Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 57 страниц)

– Помню я, – ответил верзила. – Надеялся токмо, что ты запамятовал.

– Такое вообще возможно забыть, по-твоему?

– Может статься, что и возможно. Я не пробовал.

– Что это были за твари? – Максима передёрнуло от ещё свежего образа крови, распылённой мелкими каплями по листьям кустов. – Почему, блин, в них столько личинок? Они что, мёртвые? Как ожившие трупы? И чего они от нас хотели?

– Убить хотели, – кузнец тяжело вздохнул, решив, видимо, начать своё повествование с конца серии вопросов. – Убить и съесть. Питаются они такими, как мы – беднягами, в неверное время на дороге очутившимися.

– Охренеть – «неверное время». Грёбанное утро, часов десять было, если тут солнце встаёт тогда же, когда и на Земле! Я думал, нечисть по ночам на людей нападает, а тут…

– Эти твари, коль и в полдень повстречаются, смущаться не станут.

– А разговаривал ты тогда с ними зачем?

– С ними кто не беседует – у того и шанса нет никакого. Ты приметил, стало быть, как кони ногами-то топали, да? Как один. Сперва раз, опосля два…

– Приметил, – лицо парня против воли исказилось в отвращении.

– Это они наш заупокойный отбивали, – невесело пояснил Спар. – Раз, после – два, после – три, после – четыре. У странников четыре права на ошибку имеется, а опосля их ужо никакая быстрая лошадь и сильные ноги не сохранят. Куда ни денься – Падальщики за тобой скакать станут, покуда не поймают. А дале жрут заживо, и всё тут.

– Это были лошади, да? – предположил несмело Макс. – Это лошади были настоящими… ну… монстрами?

– Право, право, – кивнул, не оборачиваясь, кузнец. – В конях их тело. А люди… аки отростки, что ли…

– Аки отростки, – эхом повторил парень.

– Да, аки горбы. В них сила с людьми балакать имеется да вопросы задавать неудобные, а мы отвечать обязаны – да не просто отвечать, что в голову взбредёт.

– Врать нельзя.

– И это тоже. Но важнее – им правду говорить надобно.

Макс в замешательстве покосился на просохшую рубаху возничего.

– А я, собственно, что только что сказал?

– «Не лгать» и «твердить правду» – не одно и то же, – кузнец усмехнулся невесело. – Правда – она целой должна быть. Настоящей. Одной для всех, а не токмо твоей аль моей. Чтобы, как ни погляди, правда правдой оставалась. И чтобы не про твои мысли обязательно – это третье правило. Нельзя им ведать, чего ты желаешь, что тебе по нраву или не по нраву, и делать того, чего желаешь, тоже нельзя. Потому что это уже не правда, это токмо твоё личное. Вот ты попробуй сейчас, поведай что-нито, что правдой думаешь.

– Ну, – парень неуверенно пожал плечами. – Солнце светит.

– Правильно мыслишь, – одобрил мужчина. – Вот так и им надобно отвечать. Отвечать то, что едино для всех, что про каждого поведать можно. Вот меня спросили, люблю ли я дочку свою. Как я им отвечу, коль люблю? Они нас тут же бы с тобою и укокошили. Потому я и ответил, что «веду себя, как отец», и как отец к ней отношусь. А это же правда, что я её отец, и всё – не придраться к слову. А как там иные отцы к своим детям относятся – это уже иной разговор… Про то, что они такое, я много не ведаю, – помолчав, добавил громила. – Чудища какие, быть может. Навроде животных. Но ты правильно уразумел, не живые они. Трупы. И питаются человечиной, потому как без неё совсем погибнут. Я так уразумею. В них мухи селятся, потому что гниль чуют, токмо нам этого не видно было, потому что эти создания умные и истинный облик свой прячут. У них и правила имеются, по которым вопросы задают… Чем меньше у существа власти и силы, тем больше на нём правил висит. Всегда так было.

– Глупым людям при таких встречах лучше сразу вешаться.

