Текст книги ""Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Владимир Богомолов

Соавторы: Герман Матвеев,Леонид Платов,Владимир Михайлов,Богдан Сушинский,Георгий Тушкан,Януш Пшимановский,Владимир Михановский,Александр Косарев,Валерий Поволяев,Александр Щелоков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 319 (всего у книги 347 страниц)

41

Эта словесная стычка с командиром роты вскоре могла бы забыться, однако под вечер ему вновь позвонил Владыка и попросил срочно прибыть на ротное НП. Оказывается, немцы пытаются вступить в переговоры с комендантом плацдарма по поводу судьбы Солодова.

– То есть хотят обменять его на оберштурмфюрера фон Фрайта? – удивился комбат.

– Об этом речи пока что не было. Они хотят говорить с вами, комбат, с комендантом плацдарма. Причем знают, что комендантом является капитан Гродов.

«Благодаря осведомленности баронессы Валерии они теперь многое знают» – подумалось комбату, но вслух произнес.

– Твое имя тоже скоро узнают, старший лейтенант. Того и гляди знаменитыми станем. Самого Солодова тебе показали?

– Очевидно, покажут вам. Кстати, где теперь этот барон? Он здесь, на мысе?

– Да нет, скорее всего его уже отправили в Одессу. Теперь им занимается контрразведка, поэтому меня он больше не интересует. Это была неправда: на самом деле оберштурмфюрер все еще находился на Сату-Ноу, только содержали его в землянке неподалеку от причала. Уже дважды Гродов пытался связаться с полковником Бекетовым, но оба раза – безуспешно, а решать судьбу этого эсэсовца без ведома начальника контрразведки базы не хотел.

Все происходило так, как капитан и предполагал. На узенькой тропинке, ведущей вдоль плавней, появилась увядшая, нескладная какая-то, в изорванной тельняшке, фигура Солодова, прикрываясь которой шли трое немцев, и один из них нес в руке некое подобие белого флага. Когда они оказались под прицелом двух ручных пулеметов и десятка винтовок, навстречу им вышел моряк с телефонной катушкой. Поставив аппарат на почерневший пенек, он проверил связь и вежливым движением руки предложил германскому офицеру приблизиться, чтобы снять трубку. При этом стал к нему спиной, как бы прикрывая немца от пуль и, по существу, выступая в роли заложника.

– Я – комендант плацдарма капитан Гродов, – по-немецки произнес Дмитрий, как только услышал в трубке голос немецкого офицера. – Кажется, вы хотели со мной о чем-то договориться?

– Здесь обер-лейтенант Штенгоф. Верните захваченного вами оберштурмфюрера фон Фрайта и получите взамен своего морского пехотинца, – ответил немец почти на чистом русском языке, в котором едва улавливался акцент, характерный для прибалтийцев. Не исключено, что на том конце провода сидел один из прибалтийских немцев, речь которых капитану не раз приходилось слышать в Ленинграде.

– Вы считаете это равноценным обменом, обер-лейтенант? За этого разгильдяя Солодова, которого, так или иначе, ждет военно-полевой суд, мы можем вернуть вам разве что румынского солдата.

– Мое командование не интересуют пленные румыны, его интересует барон фон Фрайт.

– Офицер СД фон Фрайт, – уточнил комбат, – за пленение которого я вполне могу получить медаль.

– Но он все еще здесь, на мысе?

– А зачем мне отправлять куда-либо оберштурмфюрера? Предпочитаю сдать его лично. Конечно, все, что барон мог нам поведать, он уже поведал, но сомневаюсь, чтобы офицер контрразведки, пребывающий на том берегу, согласился обменять его. Одно радует: что этот офицер – пока что единственный, кто знает о моем «улове».

– Мы постараемся перебросить сюда нескольких русских пленных, в том числе и офицеров, которые находятся сейчас в лагере. Это сравнительно недалеко отсюда. Такой вариант вас устроит?

– Если честно, обер-лейтенант, мне этот обмен ни к чему. И пленник ваш, Солодов, мне и на фиг не нужен. Можете хоть сейчас пристрелить его.

– Ну, да, вы, коммунисты, уже стольких перестреляли. Что вам до этого несчастного, на рыбной ловле помешанного краснофлотца?!

