Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 57 страниц)

Шкатулка, завёрнутая в тряпицу

Деревня, к которой так рвался Каглспар накануне вечером, оказалась приятной и милой на вид, словно сошла с иллюстраций к русским народным сказкам.

Двухэтажные домики (если считать чердак за полноценный этаж, разумеется) четырьмя ровными рядками были выстроены друг напротив друга, образуя две параллельные дороги. Одна вела к деревенскому центру – дому старосты, не шибко чем-то отличающемуся от остальных ни архитектурой, ни размерами. Вторая, куда шире и качественнее – собственно говоря, сам транспортный тракт и есть – проходила село насквозь и тянулась дальше, в сторону столицы. Так и выходило, что три четвёртых части всех жилых домов расположились по левую сторону от торгового пути, а одна четверть – по правую, и практически все эти правосторонние здания относились к постоялому двору со множеством отдельных корпусов. Мест, правда, свободных оставалось всего четыре, когда измученные кузнец и Путник прибыли далеко за полночь в это чудесное заведение – очевидно, выстроенный на славу трактир «У Кунвары» пользовался популярностью.

Широкий внутренний двор, отделённый от большой дороги массивным главным корпусом местной таверны, хозяйка засадила цветами: почти что у каждой двери стояло по пузатому глиняному горшку, полному воздушных голубых гортензий, двуцветных гайлардий с острыми лепестками, полупрозрачных анемонов с бесчисленным множеством пушистых чёрных тычинок или пёстрых фрактальных шаров георгинов. Вдоль тропинок брызгами лиловой краски на зелёном полотне травы цвели альпийские астры, а уж сколько повсюду распустилось космей, петуний и бархатцев – жизни бы не хватило, чтобы сосчитать! Постояльцы, восприимчивые к красоте и искусству, восхваляли талант владелицы к садоводству. Однако встречались и постояльцы, восприимчивые к пчелиному яду – от них доброе слово звучало гораздо реже.

После плотного завтрака Максим вышел на веранду главного корпуса – длинного и прямоугольного, чем-то похожего на привычную парню «хрущёвку», с дощатым фасадом, выкрашенным в тяжёлый и довольно мрачный красно-шоколадный оттенок. Слегка смягчали первое впечатление белые наличники и рамы на окнах и дверные косяки – однако без дикого плюща, буйно разросшегося практически до крыши и так же буйно цветущего сотнями розово-фиолетовых цветков-колокольчиков, здание всё-таки не создавало бы впечатление гостеприимного и тёплого места отдыха. Юноша осмотрелся, совмещая удовлетворение любопытства и лёгкую разминку шеи – слишком мягкие подушки толком ничего не держали, и проснулся он с тянущей болью в плечах, – в приподнятом настроении побродил взад-вперёд по крыльцу и, решив, что ничего страшного с ним в этой деревеньке не произойдёт уж точно, решил прогуляться.

«Сначала налево, потом направо, потом переходишь, если на горизонте чисто» – учил его Стёпа переходить дорогу. Маме не удалось вразумительно донести до младшего сына основы безопасности на проезжей части: скорее всего, она была слишком занята заработком денег, чтобы держать в голове такие бытовые мелочи, а может, осознанно возложила на старшего брата часть ответственности, приучая таким образом обоих своих детей не только думать, прежде чем делать, но и присматривать друг за другом, когда её нет рядом. Как бы то ни было, именно Стёпка рассказывал Максу о том, когда нужно переходить дорогу и где, куда сначала посмотреть и с какой скоростью шевелить ногами…

Да. Максим помнит, насколько умел его братец быть доходчивым.

«В обычной машине примерно полторы тыщи килограмм, – спокойно проводив взглядом быстро унёсшуюся за угол „девятку“, сказал будущий наркоман и дебошир, а тогда – десятилетний мальчишка без переднего зуба. – В тебе – двадцать. Полторы тыщи и двадцать – что легче остановить?.. Вот то-то. А теперь представь, что случится с двадцатью килограммами мяса, если в них на такой вот скорости влетит полторы тонны металла…»

Сначала налево, потом направо, потом переходишь, если на горизонте чисто.