– Так-то оно так, но жить всем хочется, – парировал Спар. – Вот и пытаются юлить. Токмо коль солгать али промолчать, то Падальщики заупокойную отбивают. И когда четыре удара сотворят – пиши-пропало. Никакая сила не спасёт.

– Кстати, о силе, – Макс встрепенулся: за размышлениями о творившемся дурдоме он забыл совершенно об этой спасительной вспышке. – Ты видел, кто нам помог? Кто-то же нам помог, верно? Что это было, что этих тварей в фарш выкрутило?

– Да какое там «фарш». В труху, я б назвал…

– Что случилось, ты знаешь?

Кузнец замолк. И молчал достаточно долго, чтобы Максим начал было переживать. Шурупчики и винтики в голове у Спара вращались и скрипели почти что ощутимо, пока он, наконец, не выдал:

– Тут две догадки есть. Либо боги нас спасли – но это навряд ли, они в дела людей не лезут… либо ты.

Приплыли, ребята, сушите вёсла.

– Прости-что-ещё-раз?

– Мне магию сотворить не по силам, как ты уразумел, я токмо ковать могу артефакты всякие – а то явно магия была. Из Путников да чародеев в этой телеге токмо ты, Максим, и есть.

– Ты правда думаешь, что я на такое способен? – взвился парень, не до конца понимая, чего в нём в этот момент было больше: отвращения или восхищения. – Типа-лол-рили?

– Не ведаю, на каком ты сейчас языке балакал, – с опаской покосился на него возничий. – Но окромя тебя некому, подлеток. Были б тут иные люди, Падальщики бы на нас и не насели вовсе. Они несколько жертв держать в голове не могут, да и не любят, когда их отвлекают. Дико, что к нам-то прицепились – видно, поскольку я в тот раз от них уйти сумел…

– Охренеть!

Макс мелко дрожал, взвившись до крайней степени эмоционального перевозбуждения, и пытался понять, как относиться к только что поступившей информации – мысли рассыпались, как сухой песок в ладонях. Без всяких сомнений, он был счастлив допустить вероятность того, что обучился магии подобного уровня без тренировки и теории… Вернее, не обучился, конечно, но хотя бы смог её сотворить. Пусть и бессознательно. Но и выглядело это как-то не слишком правдоподобно. Да и жутко, признаться. Выходить из-под собственного контроля и вершить большой ка-бум опасно для здоровья – как окружающих, если это случится в каком-нибудь городе, скажем, – так и его самого.

– Михейр мне сказал, что таким вещам учиться надо, – не позволяя окрылить себя преждевременными надеждами, сказал юноша. – А я даже читать ещё на вашем языке не умею.

– Захарии это не мешало солдат Дендрием жечь как сосиски на костре.

– Так ты что, действительно думаешь, что я… как он?

– Как он – точно нет, – хохотнул кузнец. – Таких, как он, только он один и есть. Но коль ты о том, что ты сильный… Думается мне, что мы ужо получили ответ давеча.

Волнение и предвкушение великих дел, наконец, догнало путешественника между мирами. Он сам не осознал, как выпятил вперёд грудь и слегка приподнял голову, воображая сцены великих для этого королевства баталий. Перед глазами уже рисовались картины разгромных поражений врагов, взрывы, превращающие солдат в брызги и кусочки искорёженного металла. Если это правда – если это и правда сделал он, – то дорога в колдовство, дорога к величию перед ним распахнёт свои золотые ворота, не моргнув и глазом, и он станет героем баллад и легенд, про него будут шептаться с восторгом и кланяться ему на улицах, он…

– Чего притих?

Но пока он здесь. В этой телеге, впитавшей в себя кровь, на подстилке из необорванных ветвей, с кузнецом на козлах. Пока что он не герой баллад и не всеобщий любимец.

Пока что.

– Да просто в себя прихожу, – совершенно честно ответил Путник. – Если я на такое способен…

– Прежде времени-то не боись, – посоветовал Каглспар: он воспринял состояние своего товарища по несчастью несколько иначе, чем оказалось на деле. – Кто бы тебя в ученики ни взял, он тебя научит, как с этим управляться. Так что ни себе, ни другим не навредишь, можешь быть покоен.

