Текст книги ""Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"
Автор книги: Владимир Богомолов
Соавторы: Герман Матвеев,Леонид Платов,Владимир Михайлов,Богдан Сушинский,Георгий Тушкан,Януш Пшимановский,Владимир Михановский,Александр Косарев,Валерий Поволяев,Александр Щелоков
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 120 (всего у книги 347 страниц)
Брюнет поджидал Кренделя за углом.
– Ну, как?
– Все в порядке.
– Ты ему лично передал?
– Понятно лично.
– А что так долго?
– Так его же не было. Он к Горскому ездил.
– Долго. С какой стороны он пришел?
– С трамвайной остановки.
– Ну, идем.
Брюнет еще медлил сообщить Кренделю про украденное у Миши письмо. Вор с удивлением присматривался к атаману. Брюнет явно нервничал.
– Куда сейчас? – спросил вор.
– К Горскому.
– На трамвае?
– Ну ясно, не пешком. Чего ты глупости спрашиваешь?
Переулками они прошли к Литейному проспекту и здесь сели на трамвай. Всю дорогу Брюнет молчал, кусая губы.
– Вот что, Крендель, – сказал он, когда они вышли и приблизились к переулку. – Я перейду на ту сторону и подожду. Ты иди к Виктору Георгиевичу, скажи ему, что у меня есть важное дело. Пусть выйдет на улицу. Понял?
– Так идем лучше к нему.
– Не твое дело, дурак. Делай, что приказано!
Крендель пожал плечами, но спорить не стал. Он свернул в переулок и направился к дому. Брюнет перешел на другую сторону улицы и остановился у стены. Внутри у него все дрожало, не то от злобы, не то от сырости, проникавшей под одежду. Он с утра был на ногах и еще ничего не ел.
Прошло четверть часа.
С минуты на минуту должна была появиться знакомая фигура. Прошло еще десять минут. В голову полезли тревожные мысли: «Что там случилось? Если Горского нет дома, то Крендель давно должен вернуться. А может быть, этот кретин сидит на лестнице и ждет?»
Сегодня Брюнета вдвойне раздражали эти люди, с которыми волей-неволей ему пришлось водиться. Ему ничего не стоило завербовать их и делать с ними что заблагорассудится. Воры слепо верили, подчинялись ему, и за это он презирал их от всей души.
Вот уже полчаса прошло с момента ухода Кренделя, а он все не возвращался.
Наконец подозрение перешло в уверенность: «Горский арестован. Кренделя задержали…»
Отправляя вора в квартиру Горского, Брюнет предусматривал опасность, – за квартирой могли следить. Он думал о том, чтобы не попасться… А пока он на свободе, он будет бороться до последней возможности.
Брюнет оглянулся; на трамвайной остановке стояли три человека, по улице шли одиночки, – как будто за ним никто не следит. Он быстро дошел до угла, завернул и прижался к стене. Осторожно выглянул. По-прежнему никого. Со слабой надеждой подождал еще минут десять, не спуская глаз с переулка. Но ни Крендель, ни Горский не выходили. «Конечно, попались, – решил он. – Об этих скотах теперь заботиться нечего – надо предупредить остальных».
* * *
Миша нервничал, ожидая трамвая. Наконец трамвай подошел. Мальчик влез в вагон и нетерпеливо попросил какого-то человека в военно-морской форме сказать, который час.
Моряк недовольно проворчал что-то о сырости, но, отряхнув капли с рукава шинели, достал часы.
– Без десяти пять.
– Спасибо.
Миша успокоился. До прихода Буракова еще целый час. Теперь можно не спешить. Правда, приказание Брюнета явиться к семи часам на Фонтанку сжимало сроки, но Бураков, может быть, пойдет его проводить, и на ходу Миша успеет рассказать о своей поездке на Молококомбинат.
Подходя к судну, Миша заметил фигуру человека, нервно прохаживающегося взад и вперед по набережной. Человек окликнул мальчика, прежде чем тот его узнал.
– Миша! Наконец-то! Живой и невредимый. Очень я за тебя волновался. Ты бы хоть сообщил кому нибудь, куда уходишь, – сказал Бураков, облегченно вздыхая.
– Я же не опоздал, товарищ Бураков. Вы хотели к шести часам прийти.
– Да, да, пришел пораньше. Боялся за тебя. Ну, а теперь скажи мне, ты письмо отцу писал?
– Писал… – с недоумением ответил Миша.
– Где оно?
– Первое отправил, а второе потерял.
