Текст книги "Ученик Истока. Часть I (СИ)"

Автор книги: Серафим Волковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 57 страниц)

– Ещё бы, – не удержался от язвительной реплики Макс, – Люди вообще быстро учатся раскаянию, когда им кто-нибудь ломает нос.

– Весьма… точное умозаключение, – тем не менее, Агнеотис поморщился. – Хотя и довольно… жёсткое.

– Ещё раз повторяю: я не сторонник насилия, – нахмурился Путник, повернувшись к нему в полкорпуса. – Мне просто очень сильно не нравятся оборзевшие пацаны, не умеющие отвечать за свои слова. Господи боже, я разговариваю как Стёпа… Слушай: этот твой Жан сначала прилюдно меня несколько раз весьма витиевато оскорбил – на ровном месте, на секунду, я ему вообще ничего плохого не сделал. Что-то там про «зловонный язык» и «жалких червей» – не так уж далеко от тебя ушёл, кстати. Потом приказал на колени перед ним встать – за одно это я имел право ему в жбан вдарить – и просить хрен пойми за что прощение. А потом едва не расплавил мне мозги этим своим… заклятием, как ты выразился. Хотя, напоминаю, я ему ничего не сделал. Мне как надо было отреагировать, по-твоему?

От ответа Давид предсказуемо воздержался.

– То, что он схлопотал по лицу, – Максим, впрочем, и не нуждался в его участии в этой части диалога, – Было закономерным результатом его, как ты выразился, ошибки. А если учесть, что я нанёс ему гораздо меньше вреда, чем он нанёс мне, пусть скажет спасибо – и пусть только попробует ещё раз прислать своего папашу разбираться.

– Господин Далан… приходил к тебе? – удивлённо приподнял брови студент: только теперь, в этом положении, бросилось в глаза, насколько идеальной они и ровной были формы.

Как у Дашки, – не смог не отметить Макс и сразу переключился на свои кроссовки.

– Не ко мне, про меня он тогда ещё не знал. К Захарии приходил.

Агнеотис ограничился лаконичным, но крайне многозначительным «ох».

– Ну вот да. Аккуратно поинтересовался, не Захария ли тот «Путник», который его сынишку отметелил… Надо было видеть лицо Мастера в тот момент, конечно.

– Смею предположить, господин магистр от души повеселился? – неуверенно произнёс школяр, с опаской заглянув собеседнику в глаза.

– Не знаю, повеселился ли, но Далану этому он культурно и доступно объяснил, кто прав, а кто виноват. Ещё и пристыдил… хотя в последнем не уверен, мог неправильно понять. И хотя ясно, почему его отец пришёл сам разбираться – мой, наверное, тоже бы в стороне не остался – но такое заступничество Жану, знаешь ли, очков репутации в моих глазах не прибавило.

– Нарушение физической неприкосновенности дворянина – весьма тяжёлое преступление, в особенности для мещанского и крестьянского сословий, – вздохнул Давид. – Но даже если несовершеннолетнего дворянина покалечил равный ему по чину, взрослые члены семьи пострадавшего обязаны провести разбирательство и выяснить все обстоятельства дела. Если бы не заступничество господина магистра, господин Далан без особенных затруднений мог довести ваше дело до суда.

Макс сначала хотел рассмеяться – шутка показалась ему удачной. Но одного взгляда на непроницаемое выражение лица Агнеотиса хватило, чтобы из смешной шутки услышанная информация трансформировалась в абсурдную правду.

– Ты серьёзно? – на всякий случай решил всё же уточнить Путник и, получив в ответ кивок, раздражённо вскинул неповреждённую руку в сторону площади сразу за несуществующей калиткой чародейского забора, туда, где совсем недавно схлестнулся с местной аристократией в лице лопоухого Жана: – Из-за простой уличной драки?