Ага, спасибо. Я уже чуть покоен не стал – навеки вечные, так сказать.

– Хорошо, – выдавил Макс. – Спасибо.

– Это тебе спасибо. Второй раз я бы от них не увильнул, это как пить дать.

– Второй раз? – только теперь до конца вернулся в реальность юноша. Предыдущее упоминание кузнеца о встрече с Падальщиками он пропустил мимо ушей – слишком был занят мечтами о великих деяниях. – Точно, и этот Падальщик ещё сказал же, типа, «куда путь держите на сей раз». Ты уже с ними пересекался?

– Было дело, – проворчал кузнец недовольно: его привычка сболтнуть лишнего раздражала его ничуть не меньше, чем необходимость отвечать на поставленные после этого вопросы. – Годков шесть назад. Ехал из Киверии, вёз металл их редкий для королевского ювелира. Киверская руда везде шибко в цене и токмо у них в королевстве родится, а денег платили за ту доставку немало. Я ещё тогда спросил себя, мол, дико, почему меня, да ещё одного в эдакую даль за эдакой ценностью посылают – обычно караваны едут, с охраной. Но делать нечего – Хэдгольду так просто не отказывают, коли жизнь дорога. Человек он справедливый, мудрый, но злопамятный – а у меня тогда ещё Бертша на сносях ходила, мне правителю дорогу переходить было никак нельзя. Да и платили, как я ужо обмолвился, с лихвой.

Навёрстывая упущенное, Максим слушал внимательно.

– Ну, и поехал. Дела споро закончил – до зимы торопился, кабы повозка на перевале не встала и не убила меня вместе с Плушей ко всем чертям. И на пути назад повстречал этих Падальщиков. Благо, уразумел ужо, как они устроены – кто с магистром на короткой ноге, тот много ведает, – отвечал им полдня на их вопросы идиотские. Они ужо трижды заупокойную пробили, когда отстали. А я думал, что конец мне, да Плушку жалко было и Бертшу с пузом и с Элеанной оставлять нельзя без кормильца – вот и давил из себя все соки.

– Почему они тебя отпустили?

– Видать, наскучило им, – пожал плечами возничий. – Да и правила у них имеются, я ужо обмолвился. Коли за полнеба, по которому солнце круг делает, не управятся – уходят. У них ещё время оставалось, но, видно, не понравилось им чегой-то, и решили, мол, пускай едет. Можешь догадаться, в каком я виде домой возвратился – ни мёртвый, ни живой. Думал, на подъезде к Эпиркерку и помру прям на козлах, да жена отпоила, накормила и неделю опосля не трогала без нужды.

– Опасная у тебя работа, Спар.

– Зато прибыльная.

Своими внешним видом и стремлением к финансовому благополучию Каглспар напоминал Максу стереотипного гнома. Гигантского такого, под два метра. Но, раз уж мир сказочный, почему бы и не провести одну-две параллели?

– Дорога высохла, – вдруг невпопад констатировал кузнец, давая понять, что больше ни слова про четырёх всадников не хочет ни слышать, ни говорить. – До заката точно в деревне очутимся, а там ужо и отоспимся по-человечьи, и поедим, как люди. Что скажешь?

Желудок Макса жалобно заурчал, стоило разговору зайти про еду. Это стало вполне исчерпывающим ответом.

Даже героев баллад и легенд надо кормить.

***

– Ну, рассказывай, да поживее.

В заведение забилось полно народу, но все вели себя как-то непривычно тихо и спокойно, повёрнутые к тощему грязному мужичку в порванной жилетке. Слушатели забыли и про стынущую еду, и про алкоголь на своих столах, готовясь запоминать сплетни – которые, к слову будет упомянуто, зарекомендованы были как самые свежие и интересные. Мужичок сидел на высоком стуле у прилавка, одной рукой держась за перебинтованный живот, а другой подливая в себя пива, и периодически тихо рыгал. Его история ещё даже не началась, но уже увлекла абсолютно каждого, присутствовавшего в скромно обставленном трактирчике в центре портового города. Обычно здесь любили коротать время моряки, истосковавшиеся по бабам и байкам, но с тех пор, как два дня назад предупредили о буре, ни одной самой жалкой лодочки не заглянуло в гавань, и потому здешние работяги, бедняки и проститутки собрались в «Хромой корове», дабы сгладить как-то неприятное ощущение от безработных выходных дешёвым вином. Последние, впрочем, рассчитывали вдобавок на пьяных клиентов.

