Текст книги ""Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Владимир Богомолов

Соавторы: Герман Матвеев,Леонид Платов,Владимир Михайлов,Богдан Сушинский,Георгий Тушкан,Януш Пшимановский,Владимир Михановский,Александр Косарев,Валерий Поволяев,Александр Щелоков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 335 (всего у книги 347 страниц)

2

Осмотрев раны энкавэдиста, Жерми поняла, что, очевидно, раненый уже успел основательно изойти кровью, но для транспортировки до ближайшего госпиталя, находящегося черт знает где, ран явно было многовато – в грудь, в предплечье и в бедро.

– Итак, что делать? – растерянно спросил Гайдук, поднимая валявшийся у камня перевязочный пакет. – Его бы нужно перевязать.

– Берите и перевязывайте.

– Но этого бинта слишком мало.

– Рвите свою рубаху. Взвалите вашего старшего лейтенанта себе на плечи и несите к машине.

Дмитрий не оценил сарказма Анны и в самом деле приподнял раненого за плечи, но тот вдруг громко застонал и сквозь зубы процедил:

– Что ты делаешь, сволочь? Подай мне пистолет!

Все еще поддерживая его за подмышки, Гайдук вопросительно взглянул на Жерми.

– Что вы смотрите на меня, словно на волкодава? Подайте ему пистолет. Однако стрелять он снова станет в вашу сторону. Уверена, что с третьего выстрела наверняка не промахнется.

– Он ведь не идиот, видит, что мы пытаемся спасти его.

– А кто утверждает, что идиот здесь он?

– Что ты предлагаешь?

– Если речь вести о тебе, майор, то совет только один – застрелиться. Но обязательно из пистолета этого энкавэдиста. Доставь ему такое удовольствие.

Дмитрий осторожно опустил плечи Вегерова на валун, и умоляюще взглянул на Анну:

– Почему ты так агрессивна?

– Разве существует иной способ привести тебя в чувство? Если существует, подскажи его.

– Но ты же понимаешь, что я не могу бросить раненого офицера на произвол судьбы, не оказав помощи. Это же настоящее предательство.

– Тогда, как следует именовать обе попытки этого негодяя застрелить тебя? А заодно – и меня…

– Нам бы с Вегеровым надо было кое в каких вопросах разобраться и тогда…

– Самое время разбираться! Пожалуйте за стол переговоров, господа офицеры.

– Нам действительно нужно кое в чем разобраться, но сама видишь, в каком он состоянии…

– Что вы, майор, блеете, как ритуальный барашек: «разобраться», «он в таком состоянии…»? Пока что мне только одно понятно: вам не следовало подходить сюда, – процедила Жерми. – Не следовало – вот в чем ваш просчет. Мы бы тогда со старшим лейтенантом как-нибудь сами… разобрались. Без слабонервных.

– Еще бы! Все тот же «поцелуй Изиды» перед «выстрелом милосердия»?

– «Выстрела милосердия» он как раз и не достоин. Вегеров не зря говорил о ненависти и тридцать седьмом годе. Сам как-то хвастался во хмелю, что в тридцатые сначала командовал расстрельной командой на каком-то закрытом полигоне, где осуществлялись массовые казни и захоронения политических, а затем служил в особом отделе лагеря политзаключенных.

– Я этого не знал, хотя и замечал: речь у него какая-то слишком «приблатненная». Конечно, не он один во всем этом повинен.

– Судя по словам этого мерзавца, он ненавидел и тех, с кем служил, и тех, кого по долгу службы расстреливал, – непонятно только во имя чего. Разве что во имя пролетарского истребления.

– Да! Служил я! Служил. И стрелял, сколько обстоятельства позволяли, – вновь заговорил Вегеров. – Я все слышу. Порой теряю сознание, но… Словом, пристрели меня, стерва, – и дело с концом. Слишком уж долго приговор зачитываешь.

– Это ты сделаешь сам, – поднял его пистолет Дмитрий, чтобы вложить ему в руку.

Старший лейтенант даже протянул было ладонь, чтобы принять оружие, но Анна с силой вырвала его у майора и швырнула в речку.

– Так о «выстреле милосердия» не просят, Вегеров, – молвила она. – И вообще его еще нужно заслужить. А такой гнус, как ты, должен оставлять этот мир в тяжких муках искупления, – она презрительно осмотрела обоих энкавэдистов и зашагала по склону наверх.

На подходе к машине Анна встретила Серафиму и шофера, которые решили выяснить, что там, внизу у речки, на самом деле происходит.

