чем в обычные дни. Следом за ними вошел пожилой мужчина в очках, две женщины и молодой человек в коричневом пальто. Все они замешались в толпу у прилавка.

Ваня Ляпа встал около двери, а Ленька ушел в другой конец магазина. Между ними была молчаливая договоренность, и они, что называется, сработались. Зевать нельзя, – такого благоприятного момента трудно дождаться. Ленька опытным глазом сразу нашел жертву – невысокого роста старую женщину. Он неплохо разбирался в поведении людей у прилавка. Он знал, что, когда дойдет до нее очередь, она заторопится, вытащит заранее приготовленные карточки и обязательно перепутает их. Разобравшись сунет ненужные в карман и с напряженным вниманием будет следить, какие талоны ей вырежут, а потом уставится на стрелку весов. В это время и действуют воры. Ленька знал, что в такой работе главную опасность представляют сзади стоящие, которые могут заметить и предупредить воровство. На этот раз, по определению вора, сзади жертвы стояла такая же «разиня». Оценив положение, Ленька оглянулся и подмигнул соучастнику. Когда подошла очередь жертвы, все случилось так, как он и предполагал. Перец дал сигнал, мотнув головой, и воры подошли к старухе с разных сторон. Ляпа заслонил от посторонних глаз Леньку и занялся разговором.

– Тетя, я только спросить…

– Становись в очередь.

– Да я не получаю… Я только спросить… Гражданка, что вы на мясные талоны даете?

Времени достаточно. Карточки мгновенно были вынуты. Не дождавшись ответа продавщицы, воры хотели уйти, но тут события повернулись иначе. Ляпа почувствовал, как чья-то сильная рука ухватила его за шиворот.

– Чего ты? Пу-усти-и! – плаксиво закричал Ляпа.

– Тихо, тихо. Не надо вырываться. Мы же с тобой старые знакомые, – сказал мужчина, снимая очки.

Ванька сразу узнал сотрудника уголовного розыска, который дважды его допрашивал по подозрению, но отпускал за отсутствием улик.

Леньку держал другой, молодой, и так крепко, что тот не мог выговорить ни слова, а когда воротник, душивший его, ослаб, разговаривать было незачем.

– Вот паразиты. Зимой из-за таких мерзавцев люди гибли, – сказал кто-то из очереди.

– Откуда они только берутся?

– Родители виноваты. Распускают.

– Держите крепче, а то убегут, – предупредила высокая женщина.

Карточки вернули владелице, а воров увели в кабинет директора магазина.

Молодой человек в коричневом пальто позвонил по телефону.

– Алло! Давайте машину. Двоих задержали.

Он сообщил адрес и повесил трубку. Воры с тревогой переглянулись. Обычно если задерживали, то уводили в ближайшее отделение милиции. Вызов машины ничего хорошего не предвещал.

– Ну что, детишки, присмирели? – насмешливо сказал пожилой мужчина. – Допрыгались. Тебя как величают? Ленька Перец? Давно мы к тебе присматриваемся.

– Ну да?

– А ты думал как? Собирался до старости спокойно и тихо воровством промышлять? Нет, шалишь! Все до поры до времени. Мы думали, что за ум возьмешься, бросишь грязное дело…

– Я только первый раз… Карточку потерял… – захныкал Ленька. – У меня, дяденька, дома мать больная…

– Неужели? Ну поплачь, поплачь. Может быть, и разжалобишь. Я ведь добрый… – все так же насмешливо говорил сотрудник уголовного розыска. – Ваня Ляпа помнит меня. Два раза клялся, что бросит воровать, учиться пойдет в ремесленное училище. Наверное, и сейчас пошел бы? А?.. Пойдешь?

– Пойду, – угрюмо сказал Ваня Ляпа.

– Как только со мной встретится, так сейчас же учиться хочет, а как отпустишь, так опять за свое…

Молодая женщина, заменявшая директора магазина, писала отчет и с любопытством поглядывала на пойманных.