На горизонте было чище некуда. Несмотря на утренние часы, тракт до Эпиркерка оставался абсолютно пустым – ни в одну из сторон не скакало наездника и не ехало повозки, но Макс, даже на слух определив, что никакой лихач из-за угла на «девятке» не выскочит, на автомате повторил то, что повторял каждый раз при переходе дороги. Была ли это память детства или посттравматическая память, оставшаяся после гибели, но с недавних пор отношения с транспортом у парня не складывались. На ту сторону он на всякий случай добрался рысцой.

Повсюду бегали курицы: копошились под ровно приколоченными досками заборов, топтались по грязным оврагам, мелькали, гоняясь друг за другом, в кустах и промеж домов с идеально выбеленными стенами. Их квохтанье раздавалось со всех сторон – бодрые после спокойной ночёвки, они сновали по округе в поисках насекомых или неосторожно обронённых крошек и семечек, без страха прыгали юноше прямо под ноги и, казалось, вовсе его не замечали. Куда сильнее их интересовало до отвала набить брюхо.

Вот из чьего-то дворика выплыла группа гусей – длинношеие, крупные, жирные птицы, покачиваясь на тонких красных лапках, важно топали след в след, будто репетировали строевой шаг, и пёрышки – одно к другому, как с картинки – лоснились от утренней росы. Впереди идущий, стоило ему обратить внимание на постороннего человека, вдруг остановился и, широко раскрыв крылья, с силой ударил ими несколько раз по воздуху – остальные, поворачивая маленькие головы с карими глазками то одним, то другим боком, изучали и пока никакой реакции на пришельца не показывали.

– Так, я тебя не трогаю и ты меня не трогай, – помня прекрасно каникулы у товарища в деревне, Максим аккуратно перешёл на другую часть улочки. – Идите куда шли, ребята.

Долго ещё гусиный предводитель провожал удаляющегося Путника цепким взглядом, но, к счастью, преследовать его не стал. На полянке недалеко от последней черты домиков паслось стадо бурых коров – все как на подбор толстобокие, с длинными и почему-то витыми рогами, они мирно уничтожали сорные травы, изредка обмахиваясь хвостами-метёлочками и даже не посматривали в сторону села. Одинокий бык с рогами настолько громадными, что больше смахивал на водяного буйвола, за толстую цепь был прикован к глубоко вбитому в землю колышку и призывно и, как показалось Максу, немного грустно мычал во всю глотку в сторону своих товарок – девчонки старательно его зов игнорировали. Раз, два, три – молодые телята, ещё с длинными ногами и ушами, скакали и резвились возле матерей, бодрые, счастливые, как и все дети.

– Ясно теперь, – улыбнулся юноша, переведя взгляд на быка. – Получили от тебя чего хотели.

Вчера всего этого великолепия было не видать, потому как въехали они на территорию жилого пятачка королевской земли в кромешном мраке. Усталые, раздражённые, голодные и нервные, кузнец и его случайный попутчик проявили куда больше интереса к тарелке горячего супа и койке, чем к устройству местного житья-бытья. Но теперь, когда утро только вступало в свои права, полюбоваться всласть Максиму ничто не мешало. На постоялом дворе, единственном на много километров вокруг, их приняли радушно, накормили вкусно и комнату предоставили замечательную. Хозяйка лично сопроводила новых гостей в их «номер», лишними и неуместными вопросами о происхождении Макса никому не докучала – словом, произвела впечатление не менее благостное, чем вся эта деревенька. Кузнец, плативший за их банкет, без зазрения совести занял кровать, а Путнику досталась кушетка, но жаловаться он на условия обитания не собирался. В конце концов, и так неплохо: опрятно и чисто, простынка (вернее, её местный аналог) свежая, владелица преклонного возраста – дружелюбная хохотушка, другие жители деревни – улыбчивые и работящие. Рай, а не условия.

Действительно, рай, – признал парень.

И почему-то нахмурился.