– Назад! – решительно скомандовала она им. – Это зрелище не для вас. Майор сейчас появится, – и, обхватив их за плечи, увлекла за собой.

Не прошло и десяти минут, как у машины возник Гайдук. Серафима и шофер уже сидели на своих местах. Жерми широкой мужской походкой измеряла лужок, где они ждали майора, правда, в отличие от водителя и Серафимы она еще и напряженно ожидала выстрела, но его так и не последовало.

«Слизняк, – проворчала про себя Жерми. – Он все еще считает, что в войне позволительно запятнать себя только вражеской кровью… Вопрос в том, чью кровь считать таковой. Сквозь Гражданскую войну тоже кое-кто пытался пройти в парадных белых перчатках, да-с… Увы, господа, не получилось…»

– Старший лейтенант умер, – мрачно, не поднимая глаз, сообщил майор, появляясь на гребне, отделяющем равнину от мыса. – Личные документы изъяты, – он похлопал по ладони маленькими книжицами. – Оружие утеряно.

– Какая жалость! – саркастически ухмыльнулась Анна. – Столько времени потрачено вами, майор, ради спасения еще одного доблестного воина. Но если, – едва слышно добавила она, – в конце концов он все-таки выживет, я вам не завидую.

– Не выживет, – отрубил Гайдук. – Слишком большая потеря крови.

– А мне бы хотелось, чтобы выжил. Пусть бы его возвращение в строй и вся дальнейшая месть послужили вам простым солдатским уроком: «Если в руках у тебя оружие – сражайся! Причем со всяким, кто намеревается загнать тебя в могилу».

3

Единственным лучиком света в кроваво-трупном царстве госпиталя стало для Евдокимки неожиданное появление в нем подполковника Гребенина.

При всей своей чудовищной усталости и нервном истощении, что уже трудно было скрывать, начальник штаба все еще держался молодцевато: укороченная, хорошо приталенная шинель, до блеска надраенные сапоги, фуражка со слегка подрезанным на «белогвардейский манер» козырьком; молодящая, с тщательно подведенным затылком, стрижка. И как же все это дополняло, в глазах влюбленной Евдокимки, благородство осанки, почти античную красоту его лица! Знал бы подполковник, как тщательно старалась девушка сохранить в своей памяти его лик, как мечтала когда-нибудь заполучить фотографию!

Кавалерийский полк, где служил Гребенин, имел большие потери. Его отвели с передовой и, расквартировав в соседней Возрадовке, спешно пополняли теперь людьми, лошадьми и особенно вооружением, реорганизовывая при этом в резервный стрелковый полк. За пополнением начальник штаба как раз и прибыл в Томаковку.

– Это ничего, что уже в который раз я появляюсь рядом с вами? – извиняющимся тоном спросил подполковник, когда начальник госпиталя позволил Гайдук отлучиться на час из палаты, где она дежурила.

Вместе с Корневой и еще одной медсестрой, Евдокимка квартировала в спрятавшемся посреди старого сада большом доме. В саду, отделявшемся от просторного больничного двора лужайкой с родничком и миниатюрным озерцом посредине, эти двое и спрятались от любопытствующих глаз.

– Наоборот, плохо, что вы слишком редко появляетесь, – потупив глаза, но в то же время довольно решительно, ответила девушка.

– То есть тебе хочется, чтобы…

– Ну, конечно же хотелось бы! – решительно молвила Евдокимка, даже не дослушав подполковника.

Мужчина с признательностью взглянул на девушку и надолго умолк.

Только вчера, перехватив ее грустный взгляд, умудренная жизнью Корнева, давно превратившаяся не только в подругу, но и в старшую сестру, наставницу, спросила Евдокимку:

– Что, госпитальер, по дворянину своему тоскуешь?

С легкой Вериной руки Виктора Гребенина они называли теперь только так – «дворянином», чтобы никто посторонний не догадался, о ком именно идет речь.

Степная Воительница вздохнула:

– По ком же еще?

– Так ты что, в самом деле влюбилась в него? То есть вот так, по-настоящему?!

– Наверное, по-настоящему, – пожала плечами Гайдук. – А как еще иначе можно влюбляться?

– Вообще-то по-всякому, – уклончиво ответила Корнева. – Сама видишь, как оно в жизни происходит. Видно, права все-таки наша сестра-хозяйка: «Война – войной, а природа своего требует». Судя по мне, как раз в войну эта самая «природа» просто-таки готова взбеситься. И это сейчас, осенью. Представляю себе, что со мной будет твориться весной. Просто какое-то бешенство плоти. Порой думаю: «Может, потому все это бешенство и зарождается, что вокруг такое несметное количество людей гибнет?»