Люди пришли, ещё не зная, что один из завсегдатаев, раненый и уже слегка поддатый, какими-то попутными повозками умудрился добраться до порта и сидел теперь, поругиваясь и вздрагивая, возле стойки, пока хозяйская дочка Марта (жутко некрасивая, но добрая девушка) накладывала на него повязки. За окном гремело – шторм, ушедший с середины полуострова, подбирался к морю, и гроза должна была начаться нешуточная.

– Я через Бандитский лес шёл, в деревню неподалёку, – долив остатки пива в глотку и громко шлёпнув дном оцинкованной кружки о прилавок, начал мужичок. – Иду себе, никого не трогаю, и тут мне навстречу телега…

– Уже врёшь, – уверенно перебил его владелец «Хромой коровы», тщательно, но бессмысленно протиравший посуду грязной тряпкой за стойкой. – Что бы ты, да «никого не трогал»? Знаем мы все, зачем ты в Бандичий лес попёрся, простаков-то из нас не делай.

Посетители недовольно покосились на хозяина трактира, но ничего не сказали – старику возражать себе дороже: может в следующую медовуху и харкнуть от души.

– Ладно, ладно, – нехотя согласился рассказчик. – Может, и по делам я там был, а суть-то?

– Как есть говори, не то взашей выставлю, – гаркнул владелец, сдвинув облезшие седые брови у переносицы. От нежелания терпеть рассказчика дольше необходимого лохматая щётка серых от старости усов раздражённо дёрнулась. – Нам правда нужна, а не трёп твой помелом по воздуху.

Раненый недовольно покивал, ковырнул заусенец на большом пальце и уже спокойнее признался:

– Да, Барч, хорошо. По делу я там был. Своих собрал, чтобы ободрать кого. А что мне оставалось-то? В порт до следующей недели ни души не придёт, а жрать-то надо что-то, а?

– Бедняжку-то не играй, – пробасил Барч. – У тебя работы, как у кошки котят, а ты балду гоняешь. Так и скажи, что поживиться решил.

– Папочка, – тихо обратилась к старику Марта: никто в порту не сомневался, что девочка, невзирая на приличный возраст, вдобавок к тому, что страшная, как у чёрта жопа, ещё и слабоумная. – Может, послушаем, что дядя Шивый скажет?

– Отцу не перечь, – недовольно отрезал владелец заведения, но умолк послушно, как ручной щенок.

– Да, собрал ребят! Хотеть денег – не преступление! Интересно тебе, или мне в другое место идти?

– Ладно тебе, дядя Шивый, расскажи нам, – мягко попросила девушка, присаживаясь на стульчик неподалёку: её уродство в те частые моменты, когда лицо становилось заинтересованным, несколько сглаживалось. – Интересно больно, что же с тобой приключилось.

– А то и приключилось, – Шивый не скрывал, что наслаждается всеобщим вниманием. – Стояли мы в засаде и ждали, пока кого-нибудь шут дёрнет через лес-то поехать. И вот – телега катит, с рыжей кобылкой. Красивая такая, мясная – видно, что у хозяина деньги-то водятся, чтобы так скотину раскормить. Всё, думаю, попался, милок. А когда увидал я, кто телегой-то правит, то сразу своим молодцам-то и сказал, мол, нахрен его, давайте другого подождём, не надо к этому лезть. Хозяева у него страшные, нам потом вовек не скрыться – так и сказал, да!

– А кто это был?

– Кузнец Захарьевский, вот кто!

По скособочившемуся залу пробежался тихий шепоток. Каглспара могли по имени и не знать, но в лицо примечал каждый. На такого гиганта от мира людей сложно не обратить внимание в толпе, да и знали все, кому он материалы и артефакты из других городов и земель привозит.