– Ежели в обыкновенную уличную драку вовлечены лица дворянского сословия, это становится преступлением, приравниваемым по тяжести к уголовному, – ещё серьёзнее заверил его школяр. – Пойми, Максимус, дворянство, к коему отношусь я и к коему относится Жан, играет крайне важную роль в Эпиршире: мы государственно-образующая основа общества, хранители порядка, мира и Кодекса. Наша неприкосновенность для выходцев из других сословий неоспорима. Это… довольно непросто объяснить человеку, не знакомому с нашей культурой.

– Ну, я так понял, для дворянина Цельды нет ничего невозможного, – с сарказмом заметил Путник, выпрямляясь: настроение располагало ещё немного подёргать Давида за нервы, но уже не так чтобы очень сильно и злобно.

– Правильно понял, – Агнеотис его едкое замечание считал чутко, но вместо обиды решил продемонстрировать робкую улыбку. – Если хочешь, я могу просветить тебя в вопросах устройства общества Эпиршира – это было бы честью для меня. И пускай не могу обещать, что эти знания окажутся легки в усвоении, однажды они обязательно пригодятся тебе, если ты и правда намерен жить в…

– Да-да-да, я понял, рассказывай уже.

Школяр беззлобно усмехнулся. Так или иначе, тем или иным путём, его сырая и не продуманная до конца идея медленно претворялась в жизнь: к счастью, Путник и правда потихоньку оттаивал. Значит, навести новые мосты взамен сгоревшим шансы ещё оставались. Конечно, он понимал, что настороженному, обладающему способностью мыслить критически и недоверчивому Максимусу потребуется время – и не мало, – чтобы довериться полностью, но однажды – Давид теперь смел убедиться в этом чуть твёрже прежнего – это обязательно произойдёт. Кто знает? Быть может, в один прекрасный день подмастерье магистра даже допустит мысль об их… дружбе?

– Хорошо, конечно… – он хмыкнул, прикидывая, с чего бы начать. – Тогда, пожалуй, начну с предупреждения: сей рассказ – первый в моей жизни рассказ об Эпиршире Путнику, посему прошу заранее тебя милосердно простить мне возможные заминки в речи… Что же. Предположу, тебе пока не известно, что наше общество состоит из пяти сословий: дворянства, духовенства, купечества, мещанства и крестьянства. Августейшие особы – члены королевской семьи – не входят ни в одно из сословий, поскольку, конечно же, находятся над всеми остальными и не могут быть приравнены к простым гражданам королевства. Ни в одно из сословий не входит также и низшая группа, так как они не являются частью общества в полном смысле этого слова – рабы. По правилам…

Стоп, что?

– Погоди минутку, подожди, – поднял руку Максим, повернувшись. – Ты сказал… «рабы»?

– Да, – кивнул Давид, подняв взгляд, и неожиданно для себя обнаружил, что у собеседника как-то слишком стремительно вытягивается лицо. – Ох… Рискну предположить, судя по твоему… удивлённому выражению, что в вашем мире рабства нет?

– Было, – не стал скрывать Путник. – Но этот кошмар закончился очень давно, сейчас оно запрещено во всех странах Земли.

– Какое… опрометчивое решение, – дипломатично избежав слова «глупое», сосредоточенно нахмурился Агнеотис. – Преимущества рабства для общества сложно переоценить, но, полагаю, я не в праве судить об устройстве вашего мира, не пожив в нём.

– Преимущества? – Макс, приподняв плечи в атакующем жесте, развернулся к собеседнику полностью и ухватился за подлокотник, чтобы удержать равновесие. Этот рыжий совсем неадекватный. – Какие, прости, у рабства вообще могут быть преимущества?

Студент, едва уловимо отстранившись, поглядел на Путника с откровенной растерянностью.

– Их весьма обширное количество, Максимус – настолько, что мне гораздо интереснее узнать от тебя, какие могут быть недостатки.

Путник его не слушал: вернув тело в прежнее положение на лавочке, он отрешённо уставился в пустоту, переваривая то, что только что узнал – и выводы, к которым он приходил, всё меньше и меньше его радовали.