Евдокимка понимала, что имела в виду медсестра. Уж чья-чья, а Корневой женская природа требовала своего все чаще и настойчивее. Несмотря на то, что хозяйка плоти душой все еще оставалась приверженной капитану Зотенко, у нее то и дело появлялись новые ухажеры – из медперсонала местных больниц, из легкораненых или из тех бойцов, которые по случаю посещали своих товарищей. «Полевые романы» эти были хоть и краткотечными, но, как правило, отчаянными. И медсестра давно не стеснялась их: «Если я позволила мужчине обнять себя, – то уж не выпущу из рук, пока не пресыщусь им». Пресыщаться же Корнева, как сама утверждала, очень любила, а главное, умела это делать…

– Так ты, госпитальер, не будь дурой, – поучала ее медсестра. – Как только дворянин твой появится, так и откройся ему… Пардон, отдаваться тебе пока что рановато. Но признаться в любви – уже можно.

– А то, что подполковник намного старше меня?

– Зато ты у нас юная, а значит, впереди у вас – целая жизнь. И потом, разницы в возрасте должен страшиться он, а не ты.

– Вот он и страшится… – удрученно обронила Евдокимка.

– Что-что?!

– Говорю, что, наверное, именно этого он и страшится: ему – вон сколько, а мне всего-то… Поэтому он такой сдержанный в поведении со мной. И ни одного письма не написал.

– А разве обещал писать?

Евдокимка решительно покачала головой:

– Не обещал.

– То-то и оно… – по привычке своей Вера вытаращила на нее свои огромные карие глазища и даже языком пощелкала от наплыва каких-то каверзных мыслей. – А ведь ты, госпитальер, права: наверное, из-за возраста своего наш подполковник тушуется перед тобой. Не хочется отбивать его, все-таки мы подруги, – вновь мечтательно пощелкала языком Корнева. – А то я бы оч-чень быстро и оч-чень наглядно объяснила бы тебе, как в подобных случаях следует вести себя с мужчинами.

– Так объясни! – наивно загорелись глазки Евдокимки. – Что тебе стоит?

– Дура, я же сказала «наглядно». А как тебе, младовозрастной, объяснять такое?

– Но ведь здесь, с вами, на войне, я – как все.

– Кто же виноват, госпитальер, что для войны ты уже по-настоящему созрела, а для любви все еще нет? Понимаю, несправедливо. Но что поделаешь? Вот что мне по-настоящему нравится в твоем подполковнике, так это порода… Словом, порода – она и есть порода. С удовольствием родила бы от него сына!..

Однако все эти разговоры оставались в прошлом, а сейчас, посреди затянувшегося молчания, подполковник вдруг взглянул на часы и этим словно бы подстегнул Евдокимку:

– Скажите, вы, наверное, чувствуете себя неудобно от того, что у нас большая разница в возрасте?

Они прогуливались по едва приметной тропинке, ведущей через сад. Стараясь идти рядом с девушкой, начальник штаба как раз хотел перешагнуть через старый, исполосованный короедами, пень. Однако, услышав Евдокимкины слова, он так и замер, упираясь носком сапога в трухлявое корневище.

– Это хорошо, что ты спросила об этом. Особенно, что ты сама начала этот разговор, хотя должен был бы я. – Виктор достал портсигар, постучал мундштуком папиросы о его серебряную крышечку, но, передумав, нервно вложил табачное зелье на место. – Признаться честно, я только об этом и думаю.

– Права была Корнева, когда сказала: «Кто же виноват, госпитальер, что для войны ты уже по-настоящему созрела, а для любви все еще нет».

– Не одобряет, значит, что между нами, ну… такие отношения?

– Что вы?! Только и делает, что подбадривает, вас при этом всячески расхваливая.

– И к какому же выводу мы придем, юная леди?

– Наверное, к самому естественному: меньше думайте о своем возрасте, а больше обо мне.

Взобравшись на пень, подполковник вдруг запрокинул голову и на всю мощь своей луженой командирской глотки рассмеялся:

– Господи, а ведь ты права! Как только вспоминал о тебе, тут же ловил себя на мысли: «Ну что ты творишь?! Ведь это же совсем еще ребенок. Найди себе нормальную взрослую женщину».

– Так ведь я и есть – та самая, уже достаточно взрослая, нормальная женщина.