Кузнецов вообще издревле считали дьявольскими слугами – эдакими сторожами, разделившимися сразу на два измерения, беседующими с живыми точно так же, как с мёртвыми: работа с огнём, жилище в отдалении от других хат, присущая почти каждому третьему хромота – всё у людей среднего ума ассоциировалось со злыми силами, пускай подобным обстоятельствам и существовали разумные объяснения. А уж то, что конкретно этот мастер работал на настоящего колдуна, слава которого шла далеко впереди него самого, и подавно скрепляла здоровяка со всеми прегрешениями адских созданий.

Магистра в порту не любили – но, справедливости ради, там не любили любого, у кого денег хватало не только на скисшее пиво. Имя Захарии переходило из уст в уста точно так же, как имя любого другого волшебника, чародея или ведуна – на фоне других его выделял только магический аспект. Хаос.

– В конце-то концов, у кого ещё такие яйца тяжёлые, чтобы по Бандичьему лесу разъезжать, да ещё и присвистывая… А эти дурни мне и говорят, мол, чего, старик, совсем поджилки разбросал по порткам? Я им чуть там бошки-то не пооткрутил, за хамство-то, да поздно было – заметили нас, – Шивый поднял руки, игнорируя тянущую боль в животе, и принялся активно жестикулировать, будто хотел нарисовать случившееся в воздухе для тех, у кого туговато с воображением. – Кузнец как понял, что мы в лесу-то забыли, так вожжу бросил, из-за пазухи нож выхватил, а клинок у ножа пламенем красным покрылся – не иначе как колдун его выковал. Молодцы-то мои, двое, подлетки ещё совсем, не знали, что за человек этого верзилу при себе держит – кинулись к телеге, а кузнец их – швах! – пламенной плетью по спинам! И палёным мясом как засвербит над дорогой – будто порося поджарили!

Многочисленные слушатели как один вздохнули в испуге. Кто-то прикрыл рукой рот, кто-то машинально потянулся снять с головы шапки.

– Заверещали ребята, побросали свои оружия – и в лес. А сердце-то у него, у кузнеца-то, уже кровь почуяло, он останавливаться уже не собирался, – рассказчик наклонился вперёд: по его лицу пробежала волна неприкрытого удовольствия от того, с какими лицами внимали каждому его слову. – Убить жаждал кого-нибудь, не иначе, насмерть убить! Он на меня глянул, а зенки уже кровью налиты. Я ему и говорю, мол, милый человек, пощади! Обманули меня! Супостаты, демоны – как пить дать обманули! А он и слушать ничего не хочет! Стегнул ножичком-то своим, тьфу ты, чтоб ему погореть в своей кузне – и прямо по брюху мне, по самому живому месту! Боль такая, что лучше бы сразу помер там, да только боги смиловались, пощадили, сил оставили, чтобы от душегуба этого удрать.

– Какие ты страшные вещи говоришь, дядя Шивый! – Марта закрыла лицо руками: за одно только это многие постояльцы были благодарны рассказчику и могли слушать эту историю часами напролёт. – А с виду-то мастер Каглспар такой хороший…

– Это только кажется так, Марта, кажется только! – мужичок круто повернулся к ней, и девушку обдало запахом дешёвого пойла. – А по сути своей, по нутру-то своему монстр он, чудовище! И на такого же монстра работает. Они, демоны эти, преисподней создания, всегда вместе держатся, им от нас кровь нужна наша человечья, а по одиночке они – швах, а не твари. Но! – он вдруг так же резко повернулся к остальному зрительному залу, в упор не замечая слетевшую с брюха повязку. – Не то самое интересное-то, что я от него живым ушёл, а то, что дальше было.

– Что было? – недовольно проворчал хозяин, искусно скрывая интерес под маской нетерпения.

– После того, как кузнец этот, тварь демонская, меня чуть напополам-то не перерезал, я в лес убёг, – продолжал Шивый, только и ждавший, пока кто-нибудь из слушателей спросит о продолжении. – Ломился сквозь кусты да молился, чтобы за мной этот убийца проклятый не погнался. И тут выскакиваю я на опушку – и глазам своим поверить не могу! – мужичок замер, делая вид, что воскрешает в памяти образ, увиденный на опушке. – Путник!