– Дяденька, а вы нас выпустите? – плаксиво спросил Ленька.

– Обязательно выпустим.

– Скоро?

– А уж это суд решит.

– А как суд решит?

– Этого я не знаю. Решит, как полагается. Что заработали, то и получите.

– Сто шестьдесят вторая статья, – сказал Ляпа, – Два года.

– А в военное время, может, и прибавят.

– Дяденька, а как бы мамке сообщить, чтобы передачу принесла?

– Догадается, принесет.

– Можете по телефону позвонить, – неожиданно разрешил молодой.

– А можно?

– Раз говорят, – значит, можно, – подтвердил и пожилой.

Женщина молча передвинула телефон в сторону Леньки, на край стола.

– Кому позвонить? – спросил шепотом Ленька.

– Звони Чинарику, – сквозь зубы ответил Ляпа.

– А какой у нее телефон?

Ляпа назвал номер телефона магазина, где работала Тося.

– Позовите, пожалуйста, Тосю к телефону. Очень срочное дело, – сказал Ленька и стал ждать. – Тося? Это Ленька говорит. Взяли нас с Ляпой. Попались на месте. Крышка… Нечего толковать, теперь уж скоро вас не выпустят. Долго не увидимся. До свиданья.

Пожилой мужчина засмеялся.

– Давно бы так, – сказал он, когда Ленька повесил трубку. – Своим языком заговорил… А то плакать.

Ленька молчал. Было странно, что их сразу же не отвели в отделение милиций и разрешили позвонить по телефону.

Скоро пришла машина и увезла обоих…

* * *

Свое обещание «поднажать» бригада моряков выполнила раньше, чем сама ожидала. На четвертый день к двенадцати часам работу закончили, и аварийная станция снова была готова подавать воду городу.

До темноты еще оставалось много времени. Миша заторопился. Можно успеть съездить домой и повидать сестренку. Он передал свой талон на обед Сысоеву и пошел на судно. Николай Васильевич только что пришел с завода. Получив его разрешение, Миша наскоро переоделся, захватил узел с Люсиным «обмундированием» и пошел к трамваю.

Дома Миша не был почти неделю. Когда он повернул ключ и открыл пустую квартиру, первым, что бросилось ему в глаза на полу за дверью, был белый конверт. «Вероятно, чье-то письмо по ошибке опустили в почтовую щель, – подумал он, но, когда прошел в комнату и взглянул на конверт, сердце его сжалось до боли. – Письмо от отца! Он жив! Папа нашелся!»

Миша бросил узел на кровать, сел к окну и торопливо разорвал конверт. Письмо было написано карандашом, неровными буквами.

«Здравствуйте, мои дорогие! Живы ли вы? Душа у меня кровью обливается, когда про вас думаю. Такие страшные вести про город родной приходят. Окружили Ленинград со всех сторон и хотят задушить… Писал вам несколько раз, но ответа не получал. Не сдавайтесь, Даша. Не сломить фашистам русского народа, никогда не поставить нас на колени! Про себя могу сказать, что я все время на фронте. Два раза имел ранение и сейчас только что выписался из госпиталя и отправляюсь на фронт. Будем драться. Если живой останусь, с победой вернусь…

Пишу и не знаю, живы ли вы. Мишутка, сынок, наверно, большой, не узнать… Пускай не балует, пускай матери помогает. Тяжелое испытание нам послала судьба. Зато потом легче станет. Моряком, скажи, будет непременно. В том ему мое слово.

Люсенька выросла, наверно, и забыла меня. Крепитесь, мои родные, как бы тяжело ни было. Пережить надо. Надеюсь на людей, что помогут вам. Сходи, Даша, на завод, в партийный комитет…»

Дальше следовали наказы, к кому обратиться за помощью, кому передать приветы. Отец не знал, что завод давно переехал на Урал. В конце письма стоял номер полевой почты.

Миша держал перед глазами листок бумаги и часто мигал. Крупные слезы катились у него по щекам.