– Даже так?! – вновь пошел он рядом с Евдокимкой. Шаг у него был легкий, пружинистый, плечи почти не шевелились, словно на параде. – Одно могу отметить: со дня нашей последней встречи ты заметно повзрослела.

– И если учесть, что скоро мне исполнится восемнадцать… Кстати, в моем возрасте мама уже была замужем и даже вынашивала меня в утробе.

– Эт-то аргумент, – признал Гребенин. – Как я ни укорял себя по поводу твоего возраста, все равно мысленно возвращался к тебе, к твоему облику, к твоей улыбке. Неужели действительно судьба? – о судьбе подполковник не спросил, а как бы произнес, рассуждая вслух.

– Да конечно же судьба! – с подростковой убежденностью заверила его Евдокимка, невольно вызвав у офицера снисходительную, покровительственную улыбку. – Неужели вы все еще сомневаетесь в этом?

– Уже не сомневаюсь, госпитальер, – сдержанно, едва оголяя кончики ровных, удивительно белых зубов, улыбнулся Виктор.

4

Заводское предместье Днепропетровска встретило машину майора Гайдука массированной бомбежкой, кварталами чадящих руин и скопищем беженцев, которые почему-то устремлялись к центру города, словно там, под стенами «властных» учреждений, всех их способны были приютить и защитить.

Не рискуя окончательно увязнуть в этой, никакому регулированию не поддающейся людской трясине, особист сам сел за руль, поскольку немного знал весь город. На одном из перекрестков он ушел в сторону от магистральной дороги, пробился через какие-то закоулки, через опустевшую территорию эвакуированного завода и счастливым образом оказался перед КПП воинской части.

Полковник Яхонтов, только что назначенный командиром дивизии, встретил Дмитрия, на удивление, приветливо. Причем объяснение этому нашлось очень быстро: фамилия полковника Шербетова прозвучала для него, как пароль. В результате комдив не только предоставил майору возможность связаться с полковником по телефону, но и выписал для машины Гайдука пропуск на армейский понтонный мост (поскольку на обычном мосту царило вавилонское столпотворение). Он даже выделил Дмитрию своего офицера-интенданта для сопровождения, тому все равно нужно было попасть на левый берег Днепра.

Шербетов по телефону признался, что их отдел уже готов к перебазированию в Харьков, однако четыре часа в запасе у Дмитрия еще есть – из города решено выдвигаться под вечер, когда спадает активность вражеской авиации.

– Через час буду у вас, – пообещал Гайдук.

Пока он общался со Шербетовым, к комдиву вошел какой-то подполковник в новенькой, старательно отутюженной форме, левая, очевидно, раненая рука его просто-таки красовалась на зеленой бархатной подвязке. Они о чем-то пошептались, и Яхонтов тут же поинтересовался:

– Ты в немецком языке, майор, случайно, не силен? Это я на предмет того, чтобы бегло просмотреть кое-какие трофейные документы.

– Не только сам силен, но и со мной в машине находится учительница немецкого языка, специалист по германской филологии, с университетским дипломом. Кстати, член партии, депутат райсовета, жена офицера.

– Что ж ты прячешь такое сокровище?!

– Не прячу. Наоборот, предлагаю зачислить в штат.

– Немедленно пригласи ее сюда. Вот: подполковник Усатенко, из штаба армии… Помощь ему ваша нужна.

– У нас был штабной переводчик, – тут же объяснил представитель армейского штаба. – Но он тяжело заболел. Нашли двоих учителей на замену, однако товарищи не прошли проверку.

– Меня как сотрудника НКВД сейчас другой момент интересует: откуда у вас трофейные немецкие документы? – перебил Гайдук.

Офицеры опять переглянулись, и комдив неохотно объяснил:

– Наш патруль, с помощью ополченских дружинников, наткнулся сегодня ночью на диверсантов. Один из них до утра не дожил. Второй прикидывался глухонемым. Оказалось, немец. Был уверен, что до прихода частей вермахта продержится в местном подполье. Пленный ранен, а значит, явно рассчитывает забрать свои тайны на тот свет. И пусть бы себе, но при нем обнаружен пакет с инструкциями и еще какими-то бумагами…

– Товарищи командиры, – перешел Гайдук на официальный тон. – Вы же находитесь не в полевых условиях; ваши штабы – в областном центре. Передайте раненого органам, а сами занимайтесь боевой подготовкой!

Офицеры опять многозначительно переглянулись.