Пока трудолюбивые крестьяне, выкарабкавшись из светлых и чистых как на подбор домишек, принимались за работу, Макс, постаравшись особо не бросаться в глаза, наблюдал за их действиями и размышлял. Бесспорно, находиться в такой благоустроенной деревеньке приятно: повсюду грядки, ровные как по линейке, высаженные практически по законам золотого сечения плодоносные деревья, опрятное зверьё, добрые лица со всех сторон… Ровные дороги, чистота, узорчатые наличники, нигде ни ямки, ни ветки случайно упавшей, ни навоза кучки. Странная деревня, словом.

Казалось бы – любуйся да радуйся, что где-то в мире остались ещё вот такие уголки. Но Путник, чем дольше всматривался в детали, тем сильнее нервничал – и сам не мог до конца сформулировать причину, почему.

В поникшем расположении духа возвратился Максим к постоялому двору. Вездесущие курицы, игнорируя потенциальную опасность, исходившую от пересечения тракта, уже добрались до небольшого садика, разбитого возле главного входа в мрачный прямоугольник трактира. Спар, проснувшийся и уже позавтракавший, судя по всему, с крынкой в широкой мозолистой руке вышел на веранду и прислонился к одной из балок, держащих покатую крышу над крыльцом. Щурясь не то от солнца, не то спросонья, он напомнил парню жирного и избалованного всеобщей любовью кота – пушистого, лоснящегося сытостью и вечно пребывающего в состоянии лёгкой дрёмы.

– Чего ты на них с эдакой любовью глядишь? – спросил кузнец, заметив, как Макс неотрывно пялится на клюющих невидимые зёрнышки пеструшек возле порога.

– Давно не видел живых куриц в их естественной среде обитания, – ответил парень задумчиво.

– А что, в вашем мире птицу не держат?

– Держат, конечно, но только в совсем глухих деревнях. Там, где легче вырастить самому, чем добраться до районного магазина. А так – к прилавку их доставляют уже ощипанными и без головы, в городе никто живности не держит… Ну, кроме котов каких-нибудь, собак там, попугайчиков…

На мгновение ему почудилось, словно одна из куриц поняла смысл его рассказа и покосилась на Путника крайне недоверчиво своим чёрным навыкате глазком. Но Максим зарёкся удивляться чему бы то ни было в этом новом и странном мире – сомневается и сомневается квочка в правдивости услышанной истории, ему-то до этого какое дело. Впрочем, в следующую же секунду она вернулась к своему увлекательному занятию и больше на разговаривавших двуногих внимания не обращала.

– Попугайчиков? – переспросил Каглспар, хлебнув из крынки. – Это что ещё за звери?

– Птички такие, – парень как мог изобразил пальцами размеры волнистых попугаев. – Обычно маленькие, но некоторые наши смельчаки умудряются и большие породы заводить. Они, если считать с хвостом, во-от такие вырастают, – и он отмерил длину попугая ара.

По блеску в карих глазах Макс определил, что гигантские домашние птицы сильно его собеседника заинтересовали.

– А чем эдакая животина кормится?

– Кормом, – пожал плечами Путник и, увидев выражение лица напротив, воскликнул: – Да серьёзно! У нас есть зоомагазины, туда корм для птиц уже в упаковках привозят, а из чего его делают на заводе – понятия не имею.

– На… заводе?

– Это большая такая производственная территория, – пояснил как мог Макс. – Там много чего делают, в зависимости от того, какой завод чем занимается. У нас в мире практически всё на заводах производят – еду, мебель, машины…

– Как та, что тебя сюда отослала?

– Ну… Такие, как та, что меня сюда «отослала», как ты выразился, на заводах только собираются. А делаются они в гаражах.

Жалко, что некому было оценить его шутку. Она показалась парню достаточно смешной, чтобы озвучить в присутствии какого-нибудь другого Путника, но кузнец из другого мира, что называется, «не выкупил».

– И чегой там с этими кормами?

– Кормами. Да ничего особенного: наверное, какое-нибудь зерно, какие-нибудь витамины…

– Вита… ась?