В Цельде существует рабство. Ещё раз, чтобы вникнуть: в Цельде. Существует. Рабство. Как… как это вообще? – он обеспокоенно пробежал взглядом по пустой Чёрной площади. Надоедливые прохожие в столь поздний час уже либо разошлись по домам, либо спешили закончить последние дела на работе, и только небольшая компания – три взрослых мужчины разной степени пухлости – стояли на углу рыночной улицы и что-то в полголоса обсуждали. – Только мне начало казаться, что у этого мира есть шанс, и тут – пожалуйста. Здесь же много Путников бывало, разве нет? Дороги они, блять, значит, отремонтировали, про разметку и ограничение скорости в черте города рассказали, а про такую незначительную деталь, как отмена рабства, упомянуть забыли?!

По загривку юноши скользнула прохладная волна, и он тут же с надеждой обернулся на входную дверь – не возникнет ли сейчас на пороге колдун? Его появление прервало бы череду омерзительных откровений. Но волна оказалась вполне естественной, спровоцированной острой эмоциональной реакцией, а не потусторонними эманациями чародея, и дверь осталась закрытой – теперь ему в весьма скверном расположении духа придётся вынужденно возвратиться к неприятной дискуссии…

Впрочем, почему «придётся»? Не послать ли этого рыжего на все четыре стороны после подобных заявлений? – Максим, даже не пытаясь скрыть недоброжелательности, покосился на внимательно наблюдавшего за ним Агнеотиса. – Придурок, он мне пытается на серьёзных щах доказать, что у рабства есть какие-то плюсы?! Конечно, козёл – твоя семья наверняка богатеет на их труде. Вот только ни ты, ни папаша твой никогда не оказывались по ту сторону забора.

Он злобно сжал кулаки на коленях. В ушах громко пульсировала разгорячённая кровь.

Вот же… Так, Макс, выдыхай. Чего тебя, в самом деле, это так задело?

И действительно – парень искал и никак не мог найти ответ на этот отличный вопрос: почему наличие в Цельде легализованного рабства вообще ему так не понравилось?

– Я… пожалуй, мог бы начать рассказ и с этого, если… тебе это настолько интересно, – выстраивая речь аккуратно и неторопливо, предложил студент, встревоженный подозрительным поведением собеседника. – Хотя, признаться, это слегка нарушает правила: в Эпиршире всем непосвящённым – детям, путешественникам и Путникам – принято говорить сперва о королевской семье, затем постепенно перемещать внимание вниз по социальной лестнице, а рабами мы рассказ обыкновенно оканчиваем.

Максим, что-то проворчав себе под нос, откинулся на спинку лавочки и раздражённо фыркнул. Кулаки он так и не разжал.

– И насколько непоправимым будет это нарушение этикета?

– Не сильно, – скрепя сердце соврал Давид.

Почувствовав ложь, юноша ощутил острый приступ вредности и едва успел заткнуться, прежде чем настоять на рассказе о несчастных, лишённых прав и свобод людях, порабощённых в варварском средневековом королевстве.

– Давай про королей, – сдался он мигом позже. – Тем более, что с Айгольдом я уже знаком.

Агнеотис прокашлялся, делая вид, что у него пересохло горло – на деле же, поперхнувшись слюной, бедняга пытался в очередной раз справиться с культурным шоком. Факт того, что парень, сидящий теперь напротив, а ещё совсем недавно классифицировавшийся в сознании Давида как «нищий, грязный и неотёсанный оборванец», уже лично знаком с Его Высочеством, да ещё и пил с ним накануне и ночевал в одном с ним здании, никак не хотел укладываться в голове, как ни впихивай. Слегка успокаивало только утреннее воспоминание их совместного завтрака: Давиду тоже посчастливилось побыть немного в компании Айгольда, поэтому и ему было чем гордиться.

– Верно. Его Высочество – августейшая особа, сын Его Величества короля Хэдгольда. Впрочем, это ты, как я полагаю, знаешь. В настоящий момент в нашем королевстве только две августейшие особы: Его Величество король и Его Высочество принц, поскольку Её Величество королева Диари, к величайшему сожалению, скончалась двадцать шесть лет назад.