«Папа жив!» – эта мысль согрела необыкновенным теплом его душу. Он почувствовал себя снова мальчишкой. Свалилась какая-то тяжесть, которую он таскал на своих плечах после смерти матери, и Миша готов был крикнуть изо всей силы, так, чтобы услышал отец:

«Я жив, папа! Я не балую! Я работаю!.. Бей фашистов крепче и вернись поскорей!.. А мы здесь им дадим как следует…»

Миша долго сидел у окна. Потом принес бумагу, перо, чернильницу. Чернила высохли. Пришлось писать карандашом.

«Здравствуй, папа! Сообщаю тебе, что мы с Люсей живы и здоровы, а мама погибла от немецкой бомбы в прошлом году. Квартира наша в порядке, и ни одного снаряда не попало. Даже стекла целы. Люсю я устроил в детский сад, в который сам ходил, на Пушкарской улице, и там она живет неплохо. Немцы нам все равно ничего не сделают, потому что город обороняют все ленинградцы. Мы не сдадимся. А что они стреляют, так мы не боимся. Я работаю юнгой, а скоро буду механиком, когда кончу учиться. А баловать мне некогда, потому что все время при деле нахожусь. Сегодня мы починяли на „Волхове“ водопроводные трубы, и нас похвалили за хорошую работу. Про нас ты не беспокойся, а бей фашистов и вернись домой живой и здоровый. Ты все думаешь, что я маленький, а я уже вырос и могу жить не хуже других. О Люсе я сам забочусь, а завод переехал на Большую землю, и здесь никого не осталось…»

Единственным желанием Миши было успокоить отца, ободрить. Хотелось написать много, но он вспомнил, что ему опять надо идти к ворам. На улице темнело. Закончив письмо, он запечатал его, написал адрес и сунул в карман. К Люсе идти было уже поздно. «Завтра схожу», – решил мальчик и вышел из дому.

* * *

Настроение в квартире Кренделя было подавленное. Тося еще днем успела сообщить, что Леньку Перца и Ваню Ляпу посадили в тюрьму. Конечно, они не выдадут своих соучастников, но было жалко потерять надежных друзей. Исчезновению Пашки не придавали большого значения. Он был новичком и не успел прочно войти в шайку.

Миша, наполненный радостью и не понимая общего настроения, весело поздоровался со всеми.

– Ты чему обрадовался? – мрачно спросил его атаман.

– Так, ничего особенного.

– Что я, не вижу, что ли?

– Письмо от отца получил. Думал, что убили, а он живой, – сказал Миша.

– Письмо от отца? Тоже радость! Пора привыкать своим умом жить.

– Так я живу своим умом… У других не занимаю.

– Знаешь новость?

– Какую?

– Ленька с Ваней попались.

– Как попались? – с недоумением спросил Миша, не поняв, о чем идет речь.

– Ну, попались… Что ты, не понимаешь? Посадили в уголовку.

Эта новость заставила мальчика насторожиться. Не об этом ли предупреждал его утром Бураков? Миша сразу перестроился на другой лад.

– Надо выручать, – озабоченно сказал он.

– Не так просто… А ты пойдешь, если надо будет?

– Понятно, пойду.

Крендель хлопнул Мишу по плечу.

– Этот свой в доску, Жора.

– Черт!.. Вот не вовремя эти дураки влипли, – задумчиво сказал Брюнет. – Слушай. Мишка… Хорошо жить хочешь?

– А почему нет?

– Когда немцы придут, ты что собираешься делать?

– А там видно будет, – подумав с минуту, сказал Миша.

– Потом поздно… Надо сейчас определять. Хочешь с нами?

– Могу и с вами.

– Я тебе дело найду. Согласен?

– Что значит – согласен? Надо знать, о чем речь. С колокольни прыгать не согласен, а если что-нибудь полегче – могу.

Брюнет, уверенный в Мишке, сходил на кухню и принес противогаз.

– Держи.

– На что он мне?