– Витамины, – юноша для проформы стряхнул с верхней ступеньки крыльца несуществующие пылинки и неторопливо уселся на солнышке, подставляя ласковым ещё пока лучам крепкие бледные руки. – Это… как бы тебе объяснить…

Здоровяк, обратившись в слух, примостился неподалёку.

– Вот смотри: поел ты, скажем, яблок. Яблоки состоят из разных микроэлементов.

– Подлеток, ты ноне с кем балакаешь? – выпученные глаза Каглспара говорили сами за себя: он не понимал ровным счётом ни единого словечка.

– Не перебивай, сейчас объясню. Вот есть у тебя яблоко: в его состав входит много всего. Вода, углеводы, жиры, клетчатка там, и витамины. Про воду не надо объяснять?

– Нету в яблоках никакой воды, – категорически замотал головой кузнец. – Там токмо сок!

– Так сок-то из чего состоит? Из воды и глю… ну, сахара, короче. Витамины – тоже компонент условного яблока. Благодаря ним у нас организм нормально работает. Каждый витамин отвечает за конкретное какое-то свойство: в яблоках, например, витамин группы А. Это значит, благодаря нему хорошо работают глаза.

– О как, – глубокомысленно изрёк Спар.

– Самый классный, отвечающий за зрение, витамин – это бета-каротин. Название сложное, но фиг с ним. Он содержится, например, в морковке. Правда, без жиров он толком не усваивается, поэтому просто так жевать морковь и надеяться, что улучшится зрение – бессмысленно. А вот вприкуску со сметаной – уже другой разговор. Поэтому и важно знать органическую химию – чтобы питаться эффективно и полезно. Хотя… – Макс усмехнулся. – Что-то мне подсказывает, что в вашей стране нет проблем со здоровым питанием.

– Да, едим мы здорово, – ещё не до конца разобравшись и в половине услышанного, подтвердил кузнец и поспешил сменить тему: – Где ты шлялся? Днём с огнём тебя не доищишься.

– Решил прогуляться по деревне, – парень махнул рукой в сторону идеально побеленных домиков на той стороне тракта и вновь, не осознавая истинной причины такого перепада настроения, нахмурился. – Хотел посмотреть, как местные живут.

Спар проследил за его взглядом – с минуту они молча рассматривали раскидистую облепиху в чьём-то саду, – после чего, привыкший доверять Путникам и их предчувствиям, невероятно проницательно считал чужое волнение.

– И как оно? Поглядел?

– Поглядел, – кивнул Макс. – Не понравилось.

Кузнец фыркнул – впрочем, не только удивлённо, но и несколько настороженно.

– Эк! И что ж тебе не любо?

– Да как-то всё… слишком, понимаешь?

– Не уразумел.

Сложно объяснять другому человеку то, чего сам не осознаёшь в полной мере. Парень прищурился, в задумчивости вытянув губы трубочкой, причмокнул с досадой и запустил в волосы руку.

– Вот в том и проблема, Спар, – признал он нехотя. – Что я тоже… «не уразумел». Просто плохое ощущение от этого места. Не так выглядят нормальные деревни: где-то, может, у сарая доски должны были отойти, где-то забор просесть, где-то курицы дорогу обосрать. А тут… идиллия какая-то.

– Так то разве дурно, что за порядком следят? – кузнец отмахнулся. – Вы, Путники, к грязи и вороху, быть может, привыкшие. Но здесь люди живут честные, работящие и за домом смотрят как за святыней.

– Да я же не говорю о том, что везде обязательно должна быть разруха…

И тут Максим примолк.

А действительно, почему хоть где-нибудь да обязан оказаться какой-нибудь недочёт? Юноша не хотел кривить душой и признавался в этом честно, что определённые ожидания от сельской местности – да что там определённые, вообще все – у него в сознании сложились по образу и подобию деревень из родной страны. Половина заброшена, другая угасает на глазах – в государстве, где годами не могут починить единственный пешеходный мост через реку, соединяющий деревню и продуктовый магазин, где пенсионерам приходится по пояс заходить в ледяную воду зимой, чтобы купить хлеба, крохотные селения по определению не могли выглядеть так, как здесь.