– На всякий случай хочу подстраховаться. Мне нужно связаться с полковником контрразведки, с тем самым. Попытаюсь сегодня вечером встретиться с ним на том берегу и уговорить его. С гарантией, что за офицера СД меня все-таки представят к награде. К утру я вернусь с того берега, и мы поговорим. Только условие: ни вы, ни румыны, нас не тревожат. Мы точно так же не тревожим вас. Командиры приданных мне бронекатеров соответствующий приказ получат. Все, до связи в восемь утра.

– Вы почему так пренебрежительно говорите о Солодове, товарищ капитан?! – изумился присутствовавший при этом разговоре Владыка. – Ведь они же могут расстрелять его.

– Могут, риск есть. А ты хотел, чтобы я набивал ему цену, провоцируя немцев на усиленную охрану этого штатного разгильдяя?

– Тоже верно, – первым оценил его ход телефонист. – Пусть считают, что никакого интереса пленный для нас не представляет.

– Дык, тебя спросить забыли, умник! – раздраженно осадил его командир роты. – Кстати, такой же штатный разгильдяй, как и Солодов.

– Ты не ворчи, – осадил его Гродов, наблюдая в бинокль за тем, как уводят пленного моряка, – а готовь вторую группу, которая пойдет напролом, через румынские окопы. Такая бесшумная разведка боем. Даже если не удастся освободить пленного, но страха нагнать на румын и немцев надо. И пусть знают, что мы своих «черных комиссаров» в беде не оставляем.

– Вот это уже по-нашему, – оттаял душой Владыка. – А то, видишь ли, переговоры им захотелось вести, дипломаты хреновы.

* * *

…Когда после инспекционного похода по окопам передовой комбат и Владыка вернулись на КП плацдарма, радист радостно известил, что несколько минут назад группа мичмана Мищенко вышла на связь. Сообщают, что переход был трудным, но пленные «русские румыны» Влас и Никифор, с ведрами в руках, сумели незаметно выйти на болотистый луг, на котором пасутся кони румынских офицеров и стоит несколько обозных подвод. Ни немцы, ни румыны какого-то особого внимания на них пока что не обратили, принимая их за обозников.

– Только бы эти антихристы богомольные не подвели! – потряс поднятыми вверх кулаками Владыка.

– Если богомольные, то уже не антихристы, – поморщился комбат. – И не вздумай выражаться подобным образом в их присутствии.

– Да и предать они уже не могут, – молвил радист Воротов. – Один из них даже успел сообщить, что после переговоров Солодова затолкали в какую-то землянку, почти рядом с румынским обозом, и что часовыми приставили двух румын.

– Часовыми – румын?! – азартно удивился Гродов. – А ну-ка, свяжи меня с Мищенко. – А как только связь была установлена и наушники взял мичман, – командным тоном произнес: – Первое: до часу ночи маскироваться хоть под лягушек, хоть под болотных змей, но ни в коем случае себя не выдать. Второе: пусть ночью старообрядцы Влас и Никифор каким-то образом попытаются установить контакт с часовыми – познакомятся, потрутся возле них, освоятся…

– А то и подменят на время хотя бы одного из них, – ответил мичман. – Я уже думал об этом. И даже дал им пистолет, который они постараются передать Солодову. У нас тут еще двое в румынской форме пребывает, но, жаль, языка почти совсем не знают, кроме нескольких фраз.

– Тоже запускай в дело, в обозники их, но только к полуночи. К этому времени вторая группа, резервная, уже будет на косе. Путь к себе хорошо пометили?

– Как договорились, шесты с ленточками. Думаю, ночь выдастся достаточно светлой.

42

Ночью объединенная разведгруппа, которую возглавил сам Гродов, ножами бесшумно сняла немецкий патруль, который рейдировал по дамбе, ведущей вдоль плавней. Пока пятеро десантников вырезали сонных обозников и нескольких румынских офицеров, предпочитавших спать в крытых повозках, капитан, набросив на себя немецкий френч и надев немецкую фуражку, направился к землянке, в которой содержали пленного «рыбака».

Одного часового снял он, другого – пленные старообрядцы, подступившиеся к землянке с кувшином трофейного вина. На этом бесшумный рейд завершился: кто-то закричал, поднялась тревога и, отходя вместе с освобожденным моряком, десантники вынуждены были скосить первых преследователей. А затем, прячась за повозками и за обводной дамбой, морские пехотинцы еще минут десять расстреливали группы мечущихся по лагерю немцев и румын, которые так толком и не могли понять, что происходит: то ли это обычный диверсионный рейд, то ли настоящее наступление русских.