Ну, двое их ненадолго, – не удержался Максим, испытывая инородное и прежде ему не свойственное злорадство. Причиной возникновения этого чувства, безусловно, служил факт того, что из них двоих только один обладал исключительными знаниями о местных монархах.

– К августейшим особам относятся все, кто как-либо связан с Его Величеством – не имеет принципиального значения, кровные это узы или брачные: сам владыка, его супруги, дети и другие родственники по крови. Однако титул не распространяется на родителей и других родственников новообретённых супругов, а также на всех детей, рождённых вне брака.

Сколько «августейших особ» на квадратный сантиметр монолога, – не менее едко заметил Путник и только потом сообразил, что и эту фразу перенял от нового наставника. – Ещё немного с ним поживу – и окончательно в сварливого старика превращусь.

– Иными словами, если Айгольд возьмёт кого-то в жёны… – начал Максим, но договорить ему не дали.

– Не «если», а «когда», – резче, чем хотел, поправил студент, однако тут же извинился. – В беседе о королевской семье следует крайне внимательно подбирать слова, Максимус. Моя реакция может показаться тебе несколько… несоразмерной. Тем не менее, нас с детства обучают весьма жёстким правилам этикета, и тому есть причина – неудачно произнесённые выражения могут, как выражается чернь, «выйти боком», посему, раз ты… довольно часто пересекаешься с Его Высочеством, тебе следует знать: правильно подобранные слова могут спасти тебе жизнь, в то время как неправильно подобранные могут её отнять.

– Всё настолько строго?

Не верить Агнеотису в конкретно взятом вопросе у Максима причин не было: ясно как день, что к своим обязанностям дворянина, что бы эти обязанности в себя ни включали, он относился очень серьёзно и уроки свои учил только на пятёрки. Но при личном общении тот же Айгольд не показался человеком, трепетно относящимся к звучавшим в его адрес словам. Шутка ли – Захария свои окровавленные руки о его волосы чуть ли не вытирал как об салфетку, про какие вообще вербальные фильтры могла идти речь? Разумеется, школяр преувеличивает… Но Максу больше нравилось думать, что он случайно вскочил в последнюю шлюпку тонущего «Титаника» – оказался в числе избранных, познающих благодаря чародею мир Цельды с изнанки.

– Настолько, – заверил Давид.

– Ты поэтому зависаешь на середине предложения всякий раз, когда хочешь сказать что-то… кхм, категоричное?

– Верно. И, к слову, ты только что точно так же… «завис», подбирая подходящее выражение, – подразумевая очевидный комплимент, подметил студент. – Дипломатия – критически важный навык в общении с августейшими особами и дворянами. Важный – и столь же непростой. Мы обучаемся всем тонкостям без особенного риска потерять лицо вплоть до совершеннолетия, после чего впервые выходим в свет – и от того, насколько успешным был наш выход, зависит практически всё наше будущее.

Агнеотис мечтательно прикрыл глаза, и всё же в его груди заворочалась особенная категория тревоги – тревоги перед далёким, но неотвратимым будущим.

– Бал совершеннолетия создавался с иными целями, но сегодня это идеальная возможность у более взрослых и мудрых представителей дворянского сословия проверить подрастающее поколение на прочность. Беседы, в которые нас незатейливо приглашают, организованы таким образом, чтобы спровоцировать или запутать, а мы…

Внезапно студент замолчал и поник. С первого взгляда могло показаться, что он обеспокоен собственной церемонией, которая, если верить обрывкам поступавшей последние несколько дней информации, наступит для Давида через пять лет. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось: дело уже было не в тревоге.

– Боги милосердные, прости меня, Максимус. Я должен был рассказать о королевской семье, а вместо этого… – со стремительно каменеющим лицом он облокотился на спинку лавочки и опустил взгляд себе под ноги. – Полагаю, отец прав. Я не готов унаследовать честь нашего рода.