– Держи, говорят. Пригодится. Все с противогазами ходят. Завтра к десяти часам утра придешь к Витебскому вокзалу. Там тебя встретит Нюся… Слышишь, Ню? Отведешь его к Виктору Георгиевичу.

– Миша, вы меня ждите у трамвайной остановки, если ехать от Невского. Не опаздывайте.

– Не опоздает, – ответил за Мишу атаман. – Слушай дальше. Отдашь противогаз и скажешь, что от меня пришел. Об остальном с ним договоришься. Понял?

Миша оказался в затруднительном положении. Ему было сказано: «не соглашаться и не отказываться». Как быть сейчас? Впрочем, никакого предложения со стороны Брюнета еще не сделано. Предложение, наверно, будет завтра.

– Есть, – кивнул он головой в знак согласия.

Миша соображал: уж не тот ли это противогаз, о котором однажды спрашивал его майор?.. Виктор Георгиевич! Так зовут Горского.

Миша все больше входил в роль разведчика. Личную ненависть к Нюсе и Брюнету ничем не проявлял и даже, наоборот, старался быть с ними приветливым.

Разговор снова зашел об арестованных.

– Ерунда! – сказал атаман. – На Большую землю их не успеют увезти. Пока следствие идет, пока суд, пока что… Немцы придут и выпустят.

Говорил один Брюнет. Остальные совершенно не интересовались политикой, войной и слепо верили атаману. Он был начитаннее и образованнее их. Миша слушал, и внутри у него кипело. «Ух, подлая гадина!.. Продажная душа, – думал он. – Хочет выслужиться перед немцами, чтобы жить паразитом, гулять, воровать… Ему все равно, кто будет в Ленинграде». Миша вспомнил письмо отца. Стало жутко. «Там на фронте кровь льется, жизни не жалеют, а эти паразиты готовят нож в спину». От этой мысли захватило дыхание, и, чтобы не выдать себя, не наброситься на предателя, Миша встал.

– Я пойду.

– Рано еще. Посидите, Миша, – сказала Нюся.

– Нет. Мне надо по делу.

– Противогаз-то забыл!

Миша вернулся, взял противогаз и, не прощаясь, вышел.

Неожиданный его уход несколько озадачил воров, но они уже привыкли к странностям этого спокойного, неразговорчивого, но твердого парня и не придали его торопливому уходу особого значения.

– Живот у него схватило, – сказала Тося. – Стеснительный.

Все засмеялись.

19. Поздно вечером

На улице Миша вздохнул полной грудью и быстро зашагал на судно. Хотелось скорее сообщить о том, что он сейчас услышал. «Главный враг – Брюнет. Остальные у него в руках и делают все, что он прикажет. Теперь все ясно, – думал Миша. – А все ли?»

Иван Васильевич советовал не делать поспешных выводов. А Горский?.. Да, спешить не надо. Куда, например, он бежит сломя голову? Бураков придет только утром. Правда, на судне кипит работа по подготовке машин к зиме. Но сейчас уже поздно, и команда отдыхает. Может быть, придет учительница английского языка?

Работы на «Волхове» закончены, и теперь по вечерам начнутся занятия в кружке. Впрочем, Сысоев предупредил бы его. Нет, ему решительно некуда торопиться.

Миша остановился на углу. Внутри кипело и щемило, словно он не сделал у воров чего-то абсолютно обязательного. Чего-то ему не хватало.

Вдруг Миша вспомнил, что сегодня он собирался повидать Леночку Гаврилову. Но хлеб, приготовленный для нее, он оставил в кубрике. Наверно, она съела продукты и опять голодает…

Съездить на судно и обратно? Нет, не успеть. Придется отложить до завтра. Желание повидать девочку и услышать ее спокойный голос захватило Мишу с такой силой, что он остановился. «Зайду сейчас же… Извинюсь и спрошу, что ей принести», – решил он и быстро зашагал к мастерской.