Не прояснили для них ситуации и комендоры. Как только группа отошла на косу, радист передал условный сигнал «Град» двум мониторам и двум бронекатерам, а также береговой батарее. Их орудия почти одновременно накрыли лагерь и передовую румын таким плотным огнем, что осколки снарядов выкашивали камыш в нескольких шагах от отходящей группы, и капитан уже опасался, как бы его бойцов не накрыло своими же снарядами.

Румынская батарея открыла огонь по окопам морской пехоты и по плавням, однако сразу же стало очевидным, что палят королевские вояки наобум, не имея ни пристрелянных целей, ни корректировщиков. Вся группа уже вошла в береговой окоп, проходивший там, где плавни завершались, и начиналась холмистая равнина, когда артиллеристы обеих сторон прекратили огонь. Казалось бы, все, операция завершена, но неожиданно в той стороне, откуда они пришли, вновь вспыхнула стрельба.

– Мичман, пересчитать людей, прибывших с задания, – взволнованно приказал комбат, – провести перекличку.

– Троих нет, – сообщил тот несколькими минутами позже. – Старообрядца Власа, краснофлотца Онисимова и сержанта Булгара. Двоих бойцов, получивших легкие ранения, отправили в лазарет.

– О раненых знаю. Знать бы еще, что с этими тремя и кто из них все еще продолжает сражаться.

– Дык, не пришлось бы в следующую ночь идти обменивать еще одного, – заметил Владыка.

– Товарищ капитан, позвольте, я вернусь, помогу тем, кто там еще сражается, – неожиданно ожил Солодов, который до сих пор, кажется, так ни разу и не подал голоса. – Ведь они там… да и вообще получается, что все это из-за меня.

– Я тебя сейчас вернусь, «рыбак» чертов! – буквально прорычал комбат. – Ты у меня теперь весь плацдарм окопами изроешь и в одиночку в атаку ходить будешь.

– Причем с закатанными штанинами и с удочкой наперевес, – прокомментировал эту угрозу Жорка Жодин, и все, кто находился в окопе, взорвались таким хохотом, что наверняка он был слышен даже в румынских окопах.

На рассвете патруль из шести бойцов, посланный Гродовым на косу, обнаружил израненного, едва живого Булгара, и доставил на плащ-палатке в лазарет. По пути, прежде чем потерять сознание, он успел рассказать, что они с румыном-старообрядцем Власом заметили, как на дамбе упал раненый ефрейтор Онисимов. Услышав его негромкий крик: «Я ранен, прощайте!», они вернулись, чтобы отбить десантника у наседавших румын, однако тоже вынуждены были принять бой, причем какое-то время Онисимов еще продолжал отстреливаться вместе с ними.

Когда товарищи погибли, Булгар сумел прорваться сквозь кольцо окружения, которое сомкнулось еще во время артналета, и уйти плавнями в сторону своих. На какой-то кочке под кустом он залег, и его потеряли из виду, а затем добрался до косы и, склонившись на поваленный ствол ивы, на какое-то время потерял сознание.

– Адмирал интересуется, как прошла ваша вылазка? – позвонил на рассвете адъютант командующего.

– Доложи командующему, что задача выполнена, краснофлотец Солодов спасен.

– А если адмирал спросит, какой ценой?

– Ответишь: «Ценой чести черных комиссаров». Ну, а если и дальше станет докапываться, обрадуй тем, что враг потерял более трех десятков убитыми только в ходе нашего нападения. Остальных, павших при артналете, посчитают на небесах. Мы же потеряли одного краснофлотца убитым, троих ранеными.

– Такой рейд он одобрит, закоренелый факт. Особенно ему понравится вот это ваше – «ценой чести черных комиссаров». Он и сам уже несколько раз интересовался: «Ну, как там наши «черные комиссары»? Еще держатся?».

– Уведомьте, что держатся, как подобает морской пехоте.

– Причем это – закоренелый факт.

О геройски погибшем старообрядце Власе Межине комбат докладывать не стал, дабы не вызывать в умах командующего и его штабистов сумятицу в связи с зачислением в свой гарнизон пленных румынских солдат. Решил, что доложит о нем, когда попросит зачислить в личный состав батальона уцелевшего пленного – Никифора Книжника.