Эти слова прозвучали настолько печально и потерянно, а волны чувств, растёкшиеся вяло и уныло от внешне расслабленного и отрешённого школяра, оказались такими мощными, что Максу пришлось, прикрыв глаза, слегка отсесть подальше. По его коже словно радиационным излучением колотили отголоски чужих переживаний: бета-частицы раскаяния и раздражения пускай и не способны были слишком глубоко пробиться внутрь, но отравляли Путника и задевали толстую, но всё-таки живую кожу.

– Хорошо, что мои товарищи не слышат этого кощунства.

– Я, может быть, сейчас очередную глупость спрошу, так что не обижайся, это не со зла, но… в чём кощунство-то?

– В том, Максимус, – он горько усмехнулся, и маска подчёркнутой вежливости и изысканных манер наконец соскользнула с его помрачневшего лица, – Что я нарушил порядок. Для тебя, как для человека, не знакомого пока с нашими обычаями, не случилось ничего особенного, но для Кодекса это нарушение непозволительно. Мы обязаны представлять королевский род раньше всего остального, обязаны сперва всё рассказать о монархах и только потом переходить к иным предметам обсуждения. Тот факт, что я принялся болтать о бале совершеннолетия, моими товарищами и любыми другими равными мне по титулу был бы расценён как акт неуважения к правящей династии. А это… непростительно.

Агнеотис замолчал, изучая что-то на своих руках – чистых, в меру бледных и ухоженных, давая себе время на обдумывание очередной допущенной ошибки. Кончики его ушей порозовели, только Максим чувствовал прекрасно – не от смущения, а со стыда.

И в тот миг, когда его собеседник нервно ковырнул крохотную заусеницу у до блеска отполированного ногтя, в голове у Путника вдруг просто и с тихим щелчком встало на свои места абсолютно всё. Все те не сходившиеся друг с другом концы запутанных нитей расправились и свились воедино, все разбросанные по разным частям сознания кусочки паззла собрались в цельную и ясную картинку – раздражение, вызванное самим присутствием Давида в обозримой близости, отступило, чтобы за несколько следующих секунд, проведённых в тишине, без следа раствориться окончательно.

– Мой старший брат был жуткой занозой в заднице, – не понимая до конца, почему говорит об этом, но чувствуя острую потребность рассказать именно сейчас и именно ему, признал парень. – После того, как не стало отца, Стёпа столько крови нашей семье и городу попортил, что думать страшно. Город небольшой – считай, тот же Эпиркерк – все так или иначе друг друга знают или имеют общих знакомых, поэтому почти все были в курсе, что есть такой парень на свете, Степан Вороновский, которому на глаза лучше не попадаться, и есть у него брат, Максим, которого лучше не обижать.

Давид набрал в грудь воздуха – собирался что-то сказать, – но затем, закрыв рот, выдохнул и не произнёс ни звука.

– Я всю жизнь из кожи вон лез, чтобы доказать окружающим, какой я… «правильный»: олимпиады, соревнования, учёба, подготовка к институту, девушка приличная. А он из кожи вон лез, чтобы весь мир его ненавидел. Может, потому что он сам ненавидел весь мир и просто хотел взаимности, но это уже философия… Так вот: я, со всеми своими достижениями и заслугами, со всем своим прекрасным поведением, всю жизнь прожил с ощущением, что круче и лучше Стёпки мне не стать никогда. Я, может, поэтому и уехать хотел куда-нибудь подальше, в столицу, например – чтобы выйти из его тени.

По мере того, как он говорил, сперва погружённый в самоедство Давид постепенно поворачивал к собеседнику голову.

– Глупо, скажешь? Сам знаю. Где была его жизнь – почти на дне, с такими же отморозками и наркоманами – и где была моя – с классной девушкой, с учёбой, с медалями… А я всю жизнь считал себя по сравнению с ним… недостаточным.

Внешне студент сохранил неподвижность. Чуткий радар Путника же уловил его внутреннюю дрожь – последнее слово ужалило особенно больно.