– Ну хватит, – владелец трактира с оглушительным грохотом водрузил уже до блеска отполированную тарелку на прилавок. – Твои сказки мне уже поперёк горла, Шивый, пшёл вон отсюда!

– Клянусь тебе, Барч! Матерью клянусь, чем угодно! – горячо возразил раненый бандит.

– Деньгами своими поклянись, – хитро прищурился хозяин. – Потому как мамашей своей покойной уже где только ты не разбрасывался, в это и младенец не поверит.

– Всем, что у меня есть, клянусь! – рявкнул Шивый и для пущей убедительности хлопнул рукой по стойке. – Каждой последней монеткой, понял ты? Всем золотом, всем серебром и медью, что у меня когда-либо были и будут!

Эта клятва одного из самых пронырливых и скупых посетителей «Хромой коровы» впечатлила свидетелей даже сильнее, чем рассказ о кузнеце-душегубе и его пламенеющем клинке. Все знали: если нечто подобное срывается с уст Шивого, значит, правду он говорит чистейшую, потому как в клятву он верил сильно и никогда бы не решился лгать в таких условиях. Ропот среди клиентов усилился, и их можно было понять: Путники незадолго до появления Триады стали появляться в их мире гораздо реже, и теперь это было весьма важное и внушительное событие, на которое необходимо не только составить перечень сплетен, но и как-то отреагировать помимо пустых разговоров. Конечно, все эти люди – преимущественно, рабочий класс, хотя встречались и бедняки, – не могли и пальцем пошевелить против воли кого-то могущественного и влиятельного. Но оставлять без внимания появление нового Путника…

– Стоял на опушке в своих этих одёжках иноземных, – продолжал, упиваясь сиюминутной славой, Шивый. – У самого в волосах трава, а взгляд потерянный, испуганный – не иначе как только-только упал, впервые. Мне-то с ним ковыряться некогда было – так-то я б его отвёл к людям порядочным и честным, конечно, но за мной мог этот кузнец гнаться… Словом, убёг я в кусты да стал наблюдать. Притаился, как заяц к земле припал – а у самого кровь из брюха течёт, боль адская! Но не хотел я, чтобы Путник-то пострадал…

– Не хотел бы – заговорил бы с ним, да ещё он тебе бы и помочь мог, – буркнул Барч.

– Да ему самому помощь нужна была, о чём ты! По глазам видно стало, что не понимает он, ни где оказался, ни как.

– А каков он? – аккуратно спросила Марта.

– Молодой совсем, мельче моих подлетков, – честно ответил рассказчик. – Глазищи большие, напуганные, почти что со слезами. Как телёнок глупый, попёрся прям туда, откуда я выскочил. Я когда поближе-то подошёл, смотрю – а кузнец его уже об землю бросил! Ничего для него уже священного-то не осталось, для супостата! Говорили они о чём-то, а о чём – не слышал я, боялся, что этот громила меня учует. Во второй-то раз он бы меня уже живым не отпустил, это как пить дать. Потом этот Путник у него забился, как в припадке, плохо ему совсем стало, болезный, видать… Так кузнец его на телегу-то свою погрузил – и укатил. И не знаю я, живой ли Путник-то теперь… или нет уже.

Слушатели в экстазе заговорили хором. Про молодого пришельца из другого мира послушать было интересно всем и сразу. Обрывки вопросов доносились сквозь их гвалт, но невозможно было разобрать ничего конкретного, настолько усердно они пытались друг друга переорать. Когда один из работяг, желая, видимо, присмирить особо яростного оппонента, схватился за железную кружку для пива, хозяин ещё раз ударил по прилавку цинкованной посудой – на этот раз, специально, – и посетители послушно замолкли.

– Никаких драк в моём заведении! – рявкнул Барч. – А то стража вас мигом по клеткам-то рассадит!

Он понаблюдал строгим внимательным взглядом, как рассаживаются обратно по местам недовольные клиенты, и повернулся к Шивому.