С Леной он встретился на пороге проходной, когда открыл дверь. Она выходила с подругой и в первый момент, не узнав Мишу, прошла вперед.

– Лена, куда ты? – сказала подруга. – К тебе пришли.

Девочка оглянулась. В темноте не было видно, но Миша почувствовал, что она смутилась.

– Это Миша? Я тороплюсь домой. Если вам по пути, пойдемте вместе, – предложила Лена.

Они молча пошли втроем. Их обгоняли мастерицы, и каждая с любопытством заглядывала в лицо мальчика. Он чувствовал, что про него знают, и готов был провалиться сквозь землю от смущения.

Вспомнил, что мальчиков, друживших с девочками, в школе дразнили «женихами». Очень может быть, что и сейчас Мишу в мастерской прозвали так же. Он был уже не рад, что пришел.

У первого переулка подруга свернула и оставила их вдвоем.

– Зачем вы пришли? – спросила Лена.

– Я хотел сказать… Я хотел спросить, что вам принести…

– Миша! – перебила его девочка. – Я вас очень прошу больше ничего не приносить. Мне выдали талоны. Спасибо вам за все, но больше ничего не приносите.

– Вам не понравилась лососка? – оправляясь от смущения, спросил Миша. – Я сам случайно поймал ее в Неве.

– Такую большую! – вырвалось радостное восклицание у девочки.

– Да. Был обстрел, ну а она, глушеная, кверху… – Миша хотел сказать «брюхом», но удержался, – вниз спиной выплыла. Я как раз на лодке с сестренкой катался.

– У вас и сестра есть?

– Да. Маленькая… И знаете, Лена, у меня сегодня радость. Я получил письмо от папы…

Теперь неловкость исчезла, и они говорили свободно, как старые друзья. Миша рассказал о письме отца, о смерти матери, о сестренке. Девочка жадно слушала. Потом она созналась, что ценная рыба вызвала в мастерской всевозможные толки и даже предположения, что лососка украдена.

– Мне было больно за вас, Миша, – сказала она. – Я знала, что вы не сделаете мерзости, но ведь я не могла объяснить, откуда вы ее взяли. Вы на меня не сердитесь, Миша, я говорю вам всю правду. Ведь это самое главное в дружбе – всегда говорить только правду.

Она первая произнесла то слово, от которого у Миши потеплело в груди.

– Я никогда не забуду, что вы отнеслись ко мне, как друг, – продолжала Лена и задумчиво прибавила: – Может быть, мы с вами никогда больше не увидимся, но это ничего не значит, правда?

– А почему не увидимся?

– Мало ли что случится… Вдруг я под снаряд попаду.

– Ну вот еще… – строго сказал Миша.

– Я сегодня тоже письмо получила, – сказала Лена, круто меняя тему. – Письмо с фронта от одного артиллериста.

– От брата?

– Нет. Я его не знаю. Какой-то Савельев. Когда мы сдаем ватники, то часто вкладываем в карманы письма… Они там на фронте в окопах сидят, мерзнут, нас защищают… Ну мы им и пишем, кто как умеет, чтобы они крепче фашистов били и скорей домой возвращались. Просим написать о себе… ну, мало ли что в голову придет. Хочется писать, ну и пишешь.

«Вот бы такой ватник получить с письмом от Лены», – с завистью подумал мальчик и пожалел, что он не на фронте.

– А что он вам пишет?

– Хотите, прочитаю?

– Прочитайте.

Они подошли к подъезду, где горела синяя лампочка, и Лена без труда прочитала письмо. Мише показалось, что она знала его наизусть.

«Дорогой боевой друг,

товарищ Гаврилова!

Письмо ваше получил, и оно меня очень обрадовало. Мы все его в подразделении прочитали и обсудили. Будем помогать друг другу и вместе ковать победу над врагом.

Товарищ Гаврилова, про себя скажу, что могу заверить вас и ваших товарищей-ленинградцев, что каждый снаряд, который вы сделаете, будет рвать в клочья фашистскую нечисть. Делайте снарядов побольше и лучше, а мы уж постараемся переслать их по адресу.