– Ошибаешься, голубчик. Ты его не потерял. Что ты там написал?
– Ничего особенного.
– А вспомни-ка… Не писал ты, что шайку немецких бандитов выловил?
– Не-ет… Что вы? – возмутился Миша, но сейчас же осекся. – Хотя…
– То-то и оно… «хотя»… Вот это «хотя» нам помешало, и тебе дорого могло стоить, – сказал Бураков.
Видя, что мальчик не может догадаться, в чем дело, он разъяснил, что письмо украла Нюся у него из кармана.
Было заметно, как побледнел Миша.
– Ведь я предупреждал тебя, – продолжал Бураков. – Малейшая неосторожность, одно ошибочное слово – и все пропало…
– Что же теперь делать? – испуганно спросил Миша.
– Делать теперь нечего. Все кончено.
– Как кончено? Они удрали?
– Удрать они не успели, но Иван Васильевич недоволен.
Миша молчал. Он стоял перед Бураковым растерянный, подавленный тяжестью своего поступка. Что можно было сказать в свое оправдание? Ведь Бураков предупреждал… Беспокоился о нем… Иван Васильевич надеялся… Доверял… И вот он, Мишка, обманул это дорогое доверие… Тоска стиснула сердце. Чтобы скрыть от Буракова подступившие слезы, Миша торопливо отвернулся и начал шарить по карманам, разыскивая платок.
– Что-то простудился вроде… Насморк… И глаза болят, – глухо сказал он, усердно сморкаясь, Бураков понимал состояние мальчика, но оставался сдержанным и строгим, как всегда.
– Запомни, Миша, что в нашем деле к указанию старшего надо относиться как к самому строжайшему приказу… Да и в любом деле опыт взрослых – самое дорогое для молодых поколений… Ты проявил пренебрежение к опыту старших. Извлеки из этой ошибки суровый урок для себя на всю жизнь… навсегда…
Миша молчал, тяжело переживая каждую фразу Буракова. Мельком взглянув на мальчика, Бураков замолчал… Он облокотился на гранитный парапет набережной и залюбовался предвечерними бликами, мерцающими на воде…
Маленький пузатый буксир уверенно рассекал воду, образуя крутую волну… Вот он скрылся под высоким Кировским мостом, осторожно таща за собой длинную, тяжело нагруженную баржу… Раскачавшаяся вода сломала отражение узорной литой решетки моста, его трехглазых фонарных столбов…
Далекий противоположный берег обрисовывался строгой линией монументальных зданий. Дымились высокие трубы фабрик и заводов Выборгской стороны, напряженно работающих на нужды обороны великого города…
Левее высился над зданиями стройный минарет. Еще левее возвышались каменные верки Петропавловской крепости, с острым, тонким шпилем, поднимающимся к облакам.
Далеко направо было видно, как по длинному Литейному мосту проворно переползал трамвайный поезд. Красные вагончики его казались маленькими, игрушечными.
Далекий лязг проезжающего трамвая, протяжный свисток маневренного паровоза, звон брошенного где-то рельса, чей-то короткий громкий смех – все эти звуки, четкие в предвечернем воздухе, говорили о напряженной жизни людей, творящих великое дело обороны города-героя…
– Никогда по этой набережной не ступал вражеский сапог победителя, и, пока мы живы, никогда не ступит, – строго сказал Бураков, прерывая молчание. – Ну, Миша, довольно сморкаться… Хорошо еще, что эта ошибка благополучно тебе с рук сошла. Ты мог погибнуть. Схватка была серьезная…
– Тайная схватка, – сказал Миша, торопливо запихивая платок в карман.
– Да, пожалуй, эту схватку можно назвать тайной схваткой…
– Это они от подлости действуют тайком, – сказал Миша.
Бураков нахмурился.
– Тайная война, Миша, – серьезная и опасная война. Эту войну враги ведут против нас с самого рождения советского строя. И в этой войне нам всегда надо бить врагов насмерть.
Миша почувствовал вдруг, как дорого ему, что Бураков не ушел сразу и разговаривает с ним, с Мишкой, как со взрослым, серьезно и дружески. Поддерживая разговор, Миша сказал:
– Вот не было бы на земле этих диверсантов, войн… Люди работали бы, учились, строили новые дома, заводы. Было бы всего много… хорошо бы жилось…
– Когда-нибудь так и будет, – сказал Бураков. – Люди уничтожат военные корабли, пушки, пулеметы и трудом и наукой создадут на земле новую, большую жизнь.