Но в Паберберде же всё по-другому. В Паберберде монархия, здесь каждый клочок населённой земли облагорожен и окружён заботой не только местного населения, но и правящей династии. Здесь нет всеобщего стремления переехать в большой город, здесь люди – по-прежнему крестьяне, живущие тем, что смогут вырастить или поймать. И если Путник правильно помнил уроки истории, в средние века крестьян было процентов восемьдесят от общего населения каждого королевства, на вот таких вот маленьких сёлах держалась – и держится и здесь, судя по всему – экономика целой страны. Так почему их дом – их святыня, выстраданная ежедневным тяжким трудом на полях и на пастбищах, должна у стороннего наблюдателя вызывать жалость или тоску?

«Да потому что здесь идеально, – шепнул на грани слышимого правдивый голос Стёпы в его голове. – А идеального не существует».

– Ладно, поедем-ка, Максим, – поставив кувшин на порог, сказал здоровяк, вышел из-под спасительного крыльца на яркое утреннее солнце и сладко потянулся. – Немного осталось до Эпиркерка. Останавливаться нигде нужды нету, так что, быть может, даже к ночи доберёмся…

– Не смей, – парень сплюнул трижды через левое плечо и постучал по деревянному дверному косяку. – Ни слова про безопасный маршрут без остановок. Сглазил уже.

– О-хо-хо, так ты, подлеток, в приметы веришь? – глаза кузнеца блеснули. – Не ведал я, что они у вас есть, в вашем мире.

– Есть, и много, – Макс нахмурился: он понятия не имел, только ли в России существует такой культурный феномен, как примета, а потому привирать не стал: – Про другие страны ничего сказать не могу, сам не в курсе, но в моей в них до сих пор верят. Хотя у прогрессивного общества они считаются пережитками прошлого.

Объяснять, кого причисляют обычно к «прогрессивному обществу», он не решился. На всякий случай. По вполне типичному рассуждению среднестатистического жителя города-миллионника, кто-то вроде Каглспара на прогрессивного человека не тянул, а оскорблять товарища на ровном месте – поступок не только необязательный, но и гадкий.

Они медленно отвязывали отдохнувшую за ночь от неприятных приключений Плушу от колышка, слушая, как на лугу протяжно мычат коровы, как с шипением носятся гуси друг за другом, как стучит в колодце неподалёку деревянное ведро, и во всём этом деревенском великолепии душе Максима захотелось петь. Он почувствовал, словно за его спиной раскрываются крылья, словно воздуху тесно в его груди и хочется кричать, чтобы выпустить голос на прогулку, и мир вокруг стал необычайно сладким и родным. Парень знал из учебников и рассказов ныне покойной прабабушки, что примерно таким же был уклад его предков, и понял, что на волю рвётся не крик из его глотки, а его кровь. Генетическая память, в существовании которой до сих пор сомневаются – память, передающаяся неуловимо, необъяснимо, память куда более крепкая, чем-то, чему учат родители или окружение.

Встреча с Падальщиками осталась глубоко и далеко позади, будто случилась когда-то давно и вообще не с ним, а в этом моменте было только бесконечное голубое небо удивительной сияющей красоты и трава, щекочущая оголённые щиколотки. Была Плуша, задорно бодавшая его покатым носом в плечо, были капустницы, порхавшие от одной гортензии к другой, был дикий плющ, поросший так густо, что в некоторых местах не просматривался фасад таверны.

И предвкушение. Сладостное предвкушение того, как он ворвётся в новый мир со своими невероятными возможностями и, пожалуй, будет способен поразить ими даже Захарию. Ведь тот в своё время людей прикосновениями сжигал заживо, а Макс умудрился взорвать четверых Падальщиков, разметать по всей округе как ребёнок мечет конфетти – и не касался ни одного даже близко! Два Путника, уничтожающие жизнь с лёгкостью, обязательно должны найти общий язык, ведь так?