В завершение этого разговора комендант плацдарма попросил адъютанта связать его с Бекетовым, и был удивлен, что буквально через две-три минуты услышал в трубке бодрый голос полковника. Капитану понадобилось всего несколько слов, чтобы начальник контрразведки тут же уловил суть происходящего.

– То, что сумел добыть такого серьезного «языка», конечно, похвально, – тонко демонстрировал он понимание ситуации, как только Гродов закончил свое донесение по поводу фон Фрайта, «обладающего сведениями по поводу одной интересующей контрразведку флота особы». – Нет, это действительно очень похвально. Причем ты даже не представляешь себе, насколько это хорошо… – изощрялся Бекетов.

И чем дольше и восхищеннее полковник говорил капитану о его заслуге, тем отчетливее слышалось за словами командира: «Ну, какой же ты идиот, если не понимаешь, какую мину под мою и свою задницы подкладываешь! Особенно теперь, в охваченное поражениями военное время!».

– Да сейчас я уже все понял! – вырвалось у Гродова. – Я имею в виду, что операция по освобождению нами пленного краснофлотца Солодова была слишком опасной, – попытался он завуалировать свое покаяние, вспомнив, что линию наверняка прослушивают «особисты».

Когда комбат говорил, что теперь он уже все понимает, это было неправдой. На самом деле он не мог понять главного: знает ли Бекетов о провале баронессы Валерии, точнее, о ее предательстве? Догадывается ли он о том, каким образом происходила высадка этой горгоны на западный берег? Уведомлен ли о том, кто ее там встречал и как баронесса обошлась с людьми, которые переправляли ее на шлюпке, а также с приданным ей радистом?

– В том-то и дело, что только «сейчас»? Но даже теперь сомневаюсь, что действительно понимаешь… какая это опасность, – и начал шифроваться полковник.

– И каковыми должны быть мои дальнейшие действия?

– Самыми конкретными и логическими. Отличившихся бойцов – обязательно отметь; а пленного переправляй на наш берег. Причем теперь уже – обязательно переправь таким образом, чтобы ни волосок с головы. Кстати, ты его основательно допросил по всем интересующим нас вопросам?

– Он и не замыкался, поскольку очень уж хочет жить.

– А что в этом странного, что он хочет жить? Другое дело, радуемся ли мы тому, что такие, как он, все еще живут?

«Так, может, все-таки прикончить его прямо здесь, на плацдарме, и дело с концом?!», – чуть было не вырвалось у комбата, и лишь в последнее мгновение он сумел сдержаться. Вновь вспомнив о посторонних ушах. А вслух произнес:

– Хорошо, сегодня же, со всеми возможными предосторожностями, переправлю на левый берег.

– Не сегодня, а завтра. Причем под охраной своих, исключительно надежных десантников, которые из рук в руки обязаны передать пленного людям, готовым принять его от моего имени. Только от моего имени, – жестко уточнил полковник. – Это принципиально важно.

* * *

Пленный по-прежнему ждал своей участи под навесом, у землянки. Уловив озабоченность комбата, он терпеливо выждал, когда тот заговорит, не зря же капитан велел часовому отойти, значит, было о чем поговорить наедине.

– Итак, вы доложили о моем появлении на плацдарме полковнику Бекетову, – поднялся перед ним фон Фрайт, – если только я не искажаю его фамилию.

– Не искажаете, – подтвердил комбат, усаживаясь прямо на стол и по-мальчишески свешивая ноги.

– Напрасно вы это сделали, поскольку тем самым дали нашим отношениям официальный ход. Да к тому же поставили в сложное положение полковника, лично руководившего операцией «Контрабандист» и пребывавшего с баронессой в очень тесных и далеко не в служебных отношениях, которые дама тщательно скрывала от вас, своего официального любовника.

– Валерия что, и по этому поводу тоже изощрялась? – мрачно спросил Гродов, едва сдерживаясь от того, чтобы съездить обер-лейтенанту СС по физиономии.

– Причем не столько из-за желания похвастаться своими связями с русскими офицерами, сколько в интересах разведки, – артистическая пауза, которую выдержал после этих слов фон Фрайт, понадобилась ему только для того, чтобы садистски понаблюдать за реакцией капитана. – И напрасно вы, то есть лично вы и полковник, не опасаетесь того, что я попаду на тот берег. Ведь может случиться так, что меня вырвут из рук Бекетова и тогда…

– Ты, СС, лучше молись, чтобы тебе дано было добраться до того берега, – процедил Гродов. – Потому как не каждому сие дано.