– Когда же это будет? – спросил Миша, выжидающе смотря на Буракова.
– Когда уничтожат капитализм.
– А скоро его уничтожат? – настойчиво продолжал допытываться Миша.
– Не знаю, как тебе ответить… Не знаю, Миша. В разных странах, вероятно, по-разному. А как скоро, не знаю… Не знаю. Уверен, впрочем, что ты доживешь до этого времени…
– А вот мы его у себя уничтожили первыми, – с гордостью сказал Миша. – Я ведь читал. И в школе проходили… А почему в других странах тянут? Чего там канителятся?
– Ну, Миша, ты мне сегодня такие вопросы задаешь… Это сразу тебе не объяснить. В жизни все сложнее, чем тебе кажется. Народная правда не всегда побеждает сразу. Но обязательно побеждает. Победит она и в других странах. К этому вся жизнь идет… А жизнь не остановить… Она вот как наша Нева… Течет, куда надо.
Миша задумался.
Перед ним поблескивала Нева. Вот она, большая, многоводная, быстрая, стремительно течет в море, чтобы слиться с ним, и никакая сила не повернет ее назад…
– Когда мы фашистов разобьем, война кончится, но борьба не кончится, Миша, еще очень долго. Как до войны к нам посылали всяких шпионов и диверсантов, так и после войны нам надо будет ухо держать востро. Еще ох сколько нам с ними придется повозиться!..
– Так кто же к нам шпионов посылать станет, когда мы разобьем фашистов? – недоверчиво спросил Миша.
– Это, дорогой, ты попозже поймешь. А пока иди-ка отдыхай, – сказал Бураков.
Миша не тронулся с места. Ему показалось, что Бураков не ответил на последний вопрос, чтобы еще раз напомнить Мише его ошибку. На душе опять стало тоскливо, и мысли снова вернулись к шайке.
– А зачем он мне велел к семи часам прийти?
– Кто?
– Брюнет.
– Наверно, хотел рассчитаться с тобой, отомстить. Когда он тебе это сказал?
– Как только я вернулся с Молококомбината. Крендель поджидал вот здесь.
– Ну, и что? – заторопил Бураков.
– Дал противогаз и велел…
– Снимай противогаз, – резко перебил его чекист. – Живо! Это мина, а не противогаз.
Он быстро вытащил коробку… Это был самый обыкновенный советский противогаз.
– Этот ли противогаз он тебе дал? – с недоумением спросил Бураков.
– Да.
– Ничего не понимаю. Зачем же он дал такой противогаз?
– Не знаю. «Носи, – сказал, – не снимай, а ровно в семь приходи к нам».
– Нет, тут что-то не так…
Миша, расстроенный своим промахом, перестал соображать и растерянно смотрел на Буракова.
– Тут что-то не так, Миша, – повторил Бураков. – Сначала я испугался. Думал, что они повесили на тебя мину, чтобы взорвать ее… Странно… Ну, в общем, не горюй. Теперь ты свободен. Забудь об этих ворах, как будто тебе приснился нехороший сон. Мне пора. Спокойной ночи. Увидимся еще.
Бураков ушел. Миша стоял на набережной, не замечая, как холодные капельки ползли ему за воротник. Слова утешения, сказанные Бураковым, конечно, не могли вернуть Мишу в прежнее состояние. Двадцать минут назад он считал себя чуть ли не героем, а в результате оказался «шляпой». «Чем я лучше Васьки и Степки? – думал он. – Они если и перестарались, зато ничего не испортили, а я…»
– Эй, адмирал! – с судна окликнул Мишу Сысоев. – Ты чего мокнешь? Подымайся!
Миша машинально поднялся на судно и пошел за другом. Спустились в машинное отделение.
– Как я перемазался-то… смотри! – Сысоев вытянул вперед перемазанные сажей руки. – Котел скоблили… Наверно, и физиономия у меня тоже…
Он снял бушлат, засунул пальцы в банку с жидким мылом и, размазав его по рукам, пошел к умывальнику. Миша безучастно наблюдал за ним.
– К Люсе-то ходил, Миша? – спросил Сысоев.
Догадка молнией мелькнула в голове мальчика. «Противогаз висел на стуле… упал… его положили на лавку… А там лежал другой противогаз… Я взял чужой. Заряженный остался в детсаду…»
Миша опрометью выскочил из машинного отделения. «Что, если не успею?»
Трамвай не было слышно. Миша заметался на остановке. В подворотне стояло несколько женщин.