– Вот вы и заберете их с собой – и раненого и документы, раз уж так сложилось, – заявил комдив.

– Однако нам нужно написать рапорт своему командованию. И хотелось бы знать, что за птица нам попалась, какие документы несла, – заметил Усатенко.

– Да и патрульных надо бы отметить, – поддержал его Яхонтов.

Вместе с Серафимой, в четыре глаза, майор быстро ознакомился с бумагами – это были инструкции для резидента, перечни объектов для диверсий, тексты листовок и провокационных слухов. Весь пакет он забрал с собой; раненого диверсанта, в сопровождении конвоира и медсестры, – тоже. Взамен же передал подполковнику Серафиму, а Жерми просил оставить при штабе дивизии.

Комдив, которому моложавая Анна понравилась с первого взгляда, тут же пообещал устроить ее сестрой-хозяйкой в госпитале. Свое знание языков та решила не афишировать, а диплом медицинского училища продемонстрировала.

– Я понимаю, что выгляжу цыганом, распродающим породистых краденых кобылиц, – покаянно молвил Дмитрий, прощаясь с женщинами.

– Именно так всё и выглядит, – с грустью в голосе подтвердила Серафима, даже не пытаясь скрыть, что не хочет расставаться с майором.

– Но ничего не поделаешь: мне пора на службу, а значит, дальнейшее путешествие наше прерывается. К тому же, находясь при штабе армии, ты без труда отыщешь своего мужа.

– Можно даже сказать: вызову его для доклада и разноса.

Они по-родственному обнялись, и Серафима последовала за подполковником.

Оставшись наедине с Анной, майор вышел во двор, где у его машины уже прохаживался часовой, и, задумчиво помолчав, неожиданно произнес:

– Пойми: пока что это всего лишь мои фантазии. Но если, предположим, карта ляжет так, как я задумал… Ты бы согласилась вернуться, сначала в рейх, а затем и в Великобританию?

– Выражайтесь конкретнее, господин особист-майор, – спокойно потребовала Анна.

– Если вам будет предложено пройти дополнительную подготовку и вернуться в Западную Европу, но уже в той ипостаси, в которой действительно пребываете, то есть дочерью белогвардейского генерала, как вы отреагируете?

– Боюсь, что до рейда по тылам врага дело не дойдет. Меня попросту арестуют и расстреляют как скрытого врага народа. Так что, если намерен сдать меня своим чекистам, – так и делай, сдавай. Не надо маскировать свои старания под некие странные авантюры.

– Почему вы решили, что я намерен сдать вас?

– О незапятнанной совести своей печетесь, особист-майор. Как же вам дальше служить в органах, если где-то затаилась бывшая белогвардейка?

Гайдук недовольно покряхтел, старательно растер носком давно нечищенного сапога комок земли…

– Есть офицер, которому я могу доверять и с которым могу говорить откровенно. Разведаю ситуацию. Если окажется, что существует возможность вернуться в Западную Европу, я тут же предложу вам этот вариант. Будем считать, что в том бою, у дома Унтера, проверку на преданность советской Родине вы уже прошли. Если же почувствую, что карта ложится не в нашу пользу… – замялся Гайдук, явно не решив для себя, какими же будут его действия в случае неудачи. – Словом, определенный риск есть.

– Из этого и будем исходить.

– Но пока что я исхожу из того, что от былой «белогвардейщины» в образе мыслей ваших уже ничего не просматривается. Будь у вас желание оказаться в лагере фашистов, вы бы остались в Степногорске и спокойно дождались солдат вермахта.

– В логике вам не откажешь, господин особист-майор. Дай-то бог, чтобы у меня не появилось повода жалеть, что не дождалась вермахтовцев.

– Случиться может все, что угодно. Однако в моем присутствии вы этих слов не произносили!

5

Прежде чем продолжить разговор, Степная Воительница инстинктивно как-то оглянулась и заметила, что на садовой тропинке, не особенно-то и прячась за кустом жасмина, стоит Корнева.

«Неужели подсматривает?! Совести – ни на копейку! – ужаснулась она, но тут же успокоила себя. – Да нет, скорее всего, завидует. Хотя все равно нечестно!» Гайдук вдруг внутренне содрогнулась: не приведи господь, чтобы этот мужчина, – ее, Евдокимки, мужчина, – когда-либо осмелился обнять это грудастое, рыжеволосое чудовище!

– Это правда, что вы учились еще в том, царских времен, военном училище? – времени, чтобы узнать друг друга получше, терять зря Евдокимка не собиралась.