Вернулось ощущение всемогущества, пьянящее голову. Что ему там, в сущности, осталось сделать до полного триумфа? Немного практики, немного древних книг и свитков – или как там магистр Хаоса хранит свои знания, в каком формате? – и всё. А дальше – грандиозная победа над любыми трудностями и…

И возвращение домой.

– Ты погляди-ка, экие молодцы! – присвистнул вдруг кузнец, указывая куда-то вбок. – Вот что монета-то животворящая творит.

Макс посмотрел в направлении, указанном Каглспаром, и приметил двух молодых парней, оттаскивающих ворох веток подальше от их телеги. Дно повозки Спара уже было обложено толстым слоем хорошо утрамбованной соломы. Работяги покивали им приветственно, не отвлекаясь от работы, и вскоре вместе с охапкой ветвей удалились вниз по дороге, довольно насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик. Невзирая на довольно высокую уже температуру воздуха и физический труд, ни пятна на их рубахах юноша не заметил, и предательское ощущение неестественности происходящего вновь посетило его голову.

– А я ж, поди, токмо что хозяйку попросил нам подстилку соорудить, – довольно заметил Спар, подводя кобылу к оглоблям телеги. – Шустро они, ладные ребята.

– Слушай, – провожая массивные широкоплечие фигуры взглядом, в задумчивости протянул Макс. – Ты вообще часто тут бываешь? В смысле, в этой деревне?

– Доволе, – кузнец кивнул.

– А кто тут местная власть?

– Король Хэдгольд сам и есть, – он посмотрел на младшего товарища как на простуженного. – Дикий экий вопрос.

– Да нет, я имею в виду, в этой деревне есть кто-то вроде… мэра?

– Староста-то? Имеется, как ж ему не быть. Шестой десяток разменял, Пульвеник-то, а всё носится как кот с клубком, суетится, хлопочет. Кунвара – хозяйка двора, на котором мы ночевали – дочка его. Ладно, Максим, трогаем – пихай суму да поехали.

Поразительно всё-таки, как слово на человека действует. Казалось бы, просто набор звуков, несущий в себе определённое значение и следующий за ним нарратив, а сколько эмоций может перевернуть с ног на голову одним своим появлением. Вот и у Макса всё резко оборвалось внутри, похолодело и осыпалось подобно корке льда с лобового стекла автомобиля.

– Ты чегой бледный эдакий?

Со всеми этими грёбанными встречами с чудовищами, со всеми этими ночными путешествиями, изматывающим заселением и мечтами о собственном величии он так замотался, что выпустил из головы самое важное. Он совершенно забыл про сумку.

– Максим, не пугай меня. Сызнова в припадке биться станешь? Поведай, что стряслось.

Он оставил её в телеге. В никем не охраняемой телеге на заднем дворе постоялого двора. На всю ночь.

– Я, кажется, вещи в комнату вчера не забрал, – мяукнул Макс жалобно и испуганно, не отрываясь глядя на повозку, словно она была заколдованная и в любой миг могла на него с осуждающим воплем броситься.

Раздался протяжный уставший стон над самым ухом, но Максим побоялся даже покоситься в сторону своего спутника и бесплатного извозчика, не то что полноценно взглянуть ему в глаза. Да и, признаться, стоило бояться. Сумку забыть – это не слово дурное ляпнуть, не наорать с перепугу и не подшутить неудачно. Это, как говорят на Земле, «фиаско, братан». Грязно и весьма витиевато выругавшись, кузнец схватился за копну своих бурых волос и с таким остервенением потянул в разные стороны, что Путнику показалось – ещё немного, и он надвое раскроит себе череп. Белый, как полотно, и злющий. Как сатана во плоти. Не переставая рычать (слова его преимущественно состояли из мата такого высокого уровня, что любой архитектор бы позавидовал), Спар метнулся к телеге и бросился копошиться в подстилке здоровенными своими дрожащими от испуга ручищами. Беспощадно вороша утрамбованное сено и вгрызаясь взглядом в медленно обнажающееся дно, он как коршун высматривал ставшие уже хорошо знакомыми очертания пропитанной водоотталкивающим средством ткани. Разумеется, ничего он там не обнаружил.