А еще прошу вас, если писать будете, то вложите вашу карточку, чтобы мне на память осталась… Под Ленинградом долго сидеть не будем. Скоро такое время наступит, что двинемся вперед…

С приветом, ваш боевой друг наводчик Савельев».

– Хорошее письмо, – сказал Миша.

В разговорах незаметно они дошли до дома, где жила Лена. Остановились у подъезда.

– Уже пришли, – разочарованно сказал Миша.

– До свиданья, Миша, – протягивая руку, сказала Лена. – В мастерскую не приходите. Потому что… – она не договорила, смутившись, но мальчик понял.

– Хорошо… Значит, мы больше не увидимся.

– Почему? Есть такая пословица, что гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся обязательно. И я знаю, что мы с вами еще встретимся… Большое вам спасибо за все…

Миша крепко пожал ей руку, и она, резко повернувшись, скрылась в темноте подъезда.

Всю дорогу до судна Мишу не покидала приятная грусть расставания…

* * *

На набережной, возле решетки Летнего сада, против судна, стоял мальчик. Сначала Миша подумал, что это кто-то из друзей, но каково было его удивление, когда он узнал Пашку!

– Пашка! Ты что тут делаешь?

– Я тебя жду, – глухим от простуды голосом сказал Пашка. – Пропал я, теперь мне крышка, – пояснил он и безнадежно махнул рукой.

Голос его дрогнул, и Миша понял, что он плачет.

– Попался, что ли?

– Нет, еще не попался. А скоро попадусь. Некуда мне податься.

– Да ты говори толком – что случилось?

– Теперь мне крышка. Некуда голову приклонить.

– Вот зарядил. Крышка да крышка. Опять украл что-нибудь?

– Нет. Зарок дал больше не красть и в карты не играть.

– Ну, так что?

– А то, что мне, значит, крышка. В училище не хожу. Стакан Стаканыч узнал, что я мясо стащил. Как я тогда домой пришел, он, значит, встретил меня на лестнице и говорит: «Ага, голубчик. Ты, значит, мне и нужен».

– Ну, а ты что?

– А я бежал, – сказал Пашка и снова махнул рукой. – К Брюнету не пойду. Деньги ему должен… Да они все равно меня убьют. Вот и выходит, что мне крышка. Возьми меня к себе в компанию.

– А ты же зарок дал не красть.

– Я что-нибудь другое стану делать. Ключи, скажем, или что другое надо, а ты сам кради.

Мрачное настроение Пашки, безнадежность его положения были немного комичны, но Миша задумался. Необходимо помочь этому простаку, иначе он неизбежно попадет в лапы Брюнета и погибнет.

– А где ты жил эти дни?

– Где придется. Под мостом ночевал.

– Да ведь холодно.

– Конечно, не жарко. Ну, побегаю, попрыгаю и согреюсь.

– А ел что?

– Милостыню в булочных просил. Подавали.

Миша подумал и решительно сказал:

– Ну, ладно. Пойдем со мной.

Он взял Пашку за руку и повел на судно.

– Алексеев, это кто с тобой? – окрикнул их вахтенный.

Пашка хотел было удрать, но Миша удержал его за руку.

– Это знакомый. К Николаю Васильевичу.

Они спустились вниз и остановились перед каютой старшего механика.

– Стой здесь, пока я тебя не позову, – приказал Миша и постучал в дверь.

– Можно! – услышал Миша из-за двери.

Николай Васильевич занимался, но, увидев мальчика, отложил циркуль и пересел на койку.

– Ну, как дела, Миша?

– Николай Васильевич, – не отвечая, начал Миша. – Вы мне сказали, что, если меня когда-нибудь затрет, приходить к вам за советом.

– Был такой разговор. Затерло, значит?

Миша коротко рассказал все, что знал о Пашке, вплоть до последней встречи. Николай Васильевич внимательно слушал, постукивая пальцами по краю стола, на котором был разложен чертеж, и, когда Миша кончил, встал.