– Сколько времени? – с отчаянием крикнул Миша в сторону женщин.
– Седьмой час, – раздался голос.
– Шести еще нет, – возразил другой голос. – Недавно по радио время сообщали.
Ждать трамвая Миша не мог. Во весь дух бросился он за угол. Вот и мост. Подъем дал себя знать, и мальчик скоро начал задыхаться. Сердце колотилось, словно собираясь выскочить. «Неужели не добегу? Дышать нужно ровно, в такт», – вспомнил он спортивное правило и побежал спокойнее. Спустившись с моста, свернул на мостовую, чтобы не столкнуться с пешеходами. Сердце начинало биться ровнее, а дыхание приходило в нормальное состояние. Так оно и бывает после десяти, пятнадцати минут бега. Теперь вопрос: выдержат ли ноги. Еще далеко. Направо мечеть… Улица Максима Горького… Миша начал прибавлять ходу. Сзади догонял трамвай, но теперь уже не стоило его ждать. Остановка впереди, а от остановки уж недалеко. Со всего размаха Миша налетел на женщину, переходившую дорогу. Падая, он слышал, как звякнула разбитая бутылка.
– Ой, чтоб тебя! Сумасшедший!
Миша вскочил и, прихрамывая, снова побежал.
«Сколько времени?.. Только бы не опоздать… только бы не опоздать…»
Улица Скороходова позади… Стадион… Еще немного. Вот и Пушкарская.
Миша свернул и чуть не попал под догнавший его трамвай. Заметив мелькнувшую у самого вагона фигуру, вагоновожатая резко затормозила, но Миша был уже на другой стороне улицы.
По лестнице он взбежал одним духом и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь. Сверху кто-то спускался.
– Товарищ, сколько времени сейчас?.. Скажите, пожалуйста… – жалобно спросил Миша.
– Пять минут седьмого, – ответил голос.
Стало немного легче. Время еще есть, если мина поставлена на семь часов Миша не знал, как она разряжается, и решил, что утащит ее куда-нибудь в безлюдное место и бросит. «Лучше всего в воду. Недалеко Ботанический сад, а около него канал…»
– Кто там стучит? – послышался голос за дверью.
– Откройте, нянечка, скорей!
– А кто ты такой?
– Я Миша… Миша Алексеев… Скорей!
Дверь открылась. Не отвечая на вопросы удивленной няни, Миша бросился в канцелярию. За столом сидела заведующая. Она с испугом взглянула на ворвавшегося мальчика.
– Где противогаз?
– Что?
– Противогаз… тут лежал мой противогаз… на лавке… где он?
– Что ты волнуешься? Твой противогаз никуда не денется.
– Скорей! Пожалуйста, скорей!.. Где он?
Тревога Миши невольно передалась заведующей. Она встала, обошла комнату, заглянула в соседнюю.
– Никакого противогаза нет. Ты его оставил, что ли?
– Да. Сегодня оставил. Скорей найдите, а то опоздаем! – говорил Миша, бросаясь в разные стороны и заглядывая под стол, под стулья, под шкаф. – Сколько времени?.. Только точно, – спросил он, увидя на руке заведующей часы.
– Сейчас ровно тринадцать минут седьмого.
Обессиленный Миша сел на стул.
– Где же противогаз? – с отчаянием крикнул он.
– Сейчас, Миша, я спрошу.
Заведующая вышла. Миша откинул назад голову. От слабости опустились руки. Ноги дрожали. За стеной раздавались детские голоса, звон посуды. Ребята ужинали. Скоро они лягут спать… Вернулась заведующая с молодой женщиной.
– Нюра, вы убирали здесь. Куда мог пропасть его противогаз?
– Не видала я никакого противогаза. Лежал тут Марии Ивановны противогаз на скамейке. Один только и был.
– Да, да, на скамейке! – Миша вскочил. – Где он?
– Она унесла его с собой.
– А других не было?
– Кому нужен твой противогаз! Каждому свой надоел.
– А где она живет? – спросил Миша.
Получив адрес, мальчик бросился к выходу.
23. ВзрывМария Ивановна вернулась домой с работы в половине шестого. В запущенной, осиротевшей комнате было холодно.
Что делать? Ложиться спать еще рано, да и не хотелось, хотя Мария Ивановна вставала в шесть часов утра и сразу торопилась на работу. Там было теплее, уютнее и всегда много дел.