– Нету, – упавшим голосом подтвердил кузнец, словно одно это слово выносило им с Максом смертный приговор. Отчасти приговор и правда был вынесен – магистр вряд ли выпишет за утерю товара премию. – Ясно дело нету, она ж тут столько времени стояла… Максим, мать твою! Я тебя почто проучил-то с вещицами твоими, пустая ты башка бестолковая!

– Да я…

– Что – да я?! Что, твою душу, ты мне тявкнуть могёшь?!

– Это вообще твоя была ответственность – хреновину эту довезти! – скороговоркой выпалил парень, отходя на всякий случай от разъярённого кузнеца на несколько шагов. Он даже успел пожалеть о том, что вообще открыл рот, но слово, как говорится, не воробей.

– А сума – твоя! – заорал здоровяк, побагровевший настолько сильно и резко, будто от ярости ему перекрыло дыхание: вены на широком горле и на без того красном лице взбухли так, что едва не порвали кожу. – Мать твою за ногу, Максим, ну как так-то!

Путник молился, чтобы Каглспар не удумал выместить вспыхнувшую злость на тщедушном по сравнению с ним пацане, понимая, что даже убежать, если что, некуда. Да и не получится. Выносливости-то парню не занимать – профессиональный пловец, как-никак, – а вот скорости…

– Эка беда… – впрочем, Спар всеми силами пытался успокоиться. Как бы ему ни хотелось, поколотить паршивца с дырявой памятью и выпустить пар без серьёзных увечий всё равно не выйдет – одним ударом бы приговорил. – Эка беда-то… Надобно выдохнуть… утихомириться и поразмыслить.

– Может, те двое стащили? – осторожно предположил Макс, указывая в сторону ушедших с охапкой веток работников. – Давай спросим, может случайно…

Кузнец его уже не слушал. Гигантскими прыжками он понёсся как бык на корриде по дороге – аж земля задрожала, – а Максим в очередной раз оказался прав: удрать от разъярённого возничего однозначно невозможно. От него вообще никому, кажется, не удалось бы спастись. Даже скаковой лошади.

После секундного промедления парень помчал следом, обгоняя ничего не понимающих жителей деревни, распугивая домашнюю птицу (гуси в ответ попытались напасть со злобным шипением, но быстро отстали) и бесконечной мантрой прокручивая в голове только одно: лишь бы пропажа нашлась. Без неё шансов попасть к магистру не оставалось никаких.

Ещё издалека послышался взбешённый крик Спара, и Максим, опасаясь, что дело дойдёт до мордобоя, а его не позвали, поднажал. За поворотом, между двух домов, стояли недавние работнички со всё той же грудой веток и вполне искренне разводили руками, пока кузнец во всю глотку на них орал, пытаясь как-то выяснить местоположение сумки. Орал, надо отметить, нечленораздельно, поэтому сложно было наверняка определить истинную причину замешательства безымянных крестьян, и наверняка дошло бы до рукоприкладства – это был лишь вопрос времени, – если бы какой-то сухопарый мужчина лет под шестьдесят не похлопал спокойно верзилу по плечу. Надо сказать, с задачей он этой справился, только когда встал на цыпочки.

– Добрый человек, не голосил б ты эдак, – попросил бойкий старикашка. – Я глуховат, а всё одно каждое словечко услыхал.

– Нам очень нужно найти мою сумку, – сказал Макс, не дожидаясь, пока неуравновешенный и явно неадекватный кузнец нагонит волну ещё и на старикашку. – Я Путник, там…

– Смекнул, смекнул, кто ты таков будешь, милок, – покивал старикан, поворачиваясь и добродушно улыбаясь. – И тряпки твои иноземные вижу, и лицо твоё нездешнее. Вижу, кто ты таков. А про сумку твою, чой-бы это ни было, мои внучки не ведают, это точно. Они мальчики порядочные, они б чужого не взяли. Говорят – не видали, значит, не видали.