– Стёпа жил так, как хотел, ни на кого не оборачиваясь и ничьей любви не заслуживая. А я заслуживал любовь постоянно. И иногда мне становилось обидно: почему он не старается, а я должен?.. Но это случалось так редко, что не имело смысла. В моих глазах он всегда был целостным, а мне до его совершенства постоянно не хватало: то оценки не так хороши, как должны были быть, то в спорте неудача, то в отношениях ссора, то просто… характер не такой стойкий. Я видел сплошные недостатки и просто не в силах был их исправить. А что самое глупое – я и сейчас так продолжаю считать. Я, может быть, поэтому к Захарии в подмастерья и набивался – чтобы рядом был кто-то… не знаю, недостижимый. Почему, кстати, не причина? Все меня спрашивали, куда я лезу и на кой-хрен нужны такие проблемы, и раньше я не знал, что ответить – теперь буду так и говорить: «Мне нужен человек, возле которого я всегда буду „недостаточным„… Мой брат жил как дурак и как дурак погиб, а я всё продолжал и продолжал где-то в душе на него ровняться, как будто ничему меня жизнь не учила.

Давид молчал.

– И вот что интересно: поговорил я с тобой немного, послушал всю эту… ну, не ересь, конечно, но… всё это нагромождение правил дворянских, короче, и понял, что ты же в точно такой же жопе. Что тебе тоже нужно без конца всем этим стандартам соответствовать, как заводной кукле: заряжают тебя ключиком, а ты прыгаешь, пляшешь, играешь в эти игры, которые даже не сам придумал и в которые даже и играть-то изначально не планировал, и конца-края этому беспросветному пиздецу не видно. Только я бы походил немного к терапевту, поработал бы над своими комплексами и освободился, наконец, а у тебя-то и шанса на побег нет, походу – со всех сторон обложен… Может, это я сейчас как-то грубо выражаюсь, ты уж прости, но как человек, во все эти хитросплетения не посвящённый, могу прямо сказать: жизнь в таком напряжении лично я бы не потянул однозначно.

Перебивать или возражать Агнеотис не собирался.

– Ты мне с самого начала особо не понравился. Без обид. Но чем дольше мы разговариваем, тем меньше у меня к твоему поведению вопросов… Только реально, чел, постарайся больше без оскорблений… Не знаю, может, я ошибаюсь, – пожал плечами Путник, снова заинтересовавшись дыркой в мыске. Обращать внимание на спонтанную откровенность, ему, вообще-то, не свойственную, Макс не стал. – Практика показывает, что я в последнее время довольно часто промахиваюсь в своих… умозаключениях. Но Стёпка меня всегда учил быть честными с собой: «если хочешь что-то сказать – говори»; «говори то, что думаешь»; «говори то, что должен сказать, только тому, кому это следует сказать»… Всё в таком духе. Так что вот. Говорю.

– Если следовать эдаким наставлениям, у тебя никакой репутации не останется, – резонно, но с заметно потеплевшей интонацией заметил Давид слегка осипшим голосом.

Максу потребовалось несколько секунд, чтобы, сообразив, затем усмехнуться и выдать:

– Ну так у меня какое сословие-то – мне можно.

Парни переглянулись. После чего, стараясь придать этому как можно меньше значения, сдержанно рассмеялись каждый в свою сторону. Напряжение, копившееся по капле у Максима в груди, отпустило, и ощущение это было похоже на тяжёлый камень, привязанный к ноге, от которого ему хватило ума перерезать верёвку – на смену поганому чувству пришли долгожданная лёгкость и приятная пустота.

– Кажется, ты упоминал, что мы недостаточно близки, чтобы изливать друг другу душу, – студент напомнил об этом осторожно и постарался вложить в тон как можно меньше колкости, дабы ненароком не спугнуть едва-едва открывшегося ему Путника. – Что изменилось, если позволишь спросить?

– Ничего конкретного, – юноша расслабленно пожал плечами. – Я просто начал чуть лучше тебя понимать. Мы на прежнем уровне доверия, если что.

– Вот как?