…На следующее утро Владыка и Малюта доставили барона фон Фрайта в измаильский порт и передали офицеру контрразведки, присланному Бекетовым. Доклад старшего лейтенанта о его особом рейсе капитан выслушал с отсутствующим видом, давая понять, что дальнейшее бытие этого пленника его не интересует. Однако он лукавил: пока фон Фрайт был жив, он не мог не интересовать Гродова, как не могла не интересовать его и судьба баронессы Валерии. Вот почему после полудня он не удержался, позвонил всезнающему и всемогущему адъютанту командующего и попросил выяснить судьбу пленного эсэсовца.

– А что тут выяснять? – небрежно отмахнулся старший лейтенант. – Час назад он уже был на берегу моря, в районе лимана Сасык, где его передали на сторожевой катер самому полковнику Бекетову как важную птицу. Закоренелый факт.

43

Три последующих дня прошли в артиллерийских налетах и дуэлях. Лишь дважды румыны поднимались в атаку, но всякий раз попытка прорваться на мыс осуществлялась на одном из участков, и вот тут-то срабатывала тактика летучих групп «стрелков» и «гренадеров», суть замысла которой противник, очевидно, так и не разгадал.

Перед выводом в устье отряда вспомогательных судов, начальник штаба флотилии сообщил, что перебрасывает на мыс подкрепление из шестерых краснофлотцев и четырнадцати бойцов портового ополчения, дескать, «чем можем, ибо не от скупости, но от бедности…». Гродов поблагодарил за помощь, однако порядок переброски подкрепления тут же откорректировал. Прибытие новых десантников он попросил произвести под вечер, предварив ее сильным артналетом на восточный фланг противника. А когда пополнение прибыло, комендант не стал высаживать его на берег, а, подсадив на каждый из трех бронекатеров по два морских пехотинца, приказал этому отряду десантироваться на берегу восточной бухты, уже за окопами противника.

Решив, что русские готовят плацдарм для большого десанта в их тыл, румыны основательно занервничали и начали срочно перебрасывать на восточное побережье только что прибывшее пополнение. Но, во-первых, выкуривать десантников из-под круч береговой линии оказалось не так-то и просто, а во-вторых, всю ночь по скоплению живой силы противника вела огонь советская береговая и корабельная артиллерия.

Особенно веско работали артиллеристы и пулеметчики трех бронекатеров, по-прежнему прикрывавших десант. Да и гарнизон мыса в эту ночь и следующим утром буквально изводил врага огнем и ложными атаками, ограничивавшимися в основном криками «Полундра», свистом и гастролями за пределами бруствера нескольких добровольцев, которые знали, как подобные имитации действуют на нервы румынских вояк. Не зря же перед каждой из них моряки в той или иной форме вспоминали слова пленного румынского солдата-старообрядца Власа, который свидетельствовал: «Стоит трем морякам выскочить из окопов и прокричать: «Полундра!», как румыны из первого окопа перебегают во второй, и только потом решаются открывать огонь».

Понятно, что были в этих словах и сарказм, и явное преувеличение, но слишком уж образно воспроизводилось в них то психологическое состояние, в которое впадали «мамалыжники» при атаках моряков. Не говоря уже о контратаках «черных комиссаров», обычно завершавшихся кровавой, остервенелой рукопашной.

Ясно, что после высадки второго десанта противнику уже было не до отряда вспомогательных судов, который уходил в эту ночь в сторону Вилково. А к концу следующего дня, после очередного артналета и имитации атаки со стороны мыса, эти же бронекатера сняли десант, потерявший трех бойцов убитыми и четырех ранеными, и перебросили его в распоряжение Гродова.

– От имени командования, объявляю всем бойцам вашего гарнизона благодарность, – позвонил ему после этой операции начальник штаба флотилии Григорьев. – Конвой вспомогательных судов успешно прорвался сквозь артиллерийские заслоны противника, почти без потерь вышел в море и взял курс на Одессу. Но сегодня ночью уходит основной состав флотилии, что еще более ответственно.

– Задача ясна, товарищ капитан второго ранга, – заверил его комбат. – Прикроем. Если оставите хотя бы один катер – еще как минимум двое суток продержимся.

– Да нет, вы не поняли меня, капитан. Неужели вы решили, что мы оставим вас на мысе как смертников?