Она решила затопить «буржуйку» и попить чаю. Снимая противогаз, чтобы повесить его на вешалку, подумала: «Почему он кажется сегодня таким тяжелым?» Принесла поленьев и принялась колоть. Когда дрова разгорелись, поставила чайник и разделась. Потом накинула платок на плечи, придвинула любимое кресло мужа к «буржуйке», села и задумалась: «Где он сейчас? Жив ли? Давно что-то нет писем». Война разрушила так хорошо налаженную жизнь. Муж на фронте, маленький сын эвакуирован с основной группой детей детского сада на Урал… Она бы могла уехать с ним, но совесть не пустила. Здесь она нужнее.
Она вспомнила, как в голодную зиму все работники отдела народного образования, в том числе и она, бродили по району, обследовали квартиры, спрашивали, разыскивали сирот. Истощенные матери отдавали своим детям все, и, как правило, дети умирали последними… Одиноких детей находили полуживыми от холода, с притупившимися чувствами, высохшими, с проступающими острыми косточками и везли на санках к себе в детский сад.
Как изболело сердце в заботах об этих малышах! Сидя в канцелярии, она часто ловила себя на том, что теперь прислушивается к детским голосам с такой же материнской настороженностью, как раньше прислушивалась к возне сына.
Об этих чувствах вслух не говорят, но весь дружный коллектив работников детского сада понимал это и без слов.
Сегодня, несмотря на усталость, Мария Ивановна чувствовала удовлетворение: у Люси Алексеевой нашелся отец. Хотелось верить, что многие из детей найдут отцов после войны. Если у человека погибла жена, но остался в живых ребенок, это будет ему громадным утешением в жизни. Радость за эту чужую, наполовину осиротевшую семью согревала сердце женщины какими-то новыми чувствами, которых она раньше в себе не замечала. Перенесенные испытания сплотили ленинградцев, сделали их более чуткими, сердечными. Да, война, а особенно блокада, многому научила и во многом изменила советских людей!
Сквозь потрескивание дровишек Марии Ивановне казалось, что она слышит еле уловимое тиканье часов. Она взглянула на стенные. Часы остановились на одиннадцати с минутами, когда бомба попала в соседний дом. С тех пор она их не трогала и они молчали… Поднесла к уху свои ручные. Нет. Эти тикали гораздо чаще. Значит, ей послышалось…
Крышка на чайнике весело запрыгала. Она сняла его с «буржуйки», поставила на пол и вспомнила, что запас чая кончился. Обидно! Муж приучил ее пить крепкий чай, заваренный по всем правилам. Неужели отказаться от этого удовольствия или напиться черного кофе? Может быть, у кого-нибудь занять? Сверху доносился шум. Значит, соседи дома.
Мария Ивановна подложила в «буржуйку» дров, надела ватник и вышла на лестницу. Захлопнув дверь, она поднялась этажом выше и постучала.
– Кто там? – послышался женский голос.
– Катя, это я… Мария Ивановна.
Дверь открылась.
– Пожалуйста.
– Мама дома?
– Дома, дома. Только что с работы приехали…
Женщины прошли в заднюю комнату, расположенную как раз над комнатой Марии Ивановны.
– А-а! Редкая гостья. Проходите. Мы как раз чай пить собрались.
– Здравствуйте, Анна Васильевна. Давно вас не видела. Я тоже вскипятила, да заварить нечем. Хочу у вас одолжить.
– Можно и одолжить. Только мы вас не отпустим. Садитесь, Мария Ивановна.
– У меня там печка топится.
– Ничего, Катя сбегает.
Мария Ивановна согласилась. С этой простой рабочей семьей она всегда жила дружно.
– Как живете, Анна Васильевна?
– Как живем?.. Маемся. Нашли бабам дело – домишки ломать. Пятый дом в этом месяце…
Анна Васильевна не успела кончить фразу. От страшного удара пол дрогнул, посыпалась штукатурка, со стола свалилась посуда. Женщины едва устояли на ногах. Катя успела удержать закачавшийся шкаф. Стоявшая на шкафу ваза с треском рухнула на пол… От поднявшейся пыли сначала ничего не было видно.
– Мама, это снаряд, – сказала Катя.
– Слышу, не глухая. Слава богу, не к нам!
– В наш дом!
– Мария Ивановна, не к вам ли? Уж очень близко… Вот и живы! Смерть за нами ходит – ближе, чем рубашка к телу…
– Я схожу посмотрю.
– Стойте, Катя. Надо ждать второго еще где-нибудь поблизости, – сказала Мария Ивановна.
– А печка-то ваша… Как бы пожара не было.