– Конечно. Ваши дворянские заморочки – без обид – кого угодно бы с ума свели, так что ты для выживающего в таких жёстких условиях ещё вполне вменяемый. Да и… Я говорил уже: если бы я куда-то хотел попасть целый год и жопу рвал, а потом вместо меня взяли какого-то левого типа, я бы тоже взбесился. Так что теперь ситуация прояснилась и вопросов к тебе я больше не имею, Агнеотис.

– Правда?

Давид напряжённо приподнялся с лавочки, но тут же поудобнее уселся, полностью развернув к собеседнику корпус.

– Это значит, ты прощаешь меня?

– Вроде того. Но предупреждаю: попробуй только ещё раз назвать меня грязью, и…

– Понял, понял! – Давид поднял ладони в капитулирующем жесте. – Никогда впредь, клянусь честью. Мне чудовищно неловко, Максимус, что я вообще позволил себе подобные выражения. Впредь никогда!

Какое-то время, достаточно продолжительное, они поддерживали первую в их разговоре приятную паузу и молча наслаждались тишиной надвигающейся на Эпиркерк ночи. Сумрак медленно полз по улицам и проулкам, обволакивая собой лужайку, крыльцо, и, когда последние жёлтые оттенки исчезли с неба, над головами юношей вспыхнул в фонаре на фасаде сине-фиолетовый огонёк. Мягкое слабое свечение растеклось по их плечам и затылкам, но дальше края веранды его слабый свет не доставал – впрочем, этого и не требовалось.

– Ладно, возвращаемся к теме, если ты ещё не потерял желание рассказать о вашем обществе, – вспомнив, с чего начался этот странный эпизод откровенности, снова повернул голову к Агнеотису Максим. – Итак, когда Айгольд возьмёт кого-нибудь замуж, эта женщина и их общие дети станут августейшими особами, но её родители, бабушки-дедушки и так далее – нет. Верно?

Давид кивнул.

– Первой и основной причиной этого решения всегда была, разумеется, «кровь Богов»… Полагаю, ты слышал об этом что-нибудь прежде… Максимус?

«Максимус» неожиданно для самого себя на этом месте диалога провалился в пустоту. Словосочетание «кровь Богов» – услышанное им в Цельде, безусловно, впервые – внезапно показалось до мурашек знакомым – единственная загвоздка заключалась в том, что он никак не мог вспомнить, где же натыкался на него раньше. Что-то необъяснимо знакомое, но откуда он знает, кто мог об этом рассказать?.. Копошась в ворохе воспоминаний, он рыл вглубь памяти так рьяно, что, кажется, не на шутку встревожил школяра своим отрешённым видом и потухшим взглядом, но стоило ему лишь на миг отвлечься от раскопок, как загадочная фраза всплыла сама собой, чем изумила Путника едва не до потери речи.

– Не слышал, – поражённо выпучил глаза юноша. – Не слышал, но читал! Боже мой, я… я читал об этом! Вот откуда я знаю про «кровь Богов»!

– Это… это чудесно, – слегка отвёл корпус назад Агнеотис, не до конца понимая, зачем столько восторга в простом на первый взгляд факте. – Прекрасно, что ты… э-эм, знаешь.

– Ты не понимаешь, я про-чи-тал! Господи… Невероятно. Захария был прав: ещё не всё потеряно. Не такая уж я и бездарность лингвистическая, в самом деле. Первые плоды трудов… Надо будет это как-то отметить, что ли?.. Если я потихоньку учусь…

– Постой… А ты не умеешь?

– Не на вашем языке, – всё ещё счастливый, отмахнулся Максим. – Азракт я начал учить, когда Захария меня в подмастерья принял… Чёрт, как хорошо-то, а! Я правда понял, что читал, ты не представляешь, как это здорово! Это победа!

Он в приступе блаженства откинулся на спинку, растёкся по лавочке, забросив обе руки за голову, и мечтательно прикрыл глаза. Остатки беспокоящего сосущего чувства излишнего доверия, которое он оказал Давиду, поведав о своём прошлом, улетучилось без следа.