– А ты, дружок, кончай пить за мой счёт, – сверкнул глазами он. – Не то и тебя как злостного неплательщика за порог выставлю.

– Вот такая твоя благодарность? – взвился бандит. – Я к тебе пришёл сразу, как смог, чтобы поделиться историей из первых рук! А ты!..

– За перевязкой ты пришёл, – отрезал владелец таверны. – За бесплатной да без лишних вопросов. Так что умолкни, засранец, и допивай своё молча. Теперь к остальным разговор. Что Путник прибыл – это хорошо, а может, и хуже только станет. Трияда вон тоже детьми явились, а сколько нам от них было проблем? Нам, простым людям, в это лезть не надо, нам надо дело своё знать. Так что хватит на сегодня этих историй. Пейте и ешьте, а про Путника ни слова больше, пока стража не услыхала.

Барча местные если и не любили, то уважали – точно. И в долг мог налить, и совсем уж на ногах не стоящего от усталости или спиртного у себя в сенях положить на ночь, чтобы оклемался работяга – словом, нормальный был мужик. Человечный. В положение входил и никому ни о чём не трепался. Но уж больно строгий был. Говорят, раньше он в армии королевской служил, потом поваром там стал и даже до двора короля добрался, да пойло сгубило – пил, пока не вышвырнули. И теперь капли в рот не брал, а вот других людей в трактире спаивал до помрачения рассудка с превеликим удовольствием и за каждую пинту обязательно спрашивал.

Марта посмотрела на отца с благоговейным трепетом. Она после гибели матушки всю любовь свою в него и в его заведение вложила, старалась на благо кормильца, отца за бога почти что почитала, но за пределами порта ничего толком и не видела. А так ей хотелось попасть в другой город, хоть бы даже пешком…

Когда с Шивого свели последние взгляды, она тихонько подкралась к нему и бережно потянула за рукав рубахи.

– Дядюшка Шивый, – ласково позвала она. – Расскажи что-нибудь ещё про Путника, очень тебя прошу. Какой он был?

– Да я ж толком ничего и не рассмотрел, Марточка, – бандит опасливо покосился через плечо на игнорировавшего их Барча. – Помню, что волосы тёмные у него были, такие… не короткие и не длинные, шапкой. Глаза светлые – не то серые, не то голубые.

– Высокий он?

– Высокий, они же все высокие, Путники-то, – покивал Шивый, допивая пиво.

– А сильный?

– Не знаю, Мартушка, не знаю, но плечи широкие, это точно.

Девушка против воли порозовела. Ей рисовалась картина совершенного существа, прекрасного от макушки до кончиков ботинок, в сверкающих доспехах и с мечом на плече – этот образ чем-то напоминал генерала королевской армии, мастера меча Коула. Только если у генерала волосы были длинные, русые, то у нового Путника причёска оказалась, если верить рассказам бандита, короткой и чёрной, как смола. Захмелевший разбойник углядел в её незамысловатой попытке прикрыть лицо правильный посыл и склонился над её ухом.

– Марта, милая моя, – ласково сказал он. – Ты только не придумывай себе чего-нибудь, ты же знаешь, что Путники… они нехорошие. Из других миров к нам жестокие люди приходят, не такие, как мы. Поискала бы ты себе жениха где-то здесь, среди наших…

– Никто меня среди наших замуж не возьмёт, дядюшка Шивый, – она вдруг посмотрела ему в глаза с такой горечью, что у мужичка неприятно засосало под ложечкой. – Я же страшная, они сами говорят… и смеются надо мной. Но я, может, и страшная, да не дура. Не стану даже и мечтать, чтобы Путник со мной заговорил – а что до того, чтобы мне женой его стать, так то и вовсе смешно.

– Будет тебе убиваться, – со знанием дела ответил бандит. – Мужики – они сволочи, Марта. Как пить дать сволочи. Всегда говорят не то, что думают. Так что найдёшь ты себе жениха, не волнуйся.

– Так вы же тоже мужик, – тихо сказала она. – Значит, и вы говорите не то, что думаете?

Бандит предпочёл на этот вопрос не отвечать.