– Учился, но уже после свержения царя, в последний период Гражданской войны. Меня приняли как сына офицера, погибшего в империалистическую войну. В шестнадцать стал юнкером, в восемнадцать командовал взводом – уже красным. Затем были годичные курсы красных командиров, после которых меня едва не расстреляли.

– Вас?! – не удержалась Евдокимка. – За что?!

– В большинстве случаев у нас расстреливают не «за что?», а «потому что». Так вот, меня – как бывшего дворянина и бывшего военспеца. К счастью, выяснилось, что против большевиков ни отец мой, ни я никогда не воевали; так что волею случая я стал красным командиром и даже награжден двумя орденами. А тут еще за меня генерал один из Генштаба поручился, из тех, которые хорошо знали моего отца. Словом, после непродолжительной нервотрепки меня вернули в строй и присвоили звание майора. Мало того, позволили поступить на заочное отделение Военной академии. Словом, для офицера моего круга – редкий случай везения.

– Действительно, – согласилась Гайдук. Об арестах «врагов народа» и партийных чистках у них в доме говорили не таясь, с явным осуждением.

– В прошлом году я получил звание подполковника и должность начальника штаба полка. Сейчас мне тридцать восемь лет.

– Господи, а ведь я считала, что разница в возрасте намного больше! – буквально возликовала Евдокимка. – Мы же с Верой решили, что вам уже далеко за сорок.

– Не обольщайтесь, Евдокимка, она, разница эта, и так достаточно солидна.

– А как по мне – так ее вообще не существует. Но… – Евдокимка оглянулась, нет ли поблизости Корневой, и, только убедившись, что она куда-то пропала, несмело спросила: – Жены у вас ведь нет, правда?

Виктор покряхтел, словно у него вдруг запершило в горле, и непривычно тихим голосом ответил:

– Нет уже, госпитальер. Но была. Сразу же после моего ареста она умерла во время родов. Как мне потом объяснили, преждевременных и очень тяжелых. Только, ради бога, не нужно сочувствий, – тут же меланхолично повел он руками у себя перед лицом.

Евдокимка смутилась: как бы подполковник не заподозрил, что на самом деле эта скорбная новость показалась ей вестью благой и почти счастливой.

Гребенин вновь взглянул на часы и, поежившись под порывом неожиданно холодного ветра, уведомил девушку, что ему пора: неподалеку, у военкомата, его ждали машины с новобранцами.

– Только вы напишите мне хотя бы одно письмо, – попросила Евдокимка. – Что вам стоит? Всего одно-единственное.

– Ладно, госпитальер, напишу, – улыбнулся подполковник и, несмело проведя ладонью по щеке девушки, решительно направился к выходу из усадьбы.

Евдокимка позволила офицеру выйти за пределы ограды и только тогда покинула место их встречи. Она не хотела, чтобы у Гребенина создалось впечатление, будто она пытается провожать его или неотступно следовать за ним.

Точно так же и Вера Корнева не желала, чтобы офицер заподозрил ее в подсматривании. Скрывшись за кустами, она пропустила Виктора мимо себя и лишь потом снова появилась на тропинке перед Евдокимкой.

– Насколько я смыслю в подобных делах, госпитальер, встреча ваша прошла на высоком интеллектуальном уровне.

– Это как? – машинально спросила Гайдук, все еще пребывая под впечатлением от беседы с подполковником. Взгляд ее блуждал где-то в районе выхода из усадьбы, словно девушка ждала, что по какому-то побуждению мужчина вернется или хотя бы помашет ей рукой, ведь, уходя, Гребенин даже не оглянулся.

– Разговор ваш длился долго и, по-моему, совершенно непринужденно. Сама видела.

– А почему ты видела это? Зачем? Думаешь, подполковник не заметил, как ты подсматриваешь? Из-за тебя мы оба чувствовали себя неудобно.

– Во-первых, не подсматривала, а своим присутствием подбадривала тебя. Лучше скажи: он хоть немного рассказал о себе?

– Разница в возрасте у нас двадцать лет. Все остальное, что он говорил во время встречи, меня уже попросту не интересовало.

– Скажи честно: если бы эта разница составляла тридцать лет, тебя это остановило бы?

Застигнутая врасплох, Евдокимка на несколько мгновений замерла, а затем, закрыв глаза и блаженно улыбаясь, решительно повертела головой:

– Нет, уже не остановило бы! Даже если бы сорок! Теперь, после сегодняшнего разговора, меня уже ничто не способно остановить.