– У вас очень сложный язык, а у меня всё равно получилось… Правда, тебе это, наверное, кажется так себе достижением. Хотя не важно, поверь мне: это было очень трудно. Я думал, у меня мозги в кашу превратятся – ещё хуже, чем когда этот твой Жан на меня магией воздействовал!

– Настолько? – позволил себе иронично улыбнуться Агнеотис.

– Настолько! – Макс усмехнулся и довольно проурчал: – Из того, что я смог понять, кто-то из богов пантеона Цельды вложил в кровь первому королю Эпиршира немного своей – они смешались, наделив смертного какой-то невероятной силой и властью править остальными людьми… Этот отрывок легенды приводился в одном из словарей. Правильно?

– Если читать эту историю в весьма… поверхностном изложении, – снисходительно согласился Давид. – Впрочем, раз она приводилась в словаре… Вероятнее всего, это была упрощённая версия. Для детей. Позволишь, я расскажу более… подробно?

Глаза Макса жадно блеснули в навалившемся на крыльцо полумраке. Вот-вот его информационный голод будет утолён.

***

Племя первых людей сошло со своих кораблей на полуостров, именуемый ныне Пабербердом, многие века назад, спасаясь от Великой Хвори. Дикое, обездоленное, кочующее с места на место и нигде не способное отыскать пристанище, первое племя скиталось по недоброжелательным землям, сражаясь с бесчисленными чудовищами – гигантами неприступных горных вершин, коварными тварями вековых непроходимых лесов и бескрайних болот, монстрами из ночных кошмаров, порождённых великим и необъятным Хаосом…

***

– Подожди, сразу первый вопрос, – навострил уши Максим. – «Хаосом», говоришь?

– Именно так, – терпеливо поджал губы Давид, раздражённый, что его рассказ сбили с самого начала.

– А… этот Хаос из легенды имеет какое-то отношение к Хаосу, который стал Истоком для Захарии?

– Из истории, – второй раз вынужден был поправить студент. – Это отличный вопрос, Максимус, но буду откровенен: никто точно не знает. Уж я однозначно этой информацией располагать не могу. Понимаешь ли, события, происходившие во времена первых племён полуострова, случились столь давно, что из всех летописей сохранилась лишь история, которую я собираюсь тебе поведать.

– Просто… неловко бы вышло для Мастера, наверное. Знаешь… Что предки королевской семьи сражались с чудовищами, порождёнными его Истоком.

Агнеотис, нахмурившись, задумался. Он раньше особо не придавал этой детали должного внимания и не утруждал себя необходимостью проводить параллели, но теперь, когда Максимус обратил на это внимание…

– Да. Быть может, и правда неловко.

– Ладно, прости, продолжай.

***

Долгие годы не могли отыскать для себя подходящего места первые обитатели полуострова, ежедневно сражаясь за право ступать на неизведанные земли. Выживать становилось всё труднее: со всех сторон, со всех концов света их гнали инфернальные бестии, столь ужасные и могущественные, что не существует и по сей день ни в одном языке мира Цельды слов, чтобы их описать. Чуя запах лёгкой добычи, чудовища, немыслимые и несокрушимые, преследовали первых людей без устали и сомнений, преодолевая сотни вёрст, и ни одна сила не могла их остановить. Отряды теряли бойцов, женщины переставали рожать детей от изнеможения, и однажды, загнанные в глубину полуострова, люди окончательно потеряли надежду на спасение в этих диких и безжалостных землях. Капитан корабля был лидером первых людей, не носившим имени – самый сильный и смелый мужчина, прозванный Великим Воином, не мог позволить открытого столкновения: он нёс ответственность за тех, кто вверил в его руки свои жизни и судьбы, и пускай готов был драться с непобедимыми врагами до последнего вздоха, не хотел, чтобы его народ сгинул в непроходимых чащах и топях. Он никогда и никого не просил о помощи, самоотверженно справляясь с тяготами возложенного на него бремени в одиночку. В тот день он принял нелёгкое решение – вернуться после очередного длительного скитания к уже знакомому недоброжелательному подножью гор, где еды было ещё меньше, чем несокрушимых чудовищ.