– Да, да… – спохватилась Мария Ивановна.
Все женщины поспешили вниз.
* * *
Миша бежал ровным, крупным шагом. Ему казалось, что мина должна взорваться в семь часов и, значит, он успеет. Мария Ивановна жила на Посадской улице. Завернув за угол около мечети, он прибавил ходу. «Где-то здесь поблизости. Надо спросить».
Спрашивать не пришлось. Около одного из домов он разглядел пожарные машины.
– Что тут случилось? – еле переводя дыхание, спросил Миша.
– Снаряд попал.
– А какой это дом?
Услышав номер дома, Миша сразу все понял. Он опоздал, и мина взорвалась.
– Куда ты лезешь? – остановила его за рукав дежурная.
– Я должен… Пустите…
Миша вырвался и юркнул под ворота.
Место поражения он нашел сразу. В квартире Марии Ивановны собралась целая комиссия, весь актив МПВО дома, и все ломали голову, как мог влететь снаряд в комнату, если окна выходят на север.
– Вы послушайте меня, – горячился один из жильцов. – Смотрите! Снаряд влетел оттуда в окно, ударился здесь, отскочил рикошетом и разорвался в углу. Вот видите, где он разорвался!
– Да что он, футбольный мяч, по-вашему?
– А вы думаете, снаряды не рикошетируют? – не унимался «специалист».
Спор разгорался.
В противоположном углу в кресле безучастно сидела хозяйка. Она, как и все, находившиеся в комнате, была обсыпана известкой.
– Мария Ивановна!.. Вы!.. – радостно крикнул Миша.
Мария Ивановна, узнав его, приветливо улыбнулась.
– Ты зачем, Алексеев, пришел?
– Я к вам… Вас не ранило?
– Нет… Я случайно вышла из квартиры. Значит, еще не суждено…
– А больше никого не было здесь?
– К счастью, никого.
– Вот хорошо… – вздохнул Миша.
– Хорошего мало. Смотри, как разворотило. Все засыпало, исковеркало…
– Главное, что сами живы и никого другого не ранило…
– Да, конечно… А это все пустяки. Уборки много, ремонт большой… Товарищи, вы еще долго будете осматривать? – обратилась она к собравшимся активистам.
– Да вот не можем понять, в чем дело. Снаряд не снаряд…
– Ключ от квартиры я оставлю управхозу, – устало предложила Мария Ивановна. – Вы осматривайте сколько угодно, а я пойду.
– Куда?
– К себе на работу… В детский сад.
* * *
Миша проводил Марию Ивановну до Кировского проспекта, попрощался и направился домой. Там он рассчитывал позвонить Ивану Васильевичу и сообщить о взрыве мины.
Казалось, что этот богатый событиями день кончился…
Но Миша ошибся.
Впереди его ожидало такое, чего он, конечно, никак не мог предусмотреть.
Брюнет возвращался с Васильевского острова. Он видел Тарантула, получил указания и ехал успокоенный. Некоторое время придется выждать и снова взяться за работу. Все, что случилось, не так еще страшно… Семен Петрович предупрежден, Нюська сидит где-нибудь в блиндаже и дрожит от холода и страха. Пускай ждет. Он сначала должен заехать домой, взять часы, ценные вещи и только тогда поедет в Старую Деревню. Времени сейчас… Брюнет взглянул на часы. Без пяти семь. Значит, прозевал… Ему хотелось быть на улице в шесть пятнадцать и услышать взрыв. Мишка в момент взрыва должен был находиться на судне или на улице, и Брюнет был убежден, что взрыв услышит весь Ленинград. «Нужно было бы его послать с противогазом в кино…» – подумал бандит.
На углу Введенской кондукторша предупредила, что трамвай пойдет на Барочную. Это не устраивало Брюнета, и он вышел из вагона. Подняв воротник, он зашагал по Большому проспекту.
Именно в ту минуту, когда Брюнет окончательно успокоился, убедив себя, что теперь советская разведка осталась ни с чем, Ивану Васильевичу привезли те самые часы, за которыми бандит шел к себе домой. Кроме того, в комнате Брюнета нашли семейный альбом с фотографиями. Жора маленький, Жора с отцом и матерью. Отец в молодости… Жориным отцом Иван Васильевич особенно заинтересовался. Письма его, различные документы, несколько рукописей, технические записки и пометки на книгах – все это не осталось без внимания. Все, кроме Брюнета, были уже обезврежены. Самого Брюнета пока не трогали, рассчитывая через него напасть на след Тарантула…