– Все ясно. Где твой Пашка?

– Тут. За дверью.

– Давай его сюда.

Миша открыл дверь и позвал мальчика. Грязное лицо, светлые волосы, круглые от удивления и страха глаза вызвали улыбку на лице механика.

– Вон он какой, Пашка! Когда ты из деревни прибыл?

– Третий год пошел.

– Так. Давно воровством промышляешь?

Пашка замялся.

– Говори правду! – строго сказал Миша.

– Недавно… Я, дяденька, только мясо украл. А больше никогда…

– А на какие деньги в карты играл? – продолжал спрашивать механик.

– Я накопил. Сам зарабатывал и накопил.

– И все проиграл?

– Все до копейки.

– А что думаешь дальше делать?

– Не знаю.

– Плохи твои дела, Пашка. Очень плохи, – задумчиво сказал механик. – Приехал в город культуры набираться и угодил в помойную яму. Ты же знал, что в карты играть – гибельное занятие?

– Знал.

– Почему же ты играл?

– А я думал отыграться.

– Все вы так думаете, а думалка-то у вас плохо варит. А надо что-то придумать… Самое лучшее – сходить тебе к директору училища и покаяться. Помни, что, если ты чистосердечно сознаешься и раскаешься, это уже половина вины долой. Могут и простить. Понял?

– Понял.

– Боишься идти?

– Боюсь.

– Как же быть? Дел натворил целый ворох, а ответ держать трусишь. Когда мясо воровал, не боялся?

– Боялся.

– А все-таки украл. Так и сейчас надо. Пересилить страх. Потом легко будет. Сколько же ты мяса украл?

– Кило четыре с лишним.

– А точнее?

– Ну, пять.

– Да… Серьезное дело.

– Ведь посадить могут, дяденька…

– Могут и посадить, – подтвердил Николай Васильевич. – А все-таки дорога только одна у тебя: признаться самому.

Пашка заплакал.

– Боюсь, дяденька, один идти… Сердце застывает…

– Ну, вот что сделаем. Так и быть, схожу с тобой к вашему директору. Согласен?

– Согласен, – сказал Пашка и горько вздохнул. – Только они меня все равно в милицию отправят.

– Да, может, и отправят… Заслужил…

– Дяденька, вы скажите ему, что я больше никогда, ни за что не буду красть. Пускай меня на части режут… Я же не хотел… Я думал, что отыграюсь… Стакан Стаканычу я помаленьку отдам все сполна… – говорил Пашка, и крупные слезы текли, промывая две светлые дорожки на грязных щеках. – Я больше никогда, дяденька…

– Умыться тебе надо, – сказал сурово механик. – Какой адрес училища?

Он записал адрес и фамилию директора, который жил при училище.

– Завтра пойдем… Миша, отведи его в кубрик. Пускай умоется и спать ложится, а сам зайди ко мне… Тюфяк на койке есть?

– Есть. Идем, Пашка.

Они прошли в кубрик. Здесь Миша дал Пашке мыло, полотенце, показал койку и, проводив его к умывальнику, отправился к Николаю Васильевичу. Тот был уже в шинели.

– Миша, ты его знаешь больше меня, – сказал механик, когда мальчик вошел в каюту. – Как ты думаешь, – поручиться за него можно? Не врет он?

– Нет. Его Брюнет втянул и нарочно обыгрывал.

– Я тоже так думаю. Кажется, парень не испорченный, – сказал Николай Васильевич.

Он знал, что Миша выполнял какие-то поручения майора, но не расспрашивал о подробностях, уверенный, что Иван Васильевич пристально наблюдает за Мишей.

– Меня смущает мясо. Ведь кладовщик отвечает за него, и это большая ценность сейчас.

– А знаете что, Николай Васильевич! У меня лососки много. Можно пять килограмм отдать. Рыба тоже как мясо считается.

– Если тебе не жалко, то это выход.