– Правду дед говорит, – виновато и нервно сцепил руки один из работников. – Мы как подстилку менять собралися, то не было в телеге ничего. Клянусь, не было!

– Кем же быть-то надобно, чтоб Путника обобрать! – поддакнул второй с жаром. – У нас эдаких в деревне нету, это точно!

– Так что мы, по-твоему, сами её посеяли? – вновь вскипел уже было слегка пришедший в себя Спар. – Да нынче на народ честной телегу, мать её за колесо, нагоняем? Ты мне это решил балакать, подлеток безбородый?!

– Не знаю, куда там ваша вещица делась, добрый человек, а внучки мои точно не брали, и кричать на них не надобно, – гнул своё бесстрашный старикашка. – Мы тута все порядочные, никогда бы никто не украл ничего. Но, коль надобно, мы вам её поискать подсобим, это точно.

Кузнец долго стоял, сжимая и разжимая громадные кулаки, будто хотел сомкнуть их на шее кого-нибудь из присутствующих (у Макса даже сиюминутного сомнения не возникло в том, что конкретно его шея – однозначно в группе риска), потом постарался придать лицу спокойное выражение и отвёл юношу чуть в сторону.

– Балакай-ка правду, дружочек, – прорычал он ему на ухо. – Могли мы её на берегу ночесь оставить аль нет?

– Точно нет, – для пущей убедительности покачал головой парень. – Помню, как мы её в ветках спрятали и листвой прикрыли, чтобы снаружи не видно было.

– И я помню. Но проверить надобно было, вдруг что.

– Мог это кто-то не из местных сделать?

– Может быть, и мог. Люди хорошие, идите-ка сюда, – позвал Спар. Работники, справедливости ради, подошли не слишком-то охотно, но вот как раз такое поведение Максим прекрасно понимал. – Поведайте-ка, проезжал чрез деревню кто-нито ночесь?

– Не видали, правда, – виновато покачал головой один из молодых. – Спали мы, работы-то с лихвой хозяйка даёт, за дорогой времени нету следить.

– Быть может, и проезжал, но точно бы у хозяйки остался, – поддакнул второй. – Один трактир-то на всю округу, а людям не жрамши делать дальше нечего, следующая-то станица ужо у Эпиркерка.

– Тогда идём к Кунваре, – рявкнул кузнец. – Станем спрашивать.

– А что, ценное что было, в сумке-то этой вашей, господин Путник? – тихо шепнул первый, покраснев: обращаться к странникам из других миров было для него, видимо, за большую честь. – Вы не бойтеся, мы вам подсобим её возвратить, это точно.

– Да вещи мои были, – распространяться Макс не планировал, но и врать не стал. – Для вас-то это неважные штуки, а для меня как память очень дороги.

– Мы вам подсобим, точно подсобим! – встрепенулся рабочий: вид его, правда, показался юноше не шибко довольным. – Раз для вас важное, а для нас – нет, значится, и не должны были далеко увезти, выбросили где-нито…

– Коль, право, какому-нито скупщику не свезли, – шепнул его брат. – Кто-нито из знати любят из вещей иноземных собирать… эти, как их… сборки.

– Коллекции?

– Да, они! – радостно подхватил крестьянин. – А так-то это вы верно сделали, что на чужих подумали. У нас вся деревня порядочная, у нас никогда никто не воровал. Вот наверняка кто проездом здеся был и вашу вещь уволок.

Безрадостная вырисовывалась картина. Вот так по безалаберности они и просрали важные артефакты, без которых к чародею путь закрыт. А всё так неплохо шло – и магия сработала в самый важный момент, и встречали их везде хорошо и с радостью…

Точно.

– Спар! – Макс дёрнул его за локоть. – Магия!

– Что – магия? – огрызнулся кузнец.

– Я могу попробовать применить свои силы! Что-нибудь вроде заклинания слежения или…

– Ты не могёшь ещё ни черта, подлеток, так что губу-то закуси и не мешайся, ради богов, под ногами!