– Почему «как смертников»? Как боевой арьергард, десант прикрытия…

– Да как бы ты ни назвал это, комбат, суть одна. Но в том-то и дело, что весь десант уходит вместе с нами. Все, плацдарм ликвидируется! У западного побережья мыса мы выставляем минное заграждение, чтобы избавиться от преследования румынскими кораблями. Эти же корабли-минеры снимут часть твоего гарнизона, только часть, остальных будем снимать в восточном заливе. Всех своих раненых и бойцов тыловых постов можешь переправить уже сейчас. Катера направляю. Это облегчит ночную эвакуацию.

– На всякий случай у нас имеется и своя собственная флотилия – четыре шлюпки и плот. – Припасли на тот случай, если бы флотилия ушла, не снимая вас?

– Такой вариант тоже не исключался. Но и теперь они тоже могут пригодиться.

– В самом крайнем случае – да, – согласился Григорьев. – Кстати, переброску десантников будем осуществлять в район порта с таким расчетом, что уходить твой батальон должен будет сразу же, вместе с последними пехотными подразделениями, в основном с ополченцами. К сведению, румыны и немцы уже на окраинах Кишинева[231]231
  Кишинев был захвачен вражескими войсками 19 июля, когда суда основного (боевого) состава Дунайской флотилии (порядка ста единиц плавсредств) уже входили в устье Дуная, где их, для прикрытия и сопровождения, ждали крейсер «Коминтерн» и две канонерские лодки. При этом плоскодонным, с малой осадкой, а значит, совершенно не приспособленным к морскому плаванию речным судам пришлось идти в сторону Одессы при сильном шторме.


[Закрыть], но фронт по линии Рени – Болград и дальше, в сторону Днестра, еще кое-как держится.

– На прощание мы устроим румынам «прощальный вечер», однако уйти все-таки постараемся по-тихому.

– Что очень важно, поскольку во время этого великого флотского исхода каждая минута будет работать на нас. Кстати, лично тобой, капитан, вновь интересовался известный тебе полковник Бекетов из военно-морской базы.

– Полковник удивлен, что я все еще воюю?

– Но очень рад этому. На советском берегу тебе приказано передать командование батальоном старшему лейтенанту Кощееву и отходить вместе с транспортом военной контрразведки.

– То есть оставить бойцов? Не по-солдатски это как-то – оставлять батальон в такое время.

– Обсуждению не подлежит: личный приказ командующего военно-морской базой контр-адмирала Жукова. Машина будет ждать тебя у штаба. К слову, наши полевые батареи, лазарет, подразделения тыла и штаб флотилии тоже отходят к Одессе в боевых порядках 14-го стрелкового корпуса.

…Как и было предусмотрено, ровно в двадцать два ноль-ноль береговая батарея и корабельная артиллерия в последний раз ударили по передовым позициям и ближайшим тылам румын. К тому времени, когда налет завершился, на передовой, вместе с Гродовым, оставался всего лишь один взвод морской пехоты. Еще два пулеметчика засели на тыловых холмах и должны были прикрывать отход десантников, создавая эффект их присутствия.

Прежде чем оставить окопы, моряки в три десятка глоток прокричали свое наводившее на румын ужас: «Полундра! В атаку!» Несколько любителей острых ощущений даже выбрались из окопов, создавая видимость атаки, но тут же залегли и отползли назад. И, пока все пространство перед собой противник поливал свинцом, моряки заминировали оба блиндажа и по специально проложенному «отходному» окопу, спустились к реке, чтобы затем, по прибрежной кромке, уйти в сторону причала, где их должны были подобрать два бронекатера.

Дождавшись, когда к месту посадки подошли пулеметчики, Гродов на всякий случай выпустил в сторону города две красные ракеты, обозначив путь тем, кто по каким-то причинам мог задержаться на мысе. В ответ – ни выстрела, ни голоса; тем не менее у причала все еще оставался небольшой камышовый плот, а вдруг…

Как только катера отошли от мыса, туча, нависавшая над ним, развеялась и откуда-то из глубины небес выглянула подернутая голубоватой дымкой луна. Под ее сиянием мыс Сату-Ноу казался загадочным, затерянным посреди предгрозового океана островом, с которым его, Гродова, многое теперь связывало, и который навсегда останется в его восприятии именно тем клочком земли, где он принял свое боевое крещение.