– А чего жалеть? Надо же человека выручить.

– Хорошо придумал. Я так и скажу директору.

– А вы возьмите рыбу сейчас.

– Хорошо. Принеси рыбу, но чтобы Пашка об этом не знал. Запомни!

Миша прошел в кубрик. Пашка еще не вернулся. Отрезать большой кусок лососки и завернуть его в газету было делом нескольких минут.

Николай Васильевич прикинул на руке вес рыбы.

– Пожалуй, много… Ну, что останется – принесу обратно.

– Ладно. Я остальное завтра в детсад снесу, – сказал Миша.

Возвращаясь в кубрик, Миша застал Пашку в коридоре.

Перед ним стоял Сысоев и грозно спрашивал:

– Ты откуда такой явился?

– Я Пашка.

– Это мне наплевать, что ты Пашка. А зачем ты на судне шляешься?

– Я умывался, дяденька, – испуганно оправдывался мальчик.

– Какой я тебе дяденька! Племянников у меня здесь не водится. Ты мне скажи, зачем ты сюда забрался?

– Я заблудился.

– Оставь его, Сысоев, – вмещался Миша, видя, что Пашка всерьез струсил. – Николай Васильевич ему разрешил переночевать.

– Ага! Ну то-то! Смотри у меня! – погрозил Сысоев пальцем. – Я не посмотрю, что ты Пашка, а раз, два – и готово! Ол райт! Понял?

– Понял, – покорно согласился Пашка.

– Иди, ложись спать!.. Да ты, может, есть хочешь? – Пашка виновато опустил голову. – Ну, иди за мной! – строго скомандовал Сысоев.

Миша выяснил, что Пашка, возвращаясь назад, заблудился. В машинном отделении его заметил работающий там Сысоев и пошел следом. Заплутавшись в расположении дверей, Пашка сунулся было в кубрик машиниста, но, поняв, что заблудился, испуганно попятился обратно в коридор, где и был остановлен Сысоевым.

Неожиданный поворот судьбы сильно волновал Пашку. И теперь, когда Сысоев накормил его и уложил в своем кубрике, он долго ворочался на тюфяке, вздыхал, кряхтел, пока наконец не заснул…

Миша ушел к себе и тоже долго не мог заснуть, поджидая возвращения Николая Васильевича. В глазах все еще стояло прощание с Леной, и сердце мальчика ныло. Неужели он не увидит больше этой славной девочки? Раньше Миша относился к девчонкам сдержанно, не доверял им. Его раздражала пустая болтовня о платьях, ленточках. Сердило постоянное шептанье на ухо, по секрету, и беспричинный, как ему казалось, смех. Лена была какая-то другая… Тяжелые дни блокады сделали ее не по летам серьезной, вдумчивой, отзывчивой. Она и техникой интересовалась, и даже швейную машинку умела разбирать…

Миша, не раздеваясь, прилег и незаметно уснул, а когда очнулся, над ним стоял Николай Васильевич.

– Миша, я все уладил. Директор у них педагог умный… Вот здесь остатки рыбы. Завтра утром придется мне проводить Пашку в училище, а то, пожалуй, в последний момент от испуга убежит. Его условно простят, и он должен учебой доказать, что исправился.

Николай Васильевич подсел к Мише и некоторое время задумчиво молчал. Потом медленно сказал:

– Так вот, Миша, часто и начинается. Хороший мальчишка, доверчивый. А запутался в паутине у мерзавца – и пропал. Выпивки, карты… Начал с маленького, а пришел к воровству…

– И кончил бы тюрьмой, – добавил Миша.

– По-разному бывает. Тюрьма не всякого исправит. Тюрьма – место тяжелое. Слабого еще больше поломает.

Ласковый и серьезный тон разговора Николая Васильевича с Мишей, как со взрослым, взволновал мальчика. Действительно, такие истории, как с Пашкой, обычно начинаются с пустяков. От озорства. Потом – хулиганство… воровство… И сломалась